Между тем у этой системы воспитания — все ради положительных эмоций — есть и противники. Они рассуждают так: если человек намеренно избегает страданий, уходит от переживаний, без которых в реальной жизни не обойтись, он обедняет свой душевный мир, он делается менее чувствительным к другим людям. Московский психолог Юлия Баскина работала с американскими детьми в летнем лагере на берегу Мичиганского озера. Каждый вечер, наблюдая, как родители забирают своих ребят, она слышала один и тот же вопрос: «Have you had a fun?» («Ты хорошо повеселился?») Ю. Баскина считает:
— Такой гипертрофированный интерес только к веселью, к развлечениям сужает эмоционально-психическое развитие человека. Делает его понимание мира более плоским, а восприятие — менее ярким. Словом, способствует формированию личности не очень глубокой, поверхностной.
Ну и, конечно, детей не принято наказывать — в том смысле, как это понимаем мы. Я никогда не видела, чтобы мать или отец кричали на ребенка, а уж тем более били его (за последнее, кстати, можно угодить в полицейский участок). Тем не менее наказания, конечно, существуют. Об одном таком эпизоде я хочу рассказать.
...Время близится к вечеру. В парке на скамейке сидит молодая женщина с газетой. Напротив нее несколько снарядов для детских игр. В том числе изогнутые полукрутом лестницы — ребятишки забираются по ступенькам с одной стороны и так же, по ступенькам, спускаются с другой. Лестниц три — одна для малышей, низенькая, и две повыше, для ребят постарше. Мальчуган лет пяти подходит к самой высокой и ставит ногу на ступеньку.
— Милый, это не твоя лестница, — говорит ему мать, оторвавшись от газеты. — Ты в прошлый раз залезал вон на ту, маленькую.
Но сынишке явно неприятно слово «маленькая», оно, очевидно, ассоциируется у него с собственным образом, и этот образ ему не нравится. Он хочет показать, что уже большой, поэтому ставит ногу на вторую ступеньку.
— Гарри, не делай этого, — спокойно говорит мать. В ответ еще пара шажков.
— Гарри, я тебя предупреждаю. Там высоко, ты можешь упасть, — ее голос не повышается ни на полтона. — Теперь принимай решение сам.
Она утыкается в газету. А малыш бойко ползет по ступенькам вверх, забирается довольно высоко и тут только кидает взгляд вниз. Земля от него непривычно далеко, он пугается и кричит:
— Ма, сними меня отсюда!
— Нет, Гарри, ты этого хотел сам. Я тебе ничем помочь не могу.
Он делает еще несколько шагов вверх. И опять зовет на помощь. И опять тот же ответ: «Ты этого хотел сам. Это было твое решение». Он начинает плакать, потом кричать, вот он уже на самом верху лестницы... А в парке сгустились сумерки и нас там, не считая ребенка, только двое — мать и я, случайный прохожий. Ему, должно быть, очень страшно.
Сначала я наблюдала за этой сценкой с улыбкой. Потом с беспокойством. Я в нерешительности: знаю, как американцы нетерпимы к любому вмешательству в их жизнь со стороны. И все-таки решаюсь:
— Извините, но нельзя ли ему помочь слезть?
— А как помочь? — невозмутимо спрашивает женщина. — Он же высоко, мне туда не забраться.
— Ну давайте я сбегаю в пожарную часть, за лестницей, это тут недалеко, — волнуюсь я.
Малыш уже орет во все горло, захлебывается слезами. Я представляю, как ему там страшно.
— Чем так сильно кричать, — говорит ему мать, — лучше бы подумал, что теперь надо делать. — Он на минуту замолкает.
— Не зна-а-ю, — опять рыдает он.
— Ну хорошо, я тебе подскажу. Повернись на ступеньке лицом ко мне и спускайся осторожно по другую сторону лестницы.
Он наконец затихает и хоть и не сразу, но все-таки следует материнской инструкции. Пока малыш спускается вниз, а я прихожу в себя от пережитого, слышу все такой же ровный, негромкий голос матери:
— Больше он на эту лестницу забираться не будет.
Day care center
Так называются детские учреждения для дошкольников. Иногда это название переводят как детский сад. Но это неверно. В Америке нет системы дошкольного образования с программой обучения и воспитания, обязательной для всех регионов. Но есть отдельные Дневные центры ухода за ребенком, которые имеют самый разный статус. Среди них частные и муниципальные; университетские, «фирменные» (отдельных, обычно крупных корпораций) и «фондовые» (на средства какого-либо фонда). Однако «на средства» отнюдь не значит, что хотя бы для кого-то эти центры бесплатны. Просто есть более дешевые — 200-300 долларов в месяц, есть и такие, где плата приближается к 1000 долларов.
Программы этих детских центров самые различные. В одних делают упор на рисование и пение, в других — на ручные поделки, в третьих — немножко знакомят с чтением и письмом. Однако почти все их объединяют, на мой взгляд, две черты. Первая — внешняя непрезентабельность. Вторая — доброжелательная атмосфера и терпение воспитателей.
...Маленький Алеша, пробывший два года с родителями в Чикаго, вернулся в Москву. Он утомил маму и папу, требуя, чтобы его непременно отвели в детский центр. Родители, памятуя собственное детство, делать этого не спешили. Однако все-таки определили его в ближайший детский сад и первые дни не могли нарадоваться. Алеша был счастлив.
— Здесь удобнее спать, — с восторгом объявил он, вернувшись в первый день. И это была чистая правда. Непрезентабельность американских детских центров бросается в глаза. Никаких детских кроваток, аккуратно застеленных чистым бельем, как в наших детских садах. Никаких отдельных спален. В одном месте на пол стлались нетолстые тюфячки, в другом — пластмассовые лежачки: считается, что мягкая постель вредна для позвоночника. Поверх — тоненькая подушка и небольшой плед. Ни простыней, ни наволочек, ни пододеяльников. Укладываясь после обеда спать, дети снимали только кроссовки и, если жарко, свитерки.
Следующее впечатление от отечественного детского сада Алеша выразил также четко:
— Здесь много гуляют.
Увы, и это было справедливо. Американцы, как я уже писала, вообще не придают большого значения пребыванию ребенка на свежем воздухе. Поэтому и воспитатели выводят детей из помещений только в хорошую погоду. Если же там слякотно, пасмурно, даже и без дождя, а уж тем более если холод (что по американским понятиям начинается с пяти градусов тепла по Цельсию) или идет снег, тут никаких прогулок не предвидится. И Алеша радовался, что почти каждый день может выбегать в детсадовский дворик и играть со снегом, который он так любил.
Третий его вывод поставил родителей в тупик:
— Здесь лучше кормят.
Они вспомнили вазы с фруктами, салатницы с овощами, свежими в любое время года. И разнообразные тушеные овощи. И обязательные соки. Но у Алеши были другие критерии.
— Здесь дают котлеты и компот, — с удовольствием отметил он блюда, которые американцы обычно не едят (если не считать гамбургеры, отдаленно напоминающие наши котлеты).
Однако вскоре очарование стало блекнуть и, несмотря на явные преимущества отечественного детского сада, он все чаще стал тосковать по заморскому Day care. Если бы Алеша был взрослым и мог оформить свои мысли, он бы, наверное, сказал так: по душевному комфорту.
И это — второе, что отличает большинство детских садов в Америке: атмосфера дружелюбия, улыбчивости, готовности приветить любого ребенка. Это достигается самыми различными способами. Утром, разговаривая с сослуживцами или с родителями, воспитательница может себе позволить любое выражение лица — деловитое, грустное, озабоченное. Но вот она выходит в комнату к детям — и, словно актер, надевает на лицо улыбку. Все время, пока она общается с ребятами, ее лицо будет посылать это сообщение: «вы мне симпатичны», «мне приятно иметь с вами дело». Здесь не принято за что-то ругать воспитанника. Зато любой воспитатель постарается найти то, за что бы можно было его похвалить.
Маленький Алеша, между прочим, отнюдь не пай-мальчик. А напротив — большой проказник и забияка. Мама, хорошо зная сына, с опаской ждала первого разговора с американской воспитательницей: представляла себе, сколько жалоб на нее посыплется. Но милейшая мисс Белл сказала маме, что ей не на что жаловаться. «Он что, ни разу не напроказничал?» — переспросила удивленная мама. «Но он же мальчик», — был ответ. Фразу эту, между прочим, хорошо запомнил сам Алеша. И сейчас, уже подросток, любит ею защищаться, когда его отчитывают за то, что он в очередной раз что-нибудь натворил. «But he is a boy» («Но он же мальчик!»), — говорит он о себе в третьем лице, цитируя мисс Белл.
Что-то Алеше в американском детском центре прощали, что-то как бы не замечали, что-то дружелюбно и без раздражения объясняли. Однако мальчуган, конечно, не мог не почувствовать, что хвалить его особенно не за что. К тому же он не отличался никакими талантами — ни музыкальным, ни художественным, ни рукодельным. Поэтому родители крайне удивились, когда Алеша однажды принес домой грамоту. Настоящий «сертификат», где типографским способом была отпечатана благодарность: «За искусство сочувствовать». «За что-о-о?» — поразились родители. И Алеша с гордостью рассказал, что пару дней назад он увидел в углу холла плачущую девочку. Она была не из его группы, он ее не знал. Но тем не менее подошел и спросил, что у нее случилось. Ответа он не получил, но посочувствовал и успокоил ее, как мог. Вот это-то и заметила воспитательница. И нашла — наконец-то! — то, что давно искала: достоинство, за которое можно было бы похвалить шалуна.
Еще более выразительный пример я наблюдала в другом Day care. Воспитательница готовилась к постановке с детьми сказки о Синдирелле (вариант Золушки). Все роли были распределены, кроме главной. В это время открылась дверь, и на пороге показалась еще одна девочка. Полная, рыхлая, по виду старше своих пяти лет, но при этом простодушно улыбчивая. Лицо воспитательницы засияло радостью.
— Ребята, Нэнси пришла! Нэнси выздоровела. Давайте ее поприветствуем. — И она захлопала. Дети встретили девочку аплодисментами. Подготовка к репетиции продолжалась.
— Кого же нам выбрать на роль Синдиреллы? — раздумывала вслух воспитательница. — Она должна быть очень доброй. Она любит улыбаться. — Воспитательница смотрела только на Нэнси. Но дети не спешили выбирать на роль героини любимой сказки некрасивую и неуклюжую девочку. Однако воспитательница находила все новые и новые аргументы. И главным из них — «Нэнси очень добрая!» — в конце концов убедила. Хоть и неохотно, но дети все-таки согласились.
Я не видела спектакля, не знаю, как у нескладной толстушки получилась роль красавицы с изящными ножками. Но в тот момент Нэнси была счастлива. Прямо на глазах она преображалась из явного аутсайдера в звезду. На лице воспитательницы тоже отражалось удовольствие — от профессионального успеха.
В детских центрах, как мне показалось, не очень много времени уделяют учебе. Но зато всячески стараются вовлечь ребят в игру. Например, все знают, как малыши любят играть с водой. Но как обеспечить им эту возможность в доме? Ведь нетрудно представить, что будет с полом через несколько минут после того, как ребята начнут плескаться. «А что такое особенное будет? — удивилась мисс Белл, когда я задала ей этот вопрос. — Вода на полу, только и всего». И она меня повела в комнату, где стояло несколько тазиков с водой, вокруг них упоенно играли малыши. А на полу действительно было влажно. Но не мокро, потому что уборщица периодически входила со шваброй и лишнюю воду убирала. В игровых же комнатах, сколько мне ни приходилось их видеть, всегда царил жуткий ералаш. Растрепанные Барби, разбросанные кубики, разбитые машинки. На это никто не обращает внимания. Порядок — ничто в сравнении с главной ценностью — вовлеченностью ребят в игру.
Американская писательница французского происхождения Франсин де Плексиз Грей в 80-х годах побывала в Советском Союзе. Она вспоминает, что ее больше всего поразил порядок в игровой комнате в детском саду. Был час игр, но все игрушки красиво и симметрично располагались на полках. Франсин заинтересовалась, как же этот порядок сохраняется. «У нас дети сами следят, чтобы не было беспорядка», — с гордостью объяснила воспитательница. Франсин присмотрелась, и то, что она увидела, ее потрясло: ребенок снимал с полки игрушку, но, поиграв, тут же клал ее на место. Если же он забывал сразу это сделать, воспитатель подходил и делал ему замечание. И еще один факт удивил американку: «Никогда я не видела, чтобы за такое короткое время детям делали бы столько замечаний».
...Но вернемся в Москву. Восторг маленького Алеши по поводу детского сада угасал постепенно. И однажды пропал совсем. Произошла история, о которой он и сейчас не любит вспоминать. Однажды с малышом на прогулке случилась неприятность: он намочил штанишки. Подобное пару раз происходило и раньше в американском детском центре. Но там воспитательница предупреждала, что надо делать в таком случае: вернуться в дом, взять в своем шкафчике сухие штанишки, переодеться, а мокрые отдать воспитательнице. Та положит их в сушку и уже сухие незаметно передаст в целлофановом пакете маме.
Надо ли поступать именно так в московском детском саду, Алеша не знал, хотя и здесь в шкафчике лежали его запасные джинсы. Пока он стоял и думал о том, как себя правильно вести, воспитательница Марина Федоровна сама заметила неприятность.
— Дети, дети, идите сюда, — позвала она группу. И когда все собрались вокруг нее и мальчика, сказала то, что, по-видимому, считала своим педагогическим долгом: «Посмотрите на Алешу. Такой большой парень, а делает в штаны, как маленький. Тебе разве не стыдно, Алеша?»
...Именно с этого эпизода я начала свой разговор с Элис Уайрен, руководителем Центра дошкольного воспитания при Мичиганском госуниверситете. Я коротко рассказала о педагогических приемах Марины Федоровны. Элис закрыла лицо руками.
— О Боже! — воскликнула она после паузы. — Бедный малыш! Надеюсь, эту — женщину сразу же уволили?
Впрочем, я пришла в Центр не для того, чтобы обсуждать недостатки отечественного детского сада. Мне было интересно узнать, какими принципами воспитания пользуются работники американских детских центров. Однако я тут же себя поправила: а есть ли общие принципы, если нет единой системы организации?
— Конечно, есть, — заверила меня Элис. — Воспитатели ведь учатся, получают лайсенсы (сертификаты), дающие им право на работу. Вот там, во время учебы, они и приобретают вместе со знаниями представления о принципах. Главный из них — self-esteem, self-respect (высокую самооценку, самоуважение). Воспитатель обязан создать у ребенка стойкое уважение к себе самому. Он не должен опасаться перехвалить воспитанника — все равно за что, лишь бы тот был хорош хоть в чем-то.
Второй принцип — атмосфера безопасности. У ребенка должно быть стойкое чувство, что ему ничего не грозит. И он должен быть уверен, что может делать все, что захочет, кроме, разумеется, того, что вредит другим: отнимает игрушку, дерется, плюется. Нет, этого делать нельзя. Тогда пусть посидит на стуле один. У него в сознании это соединится: нехороший поступок и, как его неизбежное следствие, вот такое скучное сидение без дела. Однако у него не должно быть ощущения, что он наказан. Потому что даже за неправильное поведение он не должен лишиться уважения со стороны воспитателя, родителей, детей.
— Наш третий принцип, — продолжала Элис Уайрен, — не создавать чувства вины. Это очень плохой путь воспитания — укорять, подчеркивать дурные стороны, стыдить. Ну, что-то вроде того, что вы мне рассказали об этой ужасной воспитательнице. Кстати, вы мне не ответили: ее сразу уволили или она еще какое-то время работала?
— Не знаю, — сказала я нехотя. И отвела глаза в сторону. Потому что и сейчас, несколько лет спустя, все еще вижу Марину Федоровну за забором детского сада, рядом с моим домом.
Школа
— Вы знаете, наш Толик в Петербурге не вылезал из двоек, троек, а здесь сплошные "а" и "b", — с умилением говорила мне одна мама, недавно приехавшая с сыном в Чикаго. Я слышала это много раз: бывшие двоечники, переместившись из России в США, чудесным образом становились здесь отличниками. Объяснение этому феномену лежит на поверхности. Уровень требований в американской школе ниже, чем в российской. Да и сами программы значительно сокращены. Как пишет Йел Ричмонд, «американские школьники отстают от российских на два-три года в математике и естественно-научных знаниях; они также хуже знают литературу и историю».
Ирвин Уайл, профессор русской литературы Северо-Западного университета, в конце 80-х увлекался соревнованиями школьников Америки и России на телевидении. Привозил своих младших соотечественников в Москву и приглашал юных москвичей в Чикаго. Они скрещивали клинки своих познаний в различных конкурсах, викторинах. Ирвин вспоминает, что россияне неизменно и мощно побеждали своих заокеанских ровесников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30