— Так вот, девочка пришла в дом бабушки, и волк велел ей раздеться…
— Тише, — прошипел Минар. — Он приближается.
Они скорчились, стараясь рассмотреть того, кто продирался через чащу и подходил к ним все ближе.
— Боже, это медведь, — проговорил Минар и закрыл рукой рот, чтобы не закричать.
— Нет, человек. — Ферран уже видел человека. — Минар, — прошептал он, — запомните: если он нас найдет, не надо ему говорить, кто мы такие и как здесь оказались. Давайте договоримся, что мы ему скажем.
Но Минар был слишком напуган, чтобы мыслить связно.
— Как — что скажем? То самое и скажем.
— Придумайте себе имя.
Человек в лесу остановился, видимо, услышав их голоса.
— Не знаю, — пробормотал Минар. — Луи… Мазарен.
Ферран посмотрел в сторону остановившегося незнакомца, который вертел головой, словно пытаясь понять, откуда доносятся голоса.
— Придумайте себе какое-нибудь имя, да побыстрей, — прошептал Ферран на ухо Минару.
— Может, Мольер?
В голове у бедняги была абсолютная пустота — в точности как на экзаменах.
— Возьмите девичью фамилию своей матери, — подсказал Ферран, и тут человек крикнул:
— Эй!
А Минар, который и так весь день был на грани слез, заплакал.
— Я ее не знаю.
— Как это — не знаете девичьей фамилии собственной матери? — изумленно спросил Ферран.
— Эй! — повторил незнакомец и стал к ним приближаться. — Здесь есть кто-нибудь?
Ферран собирался спросить Минара, как он мог пребывать в невежестве относительно истории собственной семьи, но тут пришелец неожиданно свернул прямо в их сторону, и мгновение спустя состоялась встреча, отмеченная громким воплем из трех глоток. Ферран и Минар встали, чтобы поздороваться с перепуганным крестьянином.
— А я уж было подумал, не тот ли это волк, про которого говорят в округе, — сказал крестьянин, снимая шапку.
Теперь все встало на свои места: пришелец оказался просто глупой деревенщиной, и Минар приветствовал его появление — по крайней мере он спас их от ужасов ночного леса.
— Я же говорил тебе, Ферран, — сказал он, — что здесь наверняка водятся волки, а ты меня успокаивал, что они не едят людей. Вот пожалуйста! — Но каменное лицо Феррана заставило его спохватиться. — Ах да, — смущенно проговорил он, — фамилии. — И он пояснил крестьянину: — Вы, конечно, заметили, что я назвал своего товарища Ферраном, но это не его настоящее имя.
Ферран и крестьянин молча взирали на Минара.
— Меня тоже зовут вовсе не Минар. То есть меня называют Минар, так что в этом смысле Минар — мое имя, но уверяю вас, что оно не настоящее.
— Разумеется, сударь, — ответил крестьянин, ничего не поняв из его слов, но не зная, что возразить.
— На самом деле, — продолжал Минар, — это были девичьи фамилии наших матерей. — Ферран в отчаянии покачал головой. — Впрочем, и у них это были не настоящие фамилии. На самом деле это были фамилии наших бабушек, но мы иногда ими пользуемся.
— Заткнись, — сказал Ферран, а крестьянин спросил, не стоит ли ему уйти, чтобы они могли спокойно разобраться, как их зовут, но Минар его не отпустил.
— Остаться здесь среди волков и медведей? — воскликнул он. — Да к утру от нас останутся одни обглоданные кости.
Ферран предпочел бы остаться в лесу, но крестьянин согласился, что здесь не место двум господам, и предложил им ночлег у себя в доме. Так что он пошел вперед, а ферран и Минар — за ним. Крестьянин даже понес их узел, и, казалось, это не стоило ему особого труда. Минар тем временем развлекал его беседой.
— Забудьте все, что я сказал о наших фамилиях. Наша миссия требует, чтобы мы скрывали свои настоящие имена, но, когда вы к нам подошли, мы еще не решили, как себя назвать, и я выбрал имена Ферран и Минар, потому что однажды встретил их в книге.
Ферран больно толкнул его локтем в ребра, а крестьянин сказал:
— Ну и хорошо, сударь, что вы имеете дело с миссиями и книгами. Очень хорошо.
Ночь становилась все темнее, а они наконец вышли из леса на луг и приблизились к освещенному изнутри маленькому низкому домику. Когда крестьянин открыл дверь, они увидели его жену и четверых детей, молча сидевших в единственной комнате, в которой только и было мебели, что стол, кровать и очаг, где над огнем кипел котелок. Последний привлек особое внимание Минара, унюхавшего многообещающий запах голубятины.
— Король послал сюда этих двух господ по поводу их бабушек, — объяснил крестьянин жене.
— Вот и хорошо, — отозвалась она и пошла помешать в котелке.
Ферран успел внимательно осмотреть комнату еще до того, как за ним захлопнулась дверь.
— Где мы будем спать? — спросил он.
— Как где — вот здесь, — указал крестьянин на большую кровать.
— А где же спите вы и ваши дети?
— И мы здесь, сударь, — ответил крестьянин, указывая на ту же кровать.
Ферран и Минар поглядели друг на друга, на крестьянина, его жену и четверых детей.
— А в лесу действительно водится волк? — спросил Ферран.
— Здоровенный! — с восторгом воскликнул ребенок. — На прошлой неделе он съел лошадь и полдерева.
— Что до меня, — сострил Минар, — я, кажется, сейчас тоже мог бы съесть лошадь. Ну а дерево мне ни к чему. — Он подошел к очагу и заглянул в большой котелок, хотя покрытая пузырями поверхность похлебки не давала истинного представления о его вместимости. Жена крестьянина помешивала варево, глядя на Минара.
— Видимо, очень вкусная похлебка, — сказал ей Минар, — но, может быть, ей хватит кипеть, а то мы втянем все содержимое котелка носами еще до того, как оно достигнет наших ртов.
Хозяйка поставила котелок на длинный стол, за которым разместились все обедающие: хозяин сел на одном конце стола, хозяйка на другом, все четверо детей втиснулись на скамейку с одной длинной стороны, а Феррану и Минару предложили такую же скамью с другой стороны. Дети уселись по росту, и гости поняли почему: после того, как хозяйка наполнила их собственные тарелки, похлебки явно осталось недостаточно на всех. Мальчик, который говорил про волка, устроился поближе к котелку, а остальные выстроились, так сказать, в очередь согласно его или ее физической силе; в результате следующий мальчик получил приличную порцию, а двум маленьким девочкам, сидящим на конце стола, досталась одна тарелка на двоих.
Ферран пожалел их и, перегнувшись через стол, добавил им похлебки из собственной тарелки. Этот жест не вызвал комментариев: за столом слышались только чавканье и хлюпанье. Вообще за весь обед никто не произнес ни слова, не считая того, что Минар вдруг расплакался.
— Извините, пожалуйста, — сказал Ферран. — Моего друга только что постигла тяжелая утрата.
Крестьянин сочувственно кивнул.
— А много было лет его бабушке?
— Восемьдесят один год, — быстро ответил Ферран, решивший, что им лучше поддакивать крестьянину, как бы тот ни истолковывал слова Минара.
Крестьянин опустил тарелку, выпив из нее последние остатки похлебки, и сказал:
— Вроде я ее не знал. — Потом спросил жену: — У нас тут, кажись, никто не умирал, а?
— Она жила не здесь, — объяснил Ферран, похлопывая по спине Минара, который опустил голову на деревянный стол и безутешно рьщал под любопытными взглядами детей.
— А, — отозвался крестьянин. — Но король прислал вас сообщить о ее смерти, так?
Ферран утомленно кивнул:
— Не совсем король, но, в общем, вы правы. Затем Минар поднял голову и, вытирая ладонью слезы, объявил крестьянину:
— Я хочу найти родителей девятнадцатилетней портнихи из Монморанси, которую звали Жаклин. — Внезапно он издал звук еще более странный, чем все его рыдания. Дело в том, что Ферран изо всех сил стукнул его под столом по ноге.
— Жаклин? — Крестьянин подумал, слизывая последний кусочек со своей тарелки. — Уж не дочь ли это Корне, мастера по дереву, который живет на краю поместья?
— Да, кажется, так.
Минар получил еще один удар по ноге и злобно глянул на Феррана.
— Она дружила с вашей бабушкой? — спросил крестьянин.
— Нет, — перебил его Ферран. — Это просто еще одно имя, которое он вычитал в книге.
Крестьянин совсем опешил, и за столом опять воцарилась тишина. Минар с увлечением черпал ложкой похлебку, и вскоре на нем сосредоточились взгляды всех остальных, поскольку его порция была самой большой и он закончил есть последним.
— У вас удивительно вкусная голубятина, — сказал он, опустошив тарелку.
— Это была не голубятина, — возразила жена.
Все четверо детей слезли со скамейки и вышли наружу, где с хихиканьем принялись мочиться. Следом вышел их отец, затем мать, и, когда вся семья вернулась в дом, Ферран и Минар решили, что настала их очередь.
— Пошли, — сказал Ферран, взяв друга за руку, и они вышли в кромешную тьму, сомкнувшуюся вокруг, как только они закрыли за собой дверь.
— Так где ж тут можно облегчиться? — удивленно спросил Минар и тут же воскликнул: — Перестаньте, Ферран, вы мочитесь мне на ногу!
— Вы заслуживаете худшего, — отозвался его друг, направив в другую сторону струю мочи, которую ни одному из них не было видно.
— Почему это?
— Вы сказали этим людям, кто мы, а мы собирались держать это в тайне ото всех.
— Успокойтесь, — сказал Минар, поливая невидимые листья. — Я об этом думал и решил, что, если хочешь скрыть, кто ты, лучше всего взять собственную фамилию.
— Дайте мне убедительные доводы, а не то я полью вас тем, что еще осталось у меня в мочевом пузыре.
— Видите ли, какое бы имя вы ни назвали, люди все равно будут подозревать, что оно вымышленное. Если бы я назвал вас Мазарен или Мольер, крестьянин все равно заподозрил бы, что это имя вымышленное.
— Ну, пожалуй.
— Таким образом, называя свои настоящие имена, мы играем на естественной подозрительности людей и путем двойного обмана создаем у них уверенность, что нас, во всяком случае, зовут не Ферран и Минар… Ой, перестаньте!
Ферран сжалился (а может быть, у него иссяк запас мочи) и сердито сказал:
— В дальнейшем разговаривать с людьми буду я, а вы помалкивайте. Ладно, пошли спать.
Они зашли в дом, где вся семья уже переоделась в ночные рубашки и улеглась на кровати, тесно прижавшись друг к другу, чтобы оставить место гостям. Огонь в очаге потух, и в тусклом свете тлеющих углей Ферран и Минар увидели, что все лежат валетом, так что голова одного оказывается рядом с ногами другого. Сосчитать, сколько людей помещалось на кровати, можно было путем сложения и вычитания: две младшие девчушки лежали отдельно на одеяле, и, таким образом, Феррану и Минару предстояло провести ночь с четырьмя соседями на одной постели.
Они разделись до рубашек, Минар встряхнул брюки и повесил их сушиться, а затем оба забрались на кровать, которая во всем, исключая размеры, напоминала лошадиную торбу. Она была огромной, но все же недостаточно огромной, и Ферран пожелал крестьянину, лежавшему где-то в тесном переплетении тел, чтобы его семейство больше не разрасталось. Ферран также подумал, что было бы крайне нежелательно, чтобы муж именно сегодня ночью вздумал произвести действия, которые могут повести к подобному росту: в постели находилось столько разных тел и в таких странных позах, что ему ничего не стоило нечаянно ошибиться адресом.
Минар втиснулся между Ферраном и кем-то, у кого были или четыре ноги, или очень странная голова и отвратительный запах изо рта, и повернулся на правый бок, чтобы быть лицом к своему другу; но он не был привычен к тому, чтобы спать в таком положении, и опасался, что у него от сердца отхлынет вся кровь и что к утру он будет мертв. Он слышал, что такое может случиться, если человек не перевернется несколько раз за ночь. Он попробовал перевернуться, но у него ничего не вышло — он чувствовал себя как абрикос в желе.
Семейство крестьянина как будто уже спало: со всех сторон раздавались всхрапывания, порыгивания и почесывание вшивых голов. Минар не осмеливался ничего сказать своему товарищу, опасаясь еще одного удара локтем или чего-нибудь похуже. Он попытался с каждым вдохом немного увеличиваться в объеме, надеясь таким образом создать вокруг себя немного свободного пространства, где можно было бы ворочаться и таким образом открыть крови путь к сердцу.
Когда наступило утро, он был все еще жив и обнаружил, что Ферран перебрался на пол и лежал, положив голову на их узел.
— Пошли отсюда, — прошептал Ферран.
Через ставни, закрывавшие маленькое окошко, и щели в двери просачивались лучи солнца, но Минар инстинктивно знал, как всякий человек, который не любит без крайней необходимости вылезать утром из постели, что час еще слишком ранний. Ферран встал, потянулся и повторил, что им пора идти, но Минар закрыл глаза. Тогда Ферран принялся его расталкивать.
— Перестаньте, Ферран!
— Ш-ш-ш!
— Что вы сказали, сударь? — спросил разбуженный шумом крестьянин, высовывая голову из сплетения грязных ног на дальнем конце кровати.
— Благодарим вас за гостеприимство, — тихо ответил ферран, — но нам пора уходить.
Крестьянин, у которого плечи были зажаты до полной неподвижности, как бы пожал бровями.
— А что, похороны сегодня?
— Какие похороны? — спросил Минар; к этому времени вся постель пришла в движение, и отовсюду начали высовываться головы и ноги. Старший мальчик, отдуваясь, вылез из-под одеяла («Что он там, интересно, делал?» — подумал Минар), жена перекрестилась из уважения к предполагаемой покойнице, а Ферран наконец-то стащил своего друга на пол.
— Ваша бабушка ушла к ангелам? — спросила одна из девочек из-под кровати, и Ферран и Минар принялись одеваться под сонными, но любопытными взорами всей компании. Брюки Минара по крайней мере высохли.
— Хотите съесть несколько яиц и выпить молока с куском хлеба? — предложил крестьянин, и, охотно согласившись, Минар разбил сырое яйцо прямо себе в рот и запил его кислым молоком из кувшина; затем Ферран поднял узел, взял Минара за руку и повел его к двери, сопровождаемый хором пожеланий всего наилучшего им самим и упокоения души их умершей бабушке.
Как только друзья вышли из дома, Минар залился слезами:
— Моя бедная Жаклин!
— Ради бога, не начинайте опять свои причитания! — воскликнул Ферран.
Вскоре они набрели на лесную речку, где смогли Умыться, побриться и отдохнуть, прежде чем начать поиски лучшего пристанища, чем им предложил крестьянин. Примерно через час они увидели вдали деревню, на краю которой стояло несколько импозантных зданий.
— Поспрашиваем в этой усадьбе, — сказал Ферран, — только обещайте, что будете держать язык за зубами.
Минар кивнул, крепко сжав губы, и поднял узел. Он даже дотащил тюк до внушительных ворот, за которыми виднелось здание, слишком величественное и слишком мрачное для жилого дома. Они прошли по длинной изогнутой аллее, не встретив ни души, пока справа, из двери в стене, огораживающей сад, не появился священник, кивнувший им в ответ на их учтивые поклоны.
— Приветствую вас в обители ораториев Монморанси, — сказая он, подойдя к ним. — Вам нужно какое-то конкретное лицо, или вы приехали инспектировать нашу школу?
— Мы… э-э-э… — начал Ферран.
— Инспектировать, — заявил Минар, и Ферран грозно на него поглядел. Священник тем временем буравил взглядом узел, лежавший у их ног.
— Тогда пойдемте в часовню, — предложил священник.
— Что ж, можно начать и с часовни, — с готовностью отозвался Ферран, изобразив благочестиво-серьезную мину. Минар по мере сил пытался ему подражать, и двое друзей, внезапно оказавшихся в роли инспекторов, дошли вслед за священником до конца аллеи и вступили в арку, ведущую в главный двор, откуда было уже хорошо видно небольшую часовню.
— Благодарю вас, святой отец, — сказал Ферран и потянул Минара вместе с узлом к двери часовни.
— Вы хотите исповедаться? — спросил священник, и Ферран с Минаром, поглядев друг на друга, в унисон ответили:
— Нет.
Они вошли в часовню. Внутри никого не было. Минар со вздохом облегчения положил узел на пол у двери, затем пошел вслед за Ферраном и встат рядом с ним на колени перед алтарем. Ферран молился о том, чтобы их жизнь оказалась вне опасности и чтобы они сумели придумать, как поступить с секретными бумагами, которые были у них в узле. Минар же молился о том, чтобы на обед им досталась жареная утка, а еще за упокой души бедной Жаклин и за собственное утешение, потом он опять начал плакать.
Священник оставил их вдвоем, но вскоре к ним присоединился третий. Ферран услышал, как этот третий кашлянул, заходя в часовню, но не повернулся посмотреть, кто это, а продолжал молиться — или делать вид, что молится. Шаги незнакомца постепенно приближались, а затем затихли — незнакомец остановился позади Феррана, и тот решил, что пора на него взглянуть.
Он перекрестился и обернулся, Минар сделал то же самое. Они увидели другого священника — высокого, полного и более важного с виду, чем первый; этот священник широко улыбнулся неожиданным гостям, но холодные расчетливые глаза внимательно вглядывались в их лица, словно стараясь запомнить черты для последующего осмысления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
— Тише, — прошипел Минар. — Он приближается.
Они скорчились, стараясь рассмотреть того, кто продирался через чащу и подходил к ним все ближе.
— Боже, это медведь, — проговорил Минар и закрыл рукой рот, чтобы не закричать.
— Нет, человек. — Ферран уже видел человека. — Минар, — прошептал он, — запомните: если он нас найдет, не надо ему говорить, кто мы такие и как здесь оказались. Давайте договоримся, что мы ему скажем.
Но Минар был слишком напуган, чтобы мыслить связно.
— Как — что скажем? То самое и скажем.
— Придумайте себе имя.
Человек в лесу остановился, видимо, услышав их голоса.
— Не знаю, — пробормотал Минар. — Луи… Мазарен.
Ферран посмотрел в сторону остановившегося незнакомца, который вертел головой, словно пытаясь понять, откуда доносятся голоса.
— Придумайте себе какое-нибудь имя, да побыстрей, — прошептал Ферран на ухо Минару.
— Может, Мольер?
В голове у бедняги была абсолютная пустота — в точности как на экзаменах.
— Возьмите девичью фамилию своей матери, — подсказал Ферран, и тут человек крикнул:
— Эй!
А Минар, который и так весь день был на грани слез, заплакал.
— Я ее не знаю.
— Как это — не знаете девичьей фамилии собственной матери? — изумленно спросил Ферран.
— Эй! — повторил незнакомец и стал к ним приближаться. — Здесь есть кто-нибудь?
Ферран собирался спросить Минара, как он мог пребывать в невежестве относительно истории собственной семьи, но тут пришелец неожиданно свернул прямо в их сторону, и мгновение спустя состоялась встреча, отмеченная громким воплем из трех глоток. Ферран и Минар встали, чтобы поздороваться с перепуганным крестьянином.
— А я уж было подумал, не тот ли это волк, про которого говорят в округе, — сказал крестьянин, снимая шапку.
Теперь все встало на свои места: пришелец оказался просто глупой деревенщиной, и Минар приветствовал его появление — по крайней мере он спас их от ужасов ночного леса.
— Я же говорил тебе, Ферран, — сказал он, — что здесь наверняка водятся волки, а ты меня успокаивал, что они не едят людей. Вот пожалуйста! — Но каменное лицо Феррана заставило его спохватиться. — Ах да, — смущенно проговорил он, — фамилии. — И он пояснил крестьянину: — Вы, конечно, заметили, что я назвал своего товарища Ферраном, но это не его настоящее имя.
Ферран и крестьянин молча взирали на Минара.
— Меня тоже зовут вовсе не Минар. То есть меня называют Минар, так что в этом смысле Минар — мое имя, но уверяю вас, что оно не настоящее.
— Разумеется, сударь, — ответил крестьянин, ничего не поняв из его слов, но не зная, что возразить.
— На самом деле, — продолжал Минар, — это были девичьи фамилии наших матерей. — Ферран в отчаянии покачал головой. — Впрочем, и у них это были не настоящие фамилии. На самом деле это были фамилии наших бабушек, но мы иногда ими пользуемся.
— Заткнись, — сказал Ферран, а крестьянин спросил, не стоит ли ему уйти, чтобы они могли спокойно разобраться, как их зовут, но Минар его не отпустил.
— Остаться здесь среди волков и медведей? — воскликнул он. — Да к утру от нас останутся одни обглоданные кости.
Ферран предпочел бы остаться в лесу, но крестьянин согласился, что здесь не место двум господам, и предложил им ночлег у себя в доме. Так что он пошел вперед, а ферран и Минар — за ним. Крестьянин даже понес их узел, и, казалось, это не стоило ему особого труда. Минар тем временем развлекал его беседой.
— Забудьте все, что я сказал о наших фамилиях. Наша миссия требует, чтобы мы скрывали свои настоящие имена, но, когда вы к нам подошли, мы еще не решили, как себя назвать, и я выбрал имена Ферран и Минар, потому что однажды встретил их в книге.
Ферран больно толкнул его локтем в ребра, а крестьянин сказал:
— Ну и хорошо, сударь, что вы имеете дело с миссиями и книгами. Очень хорошо.
Ночь становилась все темнее, а они наконец вышли из леса на луг и приблизились к освещенному изнутри маленькому низкому домику. Когда крестьянин открыл дверь, они увидели его жену и четверых детей, молча сидевших в единственной комнате, в которой только и было мебели, что стол, кровать и очаг, где над огнем кипел котелок. Последний привлек особое внимание Минара, унюхавшего многообещающий запах голубятины.
— Король послал сюда этих двух господ по поводу их бабушек, — объяснил крестьянин жене.
— Вот и хорошо, — отозвалась она и пошла помешать в котелке.
Ферран успел внимательно осмотреть комнату еще до того, как за ним захлопнулась дверь.
— Где мы будем спать? — спросил он.
— Как где — вот здесь, — указал крестьянин на большую кровать.
— А где же спите вы и ваши дети?
— И мы здесь, сударь, — ответил крестьянин, указывая на ту же кровать.
Ферран и Минар поглядели друг на друга, на крестьянина, его жену и четверых детей.
— А в лесу действительно водится волк? — спросил Ферран.
— Здоровенный! — с восторгом воскликнул ребенок. — На прошлой неделе он съел лошадь и полдерева.
— Что до меня, — сострил Минар, — я, кажется, сейчас тоже мог бы съесть лошадь. Ну а дерево мне ни к чему. — Он подошел к очагу и заглянул в большой котелок, хотя покрытая пузырями поверхность похлебки не давала истинного представления о его вместимости. Жена крестьянина помешивала варево, глядя на Минара.
— Видимо, очень вкусная похлебка, — сказал ей Минар, — но, может быть, ей хватит кипеть, а то мы втянем все содержимое котелка носами еще до того, как оно достигнет наших ртов.
Хозяйка поставила котелок на длинный стол, за которым разместились все обедающие: хозяин сел на одном конце стола, хозяйка на другом, все четверо детей втиснулись на скамейку с одной длинной стороны, а Феррану и Минару предложили такую же скамью с другой стороны. Дети уселись по росту, и гости поняли почему: после того, как хозяйка наполнила их собственные тарелки, похлебки явно осталось недостаточно на всех. Мальчик, который говорил про волка, устроился поближе к котелку, а остальные выстроились, так сказать, в очередь согласно его или ее физической силе; в результате следующий мальчик получил приличную порцию, а двум маленьким девочкам, сидящим на конце стола, досталась одна тарелка на двоих.
Ферран пожалел их и, перегнувшись через стол, добавил им похлебки из собственной тарелки. Этот жест не вызвал комментариев: за столом слышались только чавканье и хлюпанье. Вообще за весь обед никто не произнес ни слова, не считая того, что Минар вдруг расплакался.
— Извините, пожалуйста, — сказал Ферран. — Моего друга только что постигла тяжелая утрата.
Крестьянин сочувственно кивнул.
— А много было лет его бабушке?
— Восемьдесят один год, — быстро ответил Ферран, решивший, что им лучше поддакивать крестьянину, как бы тот ни истолковывал слова Минара.
Крестьянин опустил тарелку, выпив из нее последние остатки похлебки, и сказал:
— Вроде я ее не знал. — Потом спросил жену: — У нас тут, кажись, никто не умирал, а?
— Она жила не здесь, — объяснил Ферран, похлопывая по спине Минара, который опустил голову на деревянный стол и безутешно рьщал под любопытными взглядами детей.
— А, — отозвался крестьянин. — Но король прислал вас сообщить о ее смерти, так?
Ферран утомленно кивнул:
— Не совсем король, но, в общем, вы правы. Затем Минар поднял голову и, вытирая ладонью слезы, объявил крестьянину:
— Я хочу найти родителей девятнадцатилетней портнихи из Монморанси, которую звали Жаклин. — Внезапно он издал звук еще более странный, чем все его рыдания. Дело в том, что Ферран изо всех сил стукнул его под столом по ноге.
— Жаклин? — Крестьянин подумал, слизывая последний кусочек со своей тарелки. — Уж не дочь ли это Корне, мастера по дереву, который живет на краю поместья?
— Да, кажется, так.
Минар получил еще один удар по ноге и злобно глянул на Феррана.
— Она дружила с вашей бабушкой? — спросил крестьянин.
— Нет, — перебил его Ферран. — Это просто еще одно имя, которое он вычитал в книге.
Крестьянин совсем опешил, и за столом опять воцарилась тишина. Минар с увлечением черпал ложкой похлебку, и вскоре на нем сосредоточились взгляды всех остальных, поскольку его порция была самой большой и он закончил есть последним.
— У вас удивительно вкусная голубятина, — сказал он, опустошив тарелку.
— Это была не голубятина, — возразила жена.
Все четверо детей слезли со скамейки и вышли наружу, где с хихиканьем принялись мочиться. Следом вышел их отец, затем мать, и, когда вся семья вернулась в дом, Ферран и Минар решили, что настала их очередь.
— Пошли, — сказал Ферран, взяв друга за руку, и они вышли в кромешную тьму, сомкнувшуюся вокруг, как только они закрыли за собой дверь.
— Так где ж тут можно облегчиться? — удивленно спросил Минар и тут же воскликнул: — Перестаньте, Ферран, вы мочитесь мне на ногу!
— Вы заслуживаете худшего, — отозвался его друг, направив в другую сторону струю мочи, которую ни одному из них не было видно.
— Почему это?
— Вы сказали этим людям, кто мы, а мы собирались держать это в тайне ото всех.
— Успокойтесь, — сказал Минар, поливая невидимые листья. — Я об этом думал и решил, что, если хочешь скрыть, кто ты, лучше всего взять собственную фамилию.
— Дайте мне убедительные доводы, а не то я полью вас тем, что еще осталось у меня в мочевом пузыре.
— Видите ли, какое бы имя вы ни назвали, люди все равно будут подозревать, что оно вымышленное. Если бы я назвал вас Мазарен или Мольер, крестьянин все равно заподозрил бы, что это имя вымышленное.
— Ну, пожалуй.
— Таким образом, называя свои настоящие имена, мы играем на естественной подозрительности людей и путем двойного обмана создаем у них уверенность, что нас, во всяком случае, зовут не Ферран и Минар… Ой, перестаньте!
Ферран сжалился (а может быть, у него иссяк запас мочи) и сердито сказал:
— В дальнейшем разговаривать с людьми буду я, а вы помалкивайте. Ладно, пошли спать.
Они зашли в дом, где вся семья уже переоделась в ночные рубашки и улеглась на кровати, тесно прижавшись друг к другу, чтобы оставить место гостям. Огонь в очаге потух, и в тусклом свете тлеющих углей Ферран и Минар увидели, что все лежат валетом, так что голова одного оказывается рядом с ногами другого. Сосчитать, сколько людей помещалось на кровати, можно было путем сложения и вычитания: две младшие девчушки лежали отдельно на одеяле, и, таким образом, Феррану и Минару предстояло провести ночь с четырьмя соседями на одной постели.
Они разделись до рубашек, Минар встряхнул брюки и повесил их сушиться, а затем оба забрались на кровать, которая во всем, исключая размеры, напоминала лошадиную торбу. Она была огромной, но все же недостаточно огромной, и Ферран пожелал крестьянину, лежавшему где-то в тесном переплетении тел, чтобы его семейство больше не разрасталось. Ферран также подумал, что было бы крайне нежелательно, чтобы муж именно сегодня ночью вздумал произвести действия, которые могут повести к подобному росту: в постели находилось столько разных тел и в таких странных позах, что ему ничего не стоило нечаянно ошибиться адресом.
Минар втиснулся между Ферраном и кем-то, у кого были или четыре ноги, или очень странная голова и отвратительный запах изо рта, и повернулся на правый бок, чтобы быть лицом к своему другу; но он не был привычен к тому, чтобы спать в таком положении, и опасался, что у него от сердца отхлынет вся кровь и что к утру он будет мертв. Он слышал, что такое может случиться, если человек не перевернется несколько раз за ночь. Он попробовал перевернуться, но у него ничего не вышло — он чувствовал себя как абрикос в желе.
Семейство крестьянина как будто уже спало: со всех сторон раздавались всхрапывания, порыгивания и почесывание вшивых голов. Минар не осмеливался ничего сказать своему товарищу, опасаясь еще одного удара локтем или чего-нибудь похуже. Он попытался с каждым вдохом немного увеличиваться в объеме, надеясь таким образом создать вокруг себя немного свободного пространства, где можно было бы ворочаться и таким образом открыть крови путь к сердцу.
Когда наступило утро, он был все еще жив и обнаружил, что Ферран перебрался на пол и лежал, положив голову на их узел.
— Пошли отсюда, — прошептал Ферран.
Через ставни, закрывавшие маленькое окошко, и щели в двери просачивались лучи солнца, но Минар инстинктивно знал, как всякий человек, который не любит без крайней необходимости вылезать утром из постели, что час еще слишком ранний. Ферран встал, потянулся и повторил, что им пора идти, но Минар закрыл глаза. Тогда Ферран принялся его расталкивать.
— Перестаньте, Ферран!
— Ш-ш-ш!
— Что вы сказали, сударь? — спросил разбуженный шумом крестьянин, высовывая голову из сплетения грязных ног на дальнем конце кровати.
— Благодарим вас за гостеприимство, — тихо ответил ферран, — но нам пора уходить.
Крестьянин, у которого плечи были зажаты до полной неподвижности, как бы пожал бровями.
— А что, похороны сегодня?
— Какие похороны? — спросил Минар; к этому времени вся постель пришла в движение, и отовсюду начали высовываться головы и ноги. Старший мальчик, отдуваясь, вылез из-под одеяла («Что он там, интересно, делал?» — подумал Минар), жена перекрестилась из уважения к предполагаемой покойнице, а Ферран наконец-то стащил своего друга на пол.
— Ваша бабушка ушла к ангелам? — спросила одна из девочек из-под кровати, и Ферран и Минар принялись одеваться под сонными, но любопытными взорами всей компании. Брюки Минара по крайней мере высохли.
— Хотите съесть несколько яиц и выпить молока с куском хлеба? — предложил крестьянин, и, охотно согласившись, Минар разбил сырое яйцо прямо себе в рот и запил его кислым молоком из кувшина; затем Ферран поднял узел, взял Минара за руку и повел его к двери, сопровождаемый хором пожеланий всего наилучшего им самим и упокоения души их умершей бабушке.
Как только друзья вышли из дома, Минар залился слезами:
— Моя бедная Жаклин!
— Ради бога, не начинайте опять свои причитания! — воскликнул Ферран.
Вскоре они набрели на лесную речку, где смогли Умыться, побриться и отдохнуть, прежде чем начать поиски лучшего пристанища, чем им предложил крестьянин. Примерно через час они увидели вдали деревню, на краю которой стояло несколько импозантных зданий.
— Поспрашиваем в этой усадьбе, — сказал Ферран, — только обещайте, что будете держать язык за зубами.
Минар кивнул, крепко сжав губы, и поднял узел. Он даже дотащил тюк до внушительных ворот, за которыми виднелось здание, слишком величественное и слишком мрачное для жилого дома. Они прошли по длинной изогнутой аллее, не встретив ни души, пока справа, из двери в стене, огораживающей сад, не появился священник, кивнувший им в ответ на их учтивые поклоны.
— Приветствую вас в обители ораториев Монморанси, — сказая он, подойдя к ним. — Вам нужно какое-то конкретное лицо, или вы приехали инспектировать нашу школу?
— Мы… э-э-э… — начал Ферран.
— Инспектировать, — заявил Минар, и Ферран грозно на него поглядел. Священник тем временем буравил взглядом узел, лежавший у их ног.
— Тогда пойдемте в часовню, — предложил священник.
— Что ж, можно начать и с часовни, — с готовностью отозвался Ферран, изобразив благочестиво-серьезную мину. Минар по мере сил пытался ему подражать, и двое друзей, внезапно оказавшихся в роли инспекторов, дошли вслед за священником до конца аллеи и вступили в арку, ведущую в главный двор, откуда было уже хорошо видно небольшую часовню.
— Благодарю вас, святой отец, — сказал Ферран и потянул Минара вместе с узлом к двери часовни.
— Вы хотите исповедаться? — спросил священник, и Ферран с Минаром, поглядев друг на друга, в унисон ответили:
— Нет.
Они вошли в часовню. Внутри никого не было. Минар со вздохом облегчения положил узел на пол у двери, затем пошел вслед за Ферраном и встат рядом с ним на колени перед алтарем. Ферран молился о том, чтобы их жизнь оказалась вне опасности и чтобы они сумели придумать, как поступить с секретными бумагами, которые были у них в узле. Минар же молился о том, чтобы на обед им досталась жареная утка, а еще за упокой души бедной Жаклин и за собственное утешение, потом он опять начал плакать.
Священник оставил их вдвоем, но вскоре к ним присоединился третий. Ферран услышал, как этот третий кашлянул, заходя в часовню, но не повернулся посмотреть, кто это, а продолжал молиться — или делать вид, что молится. Шаги незнакомца постепенно приближались, а затем затихли — незнакомец остановился позади Феррана, и тот решил, что пора на него взглянуть.
Он перекрестился и обернулся, Минар сделал то же самое. Они увидели другого священника — высокого, полного и более важного с виду, чем первый; этот священник широко улыбнулся неожиданным гостям, но холодные расчетливые глаза внимательно вглядывались в их лица, словно стараясь запомнить черты для последующего осмысления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34