— Да и вообще, почему здоровье и благополучие женщины менее важно, чем жизнь неродившегося плода? — спрашивала третья.
Тут на трибуну вышел мужчина средних лет.
— Но ведь и для здоровья матери аборт совсем не безвреден, — сказал он. — Если он первый, дело может вообще обернуться бесплодием в будущем. Запрет абортов — это как раз и есть забота о будущем женщины.
— Да почему о моем будущем должен заботиться кто-то другой? Может быть, я не хочу рожать, пока не вышла замуж, или для меня важнее сейчас учеба, чем нежелательное материнство, или, наконец, если нам с мужем просто не по средствам заводить сейчас ребенка... Разве это не наше личное дело — какое решение принимать? Почему знакомые, соседи, пастор, все, кто формирует общественное мнение, оказывают на нас давление? Психологически это очень тяжело, это трудно вынести.
Тема эта всплыла у меня в разговоре с президентом организации «Focus on the family» («Семья в центре внимания»), в далеком от Вашингтона Денвере, столице штата Колорадо. Имя христианского проповедника Джеймса Добсона, возможно, знакомо кому-то из читателей. Дважды вел он на «Радио России» по утрам передачи на семейные темы. В Колорадо расположился его Семейный центр, он меня туда пригласил, поскольку еще в Москве ему сказали, что я интересуюсь проблемами семьи. Центр, по американским меркам, где сотрудников обычно минимальное число, поразил меня прежде всего многочисленностью своего персонала. Вместе с волонтерами, то есть людьми, работающими бесплатно, там трудятся около тысячи человек. Здесь есть свое издательство, выпускаются книги, издается семь журналов: для родителей, женщин, детей, подростков и молодежи.
Сам Джеймс Добсон — фигура значительная. Как и многие протестантские священники, он по-человечески очень обаятелен — приветлив, открыт, доброжелателен. Покоряет его манера чутко вслушиваться в слова собеседника. Почти со всем, что он говорит, трудно не согласиться.
— Доктор Добсон, — спрашиваю, — есть ли четко сформулированные принципы, на которых зиждется работа Центра?
— Да. Их всего четыре. Первый: величайшая ценность семьи — дети. Иметь детей и воспитывать их — самое большое счастье. Второй: брак должен быть вечным. Развод — величайшее зло. Третий: ценность человеческой личности абсолютно не зависит от успехов и достижений этой личности. Каждый человек, какова бы ни была его общественная значимость, в равной степени достоин внимания и уважения. Четвертый: смысл жизни в том, чтобы служить Богу. А это в первую очередь значит любить друг друга, заботиться о ближнем и помогать ему в его нуждах. Именно таким образом мы прикасаемся к Нему, к Вечности.
Меня интересует несколько важных вопросов. Он выслушивает их очень внимательно и отвечает как опытный проповедник — внятно, просто, отчетливо разделяя слова.
— Любовь — обязательное условие брака?
— Нужно уточнить, что вы называете любовью. Для молодого человека это не только прелестное романтическое чувство, но и чисто физиологический призыв. Для супруга постарше — это обязательство перед семьей. Это потребность мужа заботиться о жене и — наоборот. Чувства приходят, уходят, опять приходят. Они не могут быть основой брака все время. Главный мотор семейной жизни — это установка, настроенность на постоянство жизни вдвоем. Стремление к верности, служение друг другу — вот основа брака.
— Как правильно воспитывать ребенка, как требовать от него добродетелей, которыми подчас сам не обладаешь?
— Мы должны отказаться от цели воспитать ребенка совершенным. Не надо бояться его недостатков. Он — живое существо, он не может быть идеальным. Если же вы все-таки будете добиваться своего, попытаетесь воспитать в нем важные для вас свойства, он в конце концов просто взбунтуется против вашего воспитания.
— Почему так велик процент разводов?
— Потому что современная жизнь движется на колоссальных скоростях, да к тому же с ускорением. Супруги в погоне за деньгами тратят на работу больше часов. У них не хватает времени на общение друг с другом и с детьми. А ведь без глубоких долгих разговоров отношения выхолащиваются, теряют душевность, становятся чисто функциональными. Особенно страдают семьи, в которых работают женщины.
— Значит ли это, что вы против женского труда?
— Я никогда этого не утверждал. Но я считаю, что до тех пор, пока последний ребенок не пошел в школу, мать работать не должна. Ведь на это нужно не больше двенадцати — пятнадцати лет. Не такая уж большая жертва.
— Но если женщина имеет высокую квалификацию, для нее это срок огромный. Она утратит за это время все знания, навыки, она отстанет от современных требований в своей профессии. Да и потом, предположим оптимальный вариант: последний, третий ребенок родился, когда ей было тридцать — тридцать пять лет, это значит, что она выйдет на рынок труда к сорока пяти — пятидесяти годам. Какая же тут карьера?!
— Ну, это ее право сделать выбор — карьера или дети.
И вот тут я пересказываю своему собеседнику события в Вашингтоне, когда студенты протестовали против запрета на аборт. Спокойный и доброжелательный Джеймс Добсон начинает волноваться и слегка раздражается.
— Аборт — это преступление, — говорит он, — и не перед обществом — перед Богом. Ведь именно Он дал миру новую жизнь. Такова была Его воля. Женщина, решившая этой воле противиться, — грешница. Но, кроме того, это еще и криминал в прямом смысле слова. Говорить про эмбрион, что он еще не человек — невежество. В тот момент, когда клетка оплодотворила другую клетку, уже произошел священный акт появления Будущего Человека. Лишить его жизни во чреве матери или потом — значения не имеет. Это все равно убийство. Оно должно быть подсудно.
— А если беременность, положим, результат изнасилования?
— Все равно, — отвечает доктор Добсон. — В моей практике, кстати, была одна такая история.
И он подробно рассказывает мне этот случай. Девочка из бедной негритянской семьи была отличницей в школе. Она мечтала получить хорошее образование, хорошую работу, вырваться из нищеты. Однако судьба распорядилась иначе. Однажды — ей было тогда пятнадцать лет — она засиделась в классе дотемна. Школьный автобус уже ушел. И она пошла пешком пять миль, около семи километров. Через полтора часа она была на окраине своего поселка и уже видела огоньки в окнах домов. В это время на нее набросились трое подростков и изнасиловали. Родителям она ничего не сказала, она их очень боялась. А через некоторое время она узнала, что беременна.
— Она пришла ко мне за тем, чтобы я посоветовал, как ей сделать аборт. Денег у нее на это не было, — рассказывал доктор Добсон. — Мы беседовали долго. Она дрожала от страха, говорила, что боится родителей, что хотела бы в будущем родить в законном браке, но кто же теперь на ней женится? И главное, она хочет учиться, приобрести какую-нибудь достойную профессию. Но я объяснил ей, какой грех она возьмет на душу, если пойдет на операцию. Я предложил ей другое — вместо того, чтобы убивать живую жизнь, родить ребенка. А потом отдать его приемным родителям. Благо желающих усыновить детей в Америке очень много.
Дальше события складывались так. Девочка рассказала обо всем родителям, те ей не поверили, побили ее и выгнали из дома. Она нашла приют в Доме для обиженных женщин, там и родила. По сценарию Добсона дальше она должна была стать свободной и вернуться домой и в школу. Однако доктор все-таки мужчина и, возможно, не очень хорошо знаком с женской психологией. Когда девочка увидела завернутое в пеленки существо, так сильно похожее на нее... Когда она приложила к его рту свой сосок, а он благодарно зачмокал... Словом, когда она ощутила себя матерью, неразрывно связанной с этим младенцем, она отказалась расставаться с ним. С большим трудом доктору Добсону удалось уговорить родителей взять ее домой. «Да, — говорит он, — ее, видимо, никто не возьмет замуж: в этом комьюнити суровые законы морали. Да, она вряд ли сумеет окончить школу, а если и окончит, то дальше учиться ей будет трудно: надо зарабатывать деньги на жизнь. И, уж конечно, не высококвалифицированным и высокооплачиваемым трудом. Да, пусть ее мечтам не суждено сбыться. Но она нашла свое счастье в материнстве», — резюмировал доктор Добсон.
В пятнадцать лет счастье в материнстве? Вместо перспектив, которые были вполне реальны для способной, трудолюбивой и амбициозной отличницы?
И я усомнилась в безупречности суждений доктора Добсона.
Развод
В последние десятилетия, показывает статистика, разводов в США стало немного меньше. Но все равно по количеству распадающихся браков страна стоит на одном из первых мест в мире. Одновременно, как я уже говорила, брак, семья — самая высокая ценность для американца. Я долго не могла объяснить себе этот парадокс. Какая же это высшая ценность, если она так легко разрушается? Помогла мне сорокалетняя Поли Симпсон, учительница средней школы в Сиэтле. Поли недавно оставил муж, и она пылала негодованием. «Чего, нет, ты мне скажи, чего ему не хватало? — требовала она от меня ответа. — В доме всегда было убрано, обед всегда к его приходу готов. Ну, ссорились иногда, но не часто. Чаще вообще не разговаривали — телевизор смотрели. И вдруг он приходит и говорит: „Семья — это радость. Это любовь. Это счастье. А у нас всего этого нет“. Наслушался романтических бредней — и по телевизору, и по радио. Просто свихнулся». И сразу все стало на свои места: да, американцы высоко ценят семью. Но не всякую, а лишь гармоничную.
«В последние годы, — пишет М. Лернер, — у американцев наметилась тенденция нового отношения к браку. В нем они пытаются найти удовлетворение многих своих потребностей — и душевных, и сексуальных, и социальных. Но в поисках счастья обнаруживают все большее несоответствие мечты и реальности... Разрыв между идеалом и жизнью все чаще приводит брак к распаду».
Крах семьи? Совсем нет: пролистав данные статистики, Лернер обнаруживает, что на первом разводе история семейной жизни для многих бывших супругов часто вовсе не кончается. Многие выходят замуж (или женятся) и во второй раз, и в третий... Нет, они не разочаровываются в самом институте брака, не перестают верить в ценность семьи. Напротив. «Большое количество разводов свидетельствует о серьезном убеждении, что брак держится на любви и общности интересов». В другой главе опять: «Уровень повторных разводов так велик, что позволяет предположить: американцы разводятся не потому, что разочаровались в браке как таковом, а потому, что верят в него глубоко и снова пытаются стать участниками, но уже успешного, а не обанкротившегося предприятия». Иными словами, их не оставляет надежда найти нового партнера, с которым можно построить новые, счастливые отношения.
В популярной американской печати гуляет расхожая фраза: половина американских семей распадается. На самом деле эта цифра, как говорят ученые, некорректна. Определить, сколько именно брачных союзов из всех заключенных разорвано, довольно сложно. Обычно делается так. Считается, сколько за такой-то период — год, например, — было заключено браков и сколько расторгнуто. Неточность состоит в том, что расторгнуты ведь в этом году не те же самые, что тогда же зарегистрированы, а те, что заключены и год, и десять, и двадцать лет назад. Поэтому я воспользуюсь более корректными данными. В 47% американских семей хотя бы один из супругов находится во втором браке.
Когда живешь в какой-нибудь глубинке, например в небольшом городке Уитон, где чуть ли не на каждой улице по собору, то кажется, что цифра эта сильно преувеличена. Здесь много дружных, довольных жизнью пар со стажем по 30, 40 и 50 лет. А недавно двоих старичков вполне бодрого вида чествовали в методистской церкви в связи с 60-летием их совместной жизни. Я недоумевала: откуда статистика набрала столько распавшихся браков?
Но вот я приехала в Нью-Йорк. И мне показалось, что здесь вообще нет ни одной пары, не пережившей семейной драмы: каждый второй (если не первый) оказался в повторном браке.
Из-за привычки американцев тщательно скрывать страдания, демонстрировать лишь удачливость или, по крайней мере, благополучие мне со стороны даже показалось, что, как и многие процессы, развод в Америке происходит легче, чем в других странах. В известной степени так оно и есть. При отсутствии проблем с жильем, бытом — если, конечно, это позволяют доходы — легче принимать решения: поменять дом, организовать переезд, отдать детей под опеку бэби-ситтера. Необремененность тяжелым бытом сказывается и на внешности: разведенные женщины, даже имеющие несколько детей, не перестают заниматься своей внешностью. Часто посещают спортивные клубы, бассейны, пожалуй, даже чаще, чем раньше, ходят в парикмахерские, делают маникюр, массаж.
Помню, какое сильное впечатление произвела на меня одна встреча на заседании в клубе «Сто», где меня попросили выступить. Это объединение жителей небольшого комьюнити, всего в сто семей. После своего выступления я оказалась в зале рядом с Гейл, миловидной, ухоженной дамой. Мы разговорились. Я поделилась с ней приятным впечатлением, которое на меня произвел председатель клуба. Он как раз в это время выступал — румяный и веселый здоровяк. «Да, Том очень мил, — согласилась моя соседка, — это мой муж. У него такая особенность — он всегда кажется беззаботным. Но это не так. У нас ведь девять детей». Я изумленно замолчала. «Нет-нет, вы меня не так поняли, — засмеялась она. — Это не общие дети: четверо мои и пятеро его, все от наших бывших супругов».
Я представила себе какую-нибудь мою соотечественницу-"разведенку" с четырьмя детьми. Нашлись бы у нее время и силы следить за собой, ходить на свидания (мои новые знакомые встречались до свадьбы целый год) да и просто думать о возможности повторного брака?
Позже, у них дома, мы долго говорили о разводах. Они рассказывали о том, как непросто было смириться с решением ее мужа и его жены. Бывший муж сказал, что ему надоело быть в рабстве у нее, у детей, и уехал в другой город. А его жена не сказала ничего. Прислала письмо из Мексики, что полюбила другого, что просит у мужа прощения. И на прощание: «Уверена, ты, такой умный и добрый, сумеешь воспитать наших детей лучше, чем я». Однако проблемы на этом не закончились. Гейл стала мальчику и четырем девочкам настоящей матерью, но бывшая супруга Тома категорически отказывается разрешить усыновление детей, и это омрачает новый брак.
— И вообще, — сказала Гейл, — не верьте американцам, что им все так легко дается. Очень часто они притворяются. Но им хорошо известны и горечь разочарования, и боль утраты...
Я убедилась в этом, когда посетила Семейную консультацию в округе Дюпейдж, штат Иллинойс. Это одна из шестнадцати организаций, обслуживающих жителей семи крохотных городков.
Работа консультации организована так. Человек после развода приходит на прием к психологу (работники службы могут позвонить ему и сами, если прослышали о беде). Здесь начинается серия бесед — психологическая помощь клиенту. Выясняется, что ситуации самые разные, но симптомы душевного надрыва очень похожи. О них можно узнать, например, из большого постера, вывешенного в холле:
1. Ощущение потери и утрата самоуважения — это ваша основная реакция на развод.
2. Развод чем-то похож на тяжелую болезнь. И то и другое сопровождается ощущением потери жизни, и в обоих случаях похожие фазы выздоровления.
3. Душевный разрыв произойдет, возможно, не в то же самое время, что развод формальный, а много позже.
4. Вы можете и должны стать другим человеком. Таким, который будет нравиться прежде всего самому себе".
В тот день дежурила психотерапевт Джина Альберти. Я попросила ее разрешить мне присутствовать на приеме. Она извинилась и отказала: врачебная тайна. Вместо этого показала на десяток книг, разбросанных на ее столе: Кристина Робертсон «Правила поведения женщины в разводе»; Ньюмен и Берковиц «Как после развода стать самому себе лучшим другом?»; Сусанна Форвард «Когда женщина любит мужчину, а он ее ненавидит»; Абигейл Трефорд «Сумасшедшее время: как пережить развод». Рядом лежал список — еще десяток книг, выпущенных разными издательствами, в помощь людям во время развода. Я попросила Джину рассказать мне о наиболее типичных проблемах ее клиентов.
— Конечно, я понимаю, — добавила я, — что случаи эти самые разные...
— Да нет, — заметила она. — Разнообразие несчастий не так уж велико. Знаете, я в университете посещала некоторое время уроки русского языка и литературы, так вот, меня поразило высказывание вашего писателя Льва Толстого — там что-то насчет того, что все счастливые семьи счастливы одинаково, а все несчастные — несчастны по-разному. Я тогда подумала: как же великий знаток человеческой психологии мог так ошибаться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30