По дороге в мотель таксисту пришлось заехать на заправку, и некоторое время я просидел в машине, глядя на пожилых негров, сидевших на пустых ящиках близ бакалейной лавочки, на корни фикуса, пробуравившие бетонный тротуар, на залитые тусклым вечерним светом мощеные улицы и темные верхушки деревьев, и почудилось мне, что вовсе я и не уезжал из Нью-Иберия на поиски лишних неприятностей.
Но я-то уехал.
Я поселился в мотеле на южной оконечности острова и заказал в номер бутылку виски и ведерко льда. Потом выпил пару порций, предварительно разбавив виски водой, принял душ и переоделся. Посмотрев в окно, я увидел трепещущие на ветру кокосовые пальмы и красное закатное солнце, окрасившее воду в цвет бургундского вина. Коралловые рифы образовали возле самого берега небольшую естественную гавань, где покачивались на рейде несколько парусных лодок. Я распахнул окно, чтобы впустить прохладный бриз, потом вышел и отправился но Дюваль-стрит к ресторану моего приятеля, где работала официанткой Робин.
Однако не успел я пройти и пары шагов, как в желудке у меня вновь заурчало. Я заглянул в бар «У Джо» и заказал выпивку, пытаясь привести мысли в порядок. Вообще-то, не все, что я сегодня сделал, представлялось мне поспешным решением. Робин действительно была моим лучшим «контактом» из всех, кто связан с новоорлеанским сбродом, работавшим на Буббу Рока, и мне пришлось звонить своему другу по междугородке, чтобы убедиться, что она все еще работает в его ресторане; но ведь я мог попытаться расспросить ее и по телефону, прежде чем срываться в Ки-Уэст.
Этот вывод заставил меня признать, что по правде единственной причиной, по которой я приехал, было сосущее чувство одиночества. Вдобавок когда ты с трудом себя контролируешь. А еще ты снова пьян и неизвестно, чем это все кончится. А еще... еще музыкальный автомат играет «Сладкий».
— Что это у вас за старье играет? Этой песне уже, поди, лет двадцать, — спросил я у бармена.
— О чем это ты?
— Нового у вас ничего нет? 1987-й на дворе.
— Автомат сломан, парень. И вообще, полегче, а?
Я вышел на улицу. Мое разгоряченное от выпивки лицо овевал теплый ветер. Возле бара был маленький пирс; некоторое время я простоял, глядя, как волны заливают деревянный настил и как снуют в воде маленькие рыбки, вспыхивающие тусклым зеленоватым светом.
Ресторан был полон, а хорошо освещенный чистый бар вполне подходил, чтобы пропустить пару рюмок перед ужином. Когда я вошел, то почувствовал себя ныряльщиком, покинувшим свой батискаф и погрузившимся в сверкающе-враждебное подводное царство.
Метрдотель внимательно посмотрел на меня. Я, конечно, поправил галстук и попытался разгладить мятые полы пиджака, но мне все-таки стоило надеть темные очки.
— У вас заказан столик, сэр? — спросил он.
— Скажите Робин, что приехал Дейв Робишо. Я подожду в баре.
— Простите?
— Скажите ей, что здесь Дейв из Нового Орлеана. Мою фамилию трудно воспринять на слух.
— Сэр, я советую вам встретиться с ней в нерабочее время.
— Послушайте, вы наверняка прекрасно разбираетесь в людях. Посмотрите на меня. Разве похоже, что я собираюсь уходить?
Я заказал выпивку и через пять минут увидел ее. На ней было короткое черное платье и белый фартук, ее фигура и танцующая походка заставляли мужчин искоса поглядывать на нее. Она улыбнулась мне, но в ее глазах я прочел замешательство.
— И ты проделал такой путь из-за меня? — спросила она.
— Как ты, детка?
— Неплохо. Ничего себе работенка. Эй, не вставай.
— Ты когда заканчиваешь работу?
— Через три часа. Пойдем, посидишь со мной. Блин, тяжелый-то какой.
— Пьяный ветер дул сегодня утром в Нью-Иберия.
— Ладно, пошли-ка с мамочкой и закажем что-нибудь поесть.
— Я ел в самолете.
— Оно и видно, — усмехнулась она.
Мы уселись в обтянутые светло-коричневой кожей кресла по ту сторону бара. Она закурила сигарету.
— Дейв, что ты делаешь? — спросила она.
— О чем ты?
— Об атом. — Она постучала ногтем по моему бокалу виски с содовой.
— Надо же иногда расслабиться.
— Ты что же, с женой поругался?
— Закажу-ка я себе еще порцию. Ты-то что будешь, кофе или кока-колу?
— Буду ли я кофе? Браво, Дейв. Послушай, я постараюсь смыться пораньше, вот только кончится запарка с ужином. Вот тебе ключ от моей квартиры, и через часик я подойду. Это недалеко.
— У тебя дома есть что-нибудь выпить?
— Пара бутылок пива, и все. Я тут хорошо себя веду, Дейв. Никаких колес, никакой выпивки. Ты не представляешь, как хорошо я себя чувствую по утрам.
— Встретимся «У Джо».
— Что ты там забыл? Туда ходят какие-то придурки из колледжа, которые где-то слышали, что на стены тамошнего туалета ссал Эрнест Хемингуэй... бррр...
— Увидимся через час, детка. Ты — прелесть.
— Ага, посетители бара «Улыбка Джека» мне тоже так говорили. Особенно когда пытались пощупать. По-моему, сегодня утром тебе прямо в башку угодила молния.
Когда примерно через час она появилась «У Джо», я сидел в одиночестве за одним из дальних столиков, поток воздуха от напольного вентилятора колыхал мою штанину, а мокрый рукав моего полотняного пиджака, висящий на стуле, хлопал на ветру, точно вывешенная на просушку простыня. Большая раздвижная дверь была нараспашку, и были видны пурпурные огни улицы. Двое полицейских пытались задержать пьяного, причем вели себя крайне бесцеремонно. Ему светила кутузка.
— Пошли, лейтенант, — сказала она.
— Подож-ж-жди-ка, пусть легавые свалят. Башка так и кружится. Ки-Уэст не место для неприятностей.
— Стоит мне тряхнуть сиськами, они шляпы снимают. Такие джентльмены. Хватит пить, пошли.
— Я должен рассказать тебе кое-что. Про мою жену. А потом ты мне поподробнее расскажешь кое о ком из наших новоорлеанских знакомых.
— Завтра утром. Сегодня вечером мамочка будет готовить тебе бифштекс.
— Ее убили.
— Что?!
— Расстреляли в упор из обрезов. Да, такие дела.
Она уставилась на меня, открыв рот. Ее ноздри побелели.
— Ты хочешь сказать... что Бубба Рок убил твою жену?
— Может быть, он. А может, и нет. С такими, как Бубба, никогда точно не знаешь.
— Дейв, мне очень жаль. Господи Иисусе. А я тут при чем? Господи, я не верю.
— Ты тут ни при чем.
— Если бы так, ты бы не приехал.
— Я просто хотел расспросить тебя кое о чем. Да и просто увидеть.
— Наверное, потому-то ты неровно дышал ко мне, когда еще не был женат. Ладно, поговорим об этом, когда просохнешь. — Она осмотрелась; поток прохладного воздуха ерошил ее короткие черные волосы. — Это местечко — дыра, и вообще весь город — дыра. Полным-полно лесбиянок и проституток из Нью-Йорка без гроша. Зачем ты только меня сюда отправил?
— Ты же вроде сказала, что здесь неплохо.
— Как мне может быть неплохо, когда у людей жен убивают? Ты, видать, сам полез на рожон, Дейв. Не послушал мамочку.
Вместо ответа я потянулся к стакану.
— Не выйдет, милый. Сегодня мы больше пить не будем. — Она забрала у меня стакан и вылила его содержимое прямо на стол.
Она жила на втором этаже ветхого оштукатуренного дома с красной черепичной крышей на углу Дюваль-стрит. Одну из стен разрушал огромный баньян, а крошечный двор зарос травой и лохматыми бананами. Квартира Робин состояла из крошечной кухни и спальни, отгороженной шторкой, а диван, обеденный стол и стулья будто привезли с распродажи подержанных вещей.
Робин была доброй и старалась от чистого сердца, но стряпня ей не удалась — в особенности с точки зрения человека, чей желудок был отравлен алкоголем. Бифштекс подгорел, картошка плавала в жутковатой смеси жира, сажи и пережаренного лука; кухня пропиталась дымом и запахом неаппетитной стряпни. Я попытался съесть хоть немного, но не смог. Алкоголь выжег мое нутро, кожа на лице стала серой и жесткой; такое впечатление, что я разом постарел на сотню лет или кто-то просунул мне нож между ребер и медленно проворачивает.
— Тебе что, плохо?
— Нет, просто надо прилечь.
С минуту она смотрела на меня при свете свисавшей с потолка лампочки без абажура. У нее были зеленые глаза и густые длинные ресницы, так что, в отличие от большинства своих товарок с Бурбон-стрит, накладные ей были ни к чему. Она достала из комода две чистые простыни и постелила мне на кушетке. Я плюхнулся на нее, разулся и принялся тереть лицо руками. Я снова стал потеть, и даже от пота тянуло алкоголем, как тянет сыростью и холодом из открытого колодца. Она принесла мне подушку.
— Робин, — позвал я.
— В чем дело, лейтенант? — спросила она.
Я положил ладонь ей на запястье. Она присела рядом, смотря прямо перед собой, скрестив руки на груди и поджав колени под своим черными платьем.
— Ты уверен, что ты этого хочешь? — спросила она.
— Уверен.
— Неужели ты только затем и приехал? Что, поближе никого не нашлось?
— Не говори так. Ты знаешь, как я к тебе отношусь.
— Не знаю, правда не знаю. Ты мне друг, и я тебя не брошу, просто я не хочу, чтобы ты лгал мне.
Она выключила свет и разделась. В темноте было видно, как хороша ее загорелая кожа и округлая грудь. Ее руки ласкали и обнимали меня, губы шептали на ухо нежные слова; она просто уступила мне, как порывистому мальчишке. Сам я не чувствовал ничего. Когда гроб с телом Энни опустили внутрь склепа, в душе моей образовалась зияющая пустота. Слышно было, как шуршит листвой ночной ветер. В голове у меня шумело, как шумит море в маленькой ракушке.
Когда я проснулся, еще не рассвело, улицы были освещены серым предрассветным сумраком и над восточным горизонтом едва поднималось красное солнце; листва банановых деревьев, стучавшихся в окно, была покрыта капельками росы. Я налил в кружку воды из-под крана, выпил ее — и меня тут же вырвало. Меня трясло, а перед глазами стояли разноцветные круги. Не одеваясь, я прошел в ванную, выдавил на палец зубной пасты из тюбика, пытаясь таким образом почистить зубы, после чего меня снова вывернуло, и в желудке начались дикие спазмы, да такие, что под конец изо рта пошла кровавая пена. Глаза слезились не переставая, а кожа лица на ощупь была холодной, как у покойника; лицо с одно стороны саднило, точно меня огрели здоровенной книгой, дыхание было кислым и прерывистым.
Я вытер пот и остатки воды и направился к холодильнику.
— Можешь не искать. Я вылила все пиво сегодня в четыре утра, — отозвалась Робин. Она стояла у плиты и варила яйца в кастрюльке.
— А таблетки какие-нибудь у тебя есть?
— Говорю тебе, с этим делом я завязала. Никакого спиртного и колес. — Она была босиком, в черных шортиках и джинсовой рубашке, расстегнутой до самого бюстгальтера.
— Хоть аспирин-то у тебя есть? Ну же, Робин. Я ведь не наркоман какой. У меня всего лишь похмелье.
— Кому ты это говоришь? Кстати, твой кошелек я тоже спрятала. Так что ни шиша у вас, лейтенант, не выйдет.
Да, долгое мне предстояло утро. Робин права — уж кого-кого, а ее не проведешь. Чтобы раздобыть выпивку, алкоголик способен обвести вокруг пальца кого угодно — кроме себе подобных. Робин раскусила меня в два счета.
— Иди-ка в душ, Дейв, — сказала она. — А я как раз завтрак приготовлю. Любишь бекон с вареными яйцами?
Я включил воду, такую горячую, что едва терпел, подставил под струю голову с открытым ртом и яростно принялся смывать с себя запах сигарет и прочие последствия вчерашнего загула. Потом резко врубил холодную воду, уперся ладонями в стену и мысленно посчитал до шестидесяти.
— Бекон, кажется, слегка... того, — сказала она.
Я только что вылез из душа, и мы сидели за столом.
Больше всего вышеупомянутый продукт напоминал кусок резины. Спаренные вкрутую яйца она размяла вилкой.
— Не нравится — не ешь, — обиженно сказала она.
— Нет, Робин, правда вкусно.
— Ты не ощущаешь по утрам угрызения совести? Кажется, это у вас на собраниях так называется, а?
— Нет, не ощущаю.
— Я была шлюхой с семнадцати. Ты получил бесплатно. Так что избавь меня от своего нытья, Дейв.
— Не говори так о себе.
— Не люблю я этой пурги «наутро после».
— Послушай, Робин. Вчера вечером я пришел к тебе потому, что никогда раньше мне не было так одиноко.
Она отхлебнула кофе и поставила чашку на блюдце.
— Ты — славный парень, просто я слишком много раз слышала подобные слова.
— Зачем ты так? Вряд ли кто-то еще смог бы успокоить меня вчера так, как ты.
Она убрала в раковину грязную посуду, подошла ко мне и коснулась губами моих волос.
— Ничего, Седой, пройдет твое похмелье, — сказала она. — У мамочки столько их было, не счесть.
Однако то, что мучило меня, было не просто похмелье. До этого я год не брал в рот ни капли, и за этот счастливый год, наполненный солнцем, силой и здоровьем, когда пробежки по вечерам и физические упражнения стали для меня нормой, за этот год мой организм успел утратить всю сопротивляемость алкоголю. Все равно что засыпать кило десять сахару в бензобак машины и врубить двигатель на полную — за считанные минуты все клапаны и прочие детали полетят к чертовой бабушке.
— Могу я забрать мой кошелек? — спросил я.
— Под подушкой на тахте.
Я извлек его оттуда, сунул в задний карман брюк и надел туфли.
— За пивом идешь?
— Это мысль.
— Тогда я пас. Сам разбирайся, я тебе не помощник.
— Потому что ты лучше всех, Робин.
— Сюсюкать будешь с кем-нибудь другим. Я уже выросла.
— Ты не так поняла, детка. Я сейчас куплю себе плавки, и мы с тобой сходим на пляж. А потом я угощу тебя славным обедом.
— Ага. Вроде как и в баре посидеть, и мамочку не обидеть.
— Никаких баров. Обещаю.
Она взглянула мне в глаза. Тут ее лицо просияло.
— Послушай, может быть, пообедаем прямо тут? Зачем тебе на меня тратиться?
Я улыбнулся ей.
— Я правда хочу пригласить тебя куда-нибудь.
В то первое утро воздержания мне с трудом удавалось связно мыслить хотя бы пять минут. Я чувствовал себя абсолютно разбитым. В магазине одежды мои руки все еще тряслись, а продавец, почуяв мое дыхание, резко отстранился. В маленькой пляжной закусочной я выпил кофе со льдом и проглотил четыре таблетки аспирина. Прищурив глаза, я с трудом смотрел на яркое солнце, пробивавшееся сквозь лохматые листья пальмы. За глоток виски я бы сейчас лезвие бритвы проглотил.
Змеи, терзавшие меня, выползли из своей корзинки, но я надеялся, что они только слегка перекусят и оставят меня в покое. За доллар я взял напрокат у мальчика-кубинца его ласты и маску, нырнул в теплые воды лагуны и поплыл под водой вдоль кораллового рифа. Вода была зеленовато-прозрачной, как желе, и даже на глубине тридцати футов я отчетливо видел кораллы-огневики ползающих по песку крабов; вот в тени кораллов, недвижная, как бревно, застыла акула-нянька, там и сям торчат колыхаемые подводным течением тонкие ленты водорослей и снуют черные морские ежи, чьи острые иглы способны проколоть ступню насквозь. Я набрал воздуха и нырнул на самую глубину, где вода была холоднее, и тут же передо мной возникло заостренное рыльце барракуды, она посмотрела на меня и молниеносно пустилась наутек, промелькнув над самым моим ухом подобно выпущенной из лука серебристой стреле.
Когда я вернулся на берег, мне стало значительно легче; я прилег на песок рядом с Робин, растянувшейся на полотенце в тени кокосовых пальм. Хватит ныть, подумал я, пора приниматься за дело. Хотя я прекрасно знал, что Робин это вряд ли понравится.
— В Новом Орлеане считают, что Джерри бежал на острова, — начал я.
Она достала из сумочки сигарету и закурила. Потом согнула одну ногу и смахнула песок с колена.
— Ну же, Робин, — умоляюще сказал я.
— Я развязалась со всеми этими скотами.
— Нет уж, это я буду с ними развязываться. Как говорили ребята из первого отдела, «запру на замок и выкину свидетельства о рождении».
— Да ты прямо остряк.
— Где он? — Я улыбнулся ей и сбил ногтем с ее коленки еще пару песчинок.
— Не знаю. Однако на островах его точно нет. Была у него на Бимини какая-то мулатка, к ней-то он туда и ездил. Но однажды он обкурился марихуаны и уронил ее ребенка. Головой об асфальт. Он говорит, там есть какая-то тюрьма на коралловом островке, так там так хреново, что можно из негра белого сделать.
— А его мамаша — когда она не в Новом Орлеане, то куда ездит?
— У нее есть какая-то родня на севере Луизианы. Они любили всей толпой завалиться в бар и потребовать одноразовые плевательницы.
— Где именно на севере?
— Откуда мне знать?
— Теперь расскажи-ка мне все-все, о чем говорили Эдди Китс и гаитянин, когда являлись к тебе на квартиру.
Она нахмурилась, отвернулась и уставилась на подростков, гонявших на досках вдоль рифа. Над лагуной, там, где зияло пятно темно-синей, почти черной воды, парили пеликаны.
— Ты думаешь, моя голова — это диктофон? — спросила она. — По-твоему, я обязана помнить, что говорили два ублюдка, пока ломали мне палец дверью? Знаешь, каково женщине наедине с такими людоедами?
Она сидела отвернувшись, но я заметил, что ее глаза заблестели.
— И потом, какая тебе разница, что они там болтали? Это придурки, которые даже школу толком закончить не смогли, вдобавок строят из себя крутых парней, из тех, что по телику показывают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29