Я также встал. Он проводил меня до входной двери.
— До свидания. Вы каждый день можете застать меня в тот же час. Не заставляйте слишком долго ждать вашего следующего посещения. Вероятно, мне понадобятся те сведения, которые вы любезно собрали вместо меня.
Было четыре часа. Дети выходили из школ, толкались. Тихо поднялся я по улице Клода Бернара. Потом спустился улицей Гей-Люссака. Письма были у меня в руке. Я искал местечка, где бы присесть и прочитать их. Клонился к вечеру прелестный майский день, теплый, голубой, уже полный летних испарений.
На углу улицы Суффло и бульвара Сен-Мишель я сел на террасе ресторана Пантеона и развернул первое письмо.
Изящная карточка из бристоля, в левом углу — золотая коронка. Я прочитал следующие фразы, наверное, очень смутившие профессора Жерара.
Челси, 14 мая 1916.
С истинным удовольствием узнала я, дорогой друг, что вы вышли целым и невредимым из того дела, в которое несколько неблагоразумно впутались. Пожалуй, вы были со мной не вполне корректны, но это не важно! Я была бы очень рада повидать вас. Через две недели я буду в Париже, чтобы посмотреть летние моды. Будьте милым, придите позавтракать по-дружески у Ритца с вашей
Флорой Арбекль.
P.S. Реджинальд просит вам напомнить о нем и поручает мне сказать, что он был бы счастлив получить пропуск на одну из ваших лекций в College de France.
Я положил письмо в карман. Развернул другое и вздрогнул: я узнал почерк Антиопы.
Жалкий листок плохой бумаги в клетку. В левом углу, там, где на бристоле леди Флоры была золотая коронка, — номер, вероятно — номер камеры.
Портландская тюрьма, 15 мая 1916.
Я только что узнала, что вы теперь в безопасности, что вы спасены. Дружественное мне лицо берется доставить вам это письмо. Надеюсь, оно дойдет до вас.
Вам, может быть, известно, что военный суд приговорил меня к пожизненным каторжным работам. Я не жалуюсь. Я сильна. Но чтобы быть совсем сильной, я должна выполнить один долг по отношению к вам, который добровольно приняла на себя.
Вспомните: три недели назад, в тот день, когда мы возвращались с прогулки по берегу моря, я умоляла вас не осудить меня, что бы вы ни узнали обо мне. Я хочу сама сказать вам все это.
Вы были обмануты. Та девочка, которую знали вы когда-то во Франции, — не я. Я не графиня Кендалль. Графиня Антиопа умерла 6 июня 1914 года, при той катастрофе, которая стоила жизни и ее мужу, в которой и я чуть не погибла. Графиня Антиопа покоится на денморском кладбище, и я знаю, что вы, не подозревая того, молились у ее могилы.
Я — только бедная девушка, принужденная после той катастрофы занять место своей госпожи. Мы уехали из Денмора, где нас знали. Мы приехали в Кендалль.
Было необходимо обеспечить пророчеству Донегаля его исполнение. Может быть, многое, что раньше казалось вам таким странным, теперь станет ясным. Я повиновалась тому, чего от меня потребовали. И это было легко до вашего приезда в Кендалль. С той минуты часто казалось мне, что я сойду с ума.
Пишу я это письмо, конечно, затем, чтобы сказать всю правду: мне казалось, что я начинаю вас любить. Но в то же время я чувствовала, что вы никогда никого не любили, кроме графини Кендалль. Я видела, вы искали во мне воспоминания о ней. Я много страдала. Все кончилось. Я отсюда не выйду, а если когда-нибудь и выйду, то лишь за тем, чтобы стать женою Ральфа Макгрегора, с которым я помолвлена с 1914 года, когда произошла денморская катастрофа. Вы знаете, он добр и храбр. Он любит меня, и, надеюсь, я еще вновь полюблю его.
Эдит Стюарт.
Медленно сложил я это письмо. Точно в тумане проходили передо мною гуляющие: работницы, студенты, солдаты в отпуску.
— Франсуа Жерар!
Я машинально повернул голову туда, откуда раздался этот возглас. Я узнал Клотильду, молоденькую женщину, с которой в 1913 году довольно часто бродил ночами по барам.
— Гарсон, перенесите мой стакан на стол этого господина.
Она без церемоний уселась рядом со мной. Одета она была плохо — ярко и дешево. По-своему, она тоже пострадала.
— Как я довольна, что встретила вас! Право, с этой войной никогда нельзя быть уверенным... Ну, конечно, жаловаться не приходится, когда солдаты в окопах. Но все-таки, у всех много горя.
Она понизила голос и спросила:
— Кажется, японцы подходят. Слыхали вы об этом?
— Клотильда, столько болтают всякого!
— Сюрвиль убит, — слыхали вы?
— Нет.
Я едва отвечал ей. Она, не смущаясь этим, продолжала рассказывать мне о наших товарищах 1914 года, о тех, кого поглотила земля полей битв — о Рибейре, о Сюрвиле, Мутон-Массе, де Виньерте, а перед нами деревья Люксембургского парка вбирали в свои большие зеленые и красные ветви свет умирающего солнца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23