Схожим образом Странница держалась и со своими подружками, которых вследствие ее дурного, вспыльчивого нрава было немного. Она вообще питала неприязнь к особам женского пола. (Собака была кобелем по имени Незауряд.) Вообще-то я помню только двух подружек Странницы, выносивших ее: Крикунью и Костлявку. Одна формой очень напоминала личинку майского жука, но бледна была, как аскарида, вторая – кривонога, худа, ни дать ни взять хворостина, к тому же с уродливыми, напоминавшими молоточки лапами врастопырку. Обе подружки, которых Странница друг с другом так и не познакомила – она терпеть не могла превращать свой круг знакомых в месиво, – были такими уродинами, в сравнении с которыми даже Незауряд казался писаным красавцем. И в мужском окружении Странница позиционировалась как равная, держась, как правило, поближе к уродам. И, что Страннице было небезразлично, среди таковых непременно должны были присутствовать всякого рода гении и ученые мужи. Саму Странницу весьма трудно было отнести к ученым женам, хотя ей нельзя было отказать в определенной проницательной изворотливости, позволявшей ориентироваться в чуждой ей интеллектуальной мишуре. На первый взгляд ее можно было принять даже за умницу, поскольку она крепко-накрепко усвоила правило: при обсуждении тем, в которых ты профанесса, многозначительно молчи или загадочно и невнятно пришептывай. И овладение этим правилом позволило ей считать себя femme d'hommes, после того как один из ее вытянутоголовых ученых мужей, выучивших пару французских слов, наболтал ей про homme de femmes. Сама же Странница… я отнюдь не желаю навесить на нее ярлык ленивой и тяжелой на подъем, однако прилежание и упорство явно не принадлежали к ее выдающимся качествам. У Странницы вечно были нелады в школах, откуда ее непременно вышибали, овладение же профессией Странница отрицала, поскольку считала, что за ее потребности, включая и финансовые, в ответе другие.
Она рано вышла замуж. Как и следовало ожидать, супруг ее не принадлежал к числу oil painting. (И это выражение позаимствовано ею от ее ученых мужей.) Напротив, скорее, he looks like something the cat brought in. Вам может показаться, что я обожаю языковую мешанину, но это не так, хотя допускаю, что иногда она наиболее точно описывает явления и вещи. При этом мне неизменно приходит на ум мой братец Борис и то, что он иногда притаскивает домой с улицы. В последний раз это была полу дохлая ящерица.
Первый муж Странницы, на это она обратила особое внимание, должен быть ниже ее ростом, упитанным и добряком, любить Странницу сверх всякой меры, исполнять все ее прихоти в рамках отведенных ему возможностей. Однако многие оставались за этими самыми рамками. Он работал налоговым инспектором, всю жизнь провел в служащих необъятной канцелярии. Остальные карьерные варианты прошли мимо него. Звали его Ганс.
– У него и имени-то нет, – как-то выразилась в его адрес Странница. – Только Ганс.
Она считала это признаком остроумия.
От этого брака на свет появился сын. Страннице вздумалось окрестить его Дагмаром. Возражения Ганса по поводу того, что это, дескать, женское имя, были с иронической улыбкой отметены. Странница аргументировала, что, мол, и Вольдемар, и Хилъмар, и Элъмар тоже мужские имена. Ганс, как водится, покорился, однако ее стремление наградить сына именем Дагмар рухнуло перед несговорчивостью сотрудника бюро записи актов гражданского состояния, наотрез отказавшегося вписать мальчику в соответствующую графу явно девчоночье имя. Поморщившись, Странница вынуждена была довольствоваться именем Гётц. Ганс вяло возразил, что, мол, Гетц и не имя вовсе, а непонятно что…
– А Гетц фон Берлихенген? Ты что же, считаешь себя умнее Гёте?
– Берлихенгену при крещении дали имя Готфрид. А Гетц – всего лишь сокращение от Готфрида. Как, например, Ганс от Иоганна…
– Если уж мне не дают назвать его Дагмаром, быть ему Гетцем, – не терпящим возражений тоном заявила Странница.
Гетц рос. К десяти годам ему пришлось пережить развод родителей. Бракоразводный процесс вынес решение в ее пользу, хотя именно Странница ушла от Ганса, оставив ему и сына Гетца, поскольку Ганс проявил себя порядочным растяпой…
Я должна начать издалека.
Примерно за год или даже за два до того, как Странница решила аннулировать брачный союз с Гансом, ее захватил некий кружок, который ее супруг Ганс, человек отнюдь не бездарный (просто Страннице было этого не понять), назвал «религиозно-психологическим кружком». Кружок объединялся вокруг профессора Виндлоха, пользовавшегося непререкаемым авторитетом у своих подопечных. Профессор Виндлох – никто так и не узнал, где он имел кафедру, – из зороастрийских вероучений, тибетской мудрости, астрологии, индийской медитации, очисток расового учения («…лишь на том основании, что он проиграл войну, проиграл заслуженно, никто в этом не сомневается, вовсе не обязательно отказываться от его идей, вызревавших вне зависимости от политической конъюнктуры…» – так вещал профессор Виндлох, впрочем, почти что втихомолку) и гностически-герменевтического юнгианизма замешал коктейль теорий, который излагал в книгах, издававшихся в принадлежавшем ему полукустарном издательстве. Один из таких трудов был озаглавлен: «Божественное, слишком Божественное», и это заглавие говорит о том, какова была самооценка профессора Виндлоха.
В этом кружке фрау Странница и познакомилась с братьями Айнандтер, баронами Агобардом и Бегоардом фон Айнандтер. Они с рождения пребывали в вечном конфликте, поскольку были не просто близнецами, а близнецами сиамскими. Их тела срослись в области бедер, и на двоих у них было всего три ноги. О разделении близнецов и речи быть не могло. Не один десяток светил в области медицины на основе сотен анализов предрекали им оставаться такими, какими они были с рождения, до естественного исхода. Иными словами, операция по разделению близнецов пока что не под силу даже самой современной медицине. И несчастные дети так и продолжали жить, сросшись, ведя беспрестанную борьбу друг с другом. Исход борьбы был переменчив, лавры победы доставались то одному, то другому. Создавалось впечатление, что каждый норовит высосать у своего брата жизненные силы, чтобы стать нормальным человеком. Причем непреднамеренно. Внешне близнецы казались любящей друг друга парой братьев. Возможно, они настолько свыклись с этой перманентной борьбой, что и сами ее не замечали.
В возрасте примерно десяти лет постепенно обозначилось преимущество Агобарда. Все началось с того, что он почти незаметно для окружающих обрел перевес в жизненной энергии, и речь зашла о смещении энергетики в пользу Агобарда. Он рос, набирался сил, в то время как его брат Бегоард чах на глазах. Нет, Бегоард тоже рос, прибавляя, так сказать, в количественном отношении, но превращался в сморщенный, отталкивающего вида придаток, проклятие Агобарда, вынужденного мириться с его присутствием. Бегоард меньше говорил, больше слушал, было видно, что и мышление его хиреет вместе с телом. Никто не удивился бы, если бы он вдруг ослеп, и был ли он вообще человеком? Сомнительно. Однако ни о каком разделении близнецов, как уже упоминалось, и речи быть не могло, так считала медицина.
Посещение школы, как нетрудно понять, для братьев Агобарда и Бегоарда (точнее, для Агобарда-Бегоарда) исключалось. И в прошлом для отпрысков аристократического рода фон Айнандтеров, как правило, нанимали домашних учителей и гувернанток, правда, с потерей прибалтийских владений финансовое положение семьи изменилось в худшую сторону, посему расходы пришлось урезать. В том числе и на домашних учителей. Однако структуры социальной помощи, общественные организации, различные благотворительные фонды не остались равнодушными к этому воистину феноменальному случаю патологии, и Агобард-Беогард имели возможность получить и начальное, и среднее гимназическое образование посредством оплаты всех связанных с этим расходов вышеуказанными организациями и фондами. Однако вскоре Бегоард выпал из образовательного процесса – физическое хирение повлияло на умственное развитие. Еще когда Агобард демонстрировал способности в процессе прохождения курса гимназии, этим случаем заинтересовался профессор Виндлох, случайно узнавший о существовании феномена в силу того, что сей феномен было крайне трудно держать в тайне. Стоило Агобарду выйти из дома в дождливую погоду, он вынужден был тащить на себе и укутанного в сшитый по особому заказу плащ братца. Две ноги братьев приходилось делить поровну на двоих, недоразвитая третья загибалась кверху и пристегивалась ремнем. Сначала Бегоард едва слышно пищал, повзрослев, уже нет.
Профессор Виндлох был частым гостем в доме фон Айнандтеров, находя этот случай и в медицинском, и, как он выражался, в «спиритуальном» аспекте весьма любопытным; нельзя отрицать и факт проявления со стороны Виндлоха чисто человеческой приязни, что, несомненно, способствовало становлению Агобарда как личности. Не будь профессора Виндлоха, вполне вероятно, что и Агобард превратился бы в точную копию своего перманентно дегенерировавшего братца Бегоарда. Именно профессор Виндлох позаботился о том, чтобы Агобард (ибо Бегоард к тому времени превратился ни больше ни меньше – в гипертрофированную бородавку на теле брата) сумел освоить единственную доступную в его положении профессию. У профессора Виндлоха были связи, связи повсюду. Мягко выражаясь, физический недостаток Агобарда следовало скрывать от глаз людских, в том числе и в профессиональной сфере, но «…где? – вопрошал профессор Виндлох родителей Агобарда-Бегоарда. – Где еще он вызовет минимум проблем, если не там, где сокрытие тайн – жизненная необходимость? Куда не проникают любопытные взоры извне? Где «скрываться» равнозначно понятию «жить и творить»?» – «Так где же, где?» – вопрошал отец. «Где? Где?» – вторила ему мать. «В секретной службе», – развеял сомнения профессор Виндлох, у которого были самые теплые, хоть и тайные отношения с Федеральной службой информации.
Так барон Агобард фон унд цу Айнандтер под псевдонимом «Айринг V 54 999» был включен в списки сотрудников вышеозначенного ведомства. Ему был поручен просмотр тайком доставленных в ФРГ советских и восточно-немецких периодических изданий, позже и другие задания, не связанные с появлением в общественных местах, переездами и т. п. Во время бесед с теми, кто не принадлежал к числу доверенных лиц ФСИ, «Айринг V 54 999» сидел перед портьерой, скрывавшей от посторонних глаз его брата Бегоарда.
Не только чувство благодарности связывало «Айринга V 54 999» все эти годы с профессором Виндлохом, именно он в молодости впрыснул Агобарду яд гностики, мистики, юнгианизма и тому подобного, и то, что выпавший на некоторое время из нашего поля зрения Ганс называл «религиозно-психологическим кружком», стало для Агобарда, пожалуй, единственной забавой во внеслужебное время. Здесь его никто не стеснял – ну разве что прилепившийся сбоку братец, – здесь ему не требовалось скрывать физическую ущербность. Напротив. Патология в этом кругу приравнивалась к незаурядности, и Странница с приходом сюда влюбилась по уши в самое странное и незаурядное создание из всех, когда-либо ею виденных, гордилась этой влюбленностью, выставляя ее напоказ, будто орденскую планку.
Когда Гансу через отца Странницы (сама она к тому времени уже не общалась с мужем) сообщили, что его супруга вознамерилась расстаться с ним, Ганса это не особенно удивило. Все шло к тому, ибо Странница считала ниже своего достоинства скрывать чувства к Агобарду. И когда Ганс в разгар конфликта со Странницей узнал, кто же ее избранник, а узнав, величал его не иначе как «тварью» или «созданием», хотя речь шла о любовнике его жены, он всерьез думал, что его супруга тронулась умом, и даже собирался проконсультироваться с адвокатом о судебном порядке объявления ее недееспособной. И вскоре совершил одну ошибку, о которой я упоминала выше. И его можно понять: он попытался найти то, чего не находил у Странницы – понимания и уважения, – у одной дамы, с которой не был скреплен брачными узами. Бездумное счастье так переполнило его, что он позабыл об элементарной осторожности. На чем и погорел.
Адвокат у Странницы был отменный. Дело рассматривалось еще во времена прежней совокупности правовых норм, связанных с расторжением брака. Адвокат Странницы посоветовал ей видимости ради вернуться к мужу. Тот ужо пару дней спустя выкинул ее вон. Теперь закон был на ее стороне. Странница отрицала наличие любовной связи с одним из сиамских близнецов, ее речь на процессе являла собой образец красноречия, а поведение внушало исключительно сочувствие. Странница явилась на процесс при большой черной шляпе, что навевало мысли о трауре по погибшему браку, жестикуляция ее была строго продумана – по этой части Страннице равных не было. И простодушный до кретинизма Ганс, у которого что на уме, то и на языке, на ее фоне производил весьма неблагоприятное впечатление. Судьи были околдованы исходившей от Странницы аурой. Естественно, Ганса признали виновным в адюльтере, брак был аннулирован, сын Гетц, к которому Ганс обращался только как к Готфриду, оставался с матерью.
Странница поставила целью пустить бывшего мужа по миру и с помощью хитроумных уловок адвоката почти своей цели достигла, однако снобизм перевесил – ей загорелось пробиться в баронессы, иными словами, стать законной супругой барона фон унд цу Айнандтера, в то же время, согласно неумолимому закону, с заключением этого брака Ганс автоматически освобождался от финансовых обязательств в отношении бывшей жены. Но не – пока, и именно сие «пока» сыграло печальную роль в этой истории – от таковых в отношении своего сына, что, впрочем, Гансу не было в тягость.
Не могу не упомянуть о заключении брака между Странницей и бароном фон унд цу Айнандтером. Свадебная церемония не давала возможности Бегоарду схорониться в рюкзаке, притороченном к спине Агобарда. Посему старый барон порекомендовал просто-напросто споить сотрудницу бюро записи актов гражданского состояния. Неразбавленным вином. Но тут ударилась в возражения баронесса, и по ее инициативе черный костюм напялили и на Бегоарда. Довод последнего: «Во время церемонии я просто прижмусь к нему покрепче, и никто ничего не заметит. А Странница прикроет меня букетом цветов, так что…» В общем, убедил.
Но все оказалось не так просто, свидетели жениха (профессор Виндлох) и невесты (до смеха глупая и поэтому безвредная подружка Странницы фрау Б. Хазенорль) располагались позади на некотором отдалении от счастливой пары, кроме того, там же стояли и остальные гости.
– А вы кто такой? – недоуменно спросила сотрудница бюро записи актов гражданского состояния. – Тоже свидетель?
И в этот момент Бегоард впервые за много лет разревелся. Развылся, будто пес на луну.
Тотчас же прибежал еще один сотрудник бюро записи актов гражданского состояния:
– Что случилось? Кто-нибудь отказывается от заключения брака?
Баронесса завопила, Агобард привычно запихнул своего братца под мышку и уже собрался броситься опрометью из зала, органист зарядил «Свадебный марш» Мендельсона, рефлекторно последовав внутреннему приказу «Играть!», как заведено в кабаках во время пьяных драк и всякого рода недоразумений. Только Странница, спесиво вздернув нос, бросила сотруднице бюро:
– Это не обычная свадьба.
Та между тем хлопнулась в обморок, ее коллега срочно выволокла бедняжку на воздух и принялась окроплять одеколоном. Требовалось немедленно объяснить ситуацию, иными словами, выложить всю правду без остатка и сотрудникам бюро, и дожидавшимся своей очереди парам, и гостям, словом, всему миру.
– Будь все, как я предлагал, – проворчал старый барон, – все бы знала только сотрудница бюро. Но ладно уж. Меня ведь не слушают.
Впрочем, никакой катастрофы, ни даже сенсации не произошло. Ну увидели, ну рассказали другим, а те, в свою очередь, поделились открытием еще с кем-нибудь. Но как это обычно бывает в крупных городах, история сама собой довольно скоро затихла.
Вместо занемогшей коллеги исполнение всех формальностей взял на себя другой сотрудник, а что до свадебного обеда, он состоялся в узком семейном кругу.
На бракоразводном процессе фрау Странница безуспешно пыталась торпедировать законное право разведенного супруга навещать сына. Какие только контраргументы не приводились (с подачи ее адвоката, разумеется): и что отец жесток с ребенком, и что он вообще тиран и чудовище, что он распутник – ведь и не думает расстаться с этой особой, а как все отразится на нежной душе ребенка и так далее, и тому подобное. Она уже готова была заявить суду, что, дескать, Ганс – вовсе не отец ее Гетца, однако адвокат отсоветовал ей, ибо это легче легкого опровергнуть, а в случае если сей факт либо подтвердится, либо будет с треском опровергнут, на голову фрау Странницы свалится череда исков о возмещении ущерба, в частности, возмещение расходов обманутого Ганса на содержание ребенка, отцом которого он не является.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Она рано вышла замуж. Как и следовало ожидать, супруг ее не принадлежал к числу oil painting. (И это выражение позаимствовано ею от ее ученых мужей.) Напротив, скорее, he looks like something the cat brought in. Вам может показаться, что я обожаю языковую мешанину, но это не так, хотя допускаю, что иногда она наиболее точно описывает явления и вещи. При этом мне неизменно приходит на ум мой братец Борис и то, что он иногда притаскивает домой с улицы. В последний раз это была полу дохлая ящерица.
Первый муж Странницы, на это она обратила особое внимание, должен быть ниже ее ростом, упитанным и добряком, любить Странницу сверх всякой меры, исполнять все ее прихоти в рамках отведенных ему возможностей. Однако многие оставались за этими самыми рамками. Он работал налоговым инспектором, всю жизнь провел в служащих необъятной канцелярии. Остальные карьерные варианты прошли мимо него. Звали его Ганс.
– У него и имени-то нет, – как-то выразилась в его адрес Странница. – Только Ганс.
Она считала это признаком остроумия.
От этого брака на свет появился сын. Страннице вздумалось окрестить его Дагмаром. Возражения Ганса по поводу того, что это, дескать, женское имя, были с иронической улыбкой отметены. Странница аргументировала, что, мол, и Вольдемар, и Хилъмар, и Элъмар тоже мужские имена. Ганс, как водится, покорился, однако ее стремление наградить сына именем Дагмар рухнуло перед несговорчивостью сотрудника бюро записи актов гражданского состояния, наотрез отказавшегося вписать мальчику в соответствующую графу явно девчоночье имя. Поморщившись, Странница вынуждена была довольствоваться именем Гётц. Ганс вяло возразил, что, мол, Гетц и не имя вовсе, а непонятно что…
– А Гетц фон Берлихенген? Ты что же, считаешь себя умнее Гёте?
– Берлихенгену при крещении дали имя Готфрид. А Гетц – всего лишь сокращение от Готфрида. Как, например, Ганс от Иоганна…
– Если уж мне не дают назвать его Дагмаром, быть ему Гетцем, – не терпящим возражений тоном заявила Странница.
Гетц рос. К десяти годам ему пришлось пережить развод родителей. Бракоразводный процесс вынес решение в ее пользу, хотя именно Странница ушла от Ганса, оставив ему и сына Гетца, поскольку Ганс проявил себя порядочным растяпой…
Я должна начать издалека.
Примерно за год или даже за два до того, как Странница решила аннулировать брачный союз с Гансом, ее захватил некий кружок, который ее супруг Ганс, человек отнюдь не бездарный (просто Страннице было этого не понять), назвал «религиозно-психологическим кружком». Кружок объединялся вокруг профессора Виндлоха, пользовавшегося непререкаемым авторитетом у своих подопечных. Профессор Виндлох – никто так и не узнал, где он имел кафедру, – из зороастрийских вероучений, тибетской мудрости, астрологии, индийской медитации, очисток расового учения («…лишь на том основании, что он проиграл войну, проиграл заслуженно, никто в этом не сомневается, вовсе не обязательно отказываться от его идей, вызревавших вне зависимости от политической конъюнктуры…» – так вещал профессор Виндлох, впрочем, почти что втихомолку) и гностически-герменевтического юнгианизма замешал коктейль теорий, который излагал в книгах, издававшихся в принадлежавшем ему полукустарном издательстве. Один из таких трудов был озаглавлен: «Божественное, слишком Божественное», и это заглавие говорит о том, какова была самооценка профессора Виндлоха.
В этом кружке фрау Странница и познакомилась с братьями Айнандтер, баронами Агобардом и Бегоардом фон Айнандтер. Они с рождения пребывали в вечном конфликте, поскольку были не просто близнецами, а близнецами сиамскими. Их тела срослись в области бедер, и на двоих у них было всего три ноги. О разделении близнецов и речи быть не могло. Не один десяток светил в области медицины на основе сотен анализов предрекали им оставаться такими, какими они были с рождения, до естественного исхода. Иными словами, операция по разделению близнецов пока что не под силу даже самой современной медицине. И несчастные дети так и продолжали жить, сросшись, ведя беспрестанную борьбу друг с другом. Исход борьбы был переменчив, лавры победы доставались то одному, то другому. Создавалось впечатление, что каждый норовит высосать у своего брата жизненные силы, чтобы стать нормальным человеком. Причем непреднамеренно. Внешне близнецы казались любящей друг друга парой братьев. Возможно, они настолько свыклись с этой перманентной борьбой, что и сами ее не замечали.
В возрасте примерно десяти лет постепенно обозначилось преимущество Агобарда. Все началось с того, что он почти незаметно для окружающих обрел перевес в жизненной энергии, и речь зашла о смещении энергетики в пользу Агобарда. Он рос, набирался сил, в то время как его брат Бегоард чах на глазах. Нет, Бегоард тоже рос, прибавляя, так сказать, в количественном отношении, но превращался в сморщенный, отталкивающего вида придаток, проклятие Агобарда, вынужденного мириться с его присутствием. Бегоард меньше говорил, больше слушал, было видно, что и мышление его хиреет вместе с телом. Никто не удивился бы, если бы он вдруг ослеп, и был ли он вообще человеком? Сомнительно. Однако ни о каком разделении близнецов, как уже упоминалось, и речи быть не могло, так считала медицина.
Посещение школы, как нетрудно понять, для братьев Агобарда и Бегоарда (точнее, для Агобарда-Бегоарда) исключалось. И в прошлом для отпрысков аристократического рода фон Айнандтеров, как правило, нанимали домашних учителей и гувернанток, правда, с потерей прибалтийских владений финансовое положение семьи изменилось в худшую сторону, посему расходы пришлось урезать. В том числе и на домашних учителей. Однако структуры социальной помощи, общественные организации, различные благотворительные фонды не остались равнодушными к этому воистину феноменальному случаю патологии, и Агобард-Беогард имели возможность получить и начальное, и среднее гимназическое образование посредством оплаты всех связанных с этим расходов вышеуказанными организациями и фондами. Однако вскоре Бегоард выпал из образовательного процесса – физическое хирение повлияло на умственное развитие. Еще когда Агобард демонстрировал способности в процессе прохождения курса гимназии, этим случаем заинтересовался профессор Виндлох, случайно узнавший о существовании феномена в силу того, что сей феномен было крайне трудно держать в тайне. Стоило Агобарду выйти из дома в дождливую погоду, он вынужден был тащить на себе и укутанного в сшитый по особому заказу плащ братца. Две ноги братьев приходилось делить поровну на двоих, недоразвитая третья загибалась кверху и пристегивалась ремнем. Сначала Бегоард едва слышно пищал, повзрослев, уже нет.
Профессор Виндлох был частым гостем в доме фон Айнандтеров, находя этот случай и в медицинском, и, как он выражался, в «спиритуальном» аспекте весьма любопытным; нельзя отрицать и факт проявления со стороны Виндлоха чисто человеческой приязни, что, несомненно, способствовало становлению Агобарда как личности. Не будь профессора Виндлоха, вполне вероятно, что и Агобард превратился бы в точную копию своего перманентно дегенерировавшего братца Бегоарда. Именно профессор Виндлох позаботился о том, чтобы Агобард (ибо Бегоард к тому времени превратился ни больше ни меньше – в гипертрофированную бородавку на теле брата) сумел освоить единственную доступную в его положении профессию. У профессора Виндлоха были связи, связи повсюду. Мягко выражаясь, физический недостаток Агобарда следовало скрывать от глаз людских, в том числе и в профессиональной сфере, но «…где? – вопрошал профессор Виндлох родителей Агобарда-Бегоарда. – Где еще он вызовет минимум проблем, если не там, где сокрытие тайн – жизненная необходимость? Куда не проникают любопытные взоры извне? Где «скрываться» равнозначно понятию «жить и творить»?» – «Так где же, где?» – вопрошал отец. «Где? Где?» – вторила ему мать. «В секретной службе», – развеял сомнения профессор Виндлох, у которого были самые теплые, хоть и тайные отношения с Федеральной службой информации.
Так барон Агобард фон унд цу Айнандтер под псевдонимом «Айринг V 54 999» был включен в списки сотрудников вышеозначенного ведомства. Ему был поручен просмотр тайком доставленных в ФРГ советских и восточно-немецких периодических изданий, позже и другие задания, не связанные с появлением в общественных местах, переездами и т. п. Во время бесед с теми, кто не принадлежал к числу доверенных лиц ФСИ, «Айринг V 54 999» сидел перед портьерой, скрывавшей от посторонних глаз его брата Бегоарда.
Не только чувство благодарности связывало «Айринга V 54 999» все эти годы с профессором Виндлохом, именно он в молодости впрыснул Агобарду яд гностики, мистики, юнгианизма и тому подобного, и то, что выпавший на некоторое время из нашего поля зрения Ганс называл «религиозно-психологическим кружком», стало для Агобарда, пожалуй, единственной забавой во внеслужебное время. Здесь его никто не стеснял – ну разве что прилепившийся сбоку братец, – здесь ему не требовалось скрывать физическую ущербность. Напротив. Патология в этом кругу приравнивалась к незаурядности, и Странница с приходом сюда влюбилась по уши в самое странное и незаурядное создание из всех, когда-либо ею виденных, гордилась этой влюбленностью, выставляя ее напоказ, будто орденскую планку.
Когда Гансу через отца Странницы (сама она к тому времени уже не общалась с мужем) сообщили, что его супруга вознамерилась расстаться с ним, Ганса это не особенно удивило. Все шло к тому, ибо Странница считала ниже своего достоинства скрывать чувства к Агобарду. И когда Ганс в разгар конфликта со Странницей узнал, кто же ее избранник, а узнав, величал его не иначе как «тварью» или «созданием», хотя речь шла о любовнике его жены, он всерьез думал, что его супруга тронулась умом, и даже собирался проконсультироваться с адвокатом о судебном порядке объявления ее недееспособной. И вскоре совершил одну ошибку, о которой я упоминала выше. И его можно понять: он попытался найти то, чего не находил у Странницы – понимания и уважения, – у одной дамы, с которой не был скреплен брачными узами. Бездумное счастье так переполнило его, что он позабыл об элементарной осторожности. На чем и погорел.
Адвокат у Странницы был отменный. Дело рассматривалось еще во времена прежней совокупности правовых норм, связанных с расторжением брака. Адвокат Странницы посоветовал ей видимости ради вернуться к мужу. Тот ужо пару дней спустя выкинул ее вон. Теперь закон был на ее стороне. Странница отрицала наличие любовной связи с одним из сиамских близнецов, ее речь на процессе являла собой образец красноречия, а поведение внушало исключительно сочувствие. Странница явилась на процесс при большой черной шляпе, что навевало мысли о трауре по погибшему браку, жестикуляция ее была строго продумана – по этой части Страннице равных не было. И простодушный до кретинизма Ганс, у которого что на уме, то и на языке, на ее фоне производил весьма неблагоприятное впечатление. Судьи были околдованы исходившей от Странницы аурой. Естественно, Ганса признали виновным в адюльтере, брак был аннулирован, сын Гетц, к которому Ганс обращался только как к Готфриду, оставался с матерью.
Странница поставила целью пустить бывшего мужа по миру и с помощью хитроумных уловок адвоката почти своей цели достигла, однако снобизм перевесил – ей загорелось пробиться в баронессы, иными словами, стать законной супругой барона фон унд цу Айнандтера, в то же время, согласно неумолимому закону, с заключением этого брака Ганс автоматически освобождался от финансовых обязательств в отношении бывшей жены. Но не – пока, и именно сие «пока» сыграло печальную роль в этой истории – от таковых в отношении своего сына, что, впрочем, Гансу не было в тягость.
Не могу не упомянуть о заключении брака между Странницей и бароном фон унд цу Айнандтером. Свадебная церемония не давала возможности Бегоарду схорониться в рюкзаке, притороченном к спине Агобарда. Посему старый барон порекомендовал просто-напросто споить сотрудницу бюро записи актов гражданского состояния. Неразбавленным вином. Но тут ударилась в возражения баронесса, и по ее инициативе черный костюм напялили и на Бегоарда. Довод последнего: «Во время церемонии я просто прижмусь к нему покрепче, и никто ничего не заметит. А Странница прикроет меня букетом цветов, так что…» В общем, убедил.
Но все оказалось не так просто, свидетели жениха (профессор Виндлох) и невесты (до смеха глупая и поэтому безвредная подружка Странницы фрау Б. Хазенорль) располагались позади на некотором отдалении от счастливой пары, кроме того, там же стояли и остальные гости.
– А вы кто такой? – недоуменно спросила сотрудница бюро записи актов гражданского состояния. – Тоже свидетель?
И в этот момент Бегоард впервые за много лет разревелся. Развылся, будто пес на луну.
Тотчас же прибежал еще один сотрудник бюро записи актов гражданского состояния:
– Что случилось? Кто-нибудь отказывается от заключения брака?
Баронесса завопила, Агобард привычно запихнул своего братца под мышку и уже собрался броситься опрометью из зала, органист зарядил «Свадебный марш» Мендельсона, рефлекторно последовав внутреннему приказу «Играть!», как заведено в кабаках во время пьяных драк и всякого рода недоразумений. Только Странница, спесиво вздернув нос, бросила сотруднице бюро:
– Это не обычная свадьба.
Та между тем хлопнулась в обморок, ее коллега срочно выволокла бедняжку на воздух и принялась окроплять одеколоном. Требовалось немедленно объяснить ситуацию, иными словами, выложить всю правду без остатка и сотрудникам бюро, и дожидавшимся своей очереди парам, и гостям, словом, всему миру.
– Будь все, как я предлагал, – проворчал старый барон, – все бы знала только сотрудница бюро. Но ладно уж. Меня ведь не слушают.
Впрочем, никакой катастрофы, ни даже сенсации не произошло. Ну увидели, ну рассказали другим, а те, в свою очередь, поделились открытием еще с кем-нибудь. Но как это обычно бывает в крупных городах, история сама собой довольно скоро затихла.
Вместо занемогшей коллеги исполнение всех формальностей взял на себя другой сотрудник, а что до свадебного обеда, он состоялся в узком семейном кругу.
На бракоразводном процессе фрау Странница безуспешно пыталась торпедировать законное право разведенного супруга навещать сына. Какие только контраргументы не приводились (с подачи ее адвоката, разумеется): и что отец жесток с ребенком, и что он вообще тиран и чудовище, что он распутник – ведь и не думает расстаться с этой особой, а как все отразится на нежной душе ребенка и так далее, и тому подобное. Она уже готова была заявить суду, что, дескать, Ганс – вовсе не отец ее Гетца, однако адвокат отсоветовал ей, ибо это легче легкого опровергнуть, а в случае если сей факт либо подтвердится, либо будет с треском опровергнут, на голову фрау Странницы свалится череда исков о возмещении ущерба, в частности, возмещение расходов обманутого Ганса на содержание ребенка, отцом которого он не является.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40