На лестнице спохватился, что забыл поставить обратно в библиотечный шкаф «Тристрама Шенди». Мне было досадно, что я не воспользовался этим предлогом, чтобы еще раз увидеть комнату, в которой провел, несомненно, оригинальнейший месяц всей своей жизни.
Д-р Грютли был уже в столовой. Барон Идзуми и полковник Гарвей скоро присоединились к нам. В руках у полковника была телеграмма, пришедшая накануне вечером: телеграммой сенатор Баркхильпедро уведомлял нас, что болезнь старой тетки вынуждает его еще отложить поездку.
— Я думаю, — сказал д-р Грютли, — что он захотел удвоить — на зеленых полях различных Ривьер — деньги, ассигнованные ему на расходы по путешествию.
Никто ничего не ответил. Вошел г-н Ральф с листом бумаги.
— Будьте столь любезны, господа, — сказал он, — записать на этом листе адреса, куда вы хотели бы направить ваш багаж в случае каких-либо осложнений.
Мои коллеги один за другим выполнили эту формальность. Я последним вписал просимый адрес, причем указал Дом печати, уверенный, что юному Лабульбену доставило бы удовольствие позаботиться о судьбе моего жалкого сундука.
Когда я возвращал Ральфу лист, то увидел, что он — в форме офицера волонтеров.
— Теперь, господа, — пожалуйста, — сказал он.
Молча пошли мы за ним. Минуты были полны такой торжественности, что даже д-р Грютли, показалось мне, как-то оробел.
Граф д’Антрим ждал в той гостиной, где принимал нас в первый раз. За его креслом, облокотившись о спинку, стояла графиня Кендалль. Она была в короткой юбке, открывавшей ноги в высоких желтых башмаках, и в серой куртке волонтера. У кожаного пояса, от которого шел к правому плечу тонкий ремешок, пристегнута кобура с револьвером.
Граф д’Антрим произнес лишь несколько слов. Чувствовалось, что говорит он их в предельном волнении, какое только доступно человеку.
— Господа, события, вам известные, наступают. Отправляйтесь туда — и смотрите. Лишь об одном прошу вас: скажите миру то, что увидите. Не нужно Ирландии ничего другого.
Он стал пожимать руку каждому из нас пяти. Когда пришел мой черед, он сказал:
— Должно быть, господин Жерар, деревья на Вилле цветов теперь все покрылись листьями. Я любил, я очень любил вашу родину.
Наконец, обращаясь ко всем, он прибавил:
— Прощайте, господа.
И жестом показал, что просит оставить его с Антиопой.
Было без десяти минут шесть.
В шесть сорок мы приехали в Листоуэл одновременно с поездом из Трали. Три минуты спустя поезд мчал нас к Лимерику. Для нашей небольшой компании были оставлены два отделения. Графиня Кендалль заняла место в первом. Там же поместился я и остальные четверо. Ральф вошел во второе отделение с Уильямом и еще двумя слугами замка, Джемсом и Девидом.
Все трое, как и Ральф, как и Антиопа, были в форме волонтеров. Все — с ружьями.
В нашем отделении было тихо. Антиопа, бледная, серьезная, молчала. Д-р Грютли, сдерживаемый присутствием этой женщины, напоминавшей трагическую статую, не осмеливался давать волю своим обычным шуточкам.
В Лимерике он немножко успокоился. Мы прибыли на эту станцию в пять минут десятого, уезжали отсюда в четверть одиннадцатого. Графиня Кендалль уселась в зеленом бархатном кресле в помещении вокзала. В одном углу Уильям, Джемс и Девид, сидя на скамейке, продолжали начатую в вагоне игру в карты и предавались ей с детской беззаботностью. Охраняющие вокзал английские солдаты с завистью поглядывали на них.
Д-р Грютли — я все время старался быть от него подальше, но он всегда находил меня, — взял меня под руку.
— Поглядите вы на этих болванов, — сказал он, показывая мне на стражников. — На глазах у них ходят с ружьями, которые через три часа будут разряжены в их товарищей, а они даже не удивляются. А другие играют у них под носом в карты. А во что это они играют, эти молодчики? Кажется, я эту игру знаю.
Он подошел к маленькой группе, состоявшей из Уильяма и его товарищей. Заговорил с ними. Я видел, как они встали, краска залила им лицо, они что-то бормотали. Слов я не расслышал. Потом, не без смущения, снова сели. Д-р Грютли сел с ними. Взял карты, стал играть. Он вошел четвертым к ним в игру.
Когда пробило десять, он встал и подошел к г-ну Ральфу, разговаривавшему со мной.
— Надеюсь, вы ничего не будете иметь против того, что остальную часть дороги я поеду в вашем отделении? Я только что начал с этими ребятами партию, хотел бы доиграть ее.
— Как вам угодно, ваша честь, — ответил Ральф и поклонился.
— И хочу попробовать достать карты получше, — продолжал доктор. — Те, в которые играют ваши подчиненные, право, злоупотребляют правом карт не быть очень чистыми.
— На площади есть магазин, где ваша честь может достать. Я должен лишь напомнить, что через четверть часа мы едем.
Доктор вышел. Почти в тот же миг Ральф крикнул:
— Уильям!
Тот вскочил со скамьи.
— Пойдемте со мной, Уильям. Мне нужно сказать вам два слова.
Он отвел его в угол залы.
Пять минут спустя оба они вернулись. Лицо лакея было землистого цвета.
— Ступайте к вашим товарищам, Уильям.
В залу вбежал д-р Грютли, помахивая пакетиком.
Было около одиннадцати. Приникнув лицом к стеклу дверцы, я глядел на пенившиеся желтые воды Шаннона, бежавшие вдоль полотна дороги. Потом дорога свернули в сторону от реки. Мы въехали в тесный гранитный коридор, который, по-видимому, кончался тоннелем. Поезд несся во всю и отчаянно свистел.
Вдруг я вздрогнул. То, чего я ждал, случилось. Дверца в соседнем отделении отворилась, и почти тотчас же снова захлопнулась. Мелькнуло что-то, похожее на серый мешок, и полетело к скале, ударилось о нее. С видом полнейшего равнодушия я опустил окно, высунулся. Но дорога сделала загиб. Я не мог уже ничего видеть.
Во всяком случае, несомненно было одно: впредь Швейцария уже не будет представлена в знаменитой контрольной комиссии.
На станции Баллипрофай, куда мы прибыли в половине двенадцатого, у нашего отделения появился г-н Ральф.
— Мы прибыли, — сказал он.
Он пригласил нас выйти, мы повиновались, но были несколько смущены, — мы знали, что от Дублина нас отделяет еще довольно почтенное количество миль.
— Машины здесь, Ральф? — спросила графиня Кендалль.
— Здесь, ваше сиятельство.
Дождь лил, как из ведра. Во дворе вокзала ждали два человека и форме волонтеров. Они подбежали к Ральфу; он пожал им руки.
— Вижу, все в порядке, Джордж, — сказал он тому, который был повыше.
— Все в порядке, господин Ральф.
— Приказ о сборе?
— Отправлен сегодня утром, в четыре.
— Батальоны?
— Они должны были занять свои места в десять.
Джордж робко прибавил:
— А ее сиятельство?
— Вот она, — сказал Ральф и указал на графиню.
Солдаты сняли шапки. Они были невыразимо взволнованы тем, что находятся перед дочерью д’Антрима.
— Это ваши машины? — спросил Ральф, остановившись у стоявших во дворе двух громадных автомобилей.
— Да, господин Ральф.
— Однако, голубчики мои, хороши вы! Да ведь это автомобили из дворца.
— На счет одного вы не ошиблись. Он — из автомобилей вице-короля. Майкл захватил его сегодня утром у входа в церковь, пока шофер молился.
— Ход хороший?
— Через час будем в Дублине.
— Сейчас половина двенадцатого, — сказал Ральф. — Чудесно.
— А другой, — продолжал Джордж, — идет немножко потише, этот прибудет на полчаса позднее; это — наш автомобиль.
— Ну, хорошо, вперед, — сказал Ральф.
Он протянул руки.
— В первом автомобиле всего четыре места. Господа, может быть, кому-нибудь из вас не так уж важно опоздать на полчаса?
— Да я с удовольствием, — сказал профессор Генриксен, — я не имею никакого желания разбить себе голову ради того, чтобы выиграть несколько минут.
— Хорошо. Значит, вы сядете во вторую машину, с которой поедет Майкл. А теперь, господа, будьте любезны...
Он уже занял место впереди, рядом с Джорджем, на которого было возложено управление автомобилем, захваченным у вице-короля.
Антиопа села, за нею барон Идзуми, потом я. Полковник Гарвей собирался уже сесть, но вдруг остановился.
— Но я не вижу доктора Грютли.
Ральф ударил себя по лбу.
— Боже мой, я и забыл! Доктор Грютли непременно пожелал выйти в Розкри, чтобы купить мандаринов. Напрасно говорил я ему, что поезд стоит всего три минуты.
Лицо полковника Гарвея выразило сожаление.
— Вот, наша комиссия уменьшилась до четырех членов, — сказал он. — Как досадно; две столь важные страны, как Испания и Швейцария, будут, по вине их представителей...
Ральф вежливо перебил его:
— Нужно ехать, ваша честь.
Домики маленького городка пропали из виду. Потянулась грязная желтая дорога, автомобиль бешено мчался по ней, поднимая целые фонтаны грязи.
Правой рукой Антиопа перебирала агатовые четки. Медленно, мерно двигались по белой перчатке маленькие черные шарики.
— Уже! — вырвалось у меня.
Автомобиль остановился, Ральф открыл дверцу.
— Уже!
Покрытые слоем грязи окна не позволили нам даже заметить, как мы въехали в Дублин.
Мы вышли.
Полковник Гарвей, хорошо знавший город, говорил нам названия.
— Набережная Лиффей, статуя О’Коннеля, Бэйчелорз-Уок.
— Прошу вас, господа, — сказал г-н Ральф, — поспешим.
В одном высоком доме отворилась дверь. Управляющий сказал Антиопе:
— Нас ждут здесь, ваше сиятельство, в доме Келли. Позднее, когда будет дан сигнал, мы отправимся в Либерти Холл.
Мы вошли в дом. Послышался радостный возглас:
— Антиопа! Дорогая моя! Это вы! Как я счастлива!
Перед нами была высокая женщина величественной красоты, также в форме волонтеров. Она обняла графиню Кендалль и дважды поцеловала.
— Как я счастлива! — повторяла она. — О, раз вы здесь, с нами Бог!
Ральф шепнул мне на ухо:
— Графиня Маркевич.
— Нелегко было приехать вовремя, — сказала Антиопа. — Представьте себе, всего восемь часов назад я, в бальном платье, слушала любезности английского полковника.
Все в манерах, в голосе графини Кендалль вдруг изменилось. Удрученность сразу сменилась какой-то бурной радостью. Графиня Маркевич отворила дверь.
— Господа, дочь графа д’Антрима! — объявила она дрожащим голосом.
Задвигались с шумом стулья. Сразу встали человек десять.
Мы были в большой комнате с закрытыми ставнями, скупо освещенной двумя электрическими лампами. По стенам карты. На столе, по середине комнаты, разложен громадный план Дублина. В разных местах — телефонные аппараты.
Графиня Маркевич быстро представила всех Антиопе. Г-н Ральф стоял за моей спиной и повторял мне имена. И чувствовалась в нем, когда он произносил эти имена, какая-то особенная, чрезвычайная гордость. Близость борьбы делала самого молчаливого человека, какого я когда-либо встречал, почти разговорчивым.
Кларк, Эмон Кеннт, Мак Диармада и вы, Мак-Донаг, и вы, Пирс, — здесь, в этой таинственной комнате, впервые услыхал я ваши имена, вчера еще неведомые, которые завтра засверкают навсегда самой чистой славой.
Маленькие ирландки, под мелким дождем пробирающиеся по воскресеньям в свою деревенскую церковь, понесут все эти имена в своем требнике, отпечатанные рядом с именем Спасителя.
Каждый из них по очереди подходил к Антиопе, низко ей кланялся. Кое-кто из них уже раньше знал ее, все целовали у нее руку.
Графиня Маркевич взглянула на одного из них, державшегося немного поодаль, тонкого юношу с бледным лицом, застенчивого и гордого, с пылающими глазами.
— Господин де Валера, — сказала она, — подойдите, представьтесь графине Кендалль.
В это мгновение дверь с шумом растворилась, ударившись о стену. На пороге стоял какой-то человек.
— Ну, известно ли здесь, что без десяти час? — сказал он, и в голосе его был какой-то радостный экстаз.
— Джеймс Конноли! — прошептал г-н Ральф.
Я знал его историю. Это он, социалистический вождь, глава Либерти Холла — дублинской Биржи труда, еще раньше ирландских националистов организовал — и был этим горд — «первую гражданскую вооруженную силу на юге Бойны». Он стоял на пороге, скрестив руки, и все его лицо горело верой.
— Хорошенько в него вглядитесь, господин Жерар, — шептал голос г-н Ральфа, ставший каким-то свистящим. — Нигде еще, кроме Германии, не встретите такого зверя о пяти ногах — рабочего-патриота.
Он еще прибавил:
— Мы назначили его главнокомандующим наших войск. И никому из нас не придется в этом раскаиваться.
— Джеймс, подойдите, — сказала Констанс Маркевич.
Она обратилась к нам:
— Он хвастался, что будет звать графиню Кендалль не иначе как гражданкой, согласно доброй ларкинистской традиции. Ну же, Джеймс, подойдите и сдержите ваше слово!
Не без смущения подошел Джеймс Конноли к Антиопе. Она пошла ему навстречу, первая протянула руку, и жест этот вызвал в присутствовавших улыбку, смешанную со слезами.
— Без двух минут час, — сказал Пирс.
— Господа, к вашим телефонам, — скомандовал Конноли. — Откройте окна.
В открытые окна, выходившие на набережную Лиффей, проник серый свет. Там, в той стороне, где был дворец, собирались серые тучи.
— Теперь сигнал, — сказал Конноли.
Он взял стоявшую в углу винтовку, сам ее зарядил. Потом подвел Антиопу к окну, передал ей ружье.
Часы в комнате пробили час дня — тот час, в который семь пятилетий назад, 24 апреля 1881 года, явилась на свет маленькая девочка, предсказанная за шесть веков пророчеством.
— Часы спешат на одну минуту, — сказал Клерк.
Как раз напротив дома, на балюстраде набережной, сидел, свесив ноги, маленький жалкий английский солдатик. Глаза его блуждали, он не видел дула карабина, направленного на него неумолимым главнокомандующим революционных сил.
Антиопа покорно исполняла, что ей приказывали.
Вдруг она вздрогнула. На вершине мачты на набережной она увидала красный с белым флаг, флаг Соединенного Королевства.
Она подняла ружье выше. Раздался выстрел. Пуля пробила полотнище флага.
Со всех сторон загремели выстрелы. Бой начался.
Глава IX
ИПР НА НАБЕРЕЖНОЙ ЛИФФЕЙ
— Не могу ли я достать пластинок для моего фотографического аппарата? — спросил барон Идзуми. — У меня вышел весь запас.
Г-н Ральф насмешливо ответил:
— Должно быть, магазины в этот час закрыты.
И он быстро повел нас дальше.
— Куда вы нас ведете? — спросил профессор Генриксен, с трудом поспевавший за ним.
— Туда, куда мне приказано.
Я молчал. Я не задавал никаких вопросов. Но, насколько позволяла темная ночь, силился запомнить дорогу, чтобы, в случае необходимости, самому проделать ее в обратном направлении.
На востоке и юге города беспрерывно трещали ружья и митральезы. Мы направлялись на северо-запад.
Небо над нами сделалось от пожаров оранжевым. От этого глубине улиц становилось только еще темнее. Профессор Генриксен все ворчал.
— Нас должны бы предупредить. Я в своем докладе не премину...
— Прошу вас, замолчите, — сухо сказал Ральф.
Мы прошли еще около двухсот метров, затем остановились возле дома — темного, тихого, как и все другие дома на этой улице. Ральф засветил свой электрический фонарик и пробормотал:
— Да, здесь.
И постучал в дверь.
— Где мы находимся? — спросил полковник Гарвей. — Кажется, в районе Черч-стрит?
— Да, поблизости, господин полковник, — если говорить точно, то возле № 172 по Норс-Кинг-стрит, — ответил Ральф, всегда относившийся к американскому делегату с особым почтением.
В доме задвигались. Под дверью засветилась желтая полоса. Ральф постучал еще раз.
— Господин Хью! Эй, господин Хью!
— Сейчас отопру, господа, сейчас.
Послышался лязг железных засовов. Дверь приотворилась. Мы, следом за Ральфом, вошли все четверо в маленький магазин.
— Добрый вечер, господин Хью. Я привел к вам вот этих господ согласно распоряжению республиканского правительства. Не задвигайте засовы. Я сейчас же должен опять уйти.
Г-н Хью почесывал голову. Трудно сказать, был ли он польщен нашим прибытием, или думал, что эта честь ставит его в затруднительное положение. Было ему лет шестьдесят, такое доброе, славное лицо.
— Надеюсь, вы были предупреждены? — спросил Ральф.
— Да, предупрежден, — сказал Хью, — но...
— Но что?
— Мы маленькие торговцы. И потом, мы всего какую-нибудь неделю как переехали сюда. Боюсь, этим господам будет тут неудобно...
— И я боюсь того же, — профессор Генриксен, брезгливо обводил глазами лавку.
— Эти господа не требовательны, — строго сказал Ральф.
Он повернулся к профессору Генриксену спиной и обратился к нам:
— Господин полковник, господа, вы находитесь здесь согласно инструкциям, данным г-ном Пирсом, председателем временного правительства. Пирс считает бесполезным подвергать вас неизбежным случайностям борьбы и помещает по соседству с Главной квартирой. Норс-Кинг-стрит в данный момент находится вне зоны сражения. И потому к Майклу Хью, собственнику этого дома, была обращена просьба — оказать вам гостеприимство. Республиканское правительство, господа, заинтересовано в том, чтобы вы все время были в безопасности. Оно поручило мне просить вас не выходить из этого дома, пока не будет уверенности, что это возможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Д-р Грютли был уже в столовой. Барон Идзуми и полковник Гарвей скоро присоединились к нам. В руках у полковника была телеграмма, пришедшая накануне вечером: телеграммой сенатор Баркхильпедро уведомлял нас, что болезнь старой тетки вынуждает его еще отложить поездку.
— Я думаю, — сказал д-р Грютли, — что он захотел удвоить — на зеленых полях различных Ривьер — деньги, ассигнованные ему на расходы по путешествию.
Никто ничего не ответил. Вошел г-н Ральф с листом бумаги.
— Будьте столь любезны, господа, — сказал он, — записать на этом листе адреса, куда вы хотели бы направить ваш багаж в случае каких-либо осложнений.
Мои коллеги один за другим выполнили эту формальность. Я последним вписал просимый адрес, причем указал Дом печати, уверенный, что юному Лабульбену доставило бы удовольствие позаботиться о судьбе моего жалкого сундука.
Когда я возвращал Ральфу лист, то увидел, что он — в форме офицера волонтеров.
— Теперь, господа, — пожалуйста, — сказал он.
Молча пошли мы за ним. Минуты были полны такой торжественности, что даже д-р Грютли, показалось мне, как-то оробел.
Граф д’Антрим ждал в той гостиной, где принимал нас в первый раз. За его креслом, облокотившись о спинку, стояла графиня Кендалль. Она была в короткой юбке, открывавшей ноги в высоких желтых башмаках, и в серой куртке волонтера. У кожаного пояса, от которого шел к правому плечу тонкий ремешок, пристегнута кобура с револьвером.
Граф д’Антрим произнес лишь несколько слов. Чувствовалось, что говорит он их в предельном волнении, какое только доступно человеку.
— Господа, события, вам известные, наступают. Отправляйтесь туда — и смотрите. Лишь об одном прошу вас: скажите миру то, что увидите. Не нужно Ирландии ничего другого.
Он стал пожимать руку каждому из нас пяти. Когда пришел мой черед, он сказал:
— Должно быть, господин Жерар, деревья на Вилле цветов теперь все покрылись листьями. Я любил, я очень любил вашу родину.
Наконец, обращаясь ко всем, он прибавил:
— Прощайте, господа.
И жестом показал, что просит оставить его с Антиопой.
Было без десяти минут шесть.
В шесть сорок мы приехали в Листоуэл одновременно с поездом из Трали. Три минуты спустя поезд мчал нас к Лимерику. Для нашей небольшой компании были оставлены два отделения. Графиня Кендалль заняла место в первом. Там же поместился я и остальные четверо. Ральф вошел во второе отделение с Уильямом и еще двумя слугами замка, Джемсом и Девидом.
Все трое, как и Ральф, как и Антиопа, были в форме волонтеров. Все — с ружьями.
В нашем отделении было тихо. Антиопа, бледная, серьезная, молчала. Д-р Грютли, сдерживаемый присутствием этой женщины, напоминавшей трагическую статую, не осмеливался давать волю своим обычным шуточкам.
В Лимерике он немножко успокоился. Мы прибыли на эту станцию в пять минут десятого, уезжали отсюда в четверть одиннадцатого. Графиня Кендалль уселась в зеленом бархатном кресле в помещении вокзала. В одном углу Уильям, Джемс и Девид, сидя на скамейке, продолжали начатую в вагоне игру в карты и предавались ей с детской беззаботностью. Охраняющие вокзал английские солдаты с завистью поглядывали на них.
Д-р Грютли — я все время старался быть от него подальше, но он всегда находил меня, — взял меня под руку.
— Поглядите вы на этих болванов, — сказал он, показывая мне на стражников. — На глазах у них ходят с ружьями, которые через три часа будут разряжены в их товарищей, а они даже не удивляются. А другие играют у них под носом в карты. А во что это они играют, эти молодчики? Кажется, я эту игру знаю.
Он подошел к маленькой группе, состоявшей из Уильяма и его товарищей. Заговорил с ними. Я видел, как они встали, краска залила им лицо, они что-то бормотали. Слов я не расслышал. Потом, не без смущения, снова сели. Д-р Грютли сел с ними. Взял карты, стал играть. Он вошел четвертым к ним в игру.
Когда пробило десять, он встал и подошел к г-ну Ральфу, разговаривавшему со мной.
— Надеюсь, вы ничего не будете иметь против того, что остальную часть дороги я поеду в вашем отделении? Я только что начал с этими ребятами партию, хотел бы доиграть ее.
— Как вам угодно, ваша честь, — ответил Ральф и поклонился.
— И хочу попробовать достать карты получше, — продолжал доктор. — Те, в которые играют ваши подчиненные, право, злоупотребляют правом карт не быть очень чистыми.
— На площади есть магазин, где ваша честь может достать. Я должен лишь напомнить, что через четверть часа мы едем.
Доктор вышел. Почти в тот же миг Ральф крикнул:
— Уильям!
Тот вскочил со скамьи.
— Пойдемте со мной, Уильям. Мне нужно сказать вам два слова.
Он отвел его в угол залы.
Пять минут спустя оба они вернулись. Лицо лакея было землистого цвета.
— Ступайте к вашим товарищам, Уильям.
В залу вбежал д-р Грютли, помахивая пакетиком.
Было около одиннадцати. Приникнув лицом к стеклу дверцы, я глядел на пенившиеся желтые воды Шаннона, бежавшие вдоль полотна дороги. Потом дорога свернули в сторону от реки. Мы въехали в тесный гранитный коридор, который, по-видимому, кончался тоннелем. Поезд несся во всю и отчаянно свистел.
Вдруг я вздрогнул. То, чего я ждал, случилось. Дверца в соседнем отделении отворилась, и почти тотчас же снова захлопнулась. Мелькнуло что-то, похожее на серый мешок, и полетело к скале, ударилось о нее. С видом полнейшего равнодушия я опустил окно, высунулся. Но дорога сделала загиб. Я не мог уже ничего видеть.
Во всяком случае, несомненно было одно: впредь Швейцария уже не будет представлена в знаменитой контрольной комиссии.
На станции Баллипрофай, куда мы прибыли в половине двенадцатого, у нашего отделения появился г-н Ральф.
— Мы прибыли, — сказал он.
Он пригласил нас выйти, мы повиновались, но были несколько смущены, — мы знали, что от Дублина нас отделяет еще довольно почтенное количество миль.
— Машины здесь, Ральф? — спросила графиня Кендалль.
— Здесь, ваше сиятельство.
Дождь лил, как из ведра. Во дворе вокзала ждали два человека и форме волонтеров. Они подбежали к Ральфу; он пожал им руки.
— Вижу, все в порядке, Джордж, — сказал он тому, который был повыше.
— Все в порядке, господин Ральф.
— Приказ о сборе?
— Отправлен сегодня утром, в четыре.
— Батальоны?
— Они должны были занять свои места в десять.
Джордж робко прибавил:
— А ее сиятельство?
— Вот она, — сказал Ральф и указал на графиню.
Солдаты сняли шапки. Они были невыразимо взволнованы тем, что находятся перед дочерью д’Антрима.
— Это ваши машины? — спросил Ральф, остановившись у стоявших во дворе двух громадных автомобилей.
— Да, господин Ральф.
— Однако, голубчики мои, хороши вы! Да ведь это автомобили из дворца.
— На счет одного вы не ошиблись. Он — из автомобилей вице-короля. Майкл захватил его сегодня утром у входа в церковь, пока шофер молился.
— Ход хороший?
— Через час будем в Дублине.
— Сейчас половина двенадцатого, — сказал Ральф. — Чудесно.
— А другой, — продолжал Джордж, — идет немножко потише, этот прибудет на полчаса позднее; это — наш автомобиль.
— Ну, хорошо, вперед, — сказал Ральф.
Он протянул руки.
— В первом автомобиле всего четыре места. Господа, может быть, кому-нибудь из вас не так уж важно опоздать на полчаса?
— Да я с удовольствием, — сказал профессор Генриксен, — я не имею никакого желания разбить себе голову ради того, чтобы выиграть несколько минут.
— Хорошо. Значит, вы сядете во вторую машину, с которой поедет Майкл. А теперь, господа, будьте любезны...
Он уже занял место впереди, рядом с Джорджем, на которого было возложено управление автомобилем, захваченным у вице-короля.
Антиопа села, за нею барон Идзуми, потом я. Полковник Гарвей собирался уже сесть, но вдруг остановился.
— Но я не вижу доктора Грютли.
Ральф ударил себя по лбу.
— Боже мой, я и забыл! Доктор Грютли непременно пожелал выйти в Розкри, чтобы купить мандаринов. Напрасно говорил я ему, что поезд стоит всего три минуты.
Лицо полковника Гарвея выразило сожаление.
— Вот, наша комиссия уменьшилась до четырех членов, — сказал он. — Как досадно; две столь важные страны, как Испания и Швейцария, будут, по вине их представителей...
Ральф вежливо перебил его:
— Нужно ехать, ваша честь.
Домики маленького городка пропали из виду. Потянулась грязная желтая дорога, автомобиль бешено мчался по ней, поднимая целые фонтаны грязи.
Правой рукой Антиопа перебирала агатовые четки. Медленно, мерно двигались по белой перчатке маленькие черные шарики.
— Уже! — вырвалось у меня.
Автомобиль остановился, Ральф открыл дверцу.
— Уже!
Покрытые слоем грязи окна не позволили нам даже заметить, как мы въехали в Дублин.
Мы вышли.
Полковник Гарвей, хорошо знавший город, говорил нам названия.
— Набережная Лиффей, статуя О’Коннеля, Бэйчелорз-Уок.
— Прошу вас, господа, — сказал г-н Ральф, — поспешим.
В одном высоком доме отворилась дверь. Управляющий сказал Антиопе:
— Нас ждут здесь, ваше сиятельство, в доме Келли. Позднее, когда будет дан сигнал, мы отправимся в Либерти Холл.
Мы вошли в дом. Послышался радостный возглас:
— Антиопа! Дорогая моя! Это вы! Как я счастлива!
Перед нами была высокая женщина величественной красоты, также в форме волонтеров. Она обняла графиню Кендалль и дважды поцеловала.
— Как я счастлива! — повторяла она. — О, раз вы здесь, с нами Бог!
Ральф шепнул мне на ухо:
— Графиня Маркевич.
— Нелегко было приехать вовремя, — сказала Антиопа. — Представьте себе, всего восемь часов назад я, в бальном платье, слушала любезности английского полковника.
Все в манерах, в голосе графини Кендалль вдруг изменилось. Удрученность сразу сменилась какой-то бурной радостью. Графиня Маркевич отворила дверь.
— Господа, дочь графа д’Антрима! — объявила она дрожащим голосом.
Задвигались с шумом стулья. Сразу встали человек десять.
Мы были в большой комнате с закрытыми ставнями, скупо освещенной двумя электрическими лампами. По стенам карты. На столе, по середине комнаты, разложен громадный план Дублина. В разных местах — телефонные аппараты.
Графиня Маркевич быстро представила всех Антиопе. Г-н Ральф стоял за моей спиной и повторял мне имена. И чувствовалась в нем, когда он произносил эти имена, какая-то особенная, чрезвычайная гордость. Близость борьбы делала самого молчаливого человека, какого я когда-либо встречал, почти разговорчивым.
Кларк, Эмон Кеннт, Мак Диармада и вы, Мак-Донаг, и вы, Пирс, — здесь, в этой таинственной комнате, впервые услыхал я ваши имена, вчера еще неведомые, которые завтра засверкают навсегда самой чистой славой.
Маленькие ирландки, под мелким дождем пробирающиеся по воскресеньям в свою деревенскую церковь, понесут все эти имена в своем требнике, отпечатанные рядом с именем Спасителя.
Каждый из них по очереди подходил к Антиопе, низко ей кланялся. Кое-кто из них уже раньше знал ее, все целовали у нее руку.
Графиня Маркевич взглянула на одного из них, державшегося немного поодаль, тонкого юношу с бледным лицом, застенчивого и гордого, с пылающими глазами.
— Господин де Валера, — сказала она, — подойдите, представьтесь графине Кендалль.
В это мгновение дверь с шумом растворилась, ударившись о стену. На пороге стоял какой-то человек.
— Ну, известно ли здесь, что без десяти час? — сказал он, и в голосе его был какой-то радостный экстаз.
— Джеймс Конноли! — прошептал г-н Ральф.
Я знал его историю. Это он, социалистический вождь, глава Либерти Холла — дублинской Биржи труда, еще раньше ирландских националистов организовал — и был этим горд — «первую гражданскую вооруженную силу на юге Бойны». Он стоял на пороге, скрестив руки, и все его лицо горело верой.
— Хорошенько в него вглядитесь, господин Жерар, — шептал голос г-н Ральфа, ставший каким-то свистящим. — Нигде еще, кроме Германии, не встретите такого зверя о пяти ногах — рабочего-патриота.
Он еще прибавил:
— Мы назначили его главнокомандующим наших войск. И никому из нас не придется в этом раскаиваться.
— Джеймс, подойдите, — сказала Констанс Маркевич.
Она обратилась к нам:
— Он хвастался, что будет звать графиню Кендалль не иначе как гражданкой, согласно доброй ларкинистской традиции. Ну же, Джеймс, подойдите и сдержите ваше слово!
Не без смущения подошел Джеймс Конноли к Антиопе. Она пошла ему навстречу, первая протянула руку, и жест этот вызвал в присутствовавших улыбку, смешанную со слезами.
— Без двух минут час, — сказал Пирс.
— Господа, к вашим телефонам, — скомандовал Конноли. — Откройте окна.
В открытые окна, выходившие на набережную Лиффей, проник серый свет. Там, в той стороне, где был дворец, собирались серые тучи.
— Теперь сигнал, — сказал Конноли.
Он взял стоявшую в углу винтовку, сам ее зарядил. Потом подвел Антиопу к окну, передал ей ружье.
Часы в комнате пробили час дня — тот час, в который семь пятилетий назад, 24 апреля 1881 года, явилась на свет маленькая девочка, предсказанная за шесть веков пророчеством.
— Часы спешат на одну минуту, — сказал Клерк.
Как раз напротив дома, на балюстраде набережной, сидел, свесив ноги, маленький жалкий английский солдатик. Глаза его блуждали, он не видел дула карабина, направленного на него неумолимым главнокомандующим революционных сил.
Антиопа покорно исполняла, что ей приказывали.
Вдруг она вздрогнула. На вершине мачты на набережной она увидала красный с белым флаг, флаг Соединенного Королевства.
Она подняла ружье выше. Раздался выстрел. Пуля пробила полотнище флага.
Со всех сторон загремели выстрелы. Бой начался.
Глава IX
ИПР НА НАБЕРЕЖНОЙ ЛИФФЕЙ
— Не могу ли я достать пластинок для моего фотографического аппарата? — спросил барон Идзуми. — У меня вышел весь запас.
Г-н Ральф насмешливо ответил:
— Должно быть, магазины в этот час закрыты.
И он быстро повел нас дальше.
— Куда вы нас ведете? — спросил профессор Генриксен, с трудом поспевавший за ним.
— Туда, куда мне приказано.
Я молчал. Я не задавал никаких вопросов. Но, насколько позволяла темная ночь, силился запомнить дорогу, чтобы, в случае необходимости, самому проделать ее в обратном направлении.
На востоке и юге города беспрерывно трещали ружья и митральезы. Мы направлялись на северо-запад.
Небо над нами сделалось от пожаров оранжевым. От этого глубине улиц становилось только еще темнее. Профессор Генриксен все ворчал.
— Нас должны бы предупредить. Я в своем докладе не премину...
— Прошу вас, замолчите, — сухо сказал Ральф.
Мы прошли еще около двухсот метров, затем остановились возле дома — темного, тихого, как и все другие дома на этой улице. Ральф засветил свой электрический фонарик и пробормотал:
— Да, здесь.
И постучал в дверь.
— Где мы находимся? — спросил полковник Гарвей. — Кажется, в районе Черч-стрит?
— Да, поблизости, господин полковник, — если говорить точно, то возле № 172 по Норс-Кинг-стрит, — ответил Ральф, всегда относившийся к американскому делегату с особым почтением.
В доме задвигались. Под дверью засветилась желтая полоса. Ральф постучал еще раз.
— Господин Хью! Эй, господин Хью!
— Сейчас отопру, господа, сейчас.
Послышался лязг железных засовов. Дверь приотворилась. Мы, следом за Ральфом, вошли все четверо в маленький магазин.
— Добрый вечер, господин Хью. Я привел к вам вот этих господ согласно распоряжению республиканского правительства. Не задвигайте засовы. Я сейчас же должен опять уйти.
Г-н Хью почесывал голову. Трудно сказать, был ли он польщен нашим прибытием, или думал, что эта честь ставит его в затруднительное положение. Было ему лет шестьдесят, такое доброе, славное лицо.
— Надеюсь, вы были предупреждены? — спросил Ральф.
— Да, предупрежден, — сказал Хью, — но...
— Но что?
— Мы маленькие торговцы. И потом, мы всего какую-нибудь неделю как переехали сюда. Боюсь, этим господам будет тут неудобно...
— И я боюсь того же, — профессор Генриксен, брезгливо обводил глазами лавку.
— Эти господа не требовательны, — строго сказал Ральф.
Он повернулся к профессору Генриксену спиной и обратился к нам:
— Господин полковник, господа, вы находитесь здесь согласно инструкциям, данным г-ном Пирсом, председателем временного правительства. Пирс считает бесполезным подвергать вас неизбежным случайностям борьбы и помещает по соседству с Главной квартирой. Норс-Кинг-стрит в данный момент находится вне зоны сражения. И потому к Майклу Хью, собственнику этого дома, была обращена просьба — оказать вам гостеприимство. Республиканское правительство, господа, заинтересовано в том, чтобы вы все время были в безопасности. Оно поручило мне просить вас не выходить из этого дома, пока не будет уверенности, что это возможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23