Мне пора.
Ничего не получалось.
Соседка, обидевшаяся на Нику за то, что та не пригласила ее на день рождения, вместо веселого застолья отправилась гулять с собакой и нашла по дороге браслетик – «неширокий такой, с камушками, ну, вроде как стекляшки беленькие». Однако стекляшки эти она снесла ювелиру, и браслет оказался платиновым, а камешки – самыми что ни на есть бриллиантами, крупными и чистыми, как звезды над морем. Браслет был продан за такую цену, что у Ники мурашки по коже пошли.
Коллега на работе, у которой Ника зубами выдрала заветные академические часы, маялась избытком свободного времени и нехваткой финансов. Как добыть недостающих денег, она так и не придумала, зато с толком использовала появившееся время – пошла на шейпинг, похудела на пятнадцать килограммов, очаровала в новом весе довольно привлекательного мужчину со средствами и теперь собиралась замуж.
Ученик, бестолковый и хамоватый, матери которого она прямо заявила о полной неспособности отпрыска к языкам, бросил ненавистную английскую школу, перешел в спортивную и выиграл юношеский чемпионат страны по легкой атлетике.
И о ком бы она ни вспоминала, у кого бы ни просила прощения – над ней только смеялись. Выходило так, что все обиды, которые она кому-то нанесла, оборачивались благом. Она обижала людей – и жизнь их менялась в лучшую сторону. Об этом размышляла Ника, вычеркивая последний из списка своих грехов. Больше каяться было не в чем, а задания гадалки она так и не выполнила.
Да вообще ничего она не выполнила в своей жизни. Замуж не вышла, детей не родила, подвигов не совершила, любви настоящей не испытала. Жизнь ли ее обделила или сама упустила свои шансы – что теперь гадать, а только жаль себя, единственную и любимую, такую одинокую и несчастную, всеми брошенную, жаль до слез… И Ника заревела.
Бог с ними со всеми. Не у кого было ей просить прощения, кроме себя. Это себя она обидела, обездолила – своей гордыней, завистью, глупостью… Это себя надо было жалеть и спасать, и шла бы лесом дура-гадалка со своими дурацкими наставлениями!
Она рыдала долго, вдохновенно – покуда не зазвонил телефон и Лиза, голос которой она едва узнала, не пригласила ее стать крестной матерью младшего сына.
– Почему я? – сразу перестав плакать, удивилась Ника.
– Ну… – Лиза, судя по голосу, улыбнулась. – Крестные родители – они как бы немножко ответственны за нравственность крестника, за его порядочность и вообще… Кума-то мы давно нашли, а вот с кумой проблемы. Даньке пятый год, а все некрещеный – искали подходящую женщину. Нашли.
– Меня?!
– Ага! Я Сашке рассказала, что ты приходила. Рассказала, зачем. Он говорит – это ж кем надо быть, чтоб и за десять лет не забыть свою вину, прийти прощения просить? В общем, решили мы, что вторую такую не найдем. Так что соглашайся – долго парню нехристем ходить?.. И вообще, Ника, не пропадай больше…
…Открыв дверь, Тамара не прошла, как всегда, в комнату, указав пришедшим на деревянную скамью, а уставилась на гостей. Вид посетителей ясно говорил, что явились они сюда прямиком из загса, где только что зарегистрировали законные супружеские отношения. Лицо женщины, сияющее и счастливое, показалось ей как будто знакомым – должно быть, приходила уже. К ней частенько наведывались клиентки с молодыми мужьями, просили погадать на будущую семейную жизнь – но чтоб прямо в свадебном платье, в фате…
– Спасибо вам! – Невеста протянула ей букет в хрустящей обертке. – Вы так мне помогли! Я тогда все сделала, как вы сказали. И вот… – она прильнула к плечу мужа, – я его нашла. – Сверившись с выражением лица супруга, засмеялась: – Или он меня. В общем, мы друг друга нашли.
– Где? – глупо спросила Тамара.
– На крестинах. Крестили чудесного мальчика.
– А! – понимающе кивнула Тамара, как будто что-то припомнив.
Еще раз поблагодарив, молодые ушли. Тамара захлопнула дверь и уставилась на букет, который держала в руке. В коридор вышла дочь и встала, привалившись к косяку.
– Я что, кому-то посоветовала крестить мальчика? – спросила гадалка.
Дочь пожала плечами.
– Смотри-ка ты… – Тамара усмехнулась, раздумывая, куда бы пристроить букет.
– Это еще хорошо кончилось, – лениво протянула Вероника, накручивая на палец прядь черных волос. – Завязывала бы ты, мать, со своими гаданиями. А то насоветуешь что-нибудь, а клиент возьмет и помрет – посадят ведь!
– Не каркай! – буркнула гадалка, засовывая букет в пыльную вазу.
– Или просто кто-нибудь вычислит, что ни фига ты не умеешь, а только врешь всем, – продолжала нудить дочь. – У нас сейчас сколько за мошенничество дают?
– Много ты понимаешь! – взорвалась наконец Тамара. – Ты что, не видела – счастливые приехали, спасибо, мол, вам, и все такое… Умею – не умею, гадаю – не гадаю, какая разница-то? Главное – клиентка довольна… И вообще, иди уроками занимайся!..
Она хлопнула дверью, унося в кухню вазу с букетом. Дочь пожала плечами и пошла, вихляя бедрами, в свою комнату.
Жертва
По меньшей мере четыре человека предупредили о том, что он ее ищет. По меньшей мере десятерым она «по секрету» рассказала о том, что собирается о нем написать. По меньшей мере полгорода знали о назревающем конфликте – его развязки ждали со дня на день.
Она завалилась на кровать, подвинув телефон поближе – на случай, если он позвонит. Пятый день в этом дурацком городе, и уже абсолютно нечего делать – только ждать.
Она обошла всех, кто хоть что-то мог сказать о нем, хорошее или плохое. Старо как мир: негодяем и душегубцем его называют обиженные, отлученные от кормушки, отцом родным величают приближенные, особо настаивая на определениях «крепкий хозяйственник» и «свое дело знает». Эти «крепкие хозяйственники» ей хорошо знакомы, чуть не в каждом регионе сидит по крепкому хозяйственнику, все мудры и опытны, а страна все нищает и нищает.
Итак, легенда проста: журналистка столичной газеты прибывает в регион, чтобы лично убедиться в бесчинствах, творимых местным руководством, и рассказать всю правду возмущенной общественности страны. Это легенда для бедных.
Для нее важно другое. Местный царек, отец родной всему региону – старый, уставший человек с гибкой спиной. Он ничего не решает. Тот, кто решает за него, не числится среди первых лиц здешней администрации – советник царька, не более. Серый кардинал местечкового разлива.
На фиг никому не нужно в Москве разбираться в этой иерархии. Просто есть заказ – дискредитировать кардинала, а через него и царька за три месяца до региональных выборов.
План примитивен, а потому может сработать. О том, что она находится тут и собирает свежие сплетни, кардинал был извещен в первый день ее приезда. Некие люди уже связывались с ней, намекали на бесперспективность работы, советовали бросить эту затею – она отвечала вежливо: «Не думаю, что должна это с вами обсуждать». Она ждала звонка кардинала.
Четыре дня прошло. Впору было самой прорываться на встречу с ним. Если сегодня не позвонит – придется так и сделать, хотя это будет намного хуже. Он должен сам ее найти.
Тихо капает вода в ванной. Номер люкс обставлен с жалкой претензией на презентабельность, а кран неисправен, дверца шкафа заедает, на вешалке в прихожей оборваны почти все крючки. Сегодня ей сообщили, что кардинал попросил номер ее телефона. Как в детской страшилке – девочка, девочка, гроб на колесиках уже въехал в твой город и ищет твою улицу!..
Телефон зазвонил. Сердце заколотилось. Она выдержала паузу – второй звонок, третий, – включила на диктофоне «record», сняла трубку и ответила лениво:
– Слушаю…
– Здравствуйте! – Незнакомый голос, низкий, бархатный и тоже с ленцой, вызвавшей у нее улыбку – долго ли репетировал? – Меня зовут Андрей Афанасьевич Гвоздецкий… – Голос эффектно умолк.
– И что? – довольно натурально удивилась она.
– Бросьте, – улыбнулся Гвоздецкий. – Имя вам знакомо.
– Допустим…
– Не мешало бы встретиться.
– Возможно.
– Давайте сегодня. Как со временем?
Она помолчала, будто припоминая, как у нее со временем.
– Ну, сейчас я занята… И буду занята, наверное, до шести. С шести до половины седьмого у меня как раз будет окно.
– И все-то в делах, все-то в заботах! – насмешливо посетовал собеседник. – Думаете, толк от этого будет?
– Думаете, я буду на это отвечать? – огрызнулась она. Гвоздецкий вздохнул.
– Может, у меня на работе? – предложил он.
– Нет.
– Почему?
Потому, хотелось ответить ей, что я прекрасно знаю, как работают в твоем кабинете глушилки, там ничего не запишешь, микрофоны ловят лишь плотный гул помех.
– Не люблю бегать по кабинетам начальства.
– Хм… Где же тогда?
– Где-нибудь. В вашем городе есть приличный ресторан? Шесть часов – время ужина…
– Отлично. Значит, в шесть, скажем, у «Митяя». Она прикинула – да, вывеску «Митяя» видела в центре, найдет без проблем.
– Куда за вами заехать? – осведомился он.
– Сама доберусь.
– Бросьте! Холодно на улице, зима все-таки. Машина у меня теплая…
– В теплых машинах меня укачивает!
Ну да, подумала она, как же, сяду я с тобой в одну тачку, чтоб ты мне в сумку или в шубу «жучков» навтыкал!.. Гвоздецкий помешан на средствах слежения, и так уже третий день она не может выйти на связь с клиентом – телефон прослушивается, гостиничный номер – тоже, перед гостиницей дежурит серая «шестерка», «незаметно» сопровождающая ее во всех поездках… Дорвался бывший гэрэушник до дорогостоящих игрушек, региональная казна хоть и не шибко велика, а на «жучки» и топтунов хватает.
– Ух ты, какие мы несговорчивые! – восхитился Гвоздецкий. – Думаю, непросто будет с вами беседовать.
– Не хотите, не беседуйте, – ответила она равнодушно, уже понимая, что перебарщивает. – В шесть у «Митяя». Всего хорошего!
И первой повесила трубку.
Черт!.. Не надо было так выпендриваться! Поменьше надо было агрессии, поменьше. Гвоздецкий – человек с гонором, любит поорать и потопать ногами, но все же не дурак. Так, чего доброго, никакого крику не будет, а только ласковые увещевания. Расхорохорилась, дурочка, устроила словесное фехтование!..
Щеки горели. Она выключила диктофон – ничего путного записать не удалось. Взглянула на часы – начало пятого. Есть время привести себя в порядок и еще раз обдумать предстоящий разговор.
Подошла к зеркалу. Что вызывает у людей гнев? Противодействие им. Но одно дело, когда противодействует некая слепая сила, а совсем другое – когда реальная молодая женщина, да еще симпатичная. На красивых людей орать сложнее. Уродливое бесполое существо унизить куда проще. Значит, роковую красавицу вымучивать из себя не стоит.
Серые брючки, серый свитерок. Английский костюм за триста долларов пусть ждет следующей командировки. Стерла с ногтей лак, с лица – краску. Макияж занял минут сорок. Впрочем, макияжем это назвать трудно, скорее – театральный грим. Получилось то, что надо: некрасивая, наглая и тупая. Серая кожа, тусклые глаза. Смотреть противно.
Достала из сумочки фотографию. Вполне симпатичный мужик. Лицо серьезное, волевое, твердый подбородок, острый взгляд. Просто герой фильма про советских разведчиков! Даже как-то неловко с таким воевать. Постаралась вспомнить все, что о нем слышала.
Тридцать семь. Разведен. Жены или официальной любовницы не имеет. Интересно, почему. Впрочем, с таким характером да с такой внешностью постоянная спутница вряд ли ему нужна – он их, поди, каждый день меняет. Словом, козел.
Образование высшее – Московский Краснознаменный военный институт. В дипломе написано – военный переводчик. На самом же деле – специалист по агитации и пропаганде в тылу врага. Два иностранных языка, английский и арабский. Опыт работы за рубежом. Несколько лет в Главном разведуправлении. Господи, что он делает в этой дыре?!. Да, чужая душа – потемки…
Действует так, как учили. То есть – как в тылу врага. В каждом кабинете администрации края стоит «жучок». Лично проверяет все слухи, бытующие в администрации. Его стараниями сняты три зама губернатора. Сам же губернатор водворен четыре года назад на этот пост, опять же его, Гвоздецкого, стараниями.
Создал полтора десятка фирм, постоянно получающих заказы от края на производство и поставку всякой дряни. Дрянь поставляется по ценам, завышенным в десятки раз, иногда же и вовсе не поставляется. Навар большей частью уходит лично Гвоздецкому, кое-что, конечно, и губернатору перепадает, и еще кое-кому, но это мелочи. За четыре года выкачал из края пару десятков миллионов. Не рублей.
Губер его, похоже, побаивается. Не сразу сообразил, с кем связался. А когда сообразил, поздно было – сдаст Гвоздецкого, значит, сам сядет. За нецелевое использование бюджетных средств. За взятки. Много за что – если Гвоздецкий заговорит.
А пока он молчит, все спокойно, и никакие ревизии ничего доказать не могут.
Что еще?.. Ах да: груб и несдержан. На этом, кажется, и погорел в ГРУ. На это и вся надежда. Ее предупреждали с затаенным ужасом – будет давить, будет угрожать, не стоит вам с ним встречаться… Нет уж, если будет угрожать – встречаться действительно стоит.
…Начало шестого. Она достала из сумки замшевый футляр, вынула блестящую серебристую машинку. Это, конечно, не из шпионского арсенала, но штучка достаточно компактная и надежная. Почти плоский квадратик чуть больше мини-диска.
Микрофон-петличка цепляется на бюстгальтер – там, где будет меньше всего заметен. Под свитером не видно вообще ничего. Главное, чтоб провода не размотались и не вылезли из кармана. Для этого она закрепляет их тремя булавками – на лифчике, на поясе брюк и в глубине кармана.
Брюки достаточно широки, чтобы рекордер остался в кармане незамеченным. Туда же кладется зажигалка – доставая ее, незаметно отжимаешь кнопку «пауза», и начинается запись. Она проверила рекордер – работает как зверь, пишет тишайший шепот с расстояния в десять шагов. Только бы в «Митяе» не орала музыка! Впрочем, шесть часов – время для ресторана раннее, публики еще нет, вряд ли кто-то будет врубать музыку на полную катушку. С микрофоном между грудей чувствуешь себя как-то по-особенному. Честное слово! Что-то вроде того, что в детстве чувствуешь, играя в казаков-разбойников. Маленькой она редко играла в такие игры, все чаще – в дочки-матери, как и положено тихой девочке.
Интересно, что будут делать с записью? Ей было сказано: твое дело – его разозлить, довести до угроз, все записать. Дальше мы разберемся сами, что делать с записью угроз, адресованных государственным чиновником независимой журналистке.
Господи, неужели еще кто-то верит в независимые журналистские расследования?.. То, что она сейчас делает, никакого отношения к журналистике не имеет. Да и вообще вся ее работа не имеет к этому отношения.
Подобный заказ она получила впервые. Обычно все проще – ей дают фактаж, она просто пишет статью, которую потом кто-то где-то размещает. Ее материалы появляются в ведущих изданиях под десятками псевдонимов. Все они сплошь разоблачительные, гневно повествуют о злоупотреблениях, издержках и пережитках. Нельзя сказать, чтобы все это было враньем – писать приходится на основании реальных документов, каждый факт перепроверяется десятки раз. Но то, что она пишет, и не совсем правда.
Вот Иванов, подлец и мерзавец, как следует из ее статьи. С этим поспорить трудно. Но кто бы из доверчивых читателей знал, что статью эту заказывал Петров – едва ли не больший подлец и мерзавец, чем в красках расписанный Иванов. Правда, если она вообще существует, это все вместе – вот, скажем, правда в том, что Иванов и Петров, два подлеца, на каком-то клочке суши наступают друг другу на ноги, пытаясь поделить деньги или власть, или и то и другое. А каждый сам по себе факт, будь он хоть трижды достоверным, никакая не правда, а вообще не пойми что.
…Без двадцати шесть. Она вышла на улицу, поймала такси, назвала адрес. Серая «шестерка» отъехала от крыльца гостиницы и двинулась следом.
Ей никогда не приходилось видеть тех, о ком она пишет. Писать о совершенно незнакомом человеке все-таки проще, чем о том, которого узнал лично. А вдруг Гвоздецкий окажется настоящим обаяшкой? В голову лезли совершенно непрофессиональные мысли.
Нет, Гвоздецкий скорее всего обыкновенный вор. Человек, ворующий из регионального бюджета довольно большие деньги. Это факт. Но материал об этом заказан человеком, о котором смело можно сказать то же самое. Заказчику надо растоптать Гвоздецкого, занять его место, поставить вместо одного пластилинового губернатора другого. В чем же тогда смысл? Убрать одного вора – затем, чтоб на его место вскарабкался другой?..
Она посматривала в зеркало заднего вида. Серая «шестерка» куда-то запропастилась.
– Что вы там все высматриваете? – спросил таксист. – Что, «хвоста» боитесь?
Пошутил, называется.
– А чего его бояться? – в тон ответила она. «Шестерка» вынырнула наконец из-за громоздкого джипа и снова пристроилась в хвост такси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Ничего не получалось.
Соседка, обидевшаяся на Нику за то, что та не пригласила ее на день рождения, вместо веселого застолья отправилась гулять с собакой и нашла по дороге браслетик – «неширокий такой, с камушками, ну, вроде как стекляшки беленькие». Однако стекляшки эти она снесла ювелиру, и браслет оказался платиновым, а камешки – самыми что ни на есть бриллиантами, крупными и чистыми, как звезды над морем. Браслет был продан за такую цену, что у Ники мурашки по коже пошли.
Коллега на работе, у которой Ника зубами выдрала заветные академические часы, маялась избытком свободного времени и нехваткой финансов. Как добыть недостающих денег, она так и не придумала, зато с толком использовала появившееся время – пошла на шейпинг, похудела на пятнадцать килограммов, очаровала в новом весе довольно привлекательного мужчину со средствами и теперь собиралась замуж.
Ученик, бестолковый и хамоватый, матери которого она прямо заявила о полной неспособности отпрыска к языкам, бросил ненавистную английскую школу, перешел в спортивную и выиграл юношеский чемпионат страны по легкой атлетике.
И о ком бы она ни вспоминала, у кого бы ни просила прощения – над ней только смеялись. Выходило так, что все обиды, которые она кому-то нанесла, оборачивались благом. Она обижала людей – и жизнь их менялась в лучшую сторону. Об этом размышляла Ника, вычеркивая последний из списка своих грехов. Больше каяться было не в чем, а задания гадалки она так и не выполнила.
Да вообще ничего она не выполнила в своей жизни. Замуж не вышла, детей не родила, подвигов не совершила, любви настоящей не испытала. Жизнь ли ее обделила или сама упустила свои шансы – что теперь гадать, а только жаль себя, единственную и любимую, такую одинокую и несчастную, всеми брошенную, жаль до слез… И Ника заревела.
Бог с ними со всеми. Не у кого было ей просить прощения, кроме себя. Это себя она обидела, обездолила – своей гордыней, завистью, глупостью… Это себя надо было жалеть и спасать, и шла бы лесом дура-гадалка со своими дурацкими наставлениями!
Она рыдала долго, вдохновенно – покуда не зазвонил телефон и Лиза, голос которой она едва узнала, не пригласила ее стать крестной матерью младшего сына.
– Почему я? – сразу перестав плакать, удивилась Ника.
– Ну… – Лиза, судя по голосу, улыбнулась. – Крестные родители – они как бы немножко ответственны за нравственность крестника, за его порядочность и вообще… Кума-то мы давно нашли, а вот с кумой проблемы. Даньке пятый год, а все некрещеный – искали подходящую женщину. Нашли.
– Меня?!
– Ага! Я Сашке рассказала, что ты приходила. Рассказала, зачем. Он говорит – это ж кем надо быть, чтоб и за десять лет не забыть свою вину, прийти прощения просить? В общем, решили мы, что вторую такую не найдем. Так что соглашайся – долго парню нехристем ходить?.. И вообще, Ника, не пропадай больше…
…Открыв дверь, Тамара не прошла, как всегда, в комнату, указав пришедшим на деревянную скамью, а уставилась на гостей. Вид посетителей ясно говорил, что явились они сюда прямиком из загса, где только что зарегистрировали законные супружеские отношения. Лицо женщины, сияющее и счастливое, показалось ей как будто знакомым – должно быть, приходила уже. К ней частенько наведывались клиентки с молодыми мужьями, просили погадать на будущую семейную жизнь – но чтоб прямо в свадебном платье, в фате…
– Спасибо вам! – Невеста протянула ей букет в хрустящей обертке. – Вы так мне помогли! Я тогда все сделала, как вы сказали. И вот… – она прильнула к плечу мужа, – я его нашла. – Сверившись с выражением лица супруга, засмеялась: – Или он меня. В общем, мы друг друга нашли.
– Где? – глупо спросила Тамара.
– На крестинах. Крестили чудесного мальчика.
– А! – понимающе кивнула Тамара, как будто что-то припомнив.
Еще раз поблагодарив, молодые ушли. Тамара захлопнула дверь и уставилась на букет, который держала в руке. В коридор вышла дочь и встала, привалившись к косяку.
– Я что, кому-то посоветовала крестить мальчика? – спросила гадалка.
Дочь пожала плечами.
– Смотри-ка ты… – Тамара усмехнулась, раздумывая, куда бы пристроить букет.
– Это еще хорошо кончилось, – лениво протянула Вероника, накручивая на палец прядь черных волос. – Завязывала бы ты, мать, со своими гаданиями. А то насоветуешь что-нибудь, а клиент возьмет и помрет – посадят ведь!
– Не каркай! – буркнула гадалка, засовывая букет в пыльную вазу.
– Или просто кто-нибудь вычислит, что ни фига ты не умеешь, а только врешь всем, – продолжала нудить дочь. – У нас сейчас сколько за мошенничество дают?
– Много ты понимаешь! – взорвалась наконец Тамара. – Ты что, не видела – счастливые приехали, спасибо, мол, вам, и все такое… Умею – не умею, гадаю – не гадаю, какая разница-то? Главное – клиентка довольна… И вообще, иди уроками занимайся!..
Она хлопнула дверью, унося в кухню вазу с букетом. Дочь пожала плечами и пошла, вихляя бедрами, в свою комнату.
Жертва
По меньшей мере четыре человека предупредили о том, что он ее ищет. По меньшей мере десятерым она «по секрету» рассказала о том, что собирается о нем написать. По меньшей мере полгорода знали о назревающем конфликте – его развязки ждали со дня на день.
Она завалилась на кровать, подвинув телефон поближе – на случай, если он позвонит. Пятый день в этом дурацком городе, и уже абсолютно нечего делать – только ждать.
Она обошла всех, кто хоть что-то мог сказать о нем, хорошее или плохое. Старо как мир: негодяем и душегубцем его называют обиженные, отлученные от кормушки, отцом родным величают приближенные, особо настаивая на определениях «крепкий хозяйственник» и «свое дело знает». Эти «крепкие хозяйственники» ей хорошо знакомы, чуть не в каждом регионе сидит по крепкому хозяйственнику, все мудры и опытны, а страна все нищает и нищает.
Итак, легенда проста: журналистка столичной газеты прибывает в регион, чтобы лично убедиться в бесчинствах, творимых местным руководством, и рассказать всю правду возмущенной общественности страны. Это легенда для бедных.
Для нее важно другое. Местный царек, отец родной всему региону – старый, уставший человек с гибкой спиной. Он ничего не решает. Тот, кто решает за него, не числится среди первых лиц здешней администрации – советник царька, не более. Серый кардинал местечкового разлива.
На фиг никому не нужно в Москве разбираться в этой иерархии. Просто есть заказ – дискредитировать кардинала, а через него и царька за три месяца до региональных выборов.
План примитивен, а потому может сработать. О том, что она находится тут и собирает свежие сплетни, кардинал был извещен в первый день ее приезда. Некие люди уже связывались с ней, намекали на бесперспективность работы, советовали бросить эту затею – она отвечала вежливо: «Не думаю, что должна это с вами обсуждать». Она ждала звонка кардинала.
Четыре дня прошло. Впору было самой прорываться на встречу с ним. Если сегодня не позвонит – придется так и сделать, хотя это будет намного хуже. Он должен сам ее найти.
Тихо капает вода в ванной. Номер люкс обставлен с жалкой претензией на презентабельность, а кран неисправен, дверца шкафа заедает, на вешалке в прихожей оборваны почти все крючки. Сегодня ей сообщили, что кардинал попросил номер ее телефона. Как в детской страшилке – девочка, девочка, гроб на колесиках уже въехал в твой город и ищет твою улицу!..
Телефон зазвонил. Сердце заколотилось. Она выдержала паузу – второй звонок, третий, – включила на диктофоне «record», сняла трубку и ответила лениво:
– Слушаю…
– Здравствуйте! – Незнакомый голос, низкий, бархатный и тоже с ленцой, вызвавшей у нее улыбку – долго ли репетировал? – Меня зовут Андрей Афанасьевич Гвоздецкий… – Голос эффектно умолк.
– И что? – довольно натурально удивилась она.
– Бросьте, – улыбнулся Гвоздецкий. – Имя вам знакомо.
– Допустим…
– Не мешало бы встретиться.
– Возможно.
– Давайте сегодня. Как со временем?
Она помолчала, будто припоминая, как у нее со временем.
– Ну, сейчас я занята… И буду занята, наверное, до шести. С шести до половины седьмого у меня как раз будет окно.
– И все-то в делах, все-то в заботах! – насмешливо посетовал собеседник. – Думаете, толк от этого будет?
– Думаете, я буду на это отвечать? – огрызнулась она. Гвоздецкий вздохнул.
– Может, у меня на работе? – предложил он.
– Нет.
– Почему?
Потому, хотелось ответить ей, что я прекрасно знаю, как работают в твоем кабинете глушилки, там ничего не запишешь, микрофоны ловят лишь плотный гул помех.
– Не люблю бегать по кабинетам начальства.
– Хм… Где же тогда?
– Где-нибудь. В вашем городе есть приличный ресторан? Шесть часов – время ужина…
– Отлично. Значит, в шесть, скажем, у «Митяя». Она прикинула – да, вывеску «Митяя» видела в центре, найдет без проблем.
– Куда за вами заехать? – осведомился он.
– Сама доберусь.
– Бросьте! Холодно на улице, зима все-таки. Машина у меня теплая…
– В теплых машинах меня укачивает!
Ну да, подумала она, как же, сяду я с тобой в одну тачку, чтоб ты мне в сумку или в шубу «жучков» навтыкал!.. Гвоздецкий помешан на средствах слежения, и так уже третий день она не может выйти на связь с клиентом – телефон прослушивается, гостиничный номер – тоже, перед гостиницей дежурит серая «шестерка», «незаметно» сопровождающая ее во всех поездках… Дорвался бывший гэрэушник до дорогостоящих игрушек, региональная казна хоть и не шибко велика, а на «жучки» и топтунов хватает.
– Ух ты, какие мы несговорчивые! – восхитился Гвоздецкий. – Думаю, непросто будет с вами беседовать.
– Не хотите, не беседуйте, – ответила она равнодушно, уже понимая, что перебарщивает. – В шесть у «Митяя». Всего хорошего!
И первой повесила трубку.
Черт!.. Не надо было так выпендриваться! Поменьше надо было агрессии, поменьше. Гвоздецкий – человек с гонором, любит поорать и потопать ногами, но все же не дурак. Так, чего доброго, никакого крику не будет, а только ласковые увещевания. Расхорохорилась, дурочка, устроила словесное фехтование!..
Щеки горели. Она выключила диктофон – ничего путного записать не удалось. Взглянула на часы – начало пятого. Есть время привести себя в порядок и еще раз обдумать предстоящий разговор.
Подошла к зеркалу. Что вызывает у людей гнев? Противодействие им. Но одно дело, когда противодействует некая слепая сила, а совсем другое – когда реальная молодая женщина, да еще симпатичная. На красивых людей орать сложнее. Уродливое бесполое существо унизить куда проще. Значит, роковую красавицу вымучивать из себя не стоит.
Серые брючки, серый свитерок. Английский костюм за триста долларов пусть ждет следующей командировки. Стерла с ногтей лак, с лица – краску. Макияж занял минут сорок. Впрочем, макияжем это назвать трудно, скорее – театральный грим. Получилось то, что надо: некрасивая, наглая и тупая. Серая кожа, тусклые глаза. Смотреть противно.
Достала из сумочки фотографию. Вполне симпатичный мужик. Лицо серьезное, волевое, твердый подбородок, острый взгляд. Просто герой фильма про советских разведчиков! Даже как-то неловко с таким воевать. Постаралась вспомнить все, что о нем слышала.
Тридцать семь. Разведен. Жены или официальной любовницы не имеет. Интересно, почему. Впрочем, с таким характером да с такой внешностью постоянная спутница вряд ли ему нужна – он их, поди, каждый день меняет. Словом, козел.
Образование высшее – Московский Краснознаменный военный институт. В дипломе написано – военный переводчик. На самом же деле – специалист по агитации и пропаганде в тылу врага. Два иностранных языка, английский и арабский. Опыт работы за рубежом. Несколько лет в Главном разведуправлении. Господи, что он делает в этой дыре?!. Да, чужая душа – потемки…
Действует так, как учили. То есть – как в тылу врага. В каждом кабинете администрации края стоит «жучок». Лично проверяет все слухи, бытующие в администрации. Его стараниями сняты три зама губернатора. Сам же губернатор водворен четыре года назад на этот пост, опять же его, Гвоздецкого, стараниями.
Создал полтора десятка фирм, постоянно получающих заказы от края на производство и поставку всякой дряни. Дрянь поставляется по ценам, завышенным в десятки раз, иногда же и вовсе не поставляется. Навар большей частью уходит лично Гвоздецкому, кое-что, конечно, и губернатору перепадает, и еще кое-кому, но это мелочи. За четыре года выкачал из края пару десятков миллионов. Не рублей.
Губер его, похоже, побаивается. Не сразу сообразил, с кем связался. А когда сообразил, поздно было – сдаст Гвоздецкого, значит, сам сядет. За нецелевое использование бюджетных средств. За взятки. Много за что – если Гвоздецкий заговорит.
А пока он молчит, все спокойно, и никакие ревизии ничего доказать не могут.
Что еще?.. Ах да: груб и несдержан. На этом, кажется, и погорел в ГРУ. На это и вся надежда. Ее предупреждали с затаенным ужасом – будет давить, будет угрожать, не стоит вам с ним встречаться… Нет уж, если будет угрожать – встречаться действительно стоит.
…Начало шестого. Она достала из сумки замшевый футляр, вынула блестящую серебристую машинку. Это, конечно, не из шпионского арсенала, но штучка достаточно компактная и надежная. Почти плоский квадратик чуть больше мини-диска.
Микрофон-петличка цепляется на бюстгальтер – там, где будет меньше всего заметен. Под свитером не видно вообще ничего. Главное, чтоб провода не размотались и не вылезли из кармана. Для этого она закрепляет их тремя булавками – на лифчике, на поясе брюк и в глубине кармана.
Брюки достаточно широки, чтобы рекордер остался в кармане незамеченным. Туда же кладется зажигалка – доставая ее, незаметно отжимаешь кнопку «пауза», и начинается запись. Она проверила рекордер – работает как зверь, пишет тишайший шепот с расстояния в десять шагов. Только бы в «Митяе» не орала музыка! Впрочем, шесть часов – время для ресторана раннее, публики еще нет, вряд ли кто-то будет врубать музыку на полную катушку. С микрофоном между грудей чувствуешь себя как-то по-особенному. Честное слово! Что-то вроде того, что в детстве чувствуешь, играя в казаков-разбойников. Маленькой она редко играла в такие игры, все чаще – в дочки-матери, как и положено тихой девочке.
Интересно, что будут делать с записью? Ей было сказано: твое дело – его разозлить, довести до угроз, все записать. Дальше мы разберемся сами, что делать с записью угроз, адресованных государственным чиновником независимой журналистке.
Господи, неужели еще кто-то верит в независимые журналистские расследования?.. То, что она сейчас делает, никакого отношения к журналистике не имеет. Да и вообще вся ее работа не имеет к этому отношения.
Подобный заказ она получила впервые. Обычно все проще – ей дают фактаж, она просто пишет статью, которую потом кто-то где-то размещает. Ее материалы появляются в ведущих изданиях под десятками псевдонимов. Все они сплошь разоблачительные, гневно повествуют о злоупотреблениях, издержках и пережитках. Нельзя сказать, чтобы все это было враньем – писать приходится на основании реальных документов, каждый факт перепроверяется десятки раз. Но то, что она пишет, и не совсем правда.
Вот Иванов, подлец и мерзавец, как следует из ее статьи. С этим поспорить трудно. Но кто бы из доверчивых читателей знал, что статью эту заказывал Петров – едва ли не больший подлец и мерзавец, чем в красках расписанный Иванов. Правда, если она вообще существует, это все вместе – вот, скажем, правда в том, что Иванов и Петров, два подлеца, на каком-то клочке суши наступают друг другу на ноги, пытаясь поделить деньги или власть, или и то и другое. А каждый сам по себе факт, будь он хоть трижды достоверным, никакая не правда, а вообще не пойми что.
…Без двадцати шесть. Она вышла на улицу, поймала такси, назвала адрес. Серая «шестерка» отъехала от крыльца гостиницы и двинулась следом.
Ей никогда не приходилось видеть тех, о ком она пишет. Писать о совершенно незнакомом человеке все-таки проще, чем о том, которого узнал лично. А вдруг Гвоздецкий окажется настоящим обаяшкой? В голову лезли совершенно непрофессиональные мысли.
Нет, Гвоздецкий скорее всего обыкновенный вор. Человек, ворующий из регионального бюджета довольно большие деньги. Это факт. Но материал об этом заказан человеком, о котором смело можно сказать то же самое. Заказчику надо растоптать Гвоздецкого, занять его место, поставить вместо одного пластилинового губернатора другого. В чем же тогда смысл? Убрать одного вора – затем, чтоб на его место вскарабкался другой?..
Она посматривала в зеркало заднего вида. Серая «шестерка» куда-то запропастилась.
– Что вы там все высматриваете? – спросил таксист. – Что, «хвоста» боитесь?
Пошутил, называется.
– А чего его бояться? – в тон ответила она. «Шестерка» вынырнула наконец из-за громоздкого джипа и снова пристроилась в хвост такси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25