И вдруг пальцы замерли. Подмастерье разом умолк, точно язык проглотил.
Девушка только что приехала в город и даже переодеться не успела.
Подмастерье парикмахера завороженно глядел в тазик для ополаскивания, придвинутый к ее шее. Пыль, растворяясь в воде, превращала ее в подобие сонной бурой реки и так стекала в тазик, в эту новообретенную запруду — медно-коричневая и словно бы прозрачная на солнце; вода в тазике была тепловатой и повторяла форму запруды. На дне осел тусклый песок.
Такой по-деревенски бурой воды в городе видом не видывали, в салоне на Дабл-Бей — так уж точно.
Молодому подмастерью, что заодно подметал и пол, эта вода говорила о просторах, о летних пастбищах и отдельно растущих деревьях. Погрузив руки в тазик, он так и ждал, что наткнется на рака или эвкалиптовый листок.
В мутной воде, стекающей с нее через волосы, вставали все новые и новые образы колыхающихся трав и иссушенной земли. Подмастерье забыл убрать ладони с ее влажных волос, он мог бы просидеть так весь день. Ведь девушка всегда держалась с ним приветливо.
Что до Кэтрин, подмастерье ее забавлял. Такой оригинал! Может, кому-то лицо его и казалось чересчур бугристым и чересчур бакенбардо-обремененным, но Кэтрин видела в зеркале лишь привлекательную, неустоявшуюся решимость. Это вошло у нее в привычку: всякий раз, приезжая в Сидней, девушка направлялась прямиком в салон, где Тони изнывал от нетерпения, предвкушая, как вымоет ей волосы.
Теперь, назначая время, Кэтрин посылала почтой семейные тисненые визитки — и спрашивала мистера Банку.
Подмастерье и сам не знал, влюбился ли он в девушку, или в реку, или в образы бурой сельской местности, изливающиеся с ее волос. Поколебавшись немного, Кэтрин стала с ним встречаться: сперва он приглашал ее в кафешки, потом в бар, где рассказал еще много всяческих баек о своей семье и о своих разъездах, а также и немало историй, услышанных от других; пару-тройку он даже выдумал — что угодно, лишь бы развлечь собеседницу и завладеть ее вниманием. А поскольку между поездками проходило некоторое время, Кэтрин осознала, что с нетерпением предвкушает тот момент, когда вновь его увидит и услышит, — и радуется ему не меньше, чем городу как таковому.
Кроме того, других знакомых в Сиднее у нее почитай что не было.
Спустя примерно год (как гласит рассказ) Кэтрин в очередной раз уселась в кресло и объявила:
— Совсем коротко, будь добр; как можно короче.
Либо она ожидала, что тот во всем будет ей покорен, либо хотела избавиться от сельской пыли в волосах; возможно, в качестве дополнительного бонуса предполагалось устроить матери легкую предупредительную встряску.
А надо сказать, что Морис строго-настрого запрещал Банке заниматься стрижкой: эта честь выпадала лишь поэтам, вооруженным крохотными ножничками, спустя годы и годы каторжного обучения. Проходя с очередным инспекционным обходом, Морис увидел своего подмастерье с растопыренными локтями и высунутым языком — вот так человек прочерчивает белую линию между рядами кирпичной кладки — и разом охватил взглядом и волшебным образом преображенный облик Кэтрин, и горы темно-русых волос у подножия ее кресла. Тони так увлекся, что стоящего позади Мориса даже не заметил, ни вживую, ни в зеркале. А вот Кэтрин — заметила: она спокойно встретила его взгляд — и Морис прошел мимо, ни слова не говоря.
Им было хорошо вместе. Их дружескую непринужденность окрашивало предвкушение. То была близость на куда более глубоком уровне, нежели принято у парикмахеров, — Морис это видел. И тем не менее он вернулся в свой крохотный кабинетик и, скользнув взглядом по рукам, набрал номер матери Кэтрин, упрочивая тем самым и без того полезную связь между ними.
25
FORRESTIANA
Деревце низкорослое, чисто декоративное.
В Западной Австралии выращивают Forrestiana в садах ради эффектных красных цветов.
Такое приземистое, что в определенных кругах заклеймлено позорным словом «куст».
Несколько лет назад… в городишке неподалеку от Мельбурна, соименнике погубителя Шерлока Холмса, жила одна худощавая, остроносая женщина — жила со своим отцом, городским поверенным.
Звали ее Джорджина Белл.
Когда ей перевалило за тридцать, Джорджина побывала в Европе — в первый и в единственный раз. То были времена, когда австралийцы бежали из своей негостеприимной страны на пузатых лайнерах «Пи-энд-Оу», — ощущение от них такое же, как от скользящей горизонтальности поездов, вот только на мокрой и глубокой жидкости.
На корабле произошел странный казус.
В Порт-Саиде, где установилась невыносимая жара, Джорджина сошла на землю. С обеих сторон ее обтекали, теснили, тянули за рукав и настойчиво окликали сотни нищих, торговцев, зевак и детей в изодранных рубашках: сущий бедлам, одно слово. И среди всей толпы выделялось одно-единственное загорелое лицо: этот человек неотрывно глядел на Д жор джину.
Незнакомец последовал за нею на базар. Однако Джорджина не вынесла тамошний шум, запахи, водоворот людей, что никак не желали оставить ее в покое… Она вернулась на корабль, укрылась у себя в каюте и прилегла отдохнуть. И сей же миг резко села: тот самый человек сидел у ее койки. И не сводил с нее глаз. Губы у него были мясистые, чуть влажные; слабо пахло гвоздикой.
Снаружи доносился приглушенный гул чужого города. Незнакомец, верно, ни слова по-английски не знал, думала она впоследствии. Из-под своей блузы он, словно фокусник, вытащил живого цыпленка. Не улыбнувшись, погладил птицу. Медленно протянул руку — и положил цыпленка ей на бедро, где тот и остался лежать, точно загипнотизированный.
Незнакомец мог сделать с ней все, что угодно: Джорджина была в его власти. Но тут ворвались матросы; Джорджина так и не поняла, как и почему.
Проведя в Англии месяц, Джорджина Белл вернулась домой. На все вопросы она отвечала: «Лондон — просто чудо что такое, но я ужасно соскучилась по папе и по моему садику».
Жили они в старом фамильном особняке, сложенном из голубоватого песчаника, в окружении розанов, урн и беседок.
До своего отъезда со старшим партнером отца, женатым мужчиной с аккуратными усиками и четырьмя детьми, Джорджина держалась разве что предупредительно-вежливо. А теперь вдруг заметила, что говорит он интересные вещи, а порою даже весьма забавные. Несколько раз Джорджина сопровождала его в поездке в другие города, по делам о передаче прав и имущества, и они вместе ужинали. К вящему изумлению Джорджины, почти не сопротивляясь, она стала его любовницей.
Джорджине самой не верилось, что такое возможно. Она внезапно ощутила перехлестывающую через край полноту, стремительно погрузилась в глубины нежности и озабоченности всем, что его касалось. С ним она могла спросить о чем угодно, сказать что угодно; никогда не была она ни к кому так близка. Она очень четко представляла себе его внешность, и в то же время образ этот был неясным и смутным! Ей хотелось постоянно его видеть, но — нельзя было. Они могли встречаться только урывками. Ей хотелось вязать ему вещи, покупать галстуки и нижнее белье; хотелось приглядывать за тем, чтобы ботинки всегда блестели. Молодая женщина гадала про себя: а что, жена, прожившая с ним двадцать лет, — понимает ли та его так же хорошо, как она, Джорджина? Ей было больно видеть его в церкви вдвоем с женою — напротив, по другую сторону от прохода, с детьми. Там, равно как и в отцовском офисе, они держались друг с другом подчеркнуто вежливо, не более того.
Они оставались любовниками на протяжении почти двух лет. Нежданно-негаданно, в самый что ни на есть обычный субботний день он упал и умер — прямо на улице. А ведь даже избыточным весом не страдал!.. Джорджина ни единой живой душе не могла признаться в том, что они были любовниками, — ни отцу, ни кому-либо в городе. На людях она даже горя выказать не имела права. «И землю разровняли над ним…» Его похоронили в саду, под сенью боярышника.
День за днем Джорджина боролась с желанием пронзительно завыть.
Над его могилой она посадила цветы: их пышные корни уходили вниз, в его тело. Каждый день Джорджина носила красные фуксии на груди и ставила букет в вазу у постели.
Этими яркими красками она гордо щеголяла на публике; со временем ей полегчало.
26
PLATYPHYLLA
Они неспешно зашагали прочь от эвкалипта-фуксии.
То, с какой осторожностью незнакомец подбирал слова, пересказывая историю о поверенном, наводило на любопытную мысль: все это произошло на самом деле. Эллен живо представляла себе Джорджину Белл: бледную, в коричнево-бурых, обезличивающих тонах, ее длинный нос — мел, обмакнутый в красные чернила, — и гадала, как после такого женщина может взять себя в руки. Кроме того, ведь есть еще и отец, исполненный вертикального достоинства. Вопросы так и рвались с языка.
Теперь незнакомец то и дело задевал ее бедро или плечо — возможно, сам того не замечая.
В ретроспекции Эллен видела: он может быть и мягким, и нежным; хотя ничего ровным счетом мягкого не ощущалось в том, как резко он обрывал свои истории — в тот самый момент, когда ей хотелось знать больше. Полное соответствие ее нынешнему положению: подвешенность в воздухе, неудовлетворенность, иначе и не скажешь! Кажущаяся мягкость незнакомца, возможно, являлась не чем иным, как данью вежливости, отступлением на шаг-другой. В конце концов, он целые дни напролет проводит среди деревьев вместе с ней, с женщиной; только они вдвоем — и никого более.
Ей захотелось поговорить с ним.
— Ага, мы сегодня поулыбчивее обычного. Это что такое?
Продолжая улыбаться — хотя улыбка походила скорее на хмурый прищур, — девушка встретила его взгляд.
Эвкалипт-фуксия был посажен под окном у Эллен «в декоративных целях». Впервые молодой человек шел с ней по гравиевой дорожке мимо парадного входа. В любой момент из-за угла мог появиться отец — вместе с мистером Гротом. Этого было довольно, чтобы Эллен овладела бесшабашная веселость.
— Это моя спальня, — обронила она.
Девушка не была уверена, расслышал ли собеседник. Внимание его внезапно отвлеклось на довольно-таки простенький красный малли (он же — эвкалипт общественный, Е. socialis).
Вот ведь досада — незнакомец проводит с ней столько времени, то под деревьями, то выходя на свет, а она понятия не имеет почему. Он — все равно что теплый ветерок, ровно и приятно овевающий различные части ее тела, вжимая платье в углубления и впадинки; а то, с какой легкостью молодой человек переходил с одной темы на другую, тоже наводило на мысль о ветре, что то и дело меняет направление и в то же время окружает со всех сторон.
Там же, неподалеку от низкорослых эвкалиптов, незнакомец задумчиво упомянул о том, как в дальнем предместье под названием Хобарта некий актуарий известной страховой компании искал подходы к вдовушке, проходящей мимо его дома всякий день, то на работу, то с работы. Пытаясь привлечь ее внимание (как гласит рассказ), ухажер подстриг гигантскую изгородь перед домом, а заодно и зонтичную сосну, придав им невиданные звериные формы, — так некоторые тропические птицы из кожи вон лезут, выстраивая и украшая затейливые гнездышки или выделывая сложные акробатические трюки на фоне неба. Просто диву даешься, чего только не вытворяет самец, лишь бы привлечь внимание разборчивой самки.
Беда была в том, что демонстрация бурной страсти через романтическое подстригание изгороди привлекает не тех людей, продолжал молодой человек. Со всех концов Хобарта, и с материковой части Австралии, и даже из азиатских, помешанных на трудовой этике стран валом валили туристы с фотоаппаратами. А вдовушка, как отозвалась она?
Эллен не могла не улыбнуться его скептическому тону, однако слишком много вопросов занимало ее; и здесь, на этом самом месте, она решила — вместо того, чтобы неспешно шагать с незнакомцем все дальше сквозь деревья, пока тот не надумает уйти, не отстранится по своему обыкновению, столь же внезапно и резко, как обрывал рассказ, — она повернется на каблуках и возвратится в дом.
— Мне пора назад.
Никуда не торопясь, она пересекла гравиевую дорожку. Вдалеке, у защитной лесополосы, маячили ее отец и характерная высокая фигура мистера Грота; тот словно бы замешкался, обернулся назад и указал куда-то вверх. Уже у парадного входа на Эллен накатила безудержная икота: ежели глядеть со спины, так подумаешь, что бедняжка разрыдалась.
Один-единственный белый эвкалипт рос чуть в стороне от невидимой излучины, близ купальни, что Эллен считала своей маленькой тайной. Там он проблескивал фарфоровой белизной из-за громадных красных приречных эвкалиптов — точно занавес раздвинули, являя взгляду женские ноги.
Эллен просидела у себя в спальне все утро. Снизу доносились приглушенные голоса отца и мистера Грота. К выходным мистер Грот наверняка закончит: деревьев-то осталось раз-два и обчелся. Эллен видела: отец избегает ее взгляда. Для него это тоже тяжкое испытание. Теперь дом его вот-вот опустеет.
Хлопнула дверь: отец и уже почти преуспевший жених отправились к эвкалиптам.
Девушка сбросила платье, переоделась в рубашку и брюки, затем — в другое платье. В промежутках между переодеваниями она гляделась в зеркало. Примеряла разную обувь. Как мало света проникает в спальню! И тем не менее ее тело мерцало бледной завершенностью, которую Эллен принимала как данность.
Девушка не уставала удивляться: когда бы она ни вышла в рощу, незнакомец всегда умудрялся ее найти. Можно подумать, у него целый штат помощников. Появится ли он слева или справа, или сзади?.. В любой момент этот человек мог спрыгнуть на землю перед нею с какого-нибудь дерева, как Эррол Флинн или Тарзан.
Час, когда она обычно выходила из дому, давно миновал. Тени уже начали собираться в складки по другую сторону деревьев. Хлопчатобумажная ткань платья казалась теплой на ощупь, словно только что выглаженная.
Эллен зашагала к реке, туда, где отцовские деревья росли особенно густо. Уже подходя к купальне, девушка замедлила шаг. Молодой человек проявлял к ней достаточно интереса, чтобы отыскивать ее день за днем; а она — подумать только! — вчера просто-напросто повернулась спиной и ушла! Что он подумает? А вдруг он больше никогда не появится — что тогда?
В прозрачной воде опушенные илом палки и камни на дне вырастали в размерах, точно под увеличительным стеклом. Просачиваясь сквозь дугообразный свод ветвей, жаркие лучи украшали ее руки прихотливым узором; войдя в воду, Эллен вообразила себе, будто лицо ее тоже испещрено пятнами, точно черепаший панцирь. С каждой минутой влажное единение с текучестью природы нарастало. Эта истина легко постигается в любой реке. Течение мягко подталкивало девушку: терпеливое давление, что рано или поздно возобладает, — вот вам истинная настойчивость. Эллен плескалась, и скользила по течению, и плескалась снова, лениво размышляя о незнакомце и радуясь при мысли о том, что ничего дурного она себе, конечно же, не позволяет.
Среди деревьев тело Эллен являло собою поразительное зрелище. Бледное, нежно-мягкое — а обступившие ее стволы такие твердые… Теплая горстка волос между ног и мягкость в целом… так выглядят пушистые зверьки, например кролики, на фоне скал.
Повернувшись лицом к солнцу, Эллен чувствовала, как с нее счищают слой за слоем — по крайней мере внешне. Она лениво коснулась волос, проверяя, высохли ли. А позже, изогнувшись, исследовала собственную пятку. Больше ей заняться было нечем, вот она и не уходила.
Окруженная недвижными серыми стволами со всех сторон, девушка напрочь не помнила, где именно бросила одежду.
Тут-то она и услышала шаги. Чужак, похоже, наступал на все полоски коры до единой, ни одной не пропуская. Эллен повернулась к нему. О своей наготе девушка знала, а вот власть собственной крапчатой красоты сознавала не вполне.
Незнакомец остановился на расстоянии вытянутой руки.
Девушке захотелось, чтобы он сей же миг, немедленно начал что-нибудь рассказывать; возможно, она полагала, что слова прикроют ее наготу, даже при том, что молодой человек глядел чуть в сторону. На руке у него болталось ее желтое платье и все прочее.
— Помнится мне…— И, разом передумав, он отвернулся.
Он просто-напросто протянул руку — и впервые дотронулся до ее щеки, а потом погладил влажные волосы.
— Почему ты вчера ушла?
Эллен покачала головой и, по всей видимости, тоже подняла руку; потому что молодой человек нежданно-негаданно наклонился и ласково куснул ее в предплечье — даже след остался!
— Я, небось, слишком много болтаю, — нахмурился он. — Видать, увлекся.
И он принялся одевать девушку сверху донизу, возвращая на место по одному предмету туалета за раз… она уже полуодета, а он держит в руках, на виду, ее нижнее белье. Эллен даже затрепетала от напряжения, и что ей за дело, если он и заметил. Она глядела сверху вниз на его уши и шею.
Девушка подняла вверх руки, помогая ему натянуть платье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25