Нарушения — это одно, а стрельба — совсем другое. Так что ты даже и не думай.— Да я и не думаю. Ты не обижайся. Спасибо. — Ледогоров хлопнул «гаишника» по плечу. — Удачи тебе.— Тебе тоже.Перевалило за полночь. Идя по Кирочной, Ледогоров представлял себе, как ровно двое суток назад «мерседес» Галустяна, рыча, заруливал во двор на Некрасова. В это время он сам пил в кабинете чай и ел положенную Юлькой с собой на дежурство ватрушку. Он часто пытался вспомнить, где был и что делал, когда совершалось очередное преступление. Полянский называл это инстинктивным поиском алиби. Сам он знал, что это просто поиск несуществующей справедливости. Вспоминая любимую фразу матери о том, что «Бог все видит, Бог все знает», он никогда не мог понять почему тогда Бог не приводит его на нужное место заранее, позволяя предотвращать чужие беды.На углу с Восстания Ледогоров остановился. Спать не хотелось. Он оглянулся, мучительно соображая, куда идти. Что-то кольнуло в голове. Что-то привычное и, в то же время, крайне важное именно сегодня. Что-то повседневное, но на что следовало взглянуть по-новому. Это что-то билось и стучало у него в голове, отчаянно пытаясь обратить на себя внимание. Он потер виски и достал сигарету. Мимо тянулись от «Чернышевской» пассажиры последней электрички.— Господи! Когда же все это закончится! Все роют и роют!Длинноногая, изящная женщина в кремовом легком платье, осторожно ступая на высоких каблуках, спустилась на развороченную бульдозерами улицу Восстания. Шел капитальный ремонт дороги с заменой труб и снятием трамвайных путей.До Ледогорова дошло. Почти бегом он устремился вдоль траншеи. Рылеева. Сквозного проезда нет — яма. Гродненский. То же самое. Саперный. Гора песка, высотой до второго этажа. Басков. Стоп! Он даже запыхался. Незажженная сигарета по-прежнему была зажата между пальцев. Он прикурил ее. Получалось забавно: если верить «гаишнику», «копейка» не выезжала на Кирочную, значит, могла свернуть только налево в один из переулков, так как направо нет ни поворотов, ни проходных дворов. Но каждый переулок из-за ремонта улицы Восстания оканчивается тупиком. Значит, машина не выезжала из микрорайона, ограниченного Басковым, Кирочной, Восстания и Радищева. Есть, правда, пара сквозных дворов с Рылеева на Кирочную, но они давно не проездные. Уставшие от шума и выхлопных газов жильцы врыли посередине металлические болванки. Теперь каждая сторона заезжает со своей улицы. Ледогоров шел обратно, давя в себе детское желание немедленно начать осматривать дворы в поисках зеленой «копейки». В принципе, они могли заехать в любой двор и переждать. Нет, слишком рискованно. Оставить машину, уйти пешком, а потом за ней вернуться? Тоже рискованно, особенно, если один из них ранен. Вторая машина ждала на Кирочной? Слишком сложно. Не знали, что Восстания перерыта? Слишком просто. Черт! Так можно гадать вечно!Ледогоров снова оказался возле метро. Пробежка по свежему воздуху и напряженная работа мысли дали о себе знать. Он поднялся по своей абсолютно темной лестнице, отпер дверь, разделся и, не зажигая света, залез под душ. Ощущая кожей покалывание прохладных струй, почему-то вспомнил, как двадцать лет назад, в Сочи, ходил с родителями ночью купаться. С тех пор он ни разу не был на море. Жесткая тахта приняла его в свои объятия. Он представил себе, как Юлькины волосы щекочут его плечо, ее теплое дыхание на своей щеке и мгновенно заснул, улыбаясь в темноту.
* * * Хохмачев независимо надувал щеки и смотрел в пол.— Двое с «видаком» задержаны. Почему не отработаны? — Вышегородский говорил тихо. Любая игра когда-нибудь наскучивает. — Они же без документов.— Занят был на других заявках.— На каких?— Кража была из «Лексуса»?— Ты там был меньше часа.— Почти полтора.— Ну хорошо, пусть полтора, а остальное время? А ведь сейчас отдыхать пойдешь? Кто за тебя дорабатывать будет? Они? — Вышегородский обвел кабинет рукой.Ледогоров смотрел на привычный тополь за окном и думал о том, что Артур прав, но его боевой пыл скоро угаснет, о том, что мучительно не хочется ехать на Будапештскую в набитом трамвае, о том, что сегодня пятница и у Юльки выходной, о том, что на Московскую-Товарную нужно успеть до обеда, иначе Генка уже наберется и о том, что обо всем этом он уже десять раз думал.— Между прочим, Артур Викторович, — Хохмачев нагло развалился на стуле и закинул ногу на ногу, — нам после дежурства по КЗОТу положено не один, а два дня отдыха. Один «отсыпной», а следующий просто выходной. Я просто не успеваю отдохнуть.— Причем здесь это? — вскинулся Артур.— При том, — Рома с видом вождя мирового пролетариата оглядел аудиторию. — Мы не можем работать в таких условиях — отсюда и ошибки. Я сколько на работе задерживаюсь — никто этого нигде не учитывает. Я вообще…— Вот дурак. Совсем «двинулся», — шепнул Ледогорову, сидящий рядом Виталя Коршунов.— Сейчас доведет нашего «Артемона».Кличку эту Вышегородскому он придумал давно и прицепилась она к шефу основательно.Ледогоров безучастно кивнул. Небо за окном было едкого аквамаринового цвета и начинало стремительно белеть, как будто кто-то рьяно крутил ручку яркости телевизора. Все раздраженно молчали, злясь на Хохмачева из-за затянутой «сходки». Все эти разговоры «в пользу бедных» про КЗОТ и конституцию давно уже были пережеваны и выплюнуты. Работа в уголовном розыске всегда строилась по принципу «не нравится — уходи». Система плевала на своих людей. Точнее, это она позволяла им заниматься любимой работой за гроши, на ее условиях. Что-то вроде отношений между наркоманами и наркодилерами.— Вон! — Артура наконец прорвало. — Завтра с утра рапорт и чтобы духу твоего здесь не было!— А не буду я ничего писать! — Хохмачев налился краской, как свежий помидор. — За что вы меня выгоните? У меня ни одного взыскания! Показатели в норме! Я все обжалую…— Пошел на хрен! — казалось, что Вышегородский сейчас его ударит.— Ну и пойду, только домой! У меня законный «отсыпной»!Хлопнула дверь.— Во артист! — Хихикнул кто-то.Артур откинулся в кресле.— Все. Всем работать по своим планам.Лениво перешучиваясь и разминая затекшие ноги, опера потянулись к выходу. Ледогоров на секунду задержался у стола шефа.— Артур, а почему завтра рапорт?Тот поднял глаза.— Что?— Ты же знаешь, тебе никто не даст его выгнать.Вышегородский достал сигареты.— Саша, хоть ты не лезь, а.Лицо у него было усталое и погасшее.— Извини.Идя по коридору, Ледогоров ругал себя за то, что думает о вещах, до которых ему нет никакого дела. Воздух снова наливался влажной духотой.
* * * Муха осторожно ползла по краю деревянной измерительной линейки.— Зачем вам?Следователь смотрел строго и, как видимо ему казалось, проницательно. Ледогоров развел руками.— Чтобы собрать информацию о потерпевшем, его образе жизни и подготовиться к разговору с ним.Муха начала восхождение на толстую папку одного из уголовных дел. Следователь покачал головой.— Я против того, чтобы вы беседовали с ним до того, как я его допрошу.Ледогоров вздохнул.— Почему?Муха спустилась с картонной обложки и замерла на углу стола. Вопрос застал юношу врасплох.— Ну, я … Нужно сначала… Необходимо зафиксировать…Ледогоров резким движением поймал муху. Следователь судорожно дернулся.— Хочешь, я за тебя отвечу? Ты боишься, что я выкручиваю какие-то свои «шкурные» интересы. Боишься, что попытаюсь зачем-нибудь надавить на потерпевшего, или договориться с ним. Ты сам не знаешь, чего боишься, но слышал, что опера все очень ушлые и работают, только когда имеют свой интерес. Я прав?Парень открыл было рот, чтобы ответить.— Знаю, что прав. Но, послушай меня, тебе придется жить своим умом. Опера бывают разные. Как и следователи. Придется научится различать. Без оперов по «глухарям» ты ничего не сделаешь. Если ты, конечно, хочешь что-нибудь сделать. Я должен искать того, кто подстрелил этого Галустяна. И я буду его искать. Потому что просто это моя работа. Скажут искать кого-нибудь другого — буду искать другого. Но всегда буду стараться это делать хорошо. Поэтому, друг мой, если не можешь решить сам, то снимай трубку и звони руководству.Ледогоров встал, подошел к раскрытому окну и выпустил муху. Она, обалдев от обретенной свободы, сделала сумасшедший пируэт и растворилась в раскаленном воздухе. Внизу, среди облезлых железных гаражей, группа пацанов в трусах и майках носились друг за другом с пластмассовыми брызгалками. За спиной зашуршал диск старенького телефонного аппарата.— Андрей Юрьевич, это Копылов. Здесь пришел оперуполномоченный по делу Галустяна. Хочет посмотреть вещдоки. Да. Ну, я просто подумал… Хорошо. Его фамилия? Ледорубов. Что? А, да точно — Ледогоров. Понял… Понял.Ледогоров улыбнулся. С начальником следственного отделения Андреем Тихонравовым они «подняли» не одно дело. Правда, давно. До того как он сам начал пить.— Андрей Юрьевич вас просит, — следователь протянул трубку.— Слушаю.— Привет, Саня!Голос Тихонравова шипел в старой мембране.— Здорово!— Слышал — ты в себя пришел?— Да, только не войти.— Чего?— Пришел и стою на пороге — не войти никак.— Молодец, — прогудел Тихонравов, явно не поняв последней фразы, — ты на Копылова не обижайся. Он еще маленький. Сразу после «поляны» Поляна — Юридический университет МВД в Сосновой поляне, одном из районов Санкт-Петербурга (жарг.).
. Я ему все объяснил. Поднатаскай его заодно.Ледогоров усмехнулся.— Я опер, а не следователь! Это твоя работа!— У меня дела. А ты все знаешь. Пока!— Пока! — Ледогоров повесил трубку — А я шарики надуваю.Поднимающееся солнце залило кабинет ослепительным светом. Прикрывая глаза ладонью, Копылов возился в покосившемся полированном шкафу у дверей.— Вот, — он протянул заклеенный скотчем полиэтиленовый мешок с косой надписью «Галустян», сделанной шариковой ручкой. — Только пистолет на экспертизе.— Спасибо, — Ледогоров забрал мешок, — я у себя в кабинете посмотрю.Копылов обреченно вздохнул.— Конечно.Ледогоров улыбнулся.— Давай расписку напишу. — Он протянул руку. — Меня, кстати, Сашей зовут. Можно на ты.— Леня, — Копылов пожал протянутую руку и наконец улыбнулся. Улыбка у него была доброй и очень детской. Под окном отчаянно визжали поливающие друг друга водой мальчишки.
* * * До Московского вокзала Ледогоров шел пешком. Днем садиться в какой-нибудь общественный транспорт в центре города было форменным сумасшествием. Нескончаемые автомобильные «пробки» закупоривали почти каждую улицу. Половина их была перекрыта, в связи с ремонтом к какой-то очередной юбилейной дате. Проезд двух остановок на трамвае мог занять около часа. Жаркий, разреженный воздух впитывал в себя выхлопные газы. От раскаленных двигателей плыло горячее марево.В вещдоках не оказалось ничего интересного. Записная книжка на нерусском языке. Паспорт. Доверенность на «мерседес». Пяток фотографий, изображающих Галустяна в окружении кавказских мужчин и славянских женщин. На всякий случай он прихватил их с собой.Ледогоров потрогал насквозь мокрую на груди футболку и бегом припустил через площадь Восстания. Оглушительный свисток застиг его у самой «отвертки» Отвертка — стела на площади Восстания, у Московского вокзала Санкт-Петербурга (жарг.).
. Такой же взмокший как и он, «гаишник» неспешно направлялся к нему от служебного «жигуленка». Второй интенсивно прогонял обезумевший поток машин.— Сержант Луков, — козырнул первый, — нарушаем!Ледогоров достал «ксиву».— Извини. Все нормально, свои.Сержант скользнул взглядом и неприязненно поморщился.— А что, если свои — нарушать можно? «Ксива», она от смерти не спасает.Он повернулся и пошел обратно.Ледогоров выругался. Формально «гаишник» был прав, но все равно было неприятно. Он же извинился. Демонстративно неторопливо он пересек оставшуюся до здания вокзала площадь. Ворота на Московскую-Товарную находились со стороны Полтавской улицы, но он хотел зайти в линейный отдел милиции. Вокзал жил своей особенной, понятной только его обитателям жизнью. Носильщики, лоточники, проститутки, воры, кавказцы, менты, ну и, конечно, пассажиры. Ледогоров никогда не работал ни здесь, ни в сопредельных территориальных отделах, поэтому хорошо жизнь вокзала не знал. Он шел к Гене Жарову, бывшему оперу восемьдесят седьмого, бывшему оперу УУРа и РУБОПа, осевшему теперь в качестве зама по оперработе Мосбана. Вокзал отдыхал. Дневное время не было самым напряженным. Основная масса поездов уходила вечером и прибывала утром. Сейчас же по перрону барражировали лишь ошалевшие от жары пассажиры пригородных электричек и постоянные жители вокзала — бомжи. Ледогоров не любил вокзалов. Они почему-то вызывали у него чувство тревоги.Здание линейного отдела охранял младший сержант в лихо заломленной на затылок форменной кепке.— К кому? — Спросил он, проверив документы. Ледогоров почувствовал запах застарелого перегара и сырого лука.— К Жарову.— Подождите, я узнаю.Мимо, махнув постовому рукой, прошли внутрь отдела двое «джигитов» с большой дорожной сумкой.Ледогоров забрал свое удостоверение.— Ваши сотрудники? — съязвил он, кивая кавказцам вслед.— Ага! — не моргнув глазом, хохотнул постовой. — Внештатные.Кабинет у Жарова был узким и продолговатым как ящик. Решетчатое окно упиралось в желтую, облупившуюся стену. Гоняя воздух, спасительно гудел вентилятор— Садись! — Гена пинком сбросил со стула запыленную пачку дел, перевязанную толстой бечевкой.— Я лучше присяду, — Ледогоров посмотрел на упавшую пачку. — Ни хрена себе! Дела восемьдесят первого года.— Ну, — Жаров кивнул. — Здесь дела в архив сдавали последний раз никогда. У оперов из-под всех диванов и шкафов торчат. Вот, решил заняться.— Тоже дело, — одобрил Ледогоров, вглядываясь в серое лицо Жарова с темными кругами вокруг глаз.— Сотку будешь? — Гена достал с подоконника початую «Охту».— Не, — Ледогоров покачал головой, — я в завязке.— Развяжи, — пожал плечами Жаров, — хлопнем и снова завяжешь.— Не могу. «Заколдовался» я.У Ледогорова неприятно закололо в груди.— Ну, как знаешь, волшебник. А я в сказки не верю. Мне можно.Жаров «начислил» себе почти полстакана и залпом выпил. Несколько секунд он молча сидел, прислушиваясь к себе, затем шумно выдохнул.— Прошла. Ну, с чем пожаловал?Ледогоров, не отвечая, разглядывал красные прожилки на его лице, растрепанные, нестриженные волосы и черную полосу на воротничке рубашки. Жаров был старше его на пять лет и ему еще не стукнуло и сорока, хотя на вид можно было дать «полтинник». В начале девяностых они сидели в одном кабинете Урицкого РУВД, где пришедший в розыск на два года раньше Гена натаскивал своего более молодого напарника. В девяносто первом его позвали в главк, где он два года протрудился в убойном отделе, затем переход в только что созданный РУОП и начало стремительного, никому непонятного падения. Жаров неожиданно перевелся в один из территориальных отделов области, где тихо спивался в течение нескольких лет. Когда его оттуда выперли — устроился опером в «Кресты», откуда уже перекочевал сюда. Бывший франт, спортсмен и любитель туризма, он абсолютно перестал следить за собой, забросил все свои многочисленные увлечения, оставив лишь одну водку. Жена быстро бросила его, к счастью не успев обзавестись ребенком. Больше он не женился и даже не предпринимал попыток. Друзья плавно отошли в сторону, отчаявшись вправить ему мозги, или хотя бы понять, что происходит. Напившись, он называл себя палачом, бормотал, что виновен в смерти людей, плакал и даже дважды пытался покончить с собой. К счастью, эти попытки не стали известны руководству, которое немедленно вышвырнуло бы его на улицу, к скорой смерти от перепоя. Работа пока еще была единственной вещью, которая не позволяла Жарову опуститься окончательно. Не проявляя ни рвения, ни инициативы, он, тем не менее, ухитрялся в любом состоянии добросовестно исполнять свои повседневные обязанности.— Ну чего разглядываешь? Сам знаю, что не фотомодель! Что надо-то?Ледогоров очнулся от неприятных мыслей.— Гена, у нас разборка была. «Черные» перестрелялись. Один из них, потерпевший, якобы заезжал к вам на «товарную». Может и стрелок наш там трется, или притяжение имеет. У меня по первому есть номер машины и данные. Можно чего-нибудь разнюхать?Жаров пожевал губами и достал пачку «Беломора».— Азера? Даги? Гурзошники?— Потерпевший армянин, но из Тбилиси. А остальные визиток не оставили.— Грузинские армяне? — Жаров выпустил дым. — Это Нурика тусовка.Они перевозчиков трясут и «герыч» из Москвы получают.Он снова достал бутылку.— Погоди-погоди, — Ледогоров отодвинул от Гены стакан. — Давай по порядку. Какой Нурик? Какой «герыч»? Какие перевозчики?— Не боись — не отрублюсь! — Жаров насмешливо скривился и вернул стакан на место. — Нурик — это Рухадзе Нукзар, начальник снабжения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
* * * Хохмачев независимо надувал щеки и смотрел в пол.— Двое с «видаком» задержаны. Почему не отработаны? — Вышегородский говорил тихо. Любая игра когда-нибудь наскучивает. — Они же без документов.— Занят был на других заявках.— На каких?— Кража была из «Лексуса»?— Ты там был меньше часа.— Почти полтора.— Ну хорошо, пусть полтора, а остальное время? А ведь сейчас отдыхать пойдешь? Кто за тебя дорабатывать будет? Они? — Вышегородский обвел кабинет рукой.Ледогоров смотрел на привычный тополь за окном и думал о том, что Артур прав, но его боевой пыл скоро угаснет, о том, что мучительно не хочется ехать на Будапештскую в набитом трамвае, о том, что сегодня пятница и у Юльки выходной, о том, что на Московскую-Товарную нужно успеть до обеда, иначе Генка уже наберется и о том, что обо всем этом он уже десять раз думал.— Между прочим, Артур Викторович, — Хохмачев нагло развалился на стуле и закинул ногу на ногу, — нам после дежурства по КЗОТу положено не один, а два дня отдыха. Один «отсыпной», а следующий просто выходной. Я просто не успеваю отдохнуть.— Причем здесь это? — вскинулся Артур.— При том, — Рома с видом вождя мирового пролетариата оглядел аудиторию. — Мы не можем работать в таких условиях — отсюда и ошибки. Я сколько на работе задерживаюсь — никто этого нигде не учитывает. Я вообще…— Вот дурак. Совсем «двинулся», — шепнул Ледогорову, сидящий рядом Виталя Коршунов.— Сейчас доведет нашего «Артемона».Кличку эту Вышегородскому он придумал давно и прицепилась она к шефу основательно.Ледогоров безучастно кивнул. Небо за окном было едкого аквамаринового цвета и начинало стремительно белеть, как будто кто-то рьяно крутил ручку яркости телевизора. Все раздраженно молчали, злясь на Хохмачева из-за затянутой «сходки». Все эти разговоры «в пользу бедных» про КЗОТ и конституцию давно уже были пережеваны и выплюнуты. Работа в уголовном розыске всегда строилась по принципу «не нравится — уходи». Система плевала на своих людей. Точнее, это она позволяла им заниматься любимой работой за гроши, на ее условиях. Что-то вроде отношений между наркоманами и наркодилерами.— Вон! — Артура наконец прорвало. — Завтра с утра рапорт и чтобы духу твоего здесь не было!— А не буду я ничего писать! — Хохмачев налился краской, как свежий помидор. — За что вы меня выгоните? У меня ни одного взыскания! Показатели в норме! Я все обжалую…— Пошел на хрен! — казалось, что Вышегородский сейчас его ударит.— Ну и пойду, только домой! У меня законный «отсыпной»!Хлопнула дверь.— Во артист! — Хихикнул кто-то.Артур откинулся в кресле.— Все. Всем работать по своим планам.Лениво перешучиваясь и разминая затекшие ноги, опера потянулись к выходу. Ледогоров на секунду задержался у стола шефа.— Артур, а почему завтра рапорт?Тот поднял глаза.— Что?— Ты же знаешь, тебе никто не даст его выгнать.Вышегородский достал сигареты.— Саша, хоть ты не лезь, а.Лицо у него было усталое и погасшее.— Извини.Идя по коридору, Ледогоров ругал себя за то, что думает о вещах, до которых ему нет никакого дела. Воздух снова наливался влажной духотой.
* * * Муха осторожно ползла по краю деревянной измерительной линейки.— Зачем вам?Следователь смотрел строго и, как видимо ему казалось, проницательно. Ледогоров развел руками.— Чтобы собрать информацию о потерпевшем, его образе жизни и подготовиться к разговору с ним.Муха начала восхождение на толстую папку одного из уголовных дел. Следователь покачал головой.— Я против того, чтобы вы беседовали с ним до того, как я его допрошу.Ледогоров вздохнул.— Почему?Муха спустилась с картонной обложки и замерла на углу стола. Вопрос застал юношу врасплох.— Ну, я … Нужно сначала… Необходимо зафиксировать…Ледогоров резким движением поймал муху. Следователь судорожно дернулся.— Хочешь, я за тебя отвечу? Ты боишься, что я выкручиваю какие-то свои «шкурные» интересы. Боишься, что попытаюсь зачем-нибудь надавить на потерпевшего, или договориться с ним. Ты сам не знаешь, чего боишься, но слышал, что опера все очень ушлые и работают, только когда имеют свой интерес. Я прав?Парень открыл было рот, чтобы ответить.— Знаю, что прав. Но, послушай меня, тебе придется жить своим умом. Опера бывают разные. Как и следователи. Придется научится различать. Без оперов по «глухарям» ты ничего не сделаешь. Если ты, конечно, хочешь что-нибудь сделать. Я должен искать того, кто подстрелил этого Галустяна. И я буду его искать. Потому что просто это моя работа. Скажут искать кого-нибудь другого — буду искать другого. Но всегда буду стараться это делать хорошо. Поэтому, друг мой, если не можешь решить сам, то снимай трубку и звони руководству.Ледогоров встал, подошел к раскрытому окну и выпустил муху. Она, обалдев от обретенной свободы, сделала сумасшедший пируэт и растворилась в раскаленном воздухе. Внизу, среди облезлых железных гаражей, группа пацанов в трусах и майках носились друг за другом с пластмассовыми брызгалками. За спиной зашуршал диск старенького телефонного аппарата.— Андрей Юрьевич, это Копылов. Здесь пришел оперуполномоченный по делу Галустяна. Хочет посмотреть вещдоки. Да. Ну, я просто подумал… Хорошо. Его фамилия? Ледорубов. Что? А, да точно — Ледогоров. Понял… Понял.Ледогоров улыбнулся. С начальником следственного отделения Андреем Тихонравовым они «подняли» не одно дело. Правда, давно. До того как он сам начал пить.— Андрей Юрьевич вас просит, — следователь протянул трубку.— Слушаю.— Привет, Саня!Голос Тихонравова шипел в старой мембране.— Здорово!— Слышал — ты в себя пришел?— Да, только не войти.— Чего?— Пришел и стою на пороге — не войти никак.— Молодец, — прогудел Тихонравов, явно не поняв последней фразы, — ты на Копылова не обижайся. Он еще маленький. Сразу после «поляны» Поляна — Юридический университет МВД в Сосновой поляне, одном из районов Санкт-Петербурга (жарг.).
. Я ему все объяснил. Поднатаскай его заодно.Ледогоров усмехнулся.— Я опер, а не следователь! Это твоя работа!— У меня дела. А ты все знаешь. Пока!— Пока! — Ледогоров повесил трубку — А я шарики надуваю.Поднимающееся солнце залило кабинет ослепительным светом. Прикрывая глаза ладонью, Копылов возился в покосившемся полированном шкафу у дверей.— Вот, — он протянул заклеенный скотчем полиэтиленовый мешок с косой надписью «Галустян», сделанной шариковой ручкой. — Только пистолет на экспертизе.— Спасибо, — Ледогоров забрал мешок, — я у себя в кабинете посмотрю.Копылов обреченно вздохнул.— Конечно.Ледогоров улыбнулся.— Давай расписку напишу. — Он протянул руку. — Меня, кстати, Сашей зовут. Можно на ты.— Леня, — Копылов пожал протянутую руку и наконец улыбнулся. Улыбка у него была доброй и очень детской. Под окном отчаянно визжали поливающие друг друга водой мальчишки.
* * * До Московского вокзала Ледогоров шел пешком. Днем садиться в какой-нибудь общественный транспорт в центре города было форменным сумасшествием. Нескончаемые автомобильные «пробки» закупоривали почти каждую улицу. Половина их была перекрыта, в связи с ремонтом к какой-то очередной юбилейной дате. Проезд двух остановок на трамвае мог занять около часа. Жаркий, разреженный воздух впитывал в себя выхлопные газы. От раскаленных двигателей плыло горячее марево.В вещдоках не оказалось ничего интересного. Записная книжка на нерусском языке. Паспорт. Доверенность на «мерседес». Пяток фотографий, изображающих Галустяна в окружении кавказских мужчин и славянских женщин. На всякий случай он прихватил их с собой.Ледогоров потрогал насквозь мокрую на груди футболку и бегом припустил через площадь Восстания. Оглушительный свисток застиг его у самой «отвертки» Отвертка — стела на площади Восстания, у Московского вокзала Санкт-Петербурга (жарг.).
. Такой же взмокший как и он, «гаишник» неспешно направлялся к нему от служебного «жигуленка». Второй интенсивно прогонял обезумевший поток машин.— Сержант Луков, — козырнул первый, — нарушаем!Ледогоров достал «ксиву».— Извини. Все нормально, свои.Сержант скользнул взглядом и неприязненно поморщился.— А что, если свои — нарушать можно? «Ксива», она от смерти не спасает.Он повернулся и пошел обратно.Ледогоров выругался. Формально «гаишник» был прав, но все равно было неприятно. Он же извинился. Демонстративно неторопливо он пересек оставшуюся до здания вокзала площадь. Ворота на Московскую-Товарную находились со стороны Полтавской улицы, но он хотел зайти в линейный отдел милиции. Вокзал жил своей особенной, понятной только его обитателям жизнью. Носильщики, лоточники, проститутки, воры, кавказцы, менты, ну и, конечно, пассажиры. Ледогоров никогда не работал ни здесь, ни в сопредельных территориальных отделах, поэтому хорошо жизнь вокзала не знал. Он шел к Гене Жарову, бывшему оперу восемьдесят седьмого, бывшему оперу УУРа и РУБОПа, осевшему теперь в качестве зама по оперработе Мосбана. Вокзал отдыхал. Дневное время не было самым напряженным. Основная масса поездов уходила вечером и прибывала утром. Сейчас же по перрону барражировали лишь ошалевшие от жары пассажиры пригородных электричек и постоянные жители вокзала — бомжи. Ледогоров не любил вокзалов. Они почему-то вызывали у него чувство тревоги.Здание линейного отдела охранял младший сержант в лихо заломленной на затылок форменной кепке.— К кому? — Спросил он, проверив документы. Ледогоров почувствовал запах застарелого перегара и сырого лука.— К Жарову.— Подождите, я узнаю.Мимо, махнув постовому рукой, прошли внутрь отдела двое «джигитов» с большой дорожной сумкой.Ледогоров забрал свое удостоверение.— Ваши сотрудники? — съязвил он, кивая кавказцам вслед.— Ага! — не моргнув глазом, хохотнул постовой. — Внештатные.Кабинет у Жарова был узким и продолговатым как ящик. Решетчатое окно упиралось в желтую, облупившуюся стену. Гоняя воздух, спасительно гудел вентилятор— Садись! — Гена пинком сбросил со стула запыленную пачку дел, перевязанную толстой бечевкой.— Я лучше присяду, — Ледогоров посмотрел на упавшую пачку. — Ни хрена себе! Дела восемьдесят первого года.— Ну, — Жаров кивнул. — Здесь дела в архив сдавали последний раз никогда. У оперов из-под всех диванов и шкафов торчат. Вот, решил заняться.— Тоже дело, — одобрил Ледогоров, вглядываясь в серое лицо Жарова с темными кругами вокруг глаз.— Сотку будешь? — Гена достал с подоконника початую «Охту».— Не, — Ледогоров покачал головой, — я в завязке.— Развяжи, — пожал плечами Жаров, — хлопнем и снова завяжешь.— Не могу. «Заколдовался» я.У Ледогорова неприятно закололо в груди.— Ну, как знаешь, волшебник. А я в сказки не верю. Мне можно.Жаров «начислил» себе почти полстакана и залпом выпил. Несколько секунд он молча сидел, прислушиваясь к себе, затем шумно выдохнул.— Прошла. Ну, с чем пожаловал?Ледогоров, не отвечая, разглядывал красные прожилки на его лице, растрепанные, нестриженные волосы и черную полосу на воротничке рубашки. Жаров был старше его на пять лет и ему еще не стукнуло и сорока, хотя на вид можно было дать «полтинник». В начале девяностых они сидели в одном кабинете Урицкого РУВД, где пришедший в розыск на два года раньше Гена натаскивал своего более молодого напарника. В девяносто первом его позвали в главк, где он два года протрудился в убойном отделе, затем переход в только что созданный РУОП и начало стремительного, никому непонятного падения. Жаров неожиданно перевелся в один из территориальных отделов области, где тихо спивался в течение нескольких лет. Когда его оттуда выперли — устроился опером в «Кресты», откуда уже перекочевал сюда. Бывший франт, спортсмен и любитель туризма, он абсолютно перестал следить за собой, забросил все свои многочисленные увлечения, оставив лишь одну водку. Жена быстро бросила его, к счастью не успев обзавестись ребенком. Больше он не женился и даже не предпринимал попыток. Друзья плавно отошли в сторону, отчаявшись вправить ему мозги, или хотя бы понять, что происходит. Напившись, он называл себя палачом, бормотал, что виновен в смерти людей, плакал и даже дважды пытался покончить с собой. К счастью, эти попытки не стали известны руководству, которое немедленно вышвырнуло бы его на улицу, к скорой смерти от перепоя. Работа пока еще была единственной вещью, которая не позволяла Жарову опуститься окончательно. Не проявляя ни рвения, ни инициативы, он, тем не менее, ухитрялся в любом состоянии добросовестно исполнять свои повседневные обязанности.— Ну чего разглядываешь? Сам знаю, что не фотомодель! Что надо-то?Ледогоров очнулся от неприятных мыслей.— Гена, у нас разборка была. «Черные» перестрелялись. Один из них, потерпевший, якобы заезжал к вам на «товарную». Может и стрелок наш там трется, или притяжение имеет. У меня по первому есть номер машины и данные. Можно чего-нибудь разнюхать?Жаров пожевал губами и достал пачку «Беломора».— Азера? Даги? Гурзошники?— Потерпевший армянин, но из Тбилиси. А остальные визиток не оставили.— Грузинские армяне? — Жаров выпустил дым. — Это Нурика тусовка.Они перевозчиков трясут и «герыч» из Москвы получают.Он снова достал бутылку.— Погоди-погоди, — Ледогоров отодвинул от Гены стакан. — Давай по порядку. Какой Нурик? Какой «герыч»? Какие перевозчики?— Не боись — не отрублюсь! — Жаров насмешливо скривился и вернул стакан на место. — Нурик — это Рухадзе Нукзар, начальник снабжения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20