Именно после этого Ван Цюшэ назначили заместителем начальника охраны, даже не спросив согласия парторганизации объединенной бригады. Теперь пришло более чем странное письмо из уезда с резолюцией дяди Ли Госян… Ладно, постепенно разберемся, что к чему! Ни секретарь партбюро, ни другие члены рыночного комитета не подумали, какую дополнительную выгоду может извлечь заведующая столовой из этого письма.
После обсуждения комитет решил исходить прежде всего из центральных документов о рыночной торговле и ликвидировать только незаконные лотки. Поэтому была принята резолюция: поручить налоговому инспектору снова зарегистрировать всех лоточников и по возможности выдать им временные разрешения, а отчет об этом послать в уездный отдел торговли, отдел финансов и секретарю укома Ян Миньгао.
Налоговый инспектор с улыбкой спросил Ли Маньгэна:
– Ну, а твоей названой сестрице Лотос продлевать разрешение или нет? Что по этому поводу думает объединенная бригада?
Ли Маньгэн недовольно сверкнул глазами:
– Названая или не названая, а дела есть дела. Налоги, насколько мне известно, она платит исправно; за вынужденные прогулы возмещает производственной бригаде все, что полагается; в коллективном труде очень активна, как и ее муж. Наша объединенная бригада считает, что ее лоток – это обычный домашний промысел, соответствующий политическому курсу, так что разрешение ей можно продлить.
Председатель Гу Яньшань молча кивнул, соглашаясь с секретарем партбюро.
Когда заседание кончилось, они ненадолго остались вдвоем. Вид у них был озабоченный.
– Земляк, ты чувствуешь, что пахнет жареным? – мягко и в то же время многозначительно спросил Гу Яньшань.
– Конечно. Когда осы нападают на пчелиный улей, спокойной жизни не жди!
Гу Яньшань вздохнул:
– Хорошо, если только этим кончится. А то ведь кусочек мышиного помета может испортить целый котел супа.
– Тут главная надежда на тебя. На тебе все село держится. Если ты не поможешь, пострадает не только сестрица Лотос, но и многие…
– Да, твоя названая сестрица не очень крепко стоит на ногах, но мы постараемся защитить ее… Завтра или послезавтра я поеду в город и поговорю с боевыми товарищами, подумаем, как прогнать этих ос…
* * *
В конце осени заведующую столовой перевели на другую работу – заведующей сектором в уездном отделе торговли. Жители Лотосов облегченно вздохнули, как будто над их головами исчезла тяжелая свинцовая туча. Откуда им было знать, что в то самое время, когда они спокойно спали в своих постелях, на столе секретаря укома Ян Миньгао лежал касающийся их доклад уездного отдела общественной безопасности.
В кабинете секретаря укома горела только настольная лампа, бросавшая на стекло, лежащее на столе, яркий круг света. Ян Миньгао сидел, развалившись в плетеном кресле, и выражение его лица трудно было разглядеть. Он долго думал над докладом, вертел в руках авторучку и набрасывал на листе бумаги схему «клики», о которой ему писали. Когда его толстая авторучка приближалась к имени Гу Яньшаня, он ставил вопросительный знак, еще один, потом зачеркивал их, как бы сомневаясь, колеблясь. Схема «клики» была такой:
Соевая красавица (отец был бандитом, мать – проституткой, сама принадлежит к новой буржуазии)
Ли Маньгэн (секретарь партбюро объединенной бригады, утративший классовую позицию)
Гу Яньшань (зав. зернохранилищем, опустившийся разложенец??)
Цинь Шутянь (реакционный правый элемент)
Налоговый инспектор (классовый враг)
Закончив эту схему, Ян Миньгао еще некоторое время полюбовался ею, затем смял в комок и выбросил в корзинку для бумаг. Почувствовав беспокойство, достал ее оттуда, расправил, чиркнул спичкой и сжег. Его лицо, освещенное лампой, выглядело усталым, веки были припухшими, как у человека, решающего в день тысячи дел. Прежде чем одобрить этот доклад, он долго ходил по бал-копу, разминал затекшую шею, ноги, тер лицо, даже поспал. Наконец он снова взял доклад, поднял тяжелую авторучку, от которой зависели судьбы многих людей, и, взвешивая каждое слово, начертал: «Лотосы – место, где сходятся границы трех провинций, всегда было крепким орешком для политической работы. Обстановка там сложная. Я не решаюсь безоговорочно поддержать версию о «клике», но не могу и отрицать ее. Компетентные органы должны внимательно следить за этим и при малейшем изменении обстановки докладывать в уком».
Часть II ОБИТАТЕЛИ ГОРНОГО СЕЛА (1964 г.)
Глава 1. Четвертая постройка
Незаметно наступила весна 1964 года. Это была ветреная и дождливая весна, с частыми заморозками, от которых пострадали посевы. Единственный сохранившийся на берегу реки древесный лотос вдруг расцвел, а рожковое дерево , буйно цветущее каждый год, не дало ни одного цветка. Сельчане не знали, к добру ли это. Старики говорили, что такое удивительное событие, как весеннее цветение древесного лотоса, они видели всего три раза: во втором году правления императора Сюаньтуна , когда началась чума – это, конечно, не к добру; в двадцать втором году Республики , когда случилось наводнение и село целых две недели было затоплено – это тоже к бедствию; в 1949 году, когда на юг пришла освободительная армия и прогнала всех деспотов и мироедов – это к добру. А если не расцветает и не дает длинных плоских стручков рожковое дерево, утверждали старики, это сулит скверну, неудачу. В нынешнем году весеннее цветение древесного лотоса совпало с бесплодием рожкового дерева, что означает борьбу воды с огнем, то есть либо крупное счастье, либо неисчислимые бедствия…
По этому поводу все село долго пребывало в беспокойстве, а поскольку на пятнадцатом году революции на базаре трудно было найти гадателя, то решили спросить вредителя Цинь Шутяня, знающего почти все и про землю, и про небо. Но пройдоха Цинь, видно, захотел показать свою прогрессивность, сознательность и завел высокие разговоры о том, что насчет предзнаменований могут рассуждать только люди, не читающие книг, не знающие биологии и генетики. Они сваливают в одну кучу всякие приметы, сведения о стихийных бедствиях и свойствах разных растений и строят на этом мистические теории. В конце концов он даже процитировал слова какого-то крупного революционера о том, что в полуграмотной стране нельзя построить коммунизм, – в общем, устроил настоящее политзанятие, чтобы подчеркнуть свое культурное превосходство, поднять свой престиж и принизить сознательность масс, членов народной коммуны.
Но перемены в мире природы нередко все-таки совпадают со сдвигами в жизни общества. В конце февраля в Лотосы прибыла рабочая группа укома по воспитанию членов коммуны. Руководителем группы оказалась бывшая заведующая столовой. На сей раз она вела себя очень тихо и долгое время почти не обнаруживала себя, поселившись в доме Ван Цюшэ и набираясь опыта у героя земельной реформы, а ныне «современного бедняка». Сельчане всегда относились к таким комиссиям с большим почтением, но в политике разбирались довольно туго. Спокойная, как в мертвой заводи, жизнь, устоявшиеся обычаи и отношения действовали на них отупляюще, точно испытанный наркотик. Даже люди типа Гу Яньшаня или Ли Маньгэна, повидавшие мир, считали, что жизнь идет неуклонно и неторопливо, как скрипучая телега с волом. Вторичное появление Ли Госян они восприняли, конечно, с неудовольствием, но без особого беспокойства. Она здесь гостья, а они хозяева: даже святой, спустившийся с неба, спрашивает дорогу у старожилов, а она не бог весть какая святая, не сумеет навязать им свои порядки. К тому же в этот момент и Гу Яньшань, и Ли Маньгэн были слишком заняты: первый – раздачей семян поливного риса, а второй – организацией весенней пахоты.
Да и для остальных сельчан появление рабочей группы не сразу стало главной новостью, их внимание было сосредоточено на другом: лоточница Ху Юйинь и ее муж строят новый дом. Супруги долго советовались с соседями о плане дома, закупали материал, приглашали мастеров и так хлопотали всю зиму и весну, что даже исхудали. Впрочем, посетители лотка считали, что похудевшая сестрица Лотос выглядит еще красивее, чем прежде. Постоялый двор, доставшийся ей в наследство, был очень стар; она собиралась снести его, но лишь после постройки нового. А новый дом строился рядом, на месте развалюхи, купленной у Ван Цюшэ. Говорили, что Ван уже раскаивался в том, что продал ее за двести юаней, считал, что продешевил, что Ху Юйинь с мужем надули его по крайней мере в полтора раза. Правда, он уже два с половиной года бесплатно питался у ее лотка, но ведь за сто юаней можно было купить тысячу мисок рисового отвара с соевым сыром. Целую тысячу! Даже если бы Ван Цюшэ обладал желудком коровы или лошади, он и то не сумел бы съесть так много. Отсюда видно, что эти торговцы ловят рыбу на длинную леску, считают не на простых счетах, а на железных! Теперь раскаивайся, не раскаивайся, а чужой дом на твоей землице уже построен: весь из зеленого кирпича под зеленой черепицей, стены внутри чисто выбелены. Особенно хорош фасад, выходящий на главную улицу, – совсем как у иностранного дома. На втором этаже два больших окна, а между ними длинный балкон, украшенный резными цветами. Под балконом – крыльцо с каменными ступенями и массивная дверь, покрытая красным лаком. В дверь врезан медный замок европейского типа – словом, дом как бы объединяет в себе достоинства местной и заморской, китайской и западной архитектур.
На всей главной улице Лотосов этот дом мог сравниться только с лавкой местных промыслов, промтоварным магазином и общественной столовой и резко отличался от соседних домов – старых и дряхлых. Это была четвертая по качеству постройка села, а принадлежала она частным лицам! Крестьяне подолгу рассматривали ее, еще не вполне законченную, оценивали, вздыхали. Среди них несколько раз оказывалась и руководительница рабочей группы Ли Госян, которая старательно записывала в блокнот «отклики снизу»:
– Деньги зарабатывать – все равно что иголкой землю ковырять. Не думал, что на рисовом отваре и соевом сыре можно такой дом отгрохать!
– Да он богаче, чем лучшие магазины до революции!
– Конь без ворованной травы не жиреет, а человек без тайных денег не богатеет… На этот дом не меньше двух, а то и трех тысяч ушло.
– Помнишь, как Ли Гуйгуя брали в семью Ху примаком? А теперь оказывается, что ему крупно повезло, непонятно только, за какие заслуги…
– Да, Ху Юйинь – лучшая баба на селе! Не шумела, не кричала, денежки в сберкассу не носила, а видно, где-нибудь в стене между кирпичами прятала…
Когда новый дом закончили, старый еще не снесли, а лотосовое дерево на берегу реки вдруг расцвело весной, Ху Юйинь решила отметить все это угощением для мастеров и самых видных односельчан. Первым делом она отправилась за советом к своему названому брату и секретарю партбюро Ли Маньгэну. Тот ничего не ответил, но и не возражал. Ху Юйинь восприняла это как «молчаливое согласие», принятое в высших сферах, и начала приглашать одного за другим: Гу Яньшаня, налогового инспектора, председателя сельпо, бухгалтера кредитного товарищества, директоров магазинов и самых близких соседей. Почти все согласились, хотя некоторые и отказались под разными предлогами. Затем Ху Юйинь специально пригласила свою бывшую обидчицу Ли Госян и обоих членов ее рабочей группы, но та лишь чинно поблагодарила и сказала, что сейчас, когда обследование еще не развернуто, участие в торжестве было бы нарушением дисциплины рабочих групп. Позднее она обязательно придет посмотреть на новый дом и потолковать… На этот раз Ли Госян вела себя иначе, чем прежде, да и говорила совсем другим тоном – Ху Юйинь была даже растрогана ее приветливостью.
Первого марта едва рассвело, как у нового дома раздались взрывы хлопушек. Некоторые хлопушки взрывались по пятьсот, а то и по тысяче раз и разбудили все село. По обе стороны распахнутых дверей, покрытых красным лаком, висели парные вертикальные изречения, написанные золотыми иероглифами на алой бумаге:
Трудолюбивые супруги обрели красное социалистическое богатство.
Жители горного села умножают славу народных коммун.
А над дверью красовалась горизонтальная надпись: «Спокойная жизнь и радостный труд». Нет необходимости пояснять, что все эти надписи были сделаны Цинь Шутянем.
Целое утро к дому стекались родственники, друзья, соседи, лоточники, которые приносили свои поздравления, подарки, хлопушки, тут же пускавшиеся в дело. Каменные ступени крыльца были усеяны обрывками разноцветной бумаги от этих хлопушек – как будто цветами, разбросанными небесной феей; пахло порохом, вином и мясом. К полудню все гости собрались, уселись за десять с лишним столов, поставленных и в новом, и в старом доме. На самых почетных местах сидели Гу Яньшань, Ли Маньгэн, налоговый инспектор и другие видные люди села.
Ху Юйинь с раскрасневшимся и в то же время усталым лицом шепнула Ли Мань-гэну:
– Я ведь совсем не пью, да и Гуйгуй не большой мастер по этой части, а ты можешь хоть целое море выпить. Помоги мне, угощай почтенного Гу и остальных! Для меня это очень важное событие в жизни…
– Не волнуйся, будь спокойна, сегодня этот «солдат с севера» упьется у меня как следует! – ответил Ли Маньгэн.
– Помешанный Цинь тоже очень помогал мне, так что ты и его не забудь…
– Не беспокойся, не забуду.
– И еще: после новоселья мы с мужем хотим взять на воспитание ребеночка. Как ты думаешь, объединенная бригада поддержит нас в этом?
– Конечно! Да у тебя, я вижу, сегодня радостей хоть отбавляй. Ладно, хватит разговаривать, гости заждались!
Действительно, Ху Юйинь опьянела без единой капли вина – от одних только поздравлений, улыбок, всеобщего веселья. Возбужденным чувствовал себя и старый солдат Гу Яньшань. Когда все выпили по первому разу, он, подталкиваемый Ли Маньгэном, встал с чаркой в руке и начал речь. На этот раз, как во всех важных случаях, он говорил на чистом северном диалекте, без всяких местных примесей, словно желая подчеркнуть ответственность момента:
– Товарищи! Сегодня мы вместе с хозяевами радуемся постройке этого нового дома. Двое простых трудолюбивых супругов, полагаясь только на собственные руки, смогли скопить деньги на такой прекрасный дом. О чем это говорит? О том, что труд может обогащать и улучшать жизнь. Нам нечего страдать, мы должны жить счастливо. В этом и есть преимущество социалистической системы и партийного руководства! Это первое, о чем мы должны помнить сегодня, собравшись за столами, полными вина, кур, уток, рыбы, мяса и прочего. Второе – не забывайте, что все мы живем в одном селе. Как мы должны относиться к людям, построившим такой дом? Гордиться ими или завидовать им? Равняться на них или шушукаться за спиной? Я думаю, что мы должны равняться на них и учиться трудолюбию. Конечно, это не значит, что все мы бросимся торговать рисовым отваром с соевым сыром – путей для развития коллективного производства и домашних промыслов много! И третье. Вот мы постоянно говорим, что строим социализм, приближаемся к коммунизму, а ведь коммунистическое общество само к нам не придет, никто нам его не подарит. Несколько лет назад мы уже едали из общего котла, да только есть было нечего… Я думаю, что для коммунизма должен быть какой-то конкретный образец, в том числе и в нашем селе: чтобы люди не только хорошо питались и хорошо одевались, но и построили себе новые дома – еще выше и краше этого! Мы должны постепенно снести наши глинобитные домишки с соломенными крышами, дощатые бараки, старые лавки с заплесневевшими и почерневшими дверьми, даже покосившуюся Висячую башню и заменить их новыми домами с электричеством, телефонами. Тогда наша главная улица, покрытая каменными плитами, станет ровной и красивой, как в большом городе…
Поскольку старый солдат выступал не на собрании, его речь была встречена не только аплодисментами, но и смехом, возгласами одобрения, звоном сдвигаемых чарок. И все же некоторые ворчали про себя: неужто почтенный Гу захмелел после одной чарки? Неужто хорошая жизнь и новые дома – это уже коммунизм? Власти сейчас твердят о классах и классовой борьбе как основе революции: путь к коммунизму лежит через усиление классовой борьбы.
Вслед за Гу Яньшанем поднял чарку и произнес несколько слов налоговый инспектор. Когда он пожелал новоселам поскорее родить долгожданного сына, все сидящие снова захлопали в ладоши и одобрительно зашумели.
Вино было обычным, домашним: оно легко пьется, но в голову ударяет крепко. Подали кур, уток, рыбу, мясо – десять с лишним блюд на больших подносах. Особенно весело пили Гу Яньшань и Ли Маньгэн. Однако наблюдательные люди заметили, что на пиру почему-то отсутствует постоянный участник таких мероприятий – Ван Цюшэ. Он ни разу не забежал, доброго слова не сказал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
После обсуждения комитет решил исходить прежде всего из центральных документов о рыночной торговле и ликвидировать только незаконные лотки. Поэтому была принята резолюция: поручить налоговому инспектору снова зарегистрировать всех лоточников и по возможности выдать им временные разрешения, а отчет об этом послать в уездный отдел торговли, отдел финансов и секретарю укома Ян Миньгао.
Налоговый инспектор с улыбкой спросил Ли Маньгэна:
– Ну, а твоей названой сестрице Лотос продлевать разрешение или нет? Что по этому поводу думает объединенная бригада?
Ли Маньгэн недовольно сверкнул глазами:
– Названая или не названая, а дела есть дела. Налоги, насколько мне известно, она платит исправно; за вынужденные прогулы возмещает производственной бригаде все, что полагается; в коллективном труде очень активна, как и ее муж. Наша объединенная бригада считает, что ее лоток – это обычный домашний промысел, соответствующий политическому курсу, так что разрешение ей можно продлить.
Председатель Гу Яньшань молча кивнул, соглашаясь с секретарем партбюро.
Когда заседание кончилось, они ненадолго остались вдвоем. Вид у них был озабоченный.
– Земляк, ты чувствуешь, что пахнет жареным? – мягко и в то же время многозначительно спросил Гу Яньшань.
– Конечно. Когда осы нападают на пчелиный улей, спокойной жизни не жди!
Гу Яньшань вздохнул:
– Хорошо, если только этим кончится. А то ведь кусочек мышиного помета может испортить целый котел супа.
– Тут главная надежда на тебя. На тебе все село держится. Если ты не поможешь, пострадает не только сестрица Лотос, но и многие…
– Да, твоя названая сестрица не очень крепко стоит на ногах, но мы постараемся защитить ее… Завтра или послезавтра я поеду в город и поговорю с боевыми товарищами, подумаем, как прогнать этих ос…
* * *
В конце осени заведующую столовой перевели на другую работу – заведующей сектором в уездном отделе торговли. Жители Лотосов облегченно вздохнули, как будто над их головами исчезла тяжелая свинцовая туча. Откуда им было знать, что в то самое время, когда они спокойно спали в своих постелях, на столе секретаря укома Ян Миньгао лежал касающийся их доклад уездного отдела общественной безопасности.
В кабинете секретаря укома горела только настольная лампа, бросавшая на стекло, лежащее на столе, яркий круг света. Ян Миньгао сидел, развалившись в плетеном кресле, и выражение его лица трудно было разглядеть. Он долго думал над докладом, вертел в руках авторучку и набрасывал на листе бумаги схему «клики», о которой ему писали. Когда его толстая авторучка приближалась к имени Гу Яньшаня, он ставил вопросительный знак, еще один, потом зачеркивал их, как бы сомневаясь, колеблясь. Схема «клики» была такой:
Соевая красавица (отец был бандитом, мать – проституткой, сама принадлежит к новой буржуазии)
Ли Маньгэн (секретарь партбюро объединенной бригады, утративший классовую позицию)
Гу Яньшань (зав. зернохранилищем, опустившийся разложенец??)
Цинь Шутянь (реакционный правый элемент)
Налоговый инспектор (классовый враг)
Закончив эту схему, Ян Миньгао еще некоторое время полюбовался ею, затем смял в комок и выбросил в корзинку для бумаг. Почувствовав беспокойство, достал ее оттуда, расправил, чиркнул спичкой и сжег. Его лицо, освещенное лампой, выглядело усталым, веки были припухшими, как у человека, решающего в день тысячи дел. Прежде чем одобрить этот доклад, он долго ходил по бал-копу, разминал затекшую шею, ноги, тер лицо, даже поспал. Наконец он снова взял доклад, поднял тяжелую авторучку, от которой зависели судьбы многих людей, и, взвешивая каждое слово, начертал: «Лотосы – место, где сходятся границы трех провинций, всегда было крепким орешком для политической работы. Обстановка там сложная. Я не решаюсь безоговорочно поддержать версию о «клике», но не могу и отрицать ее. Компетентные органы должны внимательно следить за этим и при малейшем изменении обстановки докладывать в уком».
Часть II ОБИТАТЕЛИ ГОРНОГО СЕЛА (1964 г.)
Глава 1. Четвертая постройка
Незаметно наступила весна 1964 года. Это была ветреная и дождливая весна, с частыми заморозками, от которых пострадали посевы. Единственный сохранившийся на берегу реки древесный лотос вдруг расцвел, а рожковое дерево , буйно цветущее каждый год, не дало ни одного цветка. Сельчане не знали, к добру ли это. Старики говорили, что такое удивительное событие, как весеннее цветение древесного лотоса, они видели всего три раза: во втором году правления императора Сюаньтуна , когда началась чума – это, конечно, не к добру; в двадцать втором году Республики , когда случилось наводнение и село целых две недели было затоплено – это тоже к бедствию; в 1949 году, когда на юг пришла освободительная армия и прогнала всех деспотов и мироедов – это к добру. А если не расцветает и не дает длинных плоских стручков рожковое дерево, утверждали старики, это сулит скверну, неудачу. В нынешнем году весеннее цветение древесного лотоса совпало с бесплодием рожкового дерева, что означает борьбу воды с огнем, то есть либо крупное счастье, либо неисчислимые бедствия…
По этому поводу все село долго пребывало в беспокойстве, а поскольку на пятнадцатом году революции на базаре трудно было найти гадателя, то решили спросить вредителя Цинь Шутяня, знающего почти все и про землю, и про небо. Но пройдоха Цинь, видно, захотел показать свою прогрессивность, сознательность и завел высокие разговоры о том, что насчет предзнаменований могут рассуждать только люди, не читающие книг, не знающие биологии и генетики. Они сваливают в одну кучу всякие приметы, сведения о стихийных бедствиях и свойствах разных растений и строят на этом мистические теории. В конце концов он даже процитировал слова какого-то крупного революционера о том, что в полуграмотной стране нельзя построить коммунизм, – в общем, устроил настоящее политзанятие, чтобы подчеркнуть свое культурное превосходство, поднять свой престиж и принизить сознательность масс, членов народной коммуны.
Но перемены в мире природы нередко все-таки совпадают со сдвигами в жизни общества. В конце февраля в Лотосы прибыла рабочая группа укома по воспитанию членов коммуны. Руководителем группы оказалась бывшая заведующая столовой. На сей раз она вела себя очень тихо и долгое время почти не обнаруживала себя, поселившись в доме Ван Цюшэ и набираясь опыта у героя земельной реформы, а ныне «современного бедняка». Сельчане всегда относились к таким комиссиям с большим почтением, но в политике разбирались довольно туго. Спокойная, как в мертвой заводи, жизнь, устоявшиеся обычаи и отношения действовали на них отупляюще, точно испытанный наркотик. Даже люди типа Гу Яньшаня или Ли Маньгэна, повидавшие мир, считали, что жизнь идет неуклонно и неторопливо, как скрипучая телега с волом. Вторичное появление Ли Госян они восприняли, конечно, с неудовольствием, но без особого беспокойства. Она здесь гостья, а они хозяева: даже святой, спустившийся с неба, спрашивает дорогу у старожилов, а она не бог весть какая святая, не сумеет навязать им свои порядки. К тому же в этот момент и Гу Яньшань, и Ли Маньгэн были слишком заняты: первый – раздачей семян поливного риса, а второй – организацией весенней пахоты.
Да и для остальных сельчан появление рабочей группы не сразу стало главной новостью, их внимание было сосредоточено на другом: лоточница Ху Юйинь и ее муж строят новый дом. Супруги долго советовались с соседями о плане дома, закупали материал, приглашали мастеров и так хлопотали всю зиму и весну, что даже исхудали. Впрочем, посетители лотка считали, что похудевшая сестрица Лотос выглядит еще красивее, чем прежде. Постоялый двор, доставшийся ей в наследство, был очень стар; она собиралась снести его, но лишь после постройки нового. А новый дом строился рядом, на месте развалюхи, купленной у Ван Цюшэ. Говорили, что Ван уже раскаивался в том, что продал ее за двести юаней, считал, что продешевил, что Ху Юйинь с мужем надули его по крайней мере в полтора раза. Правда, он уже два с половиной года бесплатно питался у ее лотка, но ведь за сто юаней можно было купить тысячу мисок рисового отвара с соевым сыром. Целую тысячу! Даже если бы Ван Цюшэ обладал желудком коровы или лошади, он и то не сумел бы съесть так много. Отсюда видно, что эти торговцы ловят рыбу на длинную леску, считают не на простых счетах, а на железных! Теперь раскаивайся, не раскаивайся, а чужой дом на твоей землице уже построен: весь из зеленого кирпича под зеленой черепицей, стены внутри чисто выбелены. Особенно хорош фасад, выходящий на главную улицу, – совсем как у иностранного дома. На втором этаже два больших окна, а между ними длинный балкон, украшенный резными цветами. Под балконом – крыльцо с каменными ступенями и массивная дверь, покрытая красным лаком. В дверь врезан медный замок европейского типа – словом, дом как бы объединяет в себе достоинства местной и заморской, китайской и западной архитектур.
На всей главной улице Лотосов этот дом мог сравниться только с лавкой местных промыслов, промтоварным магазином и общественной столовой и резко отличался от соседних домов – старых и дряхлых. Это была четвертая по качеству постройка села, а принадлежала она частным лицам! Крестьяне подолгу рассматривали ее, еще не вполне законченную, оценивали, вздыхали. Среди них несколько раз оказывалась и руководительница рабочей группы Ли Госян, которая старательно записывала в блокнот «отклики снизу»:
– Деньги зарабатывать – все равно что иголкой землю ковырять. Не думал, что на рисовом отваре и соевом сыре можно такой дом отгрохать!
– Да он богаче, чем лучшие магазины до революции!
– Конь без ворованной травы не жиреет, а человек без тайных денег не богатеет… На этот дом не меньше двух, а то и трех тысяч ушло.
– Помнишь, как Ли Гуйгуя брали в семью Ху примаком? А теперь оказывается, что ему крупно повезло, непонятно только, за какие заслуги…
– Да, Ху Юйинь – лучшая баба на селе! Не шумела, не кричала, денежки в сберкассу не носила, а видно, где-нибудь в стене между кирпичами прятала…
Когда новый дом закончили, старый еще не снесли, а лотосовое дерево на берегу реки вдруг расцвело весной, Ху Юйинь решила отметить все это угощением для мастеров и самых видных односельчан. Первым делом она отправилась за советом к своему названому брату и секретарю партбюро Ли Маньгэну. Тот ничего не ответил, но и не возражал. Ху Юйинь восприняла это как «молчаливое согласие», принятое в высших сферах, и начала приглашать одного за другим: Гу Яньшаня, налогового инспектора, председателя сельпо, бухгалтера кредитного товарищества, директоров магазинов и самых близких соседей. Почти все согласились, хотя некоторые и отказались под разными предлогами. Затем Ху Юйинь специально пригласила свою бывшую обидчицу Ли Госян и обоих членов ее рабочей группы, но та лишь чинно поблагодарила и сказала, что сейчас, когда обследование еще не развернуто, участие в торжестве было бы нарушением дисциплины рабочих групп. Позднее она обязательно придет посмотреть на новый дом и потолковать… На этот раз Ли Госян вела себя иначе, чем прежде, да и говорила совсем другим тоном – Ху Юйинь была даже растрогана ее приветливостью.
Первого марта едва рассвело, как у нового дома раздались взрывы хлопушек. Некоторые хлопушки взрывались по пятьсот, а то и по тысяче раз и разбудили все село. По обе стороны распахнутых дверей, покрытых красным лаком, висели парные вертикальные изречения, написанные золотыми иероглифами на алой бумаге:
Трудолюбивые супруги обрели красное социалистическое богатство.
Жители горного села умножают славу народных коммун.
А над дверью красовалась горизонтальная надпись: «Спокойная жизнь и радостный труд». Нет необходимости пояснять, что все эти надписи были сделаны Цинь Шутянем.
Целое утро к дому стекались родственники, друзья, соседи, лоточники, которые приносили свои поздравления, подарки, хлопушки, тут же пускавшиеся в дело. Каменные ступени крыльца были усеяны обрывками разноцветной бумаги от этих хлопушек – как будто цветами, разбросанными небесной феей; пахло порохом, вином и мясом. К полудню все гости собрались, уселись за десять с лишним столов, поставленных и в новом, и в старом доме. На самых почетных местах сидели Гу Яньшань, Ли Маньгэн, налоговый инспектор и другие видные люди села.
Ху Юйинь с раскрасневшимся и в то же время усталым лицом шепнула Ли Мань-гэну:
– Я ведь совсем не пью, да и Гуйгуй не большой мастер по этой части, а ты можешь хоть целое море выпить. Помоги мне, угощай почтенного Гу и остальных! Для меня это очень важное событие в жизни…
– Не волнуйся, будь спокойна, сегодня этот «солдат с севера» упьется у меня как следует! – ответил Ли Маньгэн.
– Помешанный Цинь тоже очень помогал мне, так что ты и его не забудь…
– Не беспокойся, не забуду.
– И еще: после новоселья мы с мужем хотим взять на воспитание ребеночка. Как ты думаешь, объединенная бригада поддержит нас в этом?
– Конечно! Да у тебя, я вижу, сегодня радостей хоть отбавляй. Ладно, хватит разговаривать, гости заждались!
Действительно, Ху Юйинь опьянела без единой капли вина – от одних только поздравлений, улыбок, всеобщего веселья. Возбужденным чувствовал себя и старый солдат Гу Яньшань. Когда все выпили по первому разу, он, подталкиваемый Ли Маньгэном, встал с чаркой в руке и начал речь. На этот раз, как во всех важных случаях, он говорил на чистом северном диалекте, без всяких местных примесей, словно желая подчеркнуть ответственность момента:
– Товарищи! Сегодня мы вместе с хозяевами радуемся постройке этого нового дома. Двое простых трудолюбивых супругов, полагаясь только на собственные руки, смогли скопить деньги на такой прекрасный дом. О чем это говорит? О том, что труд может обогащать и улучшать жизнь. Нам нечего страдать, мы должны жить счастливо. В этом и есть преимущество социалистической системы и партийного руководства! Это первое, о чем мы должны помнить сегодня, собравшись за столами, полными вина, кур, уток, рыбы, мяса и прочего. Второе – не забывайте, что все мы живем в одном селе. Как мы должны относиться к людям, построившим такой дом? Гордиться ими или завидовать им? Равняться на них или шушукаться за спиной? Я думаю, что мы должны равняться на них и учиться трудолюбию. Конечно, это не значит, что все мы бросимся торговать рисовым отваром с соевым сыром – путей для развития коллективного производства и домашних промыслов много! И третье. Вот мы постоянно говорим, что строим социализм, приближаемся к коммунизму, а ведь коммунистическое общество само к нам не придет, никто нам его не подарит. Несколько лет назад мы уже едали из общего котла, да только есть было нечего… Я думаю, что для коммунизма должен быть какой-то конкретный образец, в том числе и в нашем селе: чтобы люди не только хорошо питались и хорошо одевались, но и построили себе новые дома – еще выше и краше этого! Мы должны постепенно снести наши глинобитные домишки с соломенными крышами, дощатые бараки, старые лавки с заплесневевшими и почерневшими дверьми, даже покосившуюся Висячую башню и заменить их новыми домами с электричеством, телефонами. Тогда наша главная улица, покрытая каменными плитами, станет ровной и красивой, как в большом городе…
Поскольку старый солдат выступал не на собрании, его речь была встречена не только аплодисментами, но и смехом, возгласами одобрения, звоном сдвигаемых чарок. И все же некоторые ворчали про себя: неужто почтенный Гу захмелел после одной чарки? Неужто хорошая жизнь и новые дома – это уже коммунизм? Власти сейчас твердят о классах и классовой борьбе как основе революции: путь к коммунизму лежит через усиление классовой борьбы.
Вслед за Гу Яньшанем поднял чарку и произнес несколько слов налоговый инспектор. Когда он пожелал новоселам поскорее родить долгожданного сына, все сидящие снова захлопали в ладоши и одобрительно зашумели.
Вино было обычным, домашним: оно легко пьется, но в голову ударяет крепко. Подали кур, уток, рыбу, мясо – десять с лишним блюд на больших подносах. Особенно весело пили Гу Яньшань и Ли Маньгэн. Однако наблюдательные люди заметили, что на пиру почему-то отсутствует постоянный участник таких мероприятий – Ван Цюшэ. Он ни разу не забежал, доброго слова не сказал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28