облако или туча. В тучу упал зуммер дверного звонка, расходясь круговыми волнами, и туча стала распадаться, разбиваемая звонком, на воду и воздух, серость развалилась на черное и белое, и через некоторое время спал туман, появились остальные шесть цветов во всех своих смешанных проявлениях, и Джинн понял, что он лежит на полу своей комнаты в луже воды, мокрый до нитки, а в дверь звонят.
Поднимаясь на ноги, он взглянул на часы — ходят ли после воды? Часы шли, во всяком случае, младшая стрелка неторопливо отщелкивала в память костяшки секунд на счетах циферблата, а старшая и средняя показывали ровно семь, проясняя дверной звонок.
Джинн не стал долго размышлять, куда делось недостающее дневное время, а попытался подготовить слова извинений: за свой внешний вид и просьбу простить переодевание. Он направился было к двери, чтобы впустить гостей, но сразу остановился в своих мокрых следах — это была не его квартира. То есть комната как бы была его: его бабушкин стол, его бабушкин комод, его бабушкина тахта, и даже на полу — ни следа от ящиков и тюков. Но двери, ведущей в коридор, — не было. И даже стены, образующей вместе с комнатой коридор, — не было.
Вместо стены была во всю ее бывшую длину широкая мраморная лестница, ведущая в сводчатую, восьмиугольную входную залу невероятных размеров, всю в синих с красным и золотом арабесках и богато расшитых драпировках; пол ее был мраморный, и из низенького нефритового бассейна посередине вздымался и падал с убаюкивающим шелестом плеска благоуханный фонтан. Через залу угадывались другие комнаты — вероятно, не менее роскошные, а в одной из ее стен находилась входная дверь в бывшую квартиру Джинна, сама ничуть не изменившая своего облика с тех пор, когда Джинн ее видел в последний раз, но обернутая замысловатой кованой золотой аркой с вкраплениями разноцветных самоцветов. И именно в нее, в эту самую дверь, прозвучал второй звонок. Джинн почувствовал слабость, ноги его начали подкашиваться, он медленно опустился на пол и понял, что сел в лужу.
И почувствовал, как стареет.
Краткое содержание двенадцатой главы
На Манежной площади вместо чудес продолжаются разговоры. Хоттабыч, пытаясь объяснить, каким образом он возник из пустого кувшина, утверждает, что он — слово, информация, весть. Из чего Джинн почти делает вывод, что Хоттабыч материализовался не без участия писателя Сережи, поскольку такого рода вести и слова обычно от них, писателей. Хоттабыч объясняет причину своего заточения и суть конфликта с Соломоном (обычная любовная история с обычным для любовных историй мистическим колоритом) и предлагает Джинну счастье в виде своей дальней родственницы. Джинн не очень понимает, в чем тут счастье, и разгневанный Хоттабыч покидает его, чтобы сгоряча как-нибудь не истребить. Вернувшийся домой Джинн обнаруживает вместо своей ободранной халупы восточный дворец, а вместо белого дня — семь часов вечера, когда его должны посетить лихие люди, чтобы оценить, много ли с него можно получить.
Глава тринадцатая,
в которой то, что дозволено быку, быку недоступно
Все получилось не совсем так, как они договаривались: у Руслана и Дмитрия образовались какие-то важные другие встречи, и в конце, после долгого напряжения базовых станций и ретрансляторов АО «Вымпелком», антеннами которых, как лысеющий от радиации ежик, утыкана вся Москва и окрестности, было решено, что к семи все подъедут отдельно, каждый на своей машине, и уже в начале восьмого двор Джинна напоминал небольшой автосалон.
К уже знакомым нам «Гранд Чироки» и «Мерседесу-300» в стосороковом кузове, добавились еще два джипа — «Линкольн Навигатор», похожий на небольшой похоронный автобус, и «Лэнд Крузер Прадо», похожий на небольшой похоронный грузовик, — сходство с траурной процессией добавлял еще и тот факт, что все машины были черными, с тонированными стеклами, чтобы отгородиться от живых и чисто фильтровать солнце.
Решили, что сначала Олег с Александром зайдут в гости, а потом на одной машине все ласково отъедут в «Джон Булл», — тот, что у гостиницы «Украина».
Поднявшись на четвертый этаж к квартире Джинна, они позвонили в дверь. Тишина, если можно так назвать состояние воздуха, в котором отдавались трепетания только что бившегося в стенах квартиры звонка и наполненного звуками города — от вибраций пейджеров до заводских гудков, — была им ответом. Не удовлетворившись этим ответом, они позвонили еще раз.
— Предупреждал же его, — раздраженно проговорил Олег, чувствуя перед Александром неловкость невыполнения несложного дела. — Сам напрашивается…
— Да наплевать. Найти мы его без проблем найдем. Только я к нему ездить больше не буду. Но хату все же надо посмотреть. — С этими словами он достал из-под свитера пистолет, навернул на него глушитель и выстрелил в замок. — Вот, собственно, мы и дома. Заходи, — произнес Александр с интонацией, знакомой с детства по «Белому солнцу пустыни», и театрально подул в ствол, который совершенно не дымился.
Зашли.
Вышли.
Сверили номер квартиры.
— Может, подъезд перепутали? — спросил Александр.
— Номер-то совпадает, — ответил Олег, — и дверь — один в один. Снова зашли.
— Это ты называешь скромной однокомнатной квартиркой? — спросил Александр, последовательно разглядывая убранство пола, стен, потолка и двери. — Это, по-твоему, стоит тридцатку, если сразу? — По его интонации было похоже, что он начинает заводиться. — Ну, ты шутник, бля!!!
— Я, в общем, как-то, это, — ответил пораженный Олег.
— Как-то — что? Обосрался?
Снова вышли.
— Знаешь, тут мимо проходить нельзя. Это случай нам сам в руки удачу подсунул, — сказал Александр. — Пойдем посмотрим, как люди живут. Че ты мнешься? Если что, извинимся и уйдем… — Он засунул пистолет обратно под свитер. — Дескать, ошиблись дверью, искали этого твоего перца… Перец-то конкретный, местный. И мы не при делах. А потом еще раз сверим адрес.
Зашли.
Роскошь давила.
Обновленная квартира Джинна представляла собой небольшой дворец, непонятно каким образом встроенный в московское посткоммунальное пространство трехмерного сталинского урода — квартиры соседей по бокам и надпод дворцом совершенно не изменили ни своих конфигураций, ни однажды выделенного горисполкомом места под крышей. И если для самого Джинна данное обстоятельство представлялось вполне естественным, то есть натуральным, природным (учитывая происхождение дворца), то для его хищных гостей оно осталось бы загадкой, задумайся они хоть на мгновение, что никакое БТИ никогда не выдало бы разрешения на перепланировку и расширение трех измерений пространства. Впрочем, детали давно описаны Булгаковым.
Восточный колорит поразил посетителей. А Александра даже напугал — восточных людей, имеющих в Москве квартиры дворцового типа, он справедливо опасался. Справедливо, потому что до этого ему лишь однажды довелось побывать в атмосфере восточного дворца, но не в качестве гостя, а в качестве заложника. История была неприятная и эмоционально насыщенная даже в тенях его воспоминаний, и потому он не просто не поделился своими страхами с Олегом, а вообще гнал от себя все мысли о возможных обитателях роскошных покоев.
Поскольку мысли его в основном находились прямо во рту, между языком и на некоторую дольку золотыми зубами, а не где-то над глобусом головы, как это принято у настоящих людей, он вообще молчал.
Молчал соответственно и Олег, напуганный своим соучастием в незаконном визите и ломавший голову над невероятной ошибкой.
Так, в молчании, они посетили огромную гостевую залу с колоннами и высокой куполообразной крышей, откуда свешивалось несколько масляных ламп, разливавших кругом мягкое сияние, — стены были выложены бело-голубыми изразцами с восточным орнаментом, в центре мраморный пол был устлан драгоценными коврами и завален грудами подушек, причудливые цвета которых сквозили из-под золотых вышивок, покрывавших их сложными узорами, — и небольшую спальню, всю из кедрового дерева, инкрустированного перламутром и слоновой костью. Выходя из спальни, они встретили босого Джинна в дорогом халате, с ворохом мокрой одежды и кроссовками в руках.
— Здрасте, — автоматически сказал Джинн.
— Привет, — автоматически буркнули гости почти хором.
Конечно, Джинн был сам виноват — незачем ему было жаловаться Хоттабычу на тесноту своей квартиры. С ним, судя по всему, надо было быть осторожнее. Мало того, что он в горячке немедленного воздаяния нагрузил Джинна смертоносными сокровищами, он, как оказалось, вообще был существом неуравновешенным — превращался в невесть кого по любому пустяку.
Когда Джинн услышал звонки в дверь, не открывать показалось самым естественным. Это, конечно, могло привести к ненужным напряжениям в последующих отношениях с Олегом, но в настоящем напряжения могли быть еще неприятнее. Поддавшись соблазну отложить напряжения. Джинн решил срочно переодеться — несмотря на довольно жаркую погоду, его колотил озноб, и он боялся простудиться. С одеждой его ждал сюрприз. Комнатный платяной гроб, в котором хранила наряды покойная бабушка. Джинн перед отправкой на дачу разобрал на доски, из которых папа сделал скамейку, — на даче не нашлось ни одной комнаты, которой он занимал бы меньше половины. Под свою одежду Джинн использовал как бы встроенный как бы шкаф — тупик коридора был перегорожен дверцами и за дверцами перекрыт полками и перекладиной. Но в результате коренных преобразований, когда рухнула стена, как бы шкаф остался по ту сторону демаркационной линии и тем исчез. Исчезла соответственно одежда Джинна и еще куча разных полезных ему вещей. Осознав неожиданную утрату, Джинн вдруг обнаружил на тахте чалму и халат — забота Хоттабыча не имела границ. Халат оказался невероятно тяжелым, еле гнувшимся от золота и расшитым драгоценными камнями, но выбора не было. Вытеревшись насухо чалмой и переодевшись, Джинн решил найти ванную комнату, чтобы высушить то, что привык носить, и с ворохом мокрых вещей, с которых стекала серая вода, осторожно спустился во входную залу. Где и встретился вплотную с Олегом и Александром.
— Здрасте, — автоматически сказал Джинн.
— Привет, — автоматически буркнули гости почти хором.
И от взаимного приветствия, как от камня на перекрестке: «Налево пойдешь — коня потеряешь, прямо пойдешь — себя потеряешь…» — дороги их мыслей разошлись в разные стороны.
Джинн думал направо: «Они что, тоже через стены проходят, как Хоттабыч? Конечно! Кувшин-то мне принес Олег — они точно связаны. А этот, коротко стриженный, с прижатыми ушами, наверное, слуга какой-нибудь. Или янычар. Для охраны дворца. Надо же, как его Хоттабыч осовременил — вылитый бандос. Где он только всего этого успел понабраться. Охранник — в джинсах, а я, как мудак, — в халате. Это нечестно!»
Олег думал налево: «Вот влип в историю! Надо было мне в законный выходной этот кувшин растаможивать! Вот уж точно: не делай добра, не получишь зла! Чего я с Карповым на рыбалку не поехал? Все из-за Ленки. Ну она получит дома! Как он умудрился так шифроваться? Квартиры, наверное, соединены. И ни одна падла не сказала, что он под чеченами. Надо как-нибудь осторожно съехать. Черт с ними, с деньгами, — в Турцию свалить на месяц. Теперь свои же еще наедут, что подставил, — точно денег придется отдать. Как минимум машину, гады, заберут. Ладно, выкручусь как-нибудь, не первый раз. И что я все время попадаю?»
Александр думал и говорил прямо:
— Я — Александр. За тебя кто впряжется?
— В каком смысле? — не понял Джинн.
— В прямом. Ты под кем?
— Что значит — под кем?
— Ходишь под кем? — зло пояснил Александр. — Да ты не выебывайся, скажи как есть. Все свои. Он под кем ходит? — Александр повернулся к Олегу, но тот лишь недоуменно пожал плечами. — Ладно, с тобой отдельный разговор. Платишь кому?
— Да никому я не плачу, — ответил Джинн и тут же сообразил, что сморозил глупость — незнакомый бандит вовсе не был связан с Хоттабычем. Но было поздно.
— Никому не платишь?! — Лицо Александра расплылось в улыбке, и он, не сдержавшись, радостно подмигнул Олегу. — Ну, это дело мы поправим. Откуда у тебя бабки?
— Нет у меня никаких бабок! — честно сказал Джинн.
— Это понятно. Все так говорят. А это все — твое?
— Ну, дело в том…
— А это откуда?
Джинн, конечно, предпочел бы сказать все как есть. Но это могло ему повредить. С другой стороны, врать он не любил, потому что получалось всегда неправдоподобно. Поэтому он сказал правду. Но не всю.
— Квартира мне от бабушки досталась. Наследство.
— Хорошее наследство, — озираясь, радовался Александр. — Ездишь на чем?
— Как — на чем? На метро, конечно. Ну, автобусы там разные, трамваи. У папы иногда шестерку беру, когда очень надо…
— Шестерку? В новом кузове или бочка?
— Да нет, кузов мы не меняли. И не бочка — а, скорее, кастрюля. Да ей лет семь уже…
— Какие семь лет? Их выпускать начали в девяносто четвертом. То есть с девяносто четвертого сотка стала называться «А6». Ты чего-то мудришь.
— «А6» — это «Ауди», что ли?
— Естественно. А больше шестерок нет ни у кого. «Мазда» не в счет.
— Так у нас — «Жигули»!
— «Жигули-и»? Ну вы и шифруетесь! Ничего. — Он покровительственно похлопал Джинна по плечу и назидательно заявил: — Все тайное становится явным. Ну что, поехали покатаемся на хорошей машине? Хотя… — Он снял с пояса громоздкую Моторолу с приплавленной к крышке пчелкой Би-Лайн и набрал номер.
— Але, это я. Короче, тут все так сладко, что рекомендую самим посмотреть. Поднимайтесь. Четвертый этаж. Какой у тебя номер квартиры? — обратился он к Джинну. Джинн испуганно молчал, и за него номер сообщил осмелевший Олег. Александр передал номер в трубку и добавил: — Там дверь открыта, можете не звонить.
Они появились неожиданно быстро — двое незнакомых Джинну, с лицами людей, знакомство с которыми не предвещало ничего хорошего. Мельком осмотрев квартиру, один из них заявил:
— Мы у тебя в гостях побывали, теперь поехали к нам.
— Я никуда не поеду, — не очень уверенно сказал Джинн.
— Еще как поедешь, — вполне уверенно сказал Александр.
— Братва, в натуре, на пацана не наезжать! — неожиданно раздался голос за спиной Александра.
Александр от неожиданности вздрогнул и резко обернулся. На поребрике фонтана сидел средних лет человек с бородкой, косичкой и серьгой, в майке и джинсах и покачивал обутой в кед ногой.
— Я сказал, сняли тему, — жестко уточнил он, поглаживая бородку.
— Чего-о? — презрительно хмыкнул Александр, — Это что за клоун?
— Я в законе, конкретно, — нагло заявил Хоттабыч и добавил: — Сам ты клоун.
— В каком еще законе? — ошарашенный торпедной наглостью Хоттабыча спросил Александр. — Да у тебя максимум привод за распитие в общественных местах. Я тебе сейчас объясню закон!
Хоттабыч высокомерно посмотрел на бандита:
— Я в одиночке три тысячи лет отмотал, как одну копеечку. Конкретно в полной отказке. А вот у тебя в натуре привод за распитие. И братва твоя — ссученная.
Александр, разозленный донельзя таким поведением, сделал шаг к Хоттабычу, но его рукой остановил Руслан:
— Три тысячи, говоришь? С кем тянул? Где?
— Я же сказал — один. А где, не ваше дело. Вам до такой кичи всю жизнь воровать!
Руслан нахмурился:
— Кого знаешь?
— Кого я знаю — тех ты не знаешь. Короче, мне с тобой базарить западло. Капайте отсюда и ныкаитесь, чтобы я вас искал и не нашел.
Возникла пауза. Джинн, крайне удивленный постоянными преображениями Хоттабыча и широтой его языка, перестал что-либо понимать и участвовать в процессе, а бандиты, пережившие первое осторожное недоумение от Хоттабычевой наглости, разозлились и перешли в наступление. Первым в атаку поднялся Александр:
— За клоуна ответишь. За пацана — свой базар. За все ответишь по полной!
— Понтярщик он, — задыхаясь от ярости, поддержал Дмитрий. — Стрелу ему на завтра на МКАДе!
— Никаких завтра, — медленно проговорил Руслан. — С нами поедут. Сейчас. Оба.
— Слышал, клоун? — Александр кивнул на Руслана. — Закончил быковать, встал и пошел. И ты тоже, фараон египетский, — обратился он к Джинну. — Тоже мне, быки.
Хоттабыч не сдвинулся с места. Конечно, его своевременное появление не могло не обрадовать Джинна. Но он. Джинн, все же боялся. Хоттабыч, по его собственному представлению, был всего лишь словом, а бандиты были материей и силой. И Джинн вовсе не был уверен в благополучном для себя исходе их противостояния. К тому же страх, вполне естественный для любого беззащитного человека, оказавшегося под волной зла, вооруженного всеми многовековыми инструментами борьбы со словом начала, толкал Джинна в пропасть паники, и or с трудом удерживал равновесие, чтобы не сорваться. И вдруг почувствовал, что страх исчез. То ли волшебством Хоттабыча, то ли от собственного страшного перенапряжения в нем перегорел предохранитель страха, и на душе стало спокойно и светло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Поднимаясь на ноги, он взглянул на часы — ходят ли после воды? Часы шли, во всяком случае, младшая стрелка неторопливо отщелкивала в память костяшки секунд на счетах циферблата, а старшая и средняя показывали ровно семь, проясняя дверной звонок.
Джинн не стал долго размышлять, куда делось недостающее дневное время, а попытался подготовить слова извинений: за свой внешний вид и просьбу простить переодевание. Он направился было к двери, чтобы впустить гостей, но сразу остановился в своих мокрых следах — это была не его квартира. То есть комната как бы была его: его бабушкин стол, его бабушкин комод, его бабушкина тахта, и даже на полу — ни следа от ящиков и тюков. Но двери, ведущей в коридор, — не было. И даже стены, образующей вместе с комнатой коридор, — не было.
Вместо стены была во всю ее бывшую длину широкая мраморная лестница, ведущая в сводчатую, восьмиугольную входную залу невероятных размеров, всю в синих с красным и золотом арабесках и богато расшитых драпировках; пол ее был мраморный, и из низенького нефритового бассейна посередине вздымался и падал с убаюкивающим шелестом плеска благоуханный фонтан. Через залу угадывались другие комнаты — вероятно, не менее роскошные, а в одной из ее стен находилась входная дверь в бывшую квартиру Джинна, сама ничуть не изменившая своего облика с тех пор, когда Джинн ее видел в последний раз, но обернутая замысловатой кованой золотой аркой с вкраплениями разноцветных самоцветов. И именно в нее, в эту самую дверь, прозвучал второй звонок. Джинн почувствовал слабость, ноги его начали подкашиваться, он медленно опустился на пол и понял, что сел в лужу.
И почувствовал, как стареет.
Краткое содержание двенадцатой главы
На Манежной площади вместо чудес продолжаются разговоры. Хоттабыч, пытаясь объяснить, каким образом он возник из пустого кувшина, утверждает, что он — слово, информация, весть. Из чего Джинн почти делает вывод, что Хоттабыч материализовался не без участия писателя Сережи, поскольку такого рода вести и слова обычно от них, писателей. Хоттабыч объясняет причину своего заточения и суть конфликта с Соломоном (обычная любовная история с обычным для любовных историй мистическим колоритом) и предлагает Джинну счастье в виде своей дальней родственницы. Джинн не очень понимает, в чем тут счастье, и разгневанный Хоттабыч покидает его, чтобы сгоряча как-нибудь не истребить. Вернувшийся домой Джинн обнаруживает вместо своей ободранной халупы восточный дворец, а вместо белого дня — семь часов вечера, когда его должны посетить лихие люди, чтобы оценить, много ли с него можно получить.
Глава тринадцатая,
в которой то, что дозволено быку, быку недоступно
Все получилось не совсем так, как они договаривались: у Руслана и Дмитрия образовались какие-то важные другие встречи, и в конце, после долгого напряжения базовых станций и ретрансляторов АО «Вымпелком», антеннами которых, как лысеющий от радиации ежик, утыкана вся Москва и окрестности, было решено, что к семи все подъедут отдельно, каждый на своей машине, и уже в начале восьмого двор Джинна напоминал небольшой автосалон.
К уже знакомым нам «Гранд Чироки» и «Мерседесу-300» в стосороковом кузове, добавились еще два джипа — «Линкольн Навигатор», похожий на небольшой похоронный автобус, и «Лэнд Крузер Прадо», похожий на небольшой похоронный грузовик, — сходство с траурной процессией добавлял еще и тот факт, что все машины были черными, с тонированными стеклами, чтобы отгородиться от живых и чисто фильтровать солнце.
Решили, что сначала Олег с Александром зайдут в гости, а потом на одной машине все ласково отъедут в «Джон Булл», — тот, что у гостиницы «Украина».
Поднявшись на четвертый этаж к квартире Джинна, они позвонили в дверь. Тишина, если можно так назвать состояние воздуха, в котором отдавались трепетания только что бившегося в стенах квартиры звонка и наполненного звуками города — от вибраций пейджеров до заводских гудков, — была им ответом. Не удовлетворившись этим ответом, они позвонили еще раз.
— Предупреждал же его, — раздраженно проговорил Олег, чувствуя перед Александром неловкость невыполнения несложного дела. — Сам напрашивается…
— Да наплевать. Найти мы его без проблем найдем. Только я к нему ездить больше не буду. Но хату все же надо посмотреть. — С этими словами он достал из-под свитера пистолет, навернул на него глушитель и выстрелил в замок. — Вот, собственно, мы и дома. Заходи, — произнес Александр с интонацией, знакомой с детства по «Белому солнцу пустыни», и театрально подул в ствол, который совершенно не дымился.
Зашли.
Вышли.
Сверили номер квартиры.
— Может, подъезд перепутали? — спросил Александр.
— Номер-то совпадает, — ответил Олег, — и дверь — один в один. Снова зашли.
— Это ты называешь скромной однокомнатной квартиркой? — спросил Александр, последовательно разглядывая убранство пола, стен, потолка и двери. — Это, по-твоему, стоит тридцатку, если сразу? — По его интонации было похоже, что он начинает заводиться. — Ну, ты шутник, бля!!!
— Я, в общем, как-то, это, — ответил пораженный Олег.
— Как-то — что? Обосрался?
Снова вышли.
— Знаешь, тут мимо проходить нельзя. Это случай нам сам в руки удачу подсунул, — сказал Александр. — Пойдем посмотрим, как люди живут. Че ты мнешься? Если что, извинимся и уйдем… — Он засунул пистолет обратно под свитер. — Дескать, ошиблись дверью, искали этого твоего перца… Перец-то конкретный, местный. И мы не при делах. А потом еще раз сверим адрес.
Зашли.
Роскошь давила.
Обновленная квартира Джинна представляла собой небольшой дворец, непонятно каким образом встроенный в московское посткоммунальное пространство трехмерного сталинского урода — квартиры соседей по бокам и надпод дворцом совершенно не изменили ни своих конфигураций, ни однажды выделенного горисполкомом места под крышей. И если для самого Джинна данное обстоятельство представлялось вполне естественным, то есть натуральным, природным (учитывая происхождение дворца), то для его хищных гостей оно осталось бы загадкой, задумайся они хоть на мгновение, что никакое БТИ никогда не выдало бы разрешения на перепланировку и расширение трех измерений пространства. Впрочем, детали давно описаны Булгаковым.
Восточный колорит поразил посетителей. А Александра даже напугал — восточных людей, имеющих в Москве квартиры дворцового типа, он справедливо опасался. Справедливо, потому что до этого ему лишь однажды довелось побывать в атмосфере восточного дворца, но не в качестве гостя, а в качестве заложника. История была неприятная и эмоционально насыщенная даже в тенях его воспоминаний, и потому он не просто не поделился своими страхами с Олегом, а вообще гнал от себя все мысли о возможных обитателях роскошных покоев.
Поскольку мысли его в основном находились прямо во рту, между языком и на некоторую дольку золотыми зубами, а не где-то над глобусом головы, как это принято у настоящих людей, он вообще молчал.
Молчал соответственно и Олег, напуганный своим соучастием в незаконном визите и ломавший голову над невероятной ошибкой.
Так, в молчании, они посетили огромную гостевую залу с колоннами и высокой куполообразной крышей, откуда свешивалось несколько масляных ламп, разливавших кругом мягкое сияние, — стены были выложены бело-голубыми изразцами с восточным орнаментом, в центре мраморный пол был устлан драгоценными коврами и завален грудами подушек, причудливые цвета которых сквозили из-под золотых вышивок, покрывавших их сложными узорами, — и небольшую спальню, всю из кедрового дерева, инкрустированного перламутром и слоновой костью. Выходя из спальни, они встретили босого Джинна в дорогом халате, с ворохом мокрой одежды и кроссовками в руках.
— Здрасте, — автоматически сказал Джинн.
— Привет, — автоматически буркнули гости почти хором.
Конечно, Джинн был сам виноват — незачем ему было жаловаться Хоттабычу на тесноту своей квартиры. С ним, судя по всему, надо было быть осторожнее. Мало того, что он в горячке немедленного воздаяния нагрузил Джинна смертоносными сокровищами, он, как оказалось, вообще был существом неуравновешенным — превращался в невесть кого по любому пустяку.
Когда Джинн услышал звонки в дверь, не открывать показалось самым естественным. Это, конечно, могло привести к ненужным напряжениям в последующих отношениях с Олегом, но в настоящем напряжения могли быть еще неприятнее. Поддавшись соблазну отложить напряжения. Джинн решил срочно переодеться — несмотря на довольно жаркую погоду, его колотил озноб, и он боялся простудиться. С одеждой его ждал сюрприз. Комнатный платяной гроб, в котором хранила наряды покойная бабушка. Джинн перед отправкой на дачу разобрал на доски, из которых папа сделал скамейку, — на даче не нашлось ни одной комнаты, которой он занимал бы меньше половины. Под свою одежду Джинн использовал как бы встроенный как бы шкаф — тупик коридора был перегорожен дверцами и за дверцами перекрыт полками и перекладиной. Но в результате коренных преобразований, когда рухнула стена, как бы шкаф остался по ту сторону демаркационной линии и тем исчез. Исчезла соответственно одежда Джинна и еще куча разных полезных ему вещей. Осознав неожиданную утрату, Джинн вдруг обнаружил на тахте чалму и халат — забота Хоттабыча не имела границ. Халат оказался невероятно тяжелым, еле гнувшимся от золота и расшитым драгоценными камнями, но выбора не было. Вытеревшись насухо чалмой и переодевшись, Джинн решил найти ванную комнату, чтобы высушить то, что привык носить, и с ворохом мокрых вещей, с которых стекала серая вода, осторожно спустился во входную залу. Где и встретился вплотную с Олегом и Александром.
— Здрасте, — автоматически сказал Джинн.
— Привет, — автоматически буркнули гости почти хором.
И от взаимного приветствия, как от камня на перекрестке: «Налево пойдешь — коня потеряешь, прямо пойдешь — себя потеряешь…» — дороги их мыслей разошлись в разные стороны.
Джинн думал направо: «Они что, тоже через стены проходят, как Хоттабыч? Конечно! Кувшин-то мне принес Олег — они точно связаны. А этот, коротко стриженный, с прижатыми ушами, наверное, слуга какой-нибудь. Или янычар. Для охраны дворца. Надо же, как его Хоттабыч осовременил — вылитый бандос. Где он только всего этого успел понабраться. Охранник — в джинсах, а я, как мудак, — в халате. Это нечестно!»
Олег думал налево: «Вот влип в историю! Надо было мне в законный выходной этот кувшин растаможивать! Вот уж точно: не делай добра, не получишь зла! Чего я с Карповым на рыбалку не поехал? Все из-за Ленки. Ну она получит дома! Как он умудрился так шифроваться? Квартиры, наверное, соединены. И ни одна падла не сказала, что он под чеченами. Надо как-нибудь осторожно съехать. Черт с ними, с деньгами, — в Турцию свалить на месяц. Теперь свои же еще наедут, что подставил, — точно денег придется отдать. Как минимум машину, гады, заберут. Ладно, выкручусь как-нибудь, не первый раз. И что я все время попадаю?»
Александр думал и говорил прямо:
— Я — Александр. За тебя кто впряжется?
— В каком смысле? — не понял Джинн.
— В прямом. Ты под кем?
— Что значит — под кем?
— Ходишь под кем? — зло пояснил Александр. — Да ты не выебывайся, скажи как есть. Все свои. Он под кем ходит? — Александр повернулся к Олегу, но тот лишь недоуменно пожал плечами. — Ладно, с тобой отдельный разговор. Платишь кому?
— Да никому я не плачу, — ответил Джинн и тут же сообразил, что сморозил глупость — незнакомый бандит вовсе не был связан с Хоттабычем. Но было поздно.
— Никому не платишь?! — Лицо Александра расплылось в улыбке, и он, не сдержавшись, радостно подмигнул Олегу. — Ну, это дело мы поправим. Откуда у тебя бабки?
— Нет у меня никаких бабок! — честно сказал Джинн.
— Это понятно. Все так говорят. А это все — твое?
— Ну, дело в том…
— А это откуда?
Джинн, конечно, предпочел бы сказать все как есть. Но это могло ему повредить. С другой стороны, врать он не любил, потому что получалось всегда неправдоподобно. Поэтому он сказал правду. Но не всю.
— Квартира мне от бабушки досталась. Наследство.
— Хорошее наследство, — озираясь, радовался Александр. — Ездишь на чем?
— Как — на чем? На метро, конечно. Ну, автобусы там разные, трамваи. У папы иногда шестерку беру, когда очень надо…
— Шестерку? В новом кузове или бочка?
— Да нет, кузов мы не меняли. И не бочка — а, скорее, кастрюля. Да ей лет семь уже…
— Какие семь лет? Их выпускать начали в девяносто четвертом. То есть с девяносто четвертого сотка стала называться «А6». Ты чего-то мудришь.
— «А6» — это «Ауди», что ли?
— Естественно. А больше шестерок нет ни у кого. «Мазда» не в счет.
— Так у нас — «Жигули»!
— «Жигули-и»? Ну вы и шифруетесь! Ничего. — Он покровительственно похлопал Джинна по плечу и назидательно заявил: — Все тайное становится явным. Ну что, поехали покатаемся на хорошей машине? Хотя… — Он снял с пояса громоздкую Моторолу с приплавленной к крышке пчелкой Би-Лайн и набрал номер.
— Але, это я. Короче, тут все так сладко, что рекомендую самим посмотреть. Поднимайтесь. Четвертый этаж. Какой у тебя номер квартиры? — обратился он к Джинну. Джинн испуганно молчал, и за него номер сообщил осмелевший Олег. Александр передал номер в трубку и добавил: — Там дверь открыта, можете не звонить.
Они появились неожиданно быстро — двое незнакомых Джинну, с лицами людей, знакомство с которыми не предвещало ничего хорошего. Мельком осмотрев квартиру, один из них заявил:
— Мы у тебя в гостях побывали, теперь поехали к нам.
— Я никуда не поеду, — не очень уверенно сказал Джинн.
— Еще как поедешь, — вполне уверенно сказал Александр.
— Братва, в натуре, на пацана не наезжать! — неожиданно раздался голос за спиной Александра.
Александр от неожиданности вздрогнул и резко обернулся. На поребрике фонтана сидел средних лет человек с бородкой, косичкой и серьгой, в майке и джинсах и покачивал обутой в кед ногой.
— Я сказал, сняли тему, — жестко уточнил он, поглаживая бородку.
— Чего-о? — презрительно хмыкнул Александр, — Это что за клоун?
— Я в законе, конкретно, — нагло заявил Хоттабыч и добавил: — Сам ты клоун.
— В каком еще законе? — ошарашенный торпедной наглостью Хоттабыча спросил Александр. — Да у тебя максимум привод за распитие в общественных местах. Я тебе сейчас объясню закон!
Хоттабыч высокомерно посмотрел на бандита:
— Я в одиночке три тысячи лет отмотал, как одну копеечку. Конкретно в полной отказке. А вот у тебя в натуре привод за распитие. И братва твоя — ссученная.
Александр, разозленный донельзя таким поведением, сделал шаг к Хоттабычу, но его рукой остановил Руслан:
— Три тысячи, говоришь? С кем тянул? Где?
— Я же сказал — один. А где, не ваше дело. Вам до такой кичи всю жизнь воровать!
Руслан нахмурился:
— Кого знаешь?
— Кого я знаю — тех ты не знаешь. Короче, мне с тобой базарить западло. Капайте отсюда и ныкаитесь, чтобы я вас искал и не нашел.
Возникла пауза. Джинн, крайне удивленный постоянными преображениями Хоттабыча и широтой его языка, перестал что-либо понимать и участвовать в процессе, а бандиты, пережившие первое осторожное недоумение от Хоттабычевой наглости, разозлились и перешли в наступление. Первым в атаку поднялся Александр:
— За клоуна ответишь. За пацана — свой базар. За все ответишь по полной!
— Понтярщик он, — задыхаясь от ярости, поддержал Дмитрий. — Стрелу ему на завтра на МКАДе!
— Никаких завтра, — медленно проговорил Руслан. — С нами поедут. Сейчас. Оба.
— Слышал, клоун? — Александр кивнул на Руслана. — Закончил быковать, встал и пошел. И ты тоже, фараон египетский, — обратился он к Джинну. — Тоже мне, быки.
Хоттабыч не сдвинулся с места. Конечно, его своевременное появление не могло не обрадовать Джинна. Но он. Джинн, все же боялся. Хоттабыч, по его собственному представлению, был всего лишь словом, а бандиты были материей и силой. И Джинн вовсе не был уверен в благополучном для себя исходе их противостояния. К тому же страх, вполне естественный для любого беззащитного человека, оказавшегося под волной зла, вооруженного всеми многовековыми инструментами борьбы со словом начала, толкал Джинна в пропасть паники, и or с трудом удерживал равновесие, чтобы не сорваться. И вдруг почувствовал, что страх исчез. То ли волшебством Хоттабыча, то ли от собственного страшного перенапряжения в нем перегорел предохранитель страха, и на душе стало спокойно и светло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26