Младшему брату не пристало знать больше старшего! Так не положено, это нарушение субординации. Рэй, в свою очередь, стал подыгрывать Алеку и тоже изображал раздражение: «Тебе ведь любопытно! Почему бы не признаться в этом?» Сцена оживала на глазах. Это были настоящие братья — Лидгейт и лорд Робин. Казалось, через мгновение они, сцепившись, покатятся по полу детской, царапая и кусая друг друга…
— Я слышал, что ты классный актер, — сказал Рей. — Но это потрясающе. Что ж, буду у тебя учиться.
Те, кого Алек сыграл до сих пор, отнюдь не могли похвастаться изысканными туалетами. Первый его герой, Крис, лихой молодой строитель в сериале «День за днем», основное экранное время проводил без рубашки и в таких тесных джинсах, которые вряд ли позволили бы нормальному строителю что-либо построить. Доктор Роберт Олдфидд в шоу «Обрести и удержать» щеголял в белом халате, а в «Страстях» его Дерек носил костюм бедного адвоката. Кстати, эта роль принесла ему известность, именно за нее он был удостоен «Эмми». Ну, а Алан в «Аспиде» менял костюмы как перчатки. Впрочем, и личность его претерпевала значительные изменения через каждые три-четыре серии.
Костюм, приготовленный для герцога Лидгейта, был изумителен. Рубашка из тончайшего белого льна с тремя шейными пуговичками, скрытыми узкой оборкой кружев. Штаны, очень плотно облегающие фигуру. Темный камзол великолепно обрисовывал грудную клетку, спереди достигая талии, а сзади ниспадая двумя длинными округлыми фалдами. Прекрасные ткани словно ласкали кожу, а портновское искусство чудесным образом меняло фигуру. И неважно, что к утреннему кофе подаются грошовые пончики — костюм выглядел на миллион долларов.
— Здорово! — сказал он Рэю, когда они вдвоем рассматривали себя в зеркало гримуборной. — Неужели остальные костюмы такие же?
Рэй кивнул:
— Но нам с тобой особенно повезло. — На нем был поблескивающий камзол, черноту которого оттеняли позолоченные пуговицы и богатое шитье. Рэй был симпатягой лет двадцати с небольшим, с густейшей темной шевелюрой. — У ребят, играющих щеголей и денди — вот у кого потешные костюмы! Но их выручают шейные платки.
Шейные платки — предтечи галстуков, украшение мужчин эпохи Регентства. Ни один актер не смог бы самостоятельно соорудить столь замысловатый узел. Какая-нибудь девочка с легкими пальчиками, служащая гардеробной, зачастую, зажав под мышкой листки с указаниями, завязывала их перед самым началом съемки.
— Даже и не пытайтесь сами его развязать, — щебетала она Алеку, обматывая тщательно отглаженную муслиновую ленту вокруг его шеи. — Мы это сделаем сами. Недавно мы поймали лорда Варлея, он пытался освободиться при помощи ножниц, а ведь ленту ткали по специальному заказу.
— Да, мэм. — Давненько никто из гардеробной не читал ему лекций. В «Аспиде» он был звездой — никто из младшего состава просто не осмелился бы заговорить с ним.
— Вот это узел «восточный». Он очень тугой и строгий, совсем без складок, — продолжала девушка, не прерывая своего занятия, — а у «трона любви» сбоку впадинка. У «бального» две впадинки по бокам и пара складочек вот тут. «Почтовая карета» намного свободнее. Но это для сэра Перегрина — это не ваш узел.
Алек улыбнулся:
— Тебе здесь нравится, правда?
— Очень. Я уже работала в «Любовь никогда не кончается». Мне казалось, там отлично, но здесь гораздо интересней! — Она отступила, чтобы полюбоваться на дело своих рук. — Вы ведь даже не знаете, что эти высокие воротнички вошли в моду потому, что у принца постоянно опухали железки. И у него в любой момент могла развиться профирия, что сводило с ума бедняжку короля…
— Нет, разумеется, этого я не знал. — Что такое «профирия»? Алек понятия не имел.
— Вы здесь много всякой всячины узнаете. Вам очень понравится, — заверила его девушка. — Не стесняйтесь и спрашивайте, если что-то будет непонятно. В любое время.
— Обязательно, — пообещал он.
Местом действия трех сцен, в которых он участвовал, была библиотека герцога — темный, богато отделанный зал с множеством полок, заполненных фолиантами в кожаных переплетах с золотым тиснением. Один из младших декораторов вдруг заволновался, не сочтет ли Алек это анахронизмом.
— Видите ли, именно так и должно быть. Надо, чтобы казалось, будто эту комнату отделывали во вкусе вашего дедушки.
— Спасибо, вы сняли камень с моей души, — познания Алека в области декоративного искусства были не столь глубоки, как подумал этот милый парень.
— Вот подождите, скоро увидите комнату в китайском стиле, — продолжал парнишка. — Она великолепна. И когда-то была в большой моде. Кстати, в стиле Дворца Регентов — того, что в Брайтоне — очень много из того времени.
— Ну, а я, то есть лорд Лидгейт, дока по этой части?
— Ну, вам далеко до сэра Перегрина, но вы и не настолько отстали от моды, как лорд Кортлэнд. У него вкусы совершенно в духе эпохи Иакова Первого.
— Да ну? — притворно изумился Алек. — Иакова Первого? Ты шутишь? — он даже приблизительно представить не мог, с чем это едят.
Когда работали над «Аспидом», половина состава понятия не имела, в какой стране происходит действие. А здесь все, вплоть до самых молодых, изъяснялись как доктора исторических наук, чья специализация — история Англии девятнадцатого века.
Потрясающе! Расхаживая по библиотеке, Алек промерил шагами все расстояния, пытаясь освоиться в декорации. Ему хотелось вести себя здесь непринужденно, как и его герой. Он провел ладонью по украшенной причудливой резьбой спинке стула. Что ощущал Лидгейт, делая вот так? А вообще герцоги — отличные ребята. Лидгейт владеет десятками тысяч акров земель. Чувствует ли он себя баловнем фортуны? Или настолько высокомерен, что воспринимает это как должное? А, может, его тяготит груз ответственности? Ничего этого Алек пока не знал. Но со временем обязательно узнает. Он будет знать, как сердится Лидгейт, как выказывает нетерпение, что им движет. Ну, а потом… Потом будет сплошной кайф — он станет экспериментировать. Нет, все-таки здорово, что он снова на работе!
Через неделю Алек убедился на деле, что работа над «Спальней моей госпожи» — это здорово. Очень талантливая труппа, актеры энергичны, работящие. Никто не фальшивил, не ленился и не переигрывал. Каждый верил в свое детище и делал все для его успеха.
В студии царила атмосфера сердечного дружелюбия. Это было совсем не похоже на работу над «часовиками», где в каждом эпизоде снимались два состава — вечерний и утренний. Здесь же актеры встречались по утрам в репетиционной. Все были знакомы. На ленч, прервав работу, собирались в актерской и во время еды смотрели отснятый материал. Они были сплоченной командой, дружеской компанией. В «Аспиде» Алек работал так напряженно, что многих даже в глаза не видел. Как же славно было сейчас приобрести друзей!
Но за неделю восторги Алека ни на шаг не приблизили его к пониманию образа своего героя. И это его удивляло. Все остальное в сериале было так складно прописано, герои так убедительны и интересны. И — очень понятны. Даже леди Варлей, мать-наперсница (роли в этом амплуа обычно самые бледные и невыразительные) имела «зацепку», оживляющую образ. Она ненавидела надвигающуюся старость — это красной нитью проходило через весь сериал. А вот Алек не мог, как ни старался, подобрать ключ к своему герою.
У Лидгейта была всего одна сюжетная линия. В первый год жизни сериала Амелия, девушка из прекрасной семьи, красавица, к тому же невероятно богатая — любила сэра Перегрина, картежника без гроша за душой. Именно он позднее стал отцом ребенка леди Джорджианны. Опекуны Амелии, лорд и леди Варлей, пытаясь уберечь от этого повесы ее состояние, спешно организовали помолвку с герцогом Лидгейтом. Герцог, в отличие от Перегрина, был богат и не нуждался в деньгах невесты. Ему расхваливали Амелию как очень рассудительную и образованную молодую леди. Управлять герцогством непросто, и те, кто близко к сердцу принимал интересы дела, считали, что герцог, в силу особенностей характера, нуждается во влиятельной жене.
Итак, Лидгейт не слишком умен и холоден. Манеры его излишне официальны. Вот и все. Больше Алек ничего не знал. Прошла неделя, потом еще одна. Казалось, все довольны тем, как он работает. Кроме него самого.
Когда возникает подобная проблема, актер должен обратиться к режиссеру. В «Спальне моей госпожи» таковых было двое — Теренс Мэлард и Гил Норуэй. Они работали по очереди — каждый снимал по три серии на одной неделе и две на другой. Схожесть их взглядов — впрочем, как и их внеслужебные отношения (а они были прочной и дружной гомосексуальной четой) — обеспечивала «Спальне моей госпожи» успех и неповторимый аромат хорошей стилизации.
Но оба отличались меланхоличностью и некоторой замкнутостью. Они гораздо больше интересовались процессом съемок, нежели особенностями характеров персонажей. И если даже Алек заговаривал с ними о Лидгейте, его нраве или о том, что двигало им в тех или иных обстоятельствах, они отделывались невнятным бормотанием по поводу углов съемки и кинематографических планов. Так что помощи от них ждать не приходилось.
— А почему бы тебе не поговорить с Дженни? — предложил ему Рэй. — Все-таки именно она пишет твою роль.
— Да она, скорее всего, не захочет.
По опыту Алек знал, что сценаристы избегают общения с актерами. Обычно они объясняют это тем, что не хотят, чтобы у них в ушах звучали голоса актеров — им, видите ли, надо слышать только своих героев. Звучало правдоподобно. Алек верил этому весь свой первый месяц работы над мыльными операми. Теперь-то он знал правду: сценаристы избегали актеров потому, что «если дать им палец — всю руку отхватят». Ведь актеры — чуть ли не самые эгоцентричные существа на свете. Они замучают собеседника бесконечными разглагольствованиями о том, что касается только их самих.
— Нет-нет, — замотал головой Рэй. — Дженни не такая. Просто последнее время редко появлялась, потому что две недели готовилась к пресс-конференции, посвященной нашей «Спальне».
Это было обычным делом — сценарист и режиссер раза четыре в год проводили такие встречи с администрацией телевидения, чтобы обсудить планы на будущее и дальнейшее развитие событий в сериале.
— Но, как правило, ее двери всегда открыты. Она ничем не отличается от нас.
Этого Алек не одобрял. Негоже главному сценаристу ходить у актеров в приятелях. Сценарист должен работать для пользы дела, а не в угоду актерам. К тому же такое амикошонство затрудняет расставание с артистом, если сюжетная линия его персонажа подходит к концу. Но раз здесь в ходу политика открытых дверей, Алек не станет играть в благородство и воспользуется шансом. Пусть голова болит у Дженни Коттон — это ее личное дело.
На следующий день он поднялся на третий этаж. Его задержали газетные фотографы и отпустили лишь в шестом часу. Ассистент Дженни уже ушел, но дверь в ее кабинет была открыта. Она сидела за компьютером. Алек тихонько постучал, и она подняла глаза.
— Вот так сюрприз! — она легко вскочила со стула. — Входи!
— Мне сказали, что это удобно, — объяснил Алек. — Я имею в виду, врываться так запросто, без договоренности.
— Конечно, конечно, — она была жизнерадостна, как всегда. — На самом деле я провожу здесь гораздо больше времени. Эта пресс-конференция на прошлой неделе… Пришлось превратиться в человека-невидимку.
— И как успехи? — поинтересовался Алек. Подобные конференции иногда становились сплошным кошмаром. Ведь основная масса телевизионщиков разбиралась в делах сценарных, как заяц в геометрии.
— Пережила.
— А почему ты решила, что я спрашиваю о тебе? Для меня важнее, пережил ли это Лидгейт.
Ее смех был подобен звону серебряного колокольчика.
— И это как раз тогда, когда я начала верить, что ты не зациклен на себе, как все артисты.
— Уж и не знаю, с чего ты так решила. — Алек невольно улыбнулся. — Ты что же — вправду подумала, что я пришел потолковать с тобой о судьбах мира?
Она снова рассмеялась.
— А ты слышал, что на телевидении от тебя просто обалдели? Лидгейт, завидующий Робину, — это и впрямь здорово, а ведь идея-то твоя. Мне бы и в голову такое не пришло.
Алек довольно критически относился к своей игре, но с этим не без удовольствия согласился. Действительно, отличная мысль. Ведь Лидгейт унаследовал все цацки: титул, деньги, замок Лидгейт и Лидгейтское аббатство… Но герой Рэя жизнерадостнее и моложе, отважнее и удачливее в любовных интригах. О его военной карьере речь напрямую не шла, но ясно было, что он успел отличиться и на поле брани. Конечно, сэр Робин слегка самоуверен, но ведь он молод, и жизнь пока только испытывает его на прочность. Разумеется, герцог завидует. И Алек тоже. Он сыграл бы младшего Лидгейта куда с большим удовольствием, чем старшего.
— Спасибо, — оценил он комплимент Дженни. — Но я все же не совсем понимаю, что делаю. Я еще не вполне раскусил этого парня, старшего Лидгейта.
— Как и все мы, — подхватила Дженни. — Мы, сценаристы, терпеть не можем писать для него текст. Не за что зацепиться.
Дженни занималась тем, что разрабатывала основу сюжета, а также писала «разбивки» — детальные, сцена за сценой, планы каждой серии. На основе «разбивок» пятеро других сценаристов писали окончательные тексты. Кстати, все они прежде сочиняли любовные романы — исторические, времен Регентства.
— Но он нужен нам, чтобы бедняжка Амелия не имела шанса стать счастливой, — продолжала Дженни, — ведь зрители обожают ее и слезами обливаются. А этот Лидгейт как Бермудский треугольник, эдакая всепоглощающая прорва. Что ни придумай для него — все канет в бездну. В общем, очень скользкий персонаж. Поэтому-то нам и нужен был ты. Если ты с ним не справишься — не справится никто.
— Хочешь мне польстить? Не стоит. Именно из-за такого подхода героям обычно ничего не остается, кроме как погибнуть во цвете лет — авторы просто не знают, что с ними делать дальше.
— Ну-ну, продолжай. Я же сказала: без Лидгейта нам нельзя.
— Такое я и раньше слышал.
— Ну да, ты же уже в пятый раз снимаешься, чего ты только не слышал.
Это была сущая правда.
— Ну, скажи мне, — продолжала она, — умираю от любопытства. Что ты о нас всех думаешь? Тебе хорошо здесь? Ты счастлив? Тебе нравится работать в «получасовике»?
Алек снова невольно улыбнулся. Обычно артисты жить не могли без славословий в свой адрес. Но, судя по всему, Дженни из того же теста. Для нее жизненно важно, чтобы он захлебывался от восторга. Она этого жаждала.
— Честно говоря, в таком отличном месте я еще не работал. Народ здесь очень сердечный, дружелюбный. Тут можно рисковать, не боясь быть осмеянным.
— Я ужасно рада слышать это от тебя! — довольная, она примостилась на краешке стола как воробей на жердочке.
Она ждала таких слов. Поэтому Алек оставил при себе все, что собирался выложить, ради чего, собственно, и шел к ней.
— Но это и в самом деле так. Кстати, мне сказали, что когда понадобилось заменить актера, ты настояла, чтобы играл я. Спаси…
— Глупости! — прервала его Дженни. — Чего доброго, ты скажешь еще, что, пригласив тебя, я решила объявить миру, что наш сериал — конфетка, а шоу Пола Томлина — дерьмо!
Ее озорная улыбка положила конец спору. Но кто бы сомневался в том, что пригласила его именно она и именно с такой целью, хотя и скрывает это. Она в восторге от того, что «Спальня моей госпожи» утерла нос «Аспиду»! — Детская жизнерадостность прекрасно уживалась в ней с духом соперничества.
— Не будем об этом, ладно? — она не дождалась ответа. — А что ты думаешь о роли Колли Лайтфидца? Как ты считаешь, зрители понимают, что он голубой, хотя даже себе не признается в этом? Мы пока не можем решить, стоит ли вдаваться в подробности — гомосексуализм в те времена был под запретом. А как было бы интересно, если…
Она продолжала говорить о сериале, его персонажах. Казалось, это занимало все ее мысли, все время. Наверное, в нем была вся ее жизнь.
— Можно мне пока воздержаться от высказываний? Я же тут всего три недели.
— Знаю, — она скорчила гримаску. — Думаю, для зрителей ты до сих пор только Дерек.
Он кивнул. Действительно, на улицах и в метро люди видели в нем не Лидгейта или этого идиота из «Аспида», а Дерека — давнего персонажа из «Страстей».
— Приходится с этим считаться, — сказала она. — Но я уже воспринимаю тебя как своего и хочу, чтобы публика думала о тебе только как о лорде Лидгейте. Ты теперь наш…
Дженни осеклась, словно что-то вспугнуло ее. Алек оглянулся, но за спиной ничего особенного не было. Он снова повернулся к ней, но Дженни уже была на ногах и краска медленно сбегала с лица. Он вскочил, протянул руку.
— Что с тобой?
— Прости. Я… Подожди минутку, хорошо?
— Конечно, конечно…
Она выскочила из кабинета, не дав ему договорить. Алек вышел следом за ней в холл, но там уже никого не было — лишь хлопнула дверь дамского туалета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
— Я слышал, что ты классный актер, — сказал Рей. — Но это потрясающе. Что ж, буду у тебя учиться.
Те, кого Алек сыграл до сих пор, отнюдь не могли похвастаться изысканными туалетами. Первый его герой, Крис, лихой молодой строитель в сериале «День за днем», основное экранное время проводил без рубашки и в таких тесных джинсах, которые вряд ли позволили бы нормальному строителю что-либо построить. Доктор Роберт Олдфидд в шоу «Обрести и удержать» щеголял в белом халате, а в «Страстях» его Дерек носил костюм бедного адвоката. Кстати, эта роль принесла ему известность, именно за нее он был удостоен «Эмми». Ну, а Алан в «Аспиде» менял костюмы как перчатки. Впрочем, и личность его претерпевала значительные изменения через каждые три-четыре серии.
Костюм, приготовленный для герцога Лидгейта, был изумителен. Рубашка из тончайшего белого льна с тремя шейными пуговичками, скрытыми узкой оборкой кружев. Штаны, очень плотно облегающие фигуру. Темный камзол великолепно обрисовывал грудную клетку, спереди достигая талии, а сзади ниспадая двумя длинными округлыми фалдами. Прекрасные ткани словно ласкали кожу, а портновское искусство чудесным образом меняло фигуру. И неважно, что к утреннему кофе подаются грошовые пончики — костюм выглядел на миллион долларов.
— Здорово! — сказал он Рэю, когда они вдвоем рассматривали себя в зеркало гримуборной. — Неужели остальные костюмы такие же?
Рэй кивнул:
— Но нам с тобой особенно повезло. — На нем был поблескивающий камзол, черноту которого оттеняли позолоченные пуговицы и богатое шитье. Рэй был симпатягой лет двадцати с небольшим, с густейшей темной шевелюрой. — У ребят, играющих щеголей и денди — вот у кого потешные костюмы! Но их выручают шейные платки.
Шейные платки — предтечи галстуков, украшение мужчин эпохи Регентства. Ни один актер не смог бы самостоятельно соорудить столь замысловатый узел. Какая-нибудь девочка с легкими пальчиками, служащая гардеробной, зачастую, зажав под мышкой листки с указаниями, завязывала их перед самым началом съемки.
— Даже и не пытайтесь сами его развязать, — щебетала она Алеку, обматывая тщательно отглаженную муслиновую ленту вокруг его шеи. — Мы это сделаем сами. Недавно мы поймали лорда Варлея, он пытался освободиться при помощи ножниц, а ведь ленту ткали по специальному заказу.
— Да, мэм. — Давненько никто из гардеробной не читал ему лекций. В «Аспиде» он был звездой — никто из младшего состава просто не осмелился бы заговорить с ним.
— Вот это узел «восточный». Он очень тугой и строгий, совсем без складок, — продолжала девушка, не прерывая своего занятия, — а у «трона любви» сбоку впадинка. У «бального» две впадинки по бокам и пара складочек вот тут. «Почтовая карета» намного свободнее. Но это для сэра Перегрина — это не ваш узел.
Алек улыбнулся:
— Тебе здесь нравится, правда?
— Очень. Я уже работала в «Любовь никогда не кончается». Мне казалось, там отлично, но здесь гораздо интересней! — Она отступила, чтобы полюбоваться на дело своих рук. — Вы ведь даже не знаете, что эти высокие воротнички вошли в моду потому, что у принца постоянно опухали железки. И у него в любой момент могла развиться профирия, что сводило с ума бедняжку короля…
— Нет, разумеется, этого я не знал. — Что такое «профирия»? Алек понятия не имел.
— Вы здесь много всякой всячины узнаете. Вам очень понравится, — заверила его девушка. — Не стесняйтесь и спрашивайте, если что-то будет непонятно. В любое время.
— Обязательно, — пообещал он.
Местом действия трех сцен, в которых он участвовал, была библиотека герцога — темный, богато отделанный зал с множеством полок, заполненных фолиантами в кожаных переплетах с золотым тиснением. Один из младших декораторов вдруг заволновался, не сочтет ли Алек это анахронизмом.
— Видите ли, именно так и должно быть. Надо, чтобы казалось, будто эту комнату отделывали во вкусе вашего дедушки.
— Спасибо, вы сняли камень с моей души, — познания Алека в области декоративного искусства были не столь глубоки, как подумал этот милый парень.
— Вот подождите, скоро увидите комнату в китайском стиле, — продолжал парнишка. — Она великолепна. И когда-то была в большой моде. Кстати, в стиле Дворца Регентов — того, что в Брайтоне — очень много из того времени.
— Ну, а я, то есть лорд Лидгейт, дока по этой части?
— Ну, вам далеко до сэра Перегрина, но вы и не настолько отстали от моды, как лорд Кортлэнд. У него вкусы совершенно в духе эпохи Иакова Первого.
— Да ну? — притворно изумился Алек. — Иакова Первого? Ты шутишь? — он даже приблизительно представить не мог, с чем это едят.
Когда работали над «Аспидом», половина состава понятия не имела, в какой стране происходит действие. А здесь все, вплоть до самых молодых, изъяснялись как доктора исторических наук, чья специализация — история Англии девятнадцатого века.
Потрясающе! Расхаживая по библиотеке, Алек промерил шагами все расстояния, пытаясь освоиться в декорации. Ему хотелось вести себя здесь непринужденно, как и его герой. Он провел ладонью по украшенной причудливой резьбой спинке стула. Что ощущал Лидгейт, делая вот так? А вообще герцоги — отличные ребята. Лидгейт владеет десятками тысяч акров земель. Чувствует ли он себя баловнем фортуны? Или настолько высокомерен, что воспринимает это как должное? А, может, его тяготит груз ответственности? Ничего этого Алек пока не знал. Но со временем обязательно узнает. Он будет знать, как сердится Лидгейт, как выказывает нетерпение, что им движет. Ну, а потом… Потом будет сплошной кайф — он станет экспериментировать. Нет, все-таки здорово, что он снова на работе!
Через неделю Алек убедился на деле, что работа над «Спальней моей госпожи» — это здорово. Очень талантливая труппа, актеры энергичны, работящие. Никто не фальшивил, не ленился и не переигрывал. Каждый верил в свое детище и делал все для его успеха.
В студии царила атмосфера сердечного дружелюбия. Это было совсем не похоже на работу над «часовиками», где в каждом эпизоде снимались два состава — вечерний и утренний. Здесь же актеры встречались по утрам в репетиционной. Все были знакомы. На ленч, прервав работу, собирались в актерской и во время еды смотрели отснятый материал. Они были сплоченной командой, дружеской компанией. В «Аспиде» Алек работал так напряженно, что многих даже в глаза не видел. Как же славно было сейчас приобрести друзей!
Но за неделю восторги Алека ни на шаг не приблизили его к пониманию образа своего героя. И это его удивляло. Все остальное в сериале было так складно прописано, герои так убедительны и интересны. И — очень понятны. Даже леди Варлей, мать-наперсница (роли в этом амплуа обычно самые бледные и невыразительные) имела «зацепку», оживляющую образ. Она ненавидела надвигающуюся старость — это красной нитью проходило через весь сериал. А вот Алек не мог, как ни старался, подобрать ключ к своему герою.
У Лидгейта была всего одна сюжетная линия. В первый год жизни сериала Амелия, девушка из прекрасной семьи, красавица, к тому же невероятно богатая — любила сэра Перегрина, картежника без гроша за душой. Именно он позднее стал отцом ребенка леди Джорджианны. Опекуны Амелии, лорд и леди Варлей, пытаясь уберечь от этого повесы ее состояние, спешно организовали помолвку с герцогом Лидгейтом. Герцог, в отличие от Перегрина, был богат и не нуждался в деньгах невесты. Ему расхваливали Амелию как очень рассудительную и образованную молодую леди. Управлять герцогством непросто, и те, кто близко к сердцу принимал интересы дела, считали, что герцог, в силу особенностей характера, нуждается во влиятельной жене.
Итак, Лидгейт не слишком умен и холоден. Манеры его излишне официальны. Вот и все. Больше Алек ничего не знал. Прошла неделя, потом еще одна. Казалось, все довольны тем, как он работает. Кроме него самого.
Когда возникает подобная проблема, актер должен обратиться к режиссеру. В «Спальне моей госпожи» таковых было двое — Теренс Мэлард и Гил Норуэй. Они работали по очереди — каждый снимал по три серии на одной неделе и две на другой. Схожесть их взглядов — впрочем, как и их внеслужебные отношения (а они были прочной и дружной гомосексуальной четой) — обеспечивала «Спальне моей госпожи» успех и неповторимый аромат хорошей стилизации.
Но оба отличались меланхоличностью и некоторой замкнутостью. Они гораздо больше интересовались процессом съемок, нежели особенностями характеров персонажей. И если даже Алек заговаривал с ними о Лидгейте, его нраве или о том, что двигало им в тех или иных обстоятельствах, они отделывались невнятным бормотанием по поводу углов съемки и кинематографических планов. Так что помощи от них ждать не приходилось.
— А почему бы тебе не поговорить с Дженни? — предложил ему Рэй. — Все-таки именно она пишет твою роль.
— Да она, скорее всего, не захочет.
По опыту Алек знал, что сценаристы избегают общения с актерами. Обычно они объясняют это тем, что не хотят, чтобы у них в ушах звучали голоса актеров — им, видите ли, надо слышать только своих героев. Звучало правдоподобно. Алек верил этому весь свой первый месяц работы над мыльными операми. Теперь-то он знал правду: сценаристы избегали актеров потому, что «если дать им палец — всю руку отхватят». Ведь актеры — чуть ли не самые эгоцентричные существа на свете. Они замучают собеседника бесконечными разглагольствованиями о том, что касается только их самих.
— Нет-нет, — замотал головой Рэй. — Дженни не такая. Просто последнее время редко появлялась, потому что две недели готовилась к пресс-конференции, посвященной нашей «Спальне».
Это было обычным делом — сценарист и режиссер раза четыре в год проводили такие встречи с администрацией телевидения, чтобы обсудить планы на будущее и дальнейшее развитие событий в сериале.
— Но, как правило, ее двери всегда открыты. Она ничем не отличается от нас.
Этого Алек не одобрял. Негоже главному сценаристу ходить у актеров в приятелях. Сценарист должен работать для пользы дела, а не в угоду актерам. К тому же такое амикошонство затрудняет расставание с артистом, если сюжетная линия его персонажа подходит к концу. Но раз здесь в ходу политика открытых дверей, Алек не станет играть в благородство и воспользуется шансом. Пусть голова болит у Дженни Коттон — это ее личное дело.
На следующий день он поднялся на третий этаж. Его задержали газетные фотографы и отпустили лишь в шестом часу. Ассистент Дженни уже ушел, но дверь в ее кабинет была открыта. Она сидела за компьютером. Алек тихонько постучал, и она подняла глаза.
— Вот так сюрприз! — она легко вскочила со стула. — Входи!
— Мне сказали, что это удобно, — объяснил Алек. — Я имею в виду, врываться так запросто, без договоренности.
— Конечно, конечно, — она была жизнерадостна, как всегда. — На самом деле я провожу здесь гораздо больше времени. Эта пресс-конференция на прошлой неделе… Пришлось превратиться в человека-невидимку.
— И как успехи? — поинтересовался Алек. Подобные конференции иногда становились сплошным кошмаром. Ведь основная масса телевизионщиков разбиралась в делах сценарных, как заяц в геометрии.
— Пережила.
— А почему ты решила, что я спрашиваю о тебе? Для меня важнее, пережил ли это Лидгейт.
Ее смех был подобен звону серебряного колокольчика.
— И это как раз тогда, когда я начала верить, что ты не зациклен на себе, как все артисты.
— Уж и не знаю, с чего ты так решила. — Алек невольно улыбнулся. — Ты что же — вправду подумала, что я пришел потолковать с тобой о судьбах мира?
Она снова рассмеялась.
— А ты слышал, что на телевидении от тебя просто обалдели? Лидгейт, завидующий Робину, — это и впрямь здорово, а ведь идея-то твоя. Мне бы и в голову такое не пришло.
Алек довольно критически относился к своей игре, но с этим не без удовольствия согласился. Действительно, отличная мысль. Ведь Лидгейт унаследовал все цацки: титул, деньги, замок Лидгейт и Лидгейтское аббатство… Но герой Рэя жизнерадостнее и моложе, отважнее и удачливее в любовных интригах. О его военной карьере речь напрямую не шла, но ясно было, что он успел отличиться и на поле брани. Конечно, сэр Робин слегка самоуверен, но ведь он молод, и жизнь пока только испытывает его на прочность. Разумеется, герцог завидует. И Алек тоже. Он сыграл бы младшего Лидгейта куда с большим удовольствием, чем старшего.
— Спасибо, — оценил он комплимент Дженни. — Но я все же не совсем понимаю, что делаю. Я еще не вполне раскусил этого парня, старшего Лидгейта.
— Как и все мы, — подхватила Дженни. — Мы, сценаристы, терпеть не можем писать для него текст. Не за что зацепиться.
Дженни занималась тем, что разрабатывала основу сюжета, а также писала «разбивки» — детальные, сцена за сценой, планы каждой серии. На основе «разбивок» пятеро других сценаристов писали окончательные тексты. Кстати, все они прежде сочиняли любовные романы — исторические, времен Регентства.
— Но он нужен нам, чтобы бедняжка Амелия не имела шанса стать счастливой, — продолжала Дженни, — ведь зрители обожают ее и слезами обливаются. А этот Лидгейт как Бермудский треугольник, эдакая всепоглощающая прорва. Что ни придумай для него — все канет в бездну. В общем, очень скользкий персонаж. Поэтому-то нам и нужен был ты. Если ты с ним не справишься — не справится никто.
— Хочешь мне польстить? Не стоит. Именно из-за такого подхода героям обычно ничего не остается, кроме как погибнуть во цвете лет — авторы просто не знают, что с ними делать дальше.
— Ну-ну, продолжай. Я же сказала: без Лидгейта нам нельзя.
— Такое я и раньше слышал.
— Ну да, ты же уже в пятый раз снимаешься, чего ты только не слышал.
Это была сущая правда.
— Ну, скажи мне, — продолжала она, — умираю от любопытства. Что ты о нас всех думаешь? Тебе хорошо здесь? Ты счастлив? Тебе нравится работать в «получасовике»?
Алек снова невольно улыбнулся. Обычно артисты жить не могли без славословий в свой адрес. Но, судя по всему, Дженни из того же теста. Для нее жизненно важно, чтобы он захлебывался от восторга. Она этого жаждала.
— Честно говоря, в таком отличном месте я еще не работал. Народ здесь очень сердечный, дружелюбный. Тут можно рисковать, не боясь быть осмеянным.
— Я ужасно рада слышать это от тебя! — довольная, она примостилась на краешке стола как воробей на жердочке.
Она ждала таких слов. Поэтому Алек оставил при себе все, что собирался выложить, ради чего, собственно, и шел к ней.
— Но это и в самом деле так. Кстати, мне сказали, что когда понадобилось заменить актера, ты настояла, чтобы играл я. Спаси…
— Глупости! — прервала его Дженни. — Чего доброго, ты скажешь еще, что, пригласив тебя, я решила объявить миру, что наш сериал — конфетка, а шоу Пола Томлина — дерьмо!
Ее озорная улыбка положила конец спору. Но кто бы сомневался в том, что пригласила его именно она и именно с такой целью, хотя и скрывает это. Она в восторге от того, что «Спальня моей госпожи» утерла нос «Аспиду»! — Детская жизнерадостность прекрасно уживалась в ней с духом соперничества.
— Не будем об этом, ладно? — она не дождалась ответа. — А что ты думаешь о роли Колли Лайтфидца? Как ты считаешь, зрители понимают, что он голубой, хотя даже себе не признается в этом? Мы пока не можем решить, стоит ли вдаваться в подробности — гомосексуализм в те времена был под запретом. А как было бы интересно, если…
Она продолжала говорить о сериале, его персонажах. Казалось, это занимало все ее мысли, все время. Наверное, в нем была вся ее жизнь.
— Можно мне пока воздержаться от высказываний? Я же тут всего три недели.
— Знаю, — она скорчила гримаску. — Думаю, для зрителей ты до сих пор только Дерек.
Он кивнул. Действительно, на улицах и в метро люди видели в нем не Лидгейта или этого идиота из «Аспида», а Дерека — давнего персонажа из «Страстей».
— Приходится с этим считаться, — сказала она. — Но я уже воспринимаю тебя как своего и хочу, чтобы публика думала о тебе только как о лорде Лидгейте. Ты теперь наш…
Дженни осеклась, словно что-то вспугнуло ее. Алек оглянулся, но за спиной ничего особенного не было. Он снова повернулся к ней, но Дженни уже была на ногах и краска медленно сбегала с лица. Он вскочил, протянул руку.
— Что с тобой?
— Прости. Я… Подожди минутку, хорошо?
— Конечно, конечно…
Она выскочила из кабинета, не дав ему договорить. Алек вышел следом за ней в холл, но там уже никого не было — лишь хлопнула дверь дамского туалета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29