Даже медаль дадут в подтверждение. Уэйт засмеялся вслух, но тут же спохватился — Мидберри наверняка шпионит из окна.
Так как же все-таки поступить? Если он вдруг надумает дать правдивые показания, все они наверняка решат, что он струсил. Но это же вовсе не так. Не он, а они — трусы. Попрятались каждый внутри своей скорлупы от страха и нос высунуть боятся. Ни один ведь его не поддержит. Песенка его будет спета — всемогущий корпус даст ему мощный пинок под зад, выбросит вон, как дерьмо в консервной банке. За официальной формулировкой, разумеется, дело не станет — не пригоден к службе, слаб физически, умственно не соответствует стандарту, установленному для морских пехотинцев. А может, и не вышвырнут, а начнут переводить из взвода во взвод, и каждый взводный сержант почтет своим долгом мордовать и драть его в отместку за беднягу Магвайра, мотать ему кишки на барабан, пока он не дойдет до ручки и не даст деру. Да, если никто не поддержит, ему наверняка конец. Кому какое дело, чего он добивался? Болтай, что хочешь, коль ты уже никому не нужен, когда в глазах всех ты слабак, бездарь, ноль без палочки. Кому ты докажешь, что хотел стать героем? Кому? У героя ведь на груди медали. А что у тебя? Мразь ты, вот кто, а не герой!
Постепенно из столовой стали выбегать солдаты. Они быстро спускались по ступенькам, бежали на плац, становились в строй. Вот появился сутулый Адамчик, ковыряющий на ходу в зубах. Он как-то странно двигался — слегка присев и опустив плечи. «Ну, конечно же, — сообразил Уэйт, — этот придурок решил копировать Джона Уэйна». Ему снова, второй раз за это утро, захотелось рассмеяться. Плевать, шпионит Мидберри или нет. Он ведь все равно знает, кто чего стоит. И про Адамчика знает, чего бы тот на себя ни напускал. Тем более что Адамчик в этом отношении вовсе не одинок, Другие тоже воображают о себе невесть что. А цена-то им всем давно известна, и сержанты ее отлично знают. Сержанты все знают, это уж точно. И вовсе не важно, что там говорят в верхах, что решает командующий или что воображают всякие там пижоны на гражданке. Сержанты все знают правду и из первых рук. На то они и сержанты.
Как только Мидберри, вызвав очередного солдата на допрос, вышел из кубрика, Уэйт проскользнул в предбанник…
— Сэр, — он был совершенно спокоен, — рядовой Уэйт просит разрешения обратиться к лейтенанту!
— В чем дело, рядовой? — Офицер лишь слегка повернул голову, давая тем самым понять, что с рядовым Уэйтом его разговор давно уже окончен.
Солдат взглянул на допрашиваемого, который сидел на стуле, потом на лейтенанта. Лейтенанту явно было некогда. Он приказал побыстрее докладывать и убираться.
— Сэр, рядовой Уэйт просит разрешения поговорить с лейтенантом наедине.
Офицер приказал сидевшему солдату выйти в коридор. Когда за ним закрылась дверь, Уэйт без запинки заявил, что хочет изменить свои показания в отношении инцидента с рядовым Купером.
Лейтенант от неожиданности даже как-то странно дернул головой.
— А ведь я знал, что ты придешь, — сказал он, усаживая Уэйта на стул. — Был уверен, что хоть у кого-нибудь во взводе хватит здравого смысла сказать правду. — Он был явно доволен собой, даже улыбался от удовольствия. — И не волнуйся, рядовой, я уверен, что теперь и другие расколются. Надо только кому-то начать. Чтобы лед тронулся. Ну, так что же там произошло с этим Купером? Да и с другими тоже — Клейном и этим еще… как там его?..
Лейтенант прямо сиял от удовольствия. Расхаживая по комнате, он чуть ли не пританцовывал.
— Дитар, сэр.
— Да, да. Тот, что ноги ободрал о бетонный пол.
— Так точно, сэр.
— Так как же это получилось?
— Он, сэр, ползал по полу на коленях. А бетон-то шершавый. Вот здесь и в туалете тоже. Сержант Магвайр велел ему быть собакой. Чтобы ползал и выл, как псина.
Лейтенант самодовольно ухмылялся:
— Я примерно так и думал…
27
По косым, недобрым взглядам, которые бросали на него солдаты, Уэйт понял, что о его поступке уже известно всем во взводе. Тейлор — тот солдат, что сидел у лейтенанта, когда он туда зашел, — уже, видно, успел всем разболтать. Только Магвайр и Мидберри пока что ничего не знают. Если б знали, его тут же вызвали бы в сержантскую. Да плевать он на них хотел. Он поступил так, как считал нужным. А теперь дело за лейтенантом и остальными солдатами. Ему же остается только ждать. Оправдывать свою фамилию.
Он уселся на рундуке и, привалившись лениво к спинке койки, стал протирать масляной тряпочкой затвор винтовки. А у ног, как бы случайно, лежал ножевой штык. Штык был в ножнах, однако кнопку он расстегнул — кто знает, не вообразит ли Филиппоне и его банда, что святой долг верноподданных новобранцев славной морской пехоты велит им немедленно покарать его за неумение держать язык за зубами. Что ж, коли решат, их дело. Но тогда уж без крови не обойдется. И вины в том его не будет. Тогда они узнают, кто трус, а кто — нет.
Ему вдруг даже захотелось, чтобы кто-нибудь завязал с ним ссору. Кто угодно, ему все равно. Внутри сразу все сжалось, напряглось, как пружина, готовая в любой момент распрямиться и ударить в полную силу. Он был внимателен до предела, готов ко всему. Пусть только сунутся…
В это время Адамчика вновь вызвали в предбанник. Уэйт сказал лейтенанту, что скорее всего он или Хорек подтвердят его показания. Однако Хорек просидел у следователя целый час, но так и не открыл рта, и теперь вся надежда оставалась только на Адамчика. Но он пробыл в предбаннике всего несколько минут и тут же возвратился в кубрик. Здесь его уже ждали несколько десятков новобранцев, он ничего им не сказал и, опустив голову, направился прямо к своей койке.
«Даже если он что-то и сказал, — подумал Уэйт, — все равно не станет говорить об этом в открытую всему взводу. Не такой же он дурак. Так что, может быть, еще и не все потеряно. Может быть, он все-таки поддержит меня».
Уэйт несколько раз попытался привлечь внимание соседа, но тот явно уклонялся от разговора и не ответил толком ни на один вопрос. «Трясется, как заяц, — с горечью подумал Уэйт, — всего на свете боится, трус несчастный. Ну да, впрочем сейчас в этом беды особой нет. Главное, чтобы там не молчал. Наверно, к ужину-то уж все станет известно».
Однако и вечером, в столовой, Адамчик не пожелал отвечать на его вопросы. О чем бы ни спрашивал Уэйт, он лишь отрицательно качал головой. Зато другие солдаты не закрывали рта, отовсюду только и слышались реплики насчет «паршивых фискалов» и «дерьмовых трепачей». В конце концов это вывело Уэйта из терпения, и, бросив вилку, он выскочил из столовой. Несколько минут он одинокой фигурой торчал на плацу, но вскоре в дверях появились Тейлор и Филиппоне. Они шли в его сторону, оживленно о чем-то беседуя, и Уэйт весь подобрался, почуяв недоброе. Но солдаты не обратили на него никакого внимания, став каждый на свое место. Следом за ними в строй стал и Адамчик…
— Так ты ему рассказал? — шепотом сразу же спросил Уэйт.
— Нет!
— Выходит, ты опять подтвердил всю эту трепотню? Про Купера? Что, мол, это несчастный случай?
— Ага.
— О, господи, — только и сказал Уэйт. — Вот уж действительно трус…
— Чья бы корова мычала…
Это уж было слишком. Уэйта просто взорвало. Он готов был избить этого труса, всячески стал оскорблять его, вызывая на драку, но Адамчик стоял как вкопанный, не шелохнувшись, молча глядел куда-то перед собой и делал вид, будто ничего не слышит.
«Неужели же все пропало? — лихорадочно думал Уэйт. — Не может быть, чтобы никто не поддержал меня. Как же так? Ну не этот трусливый ханжа, так кто-нибудь другой. Может быть, Сестра Мэри или кто-нибудь еще? Не все же такие, кто-то должен найтись. Да только поди угадай, кто. А ведь лейтенант уверял, что обязательно такой найдется, что кому-то непременно захочется тоже снять камень с сердца, облегчить душу признанием. Только бы начать, а там уж дело пойдет, все начнут подтверждать, только успевай записывать. Он же знает, что говорит, не первый раз, поди. И вот, пожалуйста».
После ужина взвод снова был посажен за чистку оружия. Однако через несколько минут в кубрик заявился Магвайр. Все вскочили, вытянулись у рундуков.
Все время, прошедшее после ужина, Уэйт ни на миг не отводил глаз от входной двери. Он был уверен, что обязательно что-то должно случиться. Все еще надеялся. Однако постепенно надежда ослабевала, и он окончательно раскис. Теперь же, взглянув на Магвайра, понял, что все кончено. Он проиграл. Против него весь взвод, никто не станет на его сторону. Вот-вот эта банда разом накинется на него. Как озверевшая волчья стая. Налетят со всех сторон, собьют с ног, начнут рвать на части, кто как может. Ну и черт с ними со всеми. По крайней мере, он один не струсил. Один из всей этой грязной банды оказался человеком. Хоть поглядит, как эти бравые сержанты потрясутся от страха. Пусть недолго, но потрясутся. П то хорошо. Не зря хоть страдать придется, муки претерпеть.
Пройдя вдоль рядов вытянувшихся солдат, Магвайр остановился в центре кубрика. Он оглядел солдат, помолчал, а потом, как Уэйт и ожидал, объявил, что расследование окончено. Завтра взвод снова приступает к занятиям. Никакого суда военного трибунала не предвидится, стало быть, выпуск состоится, как планировалось. Через неделю, весело крикнул штаб-сержант, все они уже будут сидеть в автобусах на пути в часть. Это известие вызвало всеобщее шумное одобрение. Не кричали только Уэйт и, что его весьма удивило, стоявший рядом Адамчик.
— У этих, следователей-расследователей, — под шумок взвода весело объявил Магвайр, — пороху не хватило нас сломать. Вот они и ретировались несолоно хлебавши.
Он глядел в упор на Уэйта, и кривившая его рот ухмылка красноречивее всяких слов говорила солдату, что его ожидает. Почти все солдаты, забыв про порядок, весело переговаривались, толкали друг друга, смеялись, но Магвайр, казалось, ничего этого не замечал. Он видел только Уэйта, улыбался ему, но глаза его не предвещали ничего хорошего.
— Во всей вашей вонючей банде, — снова заговорил штаб-сержант, — оказывается, есть только одна паршивая свинья, грязный ублюдок с длинным языком. У одного лишь не хватило духу делать так, как было велено. Распустил слюни, червячина, наболтал невесть чего. Хотите знать, кто эта мразь?
Взвод сразу же притих. Застыли лица, напряглись тела, вытянулись шеи. Магвайр медленно шел вдоль рядов, пока не подошел к Уэйту. Остановился перед ним, помолчал, покачиваясь с носков на пятки.
— Плюгавый червяк, который не в состоянии выдержать каких-то двух дней вонючего расследования и раскалывается перед первой же ищейкой, никогда не станет настоящим солдатом. Он ведь и в бою сразу же в штаны наложит, товарищей подведет, всех погубит. Такое дерьмо вечно норовит поскорее куда-нибудь смыться, спрятаться в кусты, ищи его потом, где хочешь. Так что можно считать даже благом, когда такую мразь коленом под задницу из корпуса вышибают. Жалеть нечего, только радоваться надо. Вы, конечно, очень хотели бы узнать, кто же этот фискал ротастый, что у нас завелся? Все, поди, хотите? Не так ли, командир третьего отделения?
— Виноват, сэр. — Уэйт изо всех сил старался ответить так, чтобы голос не дрожал, но ничего не мог с собой поделать. — Но мы уже знаем об этом…
— Вот оно как! Вы, оказывается, уже знаете?
— Так точно, сэр!
— Ишь ты! Ты изволишь утверждать, будто весь взвод уже знает, кто эта трусливая вонючка?
— Так точно, сэр. Взвод знает, кто проболтался.
Ему очень хотелось сказать, что взвод знает, у кого хватило все же духу сказать правду, но он побоялся еще больше разозлить Магвайра. Однако и поджимать так просто хвост ему тоже не хотелось. Он хорошо знал (видел это не раз собственными глазами), как ловко Магвайр умеет заставлять людей врать и выкручиваться, принимать на себя вину и даже умолять о прощении, хотя они ни сном ни духом не ведали, в чем же состояли их прегрешения, а порой даже знали, что виноваты вовсе не они, а кто-то другой. Да, этот человек был великим специалистом по таким делам. Ему было абсолютно безразлично, виноват человек или нет. Просто нужен был очередной повод для глумления, требовался бессловесный червяк, с которым можно было поиграть, как кошке с мышкой.
«Да только теперь он не на такого нарвался, — подумал Уэйт. — Пусть другую мышь поищет, а уж со мной ему не поиграть. Черта лысого».
Он знал, в чем состояла его вина, если это можно назвать виной. Знал, что и Магвайр это знает. Но он также понимал, что, если бы все повторилось сначала, он снова поступил бы так же. И не важно, было бы снова страшно или нет, решения своего он все равно не изменил бы ни за что. Он не стыдится своего поступка и не позволит Магвайру превращать себя в посмешище.
— Стало быть, — продолжал. Магвайр, — все уже знают?
— Так точно, сэр.
— Тогда просвети и меня, червячина. Расскажи своему сержанту, какая это желтобрюхая сволочь раззявила тут свою вонючую пасть. Ну-ка!
— Сэр, я уверен, что господину сержанту и так все уже известно…
— Да что ты говоришь? Ничего мне не известно! Ну, ничегошеньки!
— Сэр, я уверен, что господину сержанту все уже известно.
В рядах застывших в ожидании солдат послышался
возмущенный ропот. Не оборачиваясь, Магвайр прикрикнул на них. Подошел поближе к Уэйту:
— Говорят, болван, тебе, что я ничего не знаю — значит, не знаю, и точка. Так что давай, выкладывай. Да побыстрее, чтоб тебя черт побрал!
— Сэр, я уверен, что господину сержанту все уже известно. По-моему, рядовой Тейлор доложил уже, что…
Он не успел закончить фразу. Страшный удар в живот оборвал его на полуслове, второй, прямо в лицо, швырнул назад, на металлическую спинку кровати. Уэйт попытался выпрямиться, но новые удары, сперва в лицо, а потом опять в живот, заставили его скорчиться от боли. Уже падая головой вперед, он почувствовал, как кулачище Магвайра обрушился ему сзади на затылок, и все потонуло в страшном мраке…
— Не сметь трогать! — Уэйту казалось, что слова доносятся до него откуда-то издалека. Будто сквозь вату проходят. Он скорее догадался, нежели почувствовал, как рука Адамчика, коснувшаяся было его плеча, вдруг отдернулась, как от удара током. В ушах сильно звенело, ужасно болела челюсть, казалось, что она вся разломана на куски. Однако дыхание постепенно восстанавливалось. С трудом, превозмогая боль, он приподнялся на локте. Никогда еще в жизни ему не было так страшно, никогда так нестерпимо не хотелось вскочить и броситься бежать. И все же он не чувствовал себя побежденным. Плакать-то уж он себе не позволит. И просить пощады. Ни за что на свете. И падать в обморок тоже. Или лгать во имя спасения. Он еще покажет им, что в этом проклятом, забитом, ненавистном ему взводе все же есть один человек с нутром мужчины, а не трусливого цыпленка.
Откуда-то издали до него дошли слова Магвайра, требовавшего, чтобы он поднялся на ноги. И в этот же миг ему вдруг подумалось, а сможет ли он дотянуться до штыка. Он ведь специально положил его сверху на подсумке. Тогда еще, когда вернулись с ужина. Значит, штык должен быть где-то неподалеку. Он и защелку на всякий случай оставил открытой. Успеть бы только схватить его и выдернуть из ножен прежде, чем Магвайр. поймет, что он задумал. Он осторожно поднялся на колено…
В тот же миг штаб-сержант грубо схватил его за ворот рубашки, рывком поставил на ноги.
— Так я еще раз повторяю, червяк, что не знаю, кто тут у нас фискалит! Тебе понятно? Тогда отвечай, скотина, и я тебя отпущу с миром. Ясненько?
Солдаты смеялись. Магвайр не обращал на них внимания, на лице его блуждала довольная улыбка…
— Чего же ты трусишь, парень? Давай выкладывай! С какой тебе стати покрывать этого жалкого фискала? Ведь он небось о тебе не думал, когда обратился к следователю, чтобы донести на нас. О тебе и обо всем взводе. Верно ведь? Весь взвод как штык стоял на своем, и только эта падаль ужом извивалась перед лейтенантишкой. Шипела ему на ушко, выслуживалась. А ты ее покрывать удумал. Да на кой черт это тебе нужно всякую дрянь выгораживать…
Одобрительные возгласы и смех покрыли слова сержанта. Это уж было слишком. Магвайр явно ломал комедию, играл на публику. «Ну что же, — подумал Уэйт, — хочешь поиграть, так я тебе помогу. Подыграю маленько, подонок паршивый. Все равно подыхать, так хоть уж с музыкой».
— Прошу прощения, сэр, — вдруг обратился он к сержанту. — Я отказываюсь назвать вам имя. Я слишком уважаю этого человека!
— Уважаешь? — Магвайр как-то даже опешил, растерялся от этой наглости солдата. — Так вот ты, оказывается, какой… Уважаешь, стало быть… Ну-ну… — И он снова взорвался: — Ах ты, сволочь недоделанная! У самого из пасти понос, а он, видишь, еще уважать себе позволяет…
— Я уважаю его, — не слушая сержанта, продолжал солдат, — за мужество. Ведь ему…
Кто-то в рядах громко засмеялся. Магвайр крикнул, и смех будто захлебнулся.
— Сэр, ему пришлось проявить немало мужества, чтобы сказать правду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Так как же все-таки поступить? Если он вдруг надумает дать правдивые показания, все они наверняка решат, что он струсил. Но это же вовсе не так. Не он, а они — трусы. Попрятались каждый внутри своей скорлупы от страха и нос высунуть боятся. Ни один ведь его не поддержит. Песенка его будет спета — всемогущий корпус даст ему мощный пинок под зад, выбросит вон, как дерьмо в консервной банке. За официальной формулировкой, разумеется, дело не станет — не пригоден к службе, слаб физически, умственно не соответствует стандарту, установленному для морских пехотинцев. А может, и не вышвырнут, а начнут переводить из взвода во взвод, и каждый взводный сержант почтет своим долгом мордовать и драть его в отместку за беднягу Магвайра, мотать ему кишки на барабан, пока он не дойдет до ручки и не даст деру. Да, если никто не поддержит, ему наверняка конец. Кому какое дело, чего он добивался? Болтай, что хочешь, коль ты уже никому не нужен, когда в глазах всех ты слабак, бездарь, ноль без палочки. Кому ты докажешь, что хотел стать героем? Кому? У героя ведь на груди медали. А что у тебя? Мразь ты, вот кто, а не герой!
Постепенно из столовой стали выбегать солдаты. Они быстро спускались по ступенькам, бежали на плац, становились в строй. Вот появился сутулый Адамчик, ковыряющий на ходу в зубах. Он как-то странно двигался — слегка присев и опустив плечи. «Ну, конечно же, — сообразил Уэйт, — этот придурок решил копировать Джона Уэйна». Ему снова, второй раз за это утро, захотелось рассмеяться. Плевать, шпионит Мидберри или нет. Он ведь все равно знает, кто чего стоит. И про Адамчика знает, чего бы тот на себя ни напускал. Тем более что Адамчик в этом отношении вовсе не одинок, Другие тоже воображают о себе невесть что. А цена-то им всем давно известна, и сержанты ее отлично знают. Сержанты все знают, это уж точно. И вовсе не важно, что там говорят в верхах, что решает командующий или что воображают всякие там пижоны на гражданке. Сержанты все знают правду и из первых рук. На то они и сержанты.
Как только Мидберри, вызвав очередного солдата на допрос, вышел из кубрика, Уэйт проскользнул в предбанник…
— Сэр, — он был совершенно спокоен, — рядовой Уэйт просит разрешения обратиться к лейтенанту!
— В чем дело, рядовой? — Офицер лишь слегка повернул голову, давая тем самым понять, что с рядовым Уэйтом его разговор давно уже окончен.
Солдат взглянул на допрашиваемого, который сидел на стуле, потом на лейтенанта. Лейтенанту явно было некогда. Он приказал побыстрее докладывать и убираться.
— Сэр, рядовой Уэйт просит разрешения поговорить с лейтенантом наедине.
Офицер приказал сидевшему солдату выйти в коридор. Когда за ним закрылась дверь, Уэйт без запинки заявил, что хочет изменить свои показания в отношении инцидента с рядовым Купером.
Лейтенант от неожиданности даже как-то странно дернул головой.
— А ведь я знал, что ты придешь, — сказал он, усаживая Уэйта на стул. — Был уверен, что хоть у кого-нибудь во взводе хватит здравого смысла сказать правду. — Он был явно доволен собой, даже улыбался от удовольствия. — И не волнуйся, рядовой, я уверен, что теперь и другие расколются. Надо только кому-то начать. Чтобы лед тронулся. Ну, так что же там произошло с этим Купером? Да и с другими тоже — Клейном и этим еще… как там его?..
Лейтенант прямо сиял от удовольствия. Расхаживая по комнате, он чуть ли не пританцовывал.
— Дитар, сэр.
— Да, да. Тот, что ноги ободрал о бетонный пол.
— Так точно, сэр.
— Так как же это получилось?
— Он, сэр, ползал по полу на коленях. А бетон-то шершавый. Вот здесь и в туалете тоже. Сержант Магвайр велел ему быть собакой. Чтобы ползал и выл, как псина.
Лейтенант самодовольно ухмылялся:
— Я примерно так и думал…
27
По косым, недобрым взглядам, которые бросали на него солдаты, Уэйт понял, что о его поступке уже известно всем во взводе. Тейлор — тот солдат, что сидел у лейтенанта, когда он туда зашел, — уже, видно, успел всем разболтать. Только Магвайр и Мидберри пока что ничего не знают. Если б знали, его тут же вызвали бы в сержантскую. Да плевать он на них хотел. Он поступил так, как считал нужным. А теперь дело за лейтенантом и остальными солдатами. Ему же остается только ждать. Оправдывать свою фамилию.
Он уселся на рундуке и, привалившись лениво к спинке койки, стал протирать масляной тряпочкой затвор винтовки. А у ног, как бы случайно, лежал ножевой штык. Штык был в ножнах, однако кнопку он расстегнул — кто знает, не вообразит ли Филиппоне и его банда, что святой долг верноподданных новобранцев славной морской пехоты велит им немедленно покарать его за неумение держать язык за зубами. Что ж, коли решат, их дело. Но тогда уж без крови не обойдется. И вины в том его не будет. Тогда они узнают, кто трус, а кто — нет.
Ему вдруг даже захотелось, чтобы кто-нибудь завязал с ним ссору. Кто угодно, ему все равно. Внутри сразу все сжалось, напряглось, как пружина, готовая в любой момент распрямиться и ударить в полную силу. Он был внимателен до предела, готов ко всему. Пусть только сунутся…
В это время Адамчика вновь вызвали в предбанник. Уэйт сказал лейтенанту, что скорее всего он или Хорек подтвердят его показания. Однако Хорек просидел у следователя целый час, но так и не открыл рта, и теперь вся надежда оставалась только на Адамчика. Но он пробыл в предбаннике всего несколько минут и тут же возвратился в кубрик. Здесь его уже ждали несколько десятков новобранцев, он ничего им не сказал и, опустив голову, направился прямо к своей койке.
«Даже если он что-то и сказал, — подумал Уэйт, — все равно не станет говорить об этом в открытую всему взводу. Не такой же он дурак. Так что, может быть, еще и не все потеряно. Может быть, он все-таки поддержит меня».
Уэйт несколько раз попытался привлечь внимание соседа, но тот явно уклонялся от разговора и не ответил толком ни на один вопрос. «Трясется, как заяц, — с горечью подумал Уэйт, — всего на свете боится, трус несчастный. Ну да, впрочем сейчас в этом беды особой нет. Главное, чтобы там не молчал. Наверно, к ужину-то уж все станет известно».
Однако и вечером, в столовой, Адамчик не пожелал отвечать на его вопросы. О чем бы ни спрашивал Уэйт, он лишь отрицательно качал головой. Зато другие солдаты не закрывали рта, отовсюду только и слышались реплики насчет «паршивых фискалов» и «дерьмовых трепачей». В конце концов это вывело Уэйта из терпения, и, бросив вилку, он выскочил из столовой. Несколько минут он одинокой фигурой торчал на плацу, но вскоре в дверях появились Тейлор и Филиппоне. Они шли в его сторону, оживленно о чем-то беседуя, и Уэйт весь подобрался, почуяв недоброе. Но солдаты не обратили на него никакого внимания, став каждый на свое место. Следом за ними в строй стал и Адамчик…
— Так ты ему рассказал? — шепотом сразу же спросил Уэйт.
— Нет!
— Выходит, ты опять подтвердил всю эту трепотню? Про Купера? Что, мол, это несчастный случай?
— Ага.
— О, господи, — только и сказал Уэйт. — Вот уж действительно трус…
— Чья бы корова мычала…
Это уж было слишком. Уэйта просто взорвало. Он готов был избить этого труса, всячески стал оскорблять его, вызывая на драку, но Адамчик стоял как вкопанный, не шелохнувшись, молча глядел куда-то перед собой и делал вид, будто ничего не слышит.
«Неужели же все пропало? — лихорадочно думал Уэйт. — Не может быть, чтобы никто не поддержал меня. Как же так? Ну не этот трусливый ханжа, так кто-нибудь другой. Может быть, Сестра Мэри или кто-нибудь еще? Не все же такие, кто-то должен найтись. Да только поди угадай, кто. А ведь лейтенант уверял, что обязательно такой найдется, что кому-то непременно захочется тоже снять камень с сердца, облегчить душу признанием. Только бы начать, а там уж дело пойдет, все начнут подтверждать, только успевай записывать. Он же знает, что говорит, не первый раз, поди. И вот, пожалуйста».
После ужина взвод снова был посажен за чистку оружия. Однако через несколько минут в кубрик заявился Магвайр. Все вскочили, вытянулись у рундуков.
Все время, прошедшее после ужина, Уэйт ни на миг не отводил глаз от входной двери. Он был уверен, что обязательно что-то должно случиться. Все еще надеялся. Однако постепенно надежда ослабевала, и он окончательно раскис. Теперь же, взглянув на Магвайра, понял, что все кончено. Он проиграл. Против него весь взвод, никто не станет на его сторону. Вот-вот эта банда разом накинется на него. Как озверевшая волчья стая. Налетят со всех сторон, собьют с ног, начнут рвать на части, кто как может. Ну и черт с ними со всеми. По крайней мере, он один не струсил. Один из всей этой грязной банды оказался человеком. Хоть поглядит, как эти бравые сержанты потрясутся от страха. Пусть недолго, но потрясутся. П то хорошо. Не зря хоть страдать придется, муки претерпеть.
Пройдя вдоль рядов вытянувшихся солдат, Магвайр остановился в центре кубрика. Он оглядел солдат, помолчал, а потом, как Уэйт и ожидал, объявил, что расследование окончено. Завтра взвод снова приступает к занятиям. Никакого суда военного трибунала не предвидится, стало быть, выпуск состоится, как планировалось. Через неделю, весело крикнул штаб-сержант, все они уже будут сидеть в автобусах на пути в часть. Это известие вызвало всеобщее шумное одобрение. Не кричали только Уэйт и, что его весьма удивило, стоявший рядом Адамчик.
— У этих, следователей-расследователей, — под шумок взвода весело объявил Магвайр, — пороху не хватило нас сломать. Вот они и ретировались несолоно хлебавши.
Он глядел в упор на Уэйта, и кривившая его рот ухмылка красноречивее всяких слов говорила солдату, что его ожидает. Почти все солдаты, забыв про порядок, весело переговаривались, толкали друг друга, смеялись, но Магвайр, казалось, ничего этого не замечал. Он видел только Уэйта, улыбался ему, но глаза его не предвещали ничего хорошего.
— Во всей вашей вонючей банде, — снова заговорил штаб-сержант, — оказывается, есть только одна паршивая свинья, грязный ублюдок с длинным языком. У одного лишь не хватило духу делать так, как было велено. Распустил слюни, червячина, наболтал невесть чего. Хотите знать, кто эта мразь?
Взвод сразу же притих. Застыли лица, напряглись тела, вытянулись шеи. Магвайр медленно шел вдоль рядов, пока не подошел к Уэйту. Остановился перед ним, помолчал, покачиваясь с носков на пятки.
— Плюгавый червяк, который не в состоянии выдержать каких-то двух дней вонючего расследования и раскалывается перед первой же ищейкой, никогда не станет настоящим солдатом. Он ведь и в бою сразу же в штаны наложит, товарищей подведет, всех погубит. Такое дерьмо вечно норовит поскорее куда-нибудь смыться, спрятаться в кусты, ищи его потом, где хочешь. Так что можно считать даже благом, когда такую мразь коленом под задницу из корпуса вышибают. Жалеть нечего, только радоваться надо. Вы, конечно, очень хотели бы узнать, кто же этот фискал ротастый, что у нас завелся? Все, поди, хотите? Не так ли, командир третьего отделения?
— Виноват, сэр. — Уэйт изо всех сил старался ответить так, чтобы голос не дрожал, но ничего не мог с собой поделать. — Но мы уже знаем об этом…
— Вот оно как! Вы, оказывается, уже знаете?
— Так точно, сэр!
— Ишь ты! Ты изволишь утверждать, будто весь взвод уже знает, кто эта трусливая вонючка?
— Так точно, сэр. Взвод знает, кто проболтался.
Ему очень хотелось сказать, что взвод знает, у кого хватило все же духу сказать правду, но он побоялся еще больше разозлить Магвайра. Однако и поджимать так просто хвост ему тоже не хотелось. Он хорошо знал (видел это не раз собственными глазами), как ловко Магвайр умеет заставлять людей врать и выкручиваться, принимать на себя вину и даже умолять о прощении, хотя они ни сном ни духом не ведали, в чем же состояли их прегрешения, а порой даже знали, что виноваты вовсе не они, а кто-то другой. Да, этот человек был великим специалистом по таким делам. Ему было абсолютно безразлично, виноват человек или нет. Просто нужен был очередной повод для глумления, требовался бессловесный червяк, с которым можно было поиграть, как кошке с мышкой.
«Да только теперь он не на такого нарвался, — подумал Уэйт. — Пусть другую мышь поищет, а уж со мной ему не поиграть. Черта лысого».
Он знал, в чем состояла его вина, если это можно назвать виной. Знал, что и Магвайр это знает. Но он также понимал, что, если бы все повторилось сначала, он снова поступил бы так же. И не важно, было бы снова страшно или нет, решения своего он все равно не изменил бы ни за что. Он не стыдится своего поступка и не позволит Магвайру превращать себя в посмешище.
— Стало быть, — продолжал. Магвайр, — все уже знают?
— Так точно, сэр.
— Тогда просвети и меня, червячина. Расскажи своему сержанту, какая это желтобрюхая сволочь раззявила тут свою вонючую пасть. Ну-ка!
— Сэр, я уверен, что господину сержанту и так все уже известно…
— Да что ты говоришь? Ничего мне не известно! Ну, ничегошеньки!
— Сэр, я уверен, что господину сержанту все уже известно.
В рядах застывших в ожидании солдат послышался
возмущенный ропот. Не оборачиваясь, Магвайр прикрикнул на них. Подошел поближе к Уэйту:
— Говорят, болван, тебе, что я ничего не знаю — значит, не знаю, и точка. Так что давай, выкладывай. Да побыстрее, чтоб тебя черт побрал!
— Сэр, я уверен, что господину сержанту все уже известно. По-моему, рядовой Тейлор доложил уже, что…
Он не успел закончить фразу. Страшный удар в живот оборвал его на полуслове, второй, прямо в лицо, швырнул назад, на металлическую спинку кровати. Уэйт попытался выпрямиться, но новые удары, сперва в лицо, а потом опять в живот, заставили его скорчиться от боли. Уже падая головой вперед, он почувствовал, как кулачище Магвайра обрушился ему сзади на затылок, и все потонуло в страшном мраке…
— Не сметь трогать! — Уэйту казалось, что слова доносятся до него откуда-то издалека. Будто сквозь вату проходят. Он скорее догадался, нежели почувствовал, как рука Адамчика, коснувшаяся было его плеча, вдруг отдернулась, как от удара током. В ушах сильно звенело, ужасно болела челюсть, казалось, что она вся разломана на куски. Однако дыхание постепенно восстанавливалось. С трудом, превозмогая боль, он приподнялся на локте. Никогда еще в жизни ему не было так страшно, никогда так нестерпимо не хотелось вскочить и броситься бежать. И все же он не чувствовал себя побежденным. Плакать-то уж он себе не позволит. И просить пощады. Ни за что на свете. И падать в обморок тоже. Или лгать во имя спасения. Он еще покажет им, что в этом проклятом, забитом, ненавистном ему взводе все же есть один человек с нутром мужчины, а не трусливого цыпленка.
Откуда-то издали до него дошли слова Магвайра, требовавшего, чтобы он поднялся на ноги. И в этот же миг ему вдруг подумалось, а сможет ли он дотянуться до штыка. Он ведь специально положил его сверху на подсумке. Тогда еще, когда вернулись с ужина. Значит, штык должен быть где-то неподалеку. Он и защелку на всякий случай оставил открытой. Успеть бы только схватить его и выдернуть из ножен прежде, чем Магвайр. поймет, что он задумал. Он осторожно поднялся на колено…
В тот же миг штаб-сержант грубо схватил его за ворот рубашки, рывком поставил на ноги.
— Так я еще раз повторяю, червяк, что не знаю, кто тут у нас фискалит! Тебе понятно? Тогда отвечай, скотина, и я тебя отпущу с миром. Ясненько?
Солдаты смеялись. Магвайр не обращал на них внимания, на лице его блуждала довольная улыбка…
— Чего же ты трусишь, парень? Давай выкладывай! С какой тебе стати покрывать этого жалкого фискала? Ведь он небось о тебе не думал, когда обратился к следователю, чтобы донести на нас. О тебе и обо всем взводе. Верно ведь? Весь взвод как штык стоял на своем, и только эта падаль ужом извивалась перед лейтенантишкой. Шипела ему на ушко, выслуживалась. А ты ее покрывать удумал. Да на кой черт это тебе нужно всякую дрянь выгораживать…
Одобрительные возгласы и смех покрыли слова сержанта. Это уж было слишком. Магвайр явно ломал комедию, играл на публику. «Ну что же, — подумал Уэйт, — хочешь поиграть, так я тебе помогу. Подыграю маленько, подонок паршивый. Все равно подыхать, так хоть уж с музыкой».
— Прошу прощения, сэр, — вдруг обратился он к сержанту. — Я отказываюсь назвать вам имя. Я слишком уважаю этого человека!
— Уважаешь? — Магвайр как-то даже опешил, растерялся от этой наглости солдата. — Так вот ты, оказывается, какой… Уважаешь, стало быть… Ну-ну… — И он снова взорвался: — Ах ты, сволочь недоделанная! У самого из пасти понос, а он, видишь, еще уважать себе позволяет…
— Я уважаю его, — не слушая сержанта, продолжал солдат, — за мужество. Ведь ему…
Кто-то в рядах громко засмеялся. Магвайр крикнул, и смех будто захлебнулся.
— Сэр, ему пришлось проявить немало мужества, чтобы сказать правду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40