И честно говоря, хоть я и хотел побеседовать с Мамашей — я хочу сказать, что даже чувствовал себя обязанным дать ей такую возможность — я не мог представить себе, как я открою эту тему, когда поблизости мальтиец, хоть я и был уверен, что она освободилась бы от него. Поэтому я поднялся по ступенькам и направился домой, посмотреть, быть может, Большая Джилл уже вернулась.Большой Джилл не было — по крайней мере, свет не горел — но там оказался кое-кто другой: отгадайте, кто! Это был Эдвард-Тед, и никто другой, с пакетом в руках, он выходил из парадной двери (она всегда открыта, я уже говорил) как раз в тот момент, когда я вошел. Он сначала попятился, пока не увидел, что это я, потом сказал «Мне нужно поговорить с тобой», так что пришлось пригласить клоуна к себе, чтобы поболтать.Я включил мягкое освещение, предмет моей гордости (потому что мне сделал его за десять фунтов один знакомый парень из театра, светотехник с Лэйн), и налил бравому гаду Эду стакан светлого пива с лаймом, его я храню для таких посетителей, еле слышно включил Ч. Паркера и посмотрел на него. Он был в своей летней униформе, то бишь: пижамные джинсы, тигровая майка и синий пиджак на молнии (воротничок, естественно, поднят — должно быть, он пользовался китовым усом), стрижка, сделанная газонокосилкой и хмурый взгляд. Но что-то в Теде Эде настораживало: он не был таким побитым, как обычно, его рычание было более естественным, и плечи расправлены, в них было немного больше силы.— Возня, — сказал Тед, — с этими дисками.— Какими дисками?— Вот, тут.Он показал на пакет. Грязь, наверное, уже въелась в его ногти.— Зачем они тебе?— Хочу их толкнуть.— Давай посмотрим.К моему удивлению, это была очень крутая коллекция.— Я не знал, что у тебя такой вкус, — сказал я Эдварду. — Вообще-то, я не знал, что у тебя вообще есть вкус.— Э? — сказал он.— Они побиты, наверное.Хитрая ухмылка расколола лицо чудовища.— Ни фига, — сказал он.— И что просишь за них?— Называй сумму.— Я сказал «Что ты просишь».— Десятку.— Цена слишком высока. Я дам тебе четыре.— Эээррр!— Оставь их себе, сынок.— Десятку, я сказал.Я покачал головой.— Ну, с ними же одна возня, — напомнил я ему. — Что еще?Теперь Эд выглядел очень уверенным в себе и сказал:— Дятел послал меня.— Послал, говоришь? Кто такой Дятел?— Ты не знаешь?— Поэтому и спрашиваю.Эдвард выглядел очень высокомерно.— Если ты живешь здесь, — сказал он, — и не знаешь Дятла, ты не знаешь ничего.— Ага. Кто он?— Он — главарь моей банды.— Мне казалось, ты завязал с бандами. А они — с тобой. Как ты заработал прощение?— Я не работаю.— Как ты присоединился к банде?— Они попросили меня.— На коленях, наверное? Интересно, с чего это?Эд ухмыльнулся, потом вытащил из кармана маленькую бритву, такими мясник делает котлеты, стер кусочки грязи с лезвия, поводил им по рукаву, и сказал:— Я сделал дельце.— Ты и царапину сейчас сделаешь, кстати.— Не я. Они меня прикрыли.Я встал, подошел к нему, протянул руку и взглянул на Эда. Он хлопнул бритву, довольно сильно, на мою ладонь. Когда он увидел, что я забираю бритву себе, он попытался отнять ее.— Я просто кладу ее сюда, — сказал я, положив бритву на пол. — Не люблю разговаривать во время еды.Эд смотрел то на меня, то на оружие.— Ну, вот, — сказал он. — Дятел хочет видеть тебя.— Передай ему, пусть приходит.— Дятлу не передают.— Ну, ты-то уж точно. Послушай, Эд-Тед. Если кто-нибудь хочет меня видеть, пожалуйста. Но вызвать меня куда-нибудь может только суд.Эдвард встал, поднял свою бритву, поиграл ей, положил обратно в свой лоснящийся от жира пиджак и сказал мне:— Ладно. О'кей. Я скажу ему. А эти штуки?— Я дам тебе четыре.— Я сказал — десять.— А я сказал — четыре.Вообще, я уже начал побаиваться этого визита, а также, скажу вам, был напуган. Ибо можно быть отважнее льва, чем я даже притворяться не собираюсь, но если четырнадцать таких вот гиен нападут на тебя ночью, на пустынной улице (как они всегда и делают), поверьте мне, сделать абсолютно ничего нельзя, остается только заказать койку в больнице. Так что лучше не попадаться им на пути, что очень легко, если только ты не спровоцируешь их (или они не пристанут к тебе), потому что если что-то произойдет, я могу сказать вам, руководствуясь опытом — я имею в виду, я видел это — никто не поможет вам, даже закон, если, конечно, полицейских вообще будет видно на горизонте, а этого в таких районах не бывает.— Я дам тебе пять, — сказал я, и это было моей большой ошибкой.— Десять.— Тогда забудь об этом.— Я не забуду…, — сказал Эд. — Ты еще услышишь обо мне, и о парнях, и о Дятле… И тот парень, которого хотят выгнать отсюда, тоже услышит о них…— Кто хочет выгнать, и кого?— Дятел хочет выгнать отсюда Клевого.— Почему?— Ему не обязательно говорить, почему. Он просто хочет, чтобы тот уехал отсюда и вообще из этого квартала. И ты должен сказать Клевому и проследить, как он смотается.Я уставился на этого английского продукта.— Эд, — сказал я, — ты можешь пойти и помочиться себе на ногу.Как ни странно, но он улыбнулся, если это можно было назвать улыбкой.— Ладно, — сказал он, — я возьму пятерку.И я сделал свою вторую большую ошибку, а именно — подошел к ящику, где я держу некоторые ценные вещи, открыл его и достал немного денег, а Эд моментально запустил туда свои руки, и когда я ухватился за них, он дернулся назад и ударил меня по шее, дважды, очень быстро.Я терпеть не могу драки. Нет, я не трус, — честно говоря, не думаю, что я трус, — но я терпеть не могу эту глупую возню, когда, не говоря уже о возможности пораниться, ты можешь нанести ущерб кому-нибудь, на кого тебе совершенно насрать, и очутиться в кутузке за нанесение побоев. Так что по возможности я избегаю драк. Но раз уж я ввязался, с другой стороны, я предпочитаю грязную борьбу — я не Джентльмен Джим, — потому что в драке я вижу лишь один выход, раз уж нет других вариантов: победить как можно быстрее и сменить тему.Так что первое, что я сделал, превозмогая боль, пока Эд все еще тыкал меня в шею, — это схватил его за пиджак обеими руками, чтобы он не достал свою бритву, а дальше я поднялся, в то время, как он все еще бил меня по лицу и прыгнул ему на ногу всеми своими девятью стоунами, и пнул его так сильно, как мог, по голени, в то время, как я почувствовал треск зубов и кровь заливала мне глаза. Он согнулся, ему пришлось это сделать, и я отпустил его пиджак, схватил бутылку с лаймовым соком и разбил ее о череп Эдварда, его ноги подкосились, и он упал на пол, затем я пнул его в живот, просто для полной уверенности.— Ты жалкий вероломный ублюдок! — провозгласил я.Эд лежал и стонал. Я вытащил его бритву, подошел к окну и запустил ее в Неапольскую ночь, потом сделал погромче Ч. Паркера, чтобы соседи не слышали того, чего им не положено слышать, вытер полотенцем кровь, и открылась дверь, и это был М-р Клевый.— Привет, — сказал Клевый. — Я слышал какой-то шум.Я указал на Эда-Теда.— Вот и все, — сказал я.Клевый подошел и посмотрел на него.— Ах, этот, — сказал он. — Извини, что прибыл поздно.— Лучше поздно, чем никогда, — сказал я. — Ты можешь помочь мне избавиться от тела.Клевый оглядел меня.— Тебе лучше пойти в ванную, — сказал он. — Я спроважу твоего гостя.И он ухватился за воротник пиджака Эдварда своими длинными, очень солидными руками, и поволок его по полу за дверь, и я слышал звук, будто грузчики переносят по твоей просьбе большое пианино.В ванной я привел себя в порядок, оказалось, что все было нормально, правда, чувствовал я себя ужасно, и вернулся назад к себе в комнату, вытащил первую попавшуюся пластинку из пакета Эда, поставил ее и это оказались MJQ, исполнявшие Конкорд, очень мило и уютно.Появился Клевый, кивнул на музыку со словами «Мило», спросил, может ли он вымыть руки, и я пошел вместе с ним в ванную.— Где ты уложил Эда? — спросил я.— На улице. По соседству. Посреди мусорных ящиков.— Надеюсь, что он не мертв, или не при смерти.— Я так не думаю, — сказал Клевый, вытирая свои длинные руки. — Он умрет как-нибудь в другой день, — и улыбнулся не очень приятно. Когда мы вернулись в комнату, я рассказал ему, что поведал мне Эд во время своего дружелюбного визита.— Уилф, мой брат, сказал мне то же самое.— Он тоже с ними?— Он хотел бы, но они не берут его из-за меня.— А этот Дятел, — спросил я Клевого. — Ты его знаешь?— Я знаю, как он выглядит…— Крутой чувак, не так ли?— Ну, говорят, что есть четыре сотни тинэйджеров, подчиняющихся ему.— Четыре сотни? Не дури меня, Клевый.— Верь мне. Около четырех сотен.— Тинэйджеров?— Ну, Теды, полу-Теды… ты знаешь… местные хулиганы…Хотел бы я, чтобы вы слышали, какое презрение вложил Клевый в последнее слово!— Ну, и что ты думаешь обо всем этом? — спросил я его.Клевый закурил.— Что-то происходит, — сказал он.— Ты хочешь сказать, в данный момент?— Что-то готовится…. Извини, но ты не заметил бы этого, сынок, так как ты не цветной…— Ну, скажи мне, что? Потому что, черт возьми, я не верил во все это.— Например, нас начали переезжать машинами. И мотоциклами.— Случайные происшествия. Пьяницы. Ты уверен?— Это случается так часто. Это все намеренно. Нужно быстро переходить улицу, если видишь, что кто-то приближается.— Что еще, Клевый?— Ну, вот еще что. Тебя останавливают и стреляют сигарету. Если ты даешь им, они берут всю пачку и ухмыляются. Если отказываешь, они бьют тебя и убегают…— «Они». Сколько «их»?— Небольшие группы.— С тобой это случалось?— Да. Вот еще что. Несколько дней назад, в метро, меня остановили и спросили "С какой стороны тебе сбрить волосы? "— А что ты ответил?— Ничего.— Ты был один?— Нас было двое. Их — восемь или девять.— Что было дальше?— Они сказали «Мы вас ненавидим».— Ты ответил?— Нет. Потом они сказали «Убирайтесь к себе в страну»,— Но это и есть твоя страна, Клевый.— Ты так думаешь?— Клянусь Богом, так оно и есть! Я могу сказать тебе, мужик, это и есть твоя страна.— Я сказал им тоже самое.— Значит, ты все-таки ответил?— Когда они это сказали, да, я ответил.— Что произошло дальше?— Они назвали меня ублюдком. Поэтому мой друг сказал"Когда твоя мать хочет хорошенько потрахаться, она не беспокоит твоего отца — она приходит ко мне".— Как им это понравилось?— Я не знаю. Потому что когда он сказал это, он также вытащил нож и предложил им подойти.— А они?— Нет, они не подошли. Но в этот раз их было всего восемь или девять.В глазах Клевого появился взгляд, каким он, должно быть, смотрел на этих Тедов.— Не смотри на меня так, мужик, — взмолился я. — Я же на твоей стороне.— Да?— Да.— Очень мило с твоей стороны, — сказал Клевый, но я видел, что он так не думал или не верил мне.Я выключил MJQ.— Ну, и что же произойдет дальше? — спросил я его.— Я не знаю, парень. Я хотел бы тебе сказать, но не знаю. А знаю я вот что. До сих пор белые Теды воевали друг против друга, все эти детские банды. Если они примутся за цветных, на с здесь всего несколько тысяч, но я не думаю, что ты увидишь среди нас трусов.Я не мог вынести этот кошмар. Я воскликнул:— Клевый, это же Лондон, а не какой-то провинциальный городишко на отшибе цивилизации! Это Лондон, мужик, столица, огромный великолепный город, где жили представители всех рас еще со времен древних римлян!Клевый сказал:— О, да, я верю тебе.— Они никогда не допустят этого! — провозгласил я.— Кто они?— Взрослые! Мужчины! Женщины! Все авторитеты! Закон и порядок — одна из самых великих вещей в Англии!На это Клевый не ответил. Я взял его за плечо.— И, Клевый, — сказал я, — ты — один из нас. Ты не Пик, вообще-то…Он убрал мою руку.— Если начнутся какие-то неприятности, — сказал он, — я — Пик. И причина, по которой я им являюсь — меня никогда не спрашивали, мне никогда не отказывали ни в чем, всегда принимали меня — ты понимаешь? Даже если я наполовину белый! Но твои люди… нет. Часть меня, принадлежащая тебе, принадлежит и им тоже.После того, как он сказал это, он вышел.Так что после всего этого я провел ужасную ночь: иногда просыпался от болей и зуда, а красно-фиолетовое марево заполнило все в окно. Иногда мне снились эти сны, из которых ты ничего не помнишь, кроме того, что они ужасны. Или я лежал, размышляя, и не был уверен в том, я это или не я…. Но когда я проснулся, около полудня, я знал, что мне нужно сделать по крайней мере две вещи: номер один— позвонить Д-ру А. Р. Франклину, под предлогом проверки моих ран, а на самом деле для того, чтобы уладить все насчет этого рандеву с Папашей, и номер два — отыскать Уиза; потому что только он знал все про то, что рассказал мне Клевый, и только он мог сравниться по степени опасности, если бы захотел этого, с Дятлом или с кем угодно. А также я хотел вновь увидеть парня.Когда я вышел на улицу в поисках телефонной будки, солнце было чем-то занято, и день выдался безветренный. Но то ли я действительно это чувствовал, то ли я был утомлен — в воздухе была какая-то тишина, с чем-то вроде движения: то есть будто воздух менялся не с помощью ветра, а сам по себе, туда, сюда, с небольшими паузами. Подивившись этому на ступеньках дома, я заскочил к Джилл на один миг спросить, знает ли она номер Уиза, потом проверил мусорные ящики в округе, посмотрел, там ли еще Эд (его уже не было), и отправился по улице в сторону телефонов-автоматов. Стекло в одной будке, а оно, видит Бог, крепче брони, было расколото, в другой же трубка была вырвана с корнем. Так что я вернулся к расколотой и позвонил на Харли-стрит.Трубку подняла медсестра, она сказала, что помнит меня, спросила, как я себя чувствую, и объяснила, что Д-р Ф. в отпуске, в Риме, на конгрессе, но вернется через неделю, и поинтересовалась, позвоню ли я еще, и, кстати говоря, что вообще случилось? Моя голова ничего не соображала и была готова взорваться, так что я сказал "нет, ничего, привет доктору, счастья вам, благодарю, я перезвоню в другой раз. Потом я позвонил Уизу.Надо сказать, что я побаивался этого звонка. Во-первых, понравится ли это Уизу? А во-вторых… я ведь никогда не звонил кому-либо, занимающимся таким делом, и мне было интересно, кто поднимет трубку? Парень? Девушка? Служанка? Один из клиентов? Так что пока шли гудки, я репетировал возможное начало разговора. Но я зря волновался, трубку взял Уиз, он сказал, что Большая Джилл предупредила его, что я буду звонить, и когда я смогу зайти? Он дал мне адрес, сказал позвонить в дверь с табличкой «Ветеринар» на самом верху. Так я и сделал.Еще одним сюрпризом было то, что, кроме самого Уиза, там была его женщина, а я думал, что ее не будет видно, — я хочу сказать, что она не должна была принимать так по-светски, словно чья-то тетушка. Она показалась мне очень юной, и, как говорят, «респектабельной», в общем, если бы я увидел ее на панели (если допустить, что я бываю там), сомневаюсь, что я бы все понял. Единственное — она так смотрела на тебя, словно ты был неким возможным ценным продуктом — ну, там, бруском мыла, или куриными окорочками, или чем-нибудь вроде этого. Еще я предполагал, что застану здесь в самом разгаре различные виды оргий, — судьи и епископы веселятся на сластолюбивых диванах, — но на самом деле все выглядело вполне обычно, даже немного чопорно и утонченно.Пока женщина Уиза готовила нам чай, я рассказал ему об Эде и Клевом и Дятле и обо всех Неаполитанских делах.— Сдается мне, там что-то не так, — сказал я.— А что ты хочешь от меня? — спросил Уиз не очень вежливо.— Я не знаю, Уиз. Может, съездишь и глянешь?— Почему, дружок? Моя профессия не позволяет мне вмешиваться во что-либо кроме своих собственных дел.— Да, я полагаю, ты прав.— О чем, вообще, ты беспокоишься? У тебя нет проблем с цветом кожи…Я понял, что не смогу втолковать Уизу свои мысли. Вот он сидит, свернувшийся в клубок, словно гепард, одетый в уличные шмотки, стоящие дороже смокингов, улыбается, ухмыляется, и выглядит, блядь, таким довольным собой, осмелюсь я сказать.— Просто, Уиз, — сказал я, делая последнюю попытку, — я подумал, что то, о чем я тебе рассказал, тоже вызовет у тебя отвращение.— Ну, — сказал он, — кстати говоря, вызывает. Вызывает, парень, вызывает, — все эти лоховские делишки мне отвратительны: например, удары без предупреждения! Игры, в которые играют люди!Я извинился за это и хотел сказать, что и сам он играл некоторое время, да и в данный момент играет, если уж на то пошло, но нельзя забывать, что Уизард где-то глубоко внутри такой юный. На самом деле, зачастую он ведет себя как продукт в коротких штанишках.Он встал, чтобы включить музыку на своем проигрывателе.— Я знаю этого Дятла, — сказал он, нажимая кнопку А или Б.— О? Давай тогда, Уизард. Рассказывай.Он рассказал. Уиз и Дятел, как оказалось, оба были воспитанниками церковного детского приюта в Уондсворте, — что для меня было новостью как о Теде, так и о Уизе. По словам Уиза, в детстве Дятел отличался кротким и тихим поведением, и из-за этого был объектом насмешек для остальных юных трудных детей, пока не настал день, когда, в возрасте одиннадцати лет, он не утопил малыша в реке Уэндл, проткнув плоскогубцами шину и бросая камни до тех пор, пока тот не пошел ко дну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24