Но когда правительство устами министра труда Лабриолы выдвигало примирительную формулу: «нужно готовить новый режим», – слева запальчиво отвечали: «он уже готов». Революция не хотела ждать, – она противополагала себя реформе. Она вдохновлялась убеждением, что освобождение рабочих должно быть делом их собственных рук.При всей серьезности своих стремлений оздоровить хозяйство страны и при всем понимании причин его расстройства, Джиолитти не был в состоянии осуществить намеченные мероприятия. Он спотыкался на каждом шагу, встречая оппозицию одновременно предпринимателей и рабочих, банков и кооперативов. Он принужден был рекомендовать предпринимателям идти навстречу требованиям рабочих: «во имя мира». Когда в палате ему указывали на чрезмерность требований и пагубность бесконечных уступок, он восклицал не без отчаяния: «да, но мы же не можем допустить заводы закрыться!» И военная ситуация в экономике искусственно продолжалась, затопляя население бумажными деньгами, углубляя кризис. К 1921 г. в стране вращалось 22 миллиарда банковых билетов: за два года их сумма возросла на 8 миллиардов! Курс доллара за 1920 год поднялся с 13 до 28 лир. Коммерческий баланс на 1921 г. выражался в угрожающих цифрах: 20 миллиардов импорта на 9 экспорта. «Перераспределение богатств!» – кричали шумливые политики. «Растрата национального богатства» – констатировали экономисты См. об этом обстоятельный рассказ у M.Pernot, «L'experience italienne», «Revue des deux mondes» 15 Mai 1923. Нужно сказать, что вся эта статья (№№ от 1 и 15 мая, 15 июня и 1 августа 1923), при всем субъективизме ее автора, может все же служить хорошим источником ознакомления с фашизмом.
.Революция имела два штаба: социалистическую партию и Всеобщую Конфедерацию Труда. Как «вещь чрезвычайно авторитарная», она требовала властного и централизованного руководства, проникнутого сознанием поставленной цели и средств ее достижения. Внешние события развертывались для нее более или менее благоприятно. Многое зависело от воли, ее организующей, цели, ее направляющей, и разума, ее осмысливающего.Всеобщая Конфедерация Труда насчитывала уже в 1919 году свыше двух миллионов членов. Социалистическая партия к моменту своего предельного расцвета, осенью 1920, обладала 156 местами в палате, 2022 коммун (между прочим, муниципалитетами в ряде крупных городских центров, напр., в Милане, Флоренции, Болоньи, Ферраре), тремя тысячами партийных секций и тремястами тысяч членов. Силы, несомненно, немалые. Но внутри руководящих органов непрестанно шли трения, нестроения, горела внутренняя борьба. Иначе, впрочем, и быть не могло: всякая революция развертывается «диалектически», через противоречия.Тактика Третьего Интернационала по отношению к международному социалистическому движению была, как известно, направлена к «вышелушеванию» монолитных коммунистических когорт из наличных социалистических партий. Отсюда и знаменитые «21 условие» вступления в Коминтерн, выработанные в августе 1920 вторым его конгрессом. «Условия» обеспечивали жесткий централизм партийного аппарата и безоговорочную дисциплину партийных рядов, предписывали строгую коммунизацию всей организационной и пропагандистской деятельности партии, предрешали верховную гегемонию Москвы и предписывали суровую «чистку» партийных рядов от всяких реформистских, «соглашательских» элементов. По отношению к итальянской партии специально был заклеймен Турати и особенно подчеркнута необходимость прочистить парламентскую фракцию В своей статье «Фальшивые речи о свободе» (4 ноября 1920 года) Ленин анализировал положение Италии и обосновывал позицию Коминтерна. «Теперь – писал он – самое необходимое и безусловно необходимое для победы революции в Италии состоит в том, чтобы действительным авангардом революционного пролетариата в Италии сделалась партия вполне коммунистическая, неспособная колебаться и проявить слабость в решительный момент, – партия, которая бы собрала в себе максимальный фанатизм, преданность революции, энергию, беззаветную смелость и решимость. Надо победить в чрезвычайно трудной, тяжелой, несущей великие жертвы борьбе, надо отстоять завоеванную власть в обстановке невероятно обостренных покушений, интриг, сплетен, клевет, внушений, насилий со стороны буржуазии всего мира, в обстановке опаснейших колебаний всякого мелкобуржуазного демократа, всякого туратианца, всякого „центриста“, всякого социал-демократа, социалиста, анархиста. В такой момент и в такой обстановке партия должна быть во сто крат тверже, решительнее, смелее, беззаветнее и беспощаднее, чем в обычное или менее трудное время» («Собрание сочинений», т. XVII, с. 374).
.Московские требования вызвали глубокие разногласия внутри итальянских социалистов. Сначала, 1 октября, в Центральном Комитете партии семью голосами против пяти (в том числе Серрати) прошла коммунистическая резолюция. Но уже 11 октября в Реджио Эмилия правое крыло открыло конференцию протеста, прошедшую под знаком триумфа Турати. А в январе 1921, в атмосфере начавшегося революционного отлива, конгресс в Ливорно формально завершил партийный раскол, превратив одну партию в две: социалистов и коммунистов. Последним, однако, бедным людьми и влиянием, так и не удалось удержать революцию от угасания.Периодом наивысшего революционного подъема в Италии следует считать лето и осень 1920. Бушевал забастовочный психоз. Еще в начале года разразились грозные забастовки почтово-телеграфных и железнодорожных служащих. В июне же, когда уходил Нитти, многим казалось, что час большевистской революции окончательно пробил в стране. Рабочее движение нарастало стихийно и победоносно. Пролетарские организации брали всю экономическую жизнь страны под свой контроль. Повсюду красовались портреты Ленина, звучали коммунистические призывы. Июль ознаменовался военным мятежом в Анконе.В конце мая в Генуе собирается съезд металлистов для выработки новых экономических требований. 18 июня выработанные условия предъявляются федерации промышленников. Идет речь о повышении заработной платы на 60%, об участии рабочих в прибылях, о проведении реального рабочего контроля, о паритетных комиссиях и т.д. Предприниматели уклоняются от удовлетворения требований, считая их экономически невыполнимыми. Стороны совещаются, пытаются договориться, но соглашение не налаживается. Антисемитские круги злорадно подчеркивают влиятельность евреев в Италии, стране, столь бедной евреями: в совещаниях рабочих и предпринимателей обе стороны, действительно, были – случайно – представлены евреями. В августе представители хозяев вручают рабочей делегации решительный ответ: «при настоящем положении промышленности требования экономических улучшений не могут быть удовлетворены». В тот же день комитет действия союза металлистов созывает съезд делегатов от секций и обращается с воззванием к рабочим. Собравшийся через несколько дней съезд решает начать обструкцию («итальянскую забастовку»), и немедленно там и здесь вспыхивают острые конфликты на почве поломки машин, порчи материалов. 30 августа правление автомобильного завода «Ромео» выносит постановление о закрытии завода (локаут). Миланская секция металлистов в ответ дает распоряжение о занятии рабочими всех металлургических заводов Милана и окрестностей. Распоряжение исполняется, и около трехсот предприятий захватываются вооруженными рабочими. Создается рабочая охрана, потом является специальная красная гвардия (guardie rosse). Проповедуется трудовая дисциплина, насаждаются методы чисто военной организации, внушается мысль о необходимости революционной иерархии. Жены рабочих мобилизуются для общего дела. Первое время царит энтузиазм. На заводах развеваются красные флаги. Праздничные дни проводятся в торжествах и митингах. Правительство бездействует, бессильное помешать событиям: Джиолитти в Сенате категорически заявляет, что «насильственное очищение фабрик от захвативших их вооруженных рабочих, столь страстно требуемое буржуазными партиями, невыполнимо ни по техническим, но по юридическим основаниям». Движение разрастается далеко за пределы Милана и Пьемонта, перекидываясь из одного города в другой, стихийно охватывая всю страну. К металлистам присоединяются рабочие других производств, зараженные примером, увлеченные воздухом борьбы. Почтовые чиновники доставляют рабочим корреспонденцию, адресуемую фабрикантам. Железнодорожники в свою очередь всячески помогают стачке, зачастую отступаясь при этом даже от велений закона и формальных требований службы. Католическая народная партия и ее организации, со своей стороны, поддерживают движение, хотя еще не так давно, в начале года, помогали правительству справляться с аналогичными стачками.Экстремисты социалистической партии стремятся углубить события. Их позиция ясна: экономическую борьбу нужно превратить в социально-политическую революцию, необходимо осознать, что всякая классовая борьба есть в конечном итоге борьба за власть. Стачка для итальянских сторонников Москвы представлялась мощным орудием разрушения буржуазного государственного аппарата и установления пролетарской диктатуры Ленин отмечал это в своей статье против Турати в мае 1920: «Как тупоумно и пошло-буржуазно непонимание революционной роли стихийно разрастающихся стачек!» (т. XVII, с. 194).
. И, будучи последовательными, они добивались, чтобы формальное, как и реальное, возглавление рабочей борьбы перешло к социалистической партии, т.е. одному из отрядов Коммунистического Интернационала. Отстаивая этот взгляд от имени партии на собрании дирекции Всеобщей Конференции Труда, коммунист Дженнари доказывал, что движение уже переросло экономическую фазу, становясь революцией и гражданской войной.Но Конфедерация Труда, руководимая реформистами, стала на иную точку зрения. Д'Арагона, генеральный секретарь Конфедерации, приветствуя стачку, в то же время упорно отрицал ее политический характер: борьба, согласно реформистской концепции, должна быть ограничена экономическими целями и руководиться не социалистической партией, а всеобщей Конфедерацией Труда.Это была живописная и драматическая борьба двух больших течений современного социализма. Пылающая кровь, дерзновенная революционность, фанатическая вера, варварская разрушительность большевизма с одной стороны, и утомленная рассудочность, методический оппортунизм, умеренная постепенность, благородная цивилизованность реформизма – с другой. Различие темпераментов, стилей, вероятно, и возрастов: ведь «старость ходит осторожно и подозрительно глядит»…10 сентября открылась конференция профессиональных рабочих организаций, на решение которой был перенесен спор между Исполнительным Комитетом партии и Конфедерацией. Не только Турати, но и «центрист» Серрати высказался за резолюцию Д'Арагона, которая прошла 591,245 голосами против 409,569, поданных за резолюцию Дженнари. «Руководство движением – значилось в принятой резолюции – должна принять на себя Генеральная Конфедерация Труда, осуществляя его с помощью социалистической партии… Целью борьбы является признание хозяевами контроля союзов над предприятиями. Это открывает дорогу дальнейшим завоеваниям и неминуемо приведет к коллективному управлению и к социализации, и таким образом органическим путем разрешатся задачи производства. Контроль, в союзе с техническими и интеллектуальными силами, которые не могут отказать в своем сотрудничестве для столь высоко-культурной цели, даст рабочему классу возможность технически подготовиться к замене собственной властью клонящейся к упадку власти буржуазии».Нетрудно убедиться, что, несмотря на пышную словесность насчет грядущей «власти рабочего класса», оказавшуюся достаточной для привлечения Серрати, – революция обозначала по существу отказ от углубления революции, вернее, вообще отказ от пути революции. Социалистические вожди оказались революционерами больше на словах, чем на деле; в решающий момент их хватило на захват фабрик, но не власти, на забастовку, но не на прямое действие. Они убоялись великой исторической ответственности за ужасы и горе насильственной революционной катастрофы. Они уже вплотную подошли к ней, они заглянули ей в лицо – и отшатнулись. Им показался более благоразумным мирный «органический путь» эволюционного прогресса в духе начал гуманитарной и эгалитарной демократии. История, как известно, повела Италию по иному, третьему пути.Победа умеренных, отмеченная переходом руководства стачкой к назначенному Конфедерацией комитету, была немедленно учтена правительством. Джиолитти демонстративно заявил о своей солидарности с основным лозунгом движения: рабочий контроль. Выступая с речью в Турине, он высказался против узкого эгоизма промышленников и распространился на тему о целесообразности непосредственного привлечения рабочих представителей к делу ведения предприятий: должны же рабочие знать, что у них творится на фабрике, абсолютных монополий не должно быть в экономике, как и в политике. В беседе с американскими журналистами, обосновывая свою линию поведения, он выразил надежду, что рабочие, войдя ближе в дела предприятий, поймут ограниченность возможностей в смысле увеличения заработной платы и тем самым будут осмотрительнее в своих требованиях.Создалась почва для компромисса. Положение оккупированных фабрик становилось с каждым днем все более и более затруднительным. Прекращалась подача сырья. Скоро автомобильные заводы стали нуждаться в резине, там и здесь истощалось топливо. Сказывалась экономическая абсурдность захвата фабрик без национализации банков. Экстремисты продолжали твердить свое: спасение – в социальной революции; контроль – полумера, бесплодная пока власть в руках буржуазии. Но одновременно наблюдались и признаки усталости, разочарования рабочих масс, тревога за производство, готовность к уступкам. Вожаки движения нащупывали мирный исход, и когда правительство предложило посредничество, оно было ими охотно принято.15 сентября под председательством самого премьера начались заседания представителей сторон. После оживленных прений и осложнений, после ультиматума рабочих делегатов и энергичного давления Джиолитти на хозяев, соглашение было заключено 19 сентября. Правительство декретом устанавливало принятие принципа рабочего контроля, технического и финансового, гарантировало возвращение всего персонала на места работы и уплату, по особому расчету, за дни оккупации. Заработная плата повышалась на 20% (вместо 60%, как того домогались рабочие). Фабрики возвращались владельцам. Проект закона об участии рабочих в управлении производством должен был быть выработан специальной смешанной комиссией. Референдум 24 сентября 127,904 голосами против 44,513 при 3006 воздержавшихся принял умеренную утверждающую соглашение резолюцию комитета действия металлистов. Фабрики были очищены и нормальная работа возобновилась Историю занятия фабрики рабочими, составленную по социалистическому альманаху «Аванти» за 1921 г., см. у Л.В. «Фашизм, его история и значение», Москва 1925 г.
.Впрочем, правильно ли называть ее «нормальной»? Едва ли. Положение страны продолжало оставаться сугубо тяжелым. Компромисс Джиолитти, предотвратив острый припадок анархии, по существу не удовлетворил ни рабочих, ни предпринимателей. Коммунистическая пропаганда продолжалась и, например, в Турине на общинных выборах обнаружилось даже некоторое полевение настроений рабочей среды: прежние лидеры были забаллотированы и прошли экстремисты. Буржуазия, со своей стороны, не могла сделать выводов из тяжких опытов пережитого и готовилась встретить новые испытания лучше вооруженной. Промышленники не скрывали, что пошли на соглашение лишь подчиняясь правительству, как государственной власти; сами по себе условия 19 сентября были для них неприемлемы.Государственный организм оставался подорванным в жизненных своих силах. Правительство не выходило из состояния фактического паралича. Стачка и трехнедельная оккупация фабрик лишь усугубила экономический кризис. Обострилась классовая рознь: «можно работать – говорили владельцы – с 10,000 рабочих, но не с 10,000 врагов». Некоторые из них предпочитали бросать свои предприятия. Инженеры и другие специалисты в массе своей также были не на стороне рабочих. Крайности революции отталкивали их от нее. Вообще говоря, интеллигенция в целом переживала сложный процесс психологической реакции. Она отходила и от идеологии революции, и от ее практики. Она чувствовала себя оскорбленной морально и обиженной материально. Страдало ее патриотическое чувство, ущерблялось ее достоинство как группы, привыкшей видеть в себе «элиту».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
.Революция имела два штаба: социалистическую партию и Всеобщую Конфедерацию Труда. Как «вещь чрезвычайно авторитарная», она требовала властного и централизованного руководства, проникнутого сознанием поставленной цели и средств ее достижения. Внешние события развертывались для нее более или менее благоприятно. Многое зависело от воли, ее организующей, цели, ее направляющей, и разума, ее осмысливающего.Всеобщая Конфедерация Труда насчитывала уже в 1919 году свыше двух миллионов членов. Социалистическая партия к моменту своего предельного расцвета, осенью 1920, обладала 156 местами в палате, 2022 коммун (между прочим, муниципалитетами в ряде крупных городских центров, напр., в Милане, Флоренции, Болоньи, Ферраре), тремя тысячами партийных секций и тремястами тысяч членов. Силы, несомненно, немалые. Но внутри руководящих органов непрестанно шли трения, нестроения, горела внутренняя борьба. Иначе, впрочем, и быть не могло: всякая революция развертывается «диалектически», через противоречия.Тактика Третьего Интернационала по отношению к международному социалистическому движению была, как известно, направлена к «вышелушеванию» монолитных коммунистических когорт из наличных социалистических партий. Отсюда и знаменитые «21 условие» вступления в Коминтерн, выработанные в августе 1920 вторым его конгрессом. «Условия» обеспечивали жесткий централизм партийного аппарата и безоговорочную дисциплину партийных рядов, предписывали строгую коммунизацию всей организационной и пропагандистской деятельности партии, предрешали верховную гегемонию Москвы и предписывали суровую «чистку» партийных рядов от всяких реформистских, «соглашательских» элементов. По отношению к итальянской партии специально был заклеймен Турати и особенно подчеркнута необходимость прочистить парламентскую фракцию В своей статье «Фальшивые речи о свободе» (4 ноября 1920 года) Ленин анализировал положение Италии и обосновывал позицию Коминтерна. «Теперь – писал он – самое необходимое и безусловно необходимое для победы революции в Италии состоит в том, чтобы действительным авангардом революционного пролетариата в Италии сделалась партия вполне коммунистическая, неспособная колебаться и проявить слабость в решительный момент, – партия, которая бы собрала в себе максимальный фанатизм, преданность революции, энергию, беззаветную смелость и решимость. Надо победить в чрезвычайно трудной, тяжелой, несущей великие жертвы борьбе, надо отстоять завоеванную власть в обстановке невероятно обостренных покушений, интриг, сплетен, клевет, внушений, насилий со стороны буржуазии всего мира, в обстановке опаснейших колебаний всякого мелкобуржуазного демократа, всякого туратианца, всякого „центриста“, всякого социал-демократа, социалиста, анархиста. В такой момент и в такой обстановке партия должна быть во сто крат тверже, решительнее, смелее, беззаветнее и беспощаднее, чем в обычное или менее трудное время» («Собрание сочинений», т. XVII, с. 374).
.Московские требования вызвали глубокие разногласия внутри итальянских социалистов. Сначала, 1 октября, в Центральном Комитете партии семью голосами против пяти (в том числе Серрати) прошла коммунистическая резолюция. Но уже 11 октября в Реджио Эмилия правое крыло открыло конференцию протеста, прошедшую под знаком триумфа Турати. А в январе 1921, в атмосфере начавшегося революционного отлива, конгресс в Ливорно формально завершил партийный раскол, превратив одну партию в две: социалистов и коммунистов. Последним, однако, бедным людьми и влиянием, так и не удалось удержать революцию от угасания.Периодом наивысшего революционного подъема в Италии следует считать лето и осень 1920. Бушевал забастовочный психоз. Еще в начале года разразились грозные забастовки почтово-телеграфных и железнодорожных служащих. В июне же, когда уходил Нитти, многим казалось, что час большевистской революции окончательно пробил в стране. Рабочее движение нарастало стихийно и победоносно. Пролетарские организации брали всю экономическую жизнь страны под свой контроль. Повсюду красовались портреты Ленина, звучали коммунистические призывы. Июль ознаменовался военным мятежом в Анконе.В конце мая в Генуе собирается съезд металлистов для выработки новых экономических требований. 18 июня выработанные условия предъявляются федерации промышленников. Идет речь о повышении заработной платы на 60%, об участии рабочих в прибылях, о проведении реального рабочего контроля, о паритетных комиссиях и т.д. Предприниматели уклоняются от удовлетворения требований, считая их экономически невыполнимыми. Стороны совещаются, пытаются договориться, но соглашение не налаживается. Антисемитские круги злорадно подчеркивают влиятельность евреев в Италии, стране, столь бедной евреями: в совещаниях рабочих и предпринимателей обе стороны, действительно, были – случайно – представлены евреями. В августе представители хозяев вручают рабочей делегации решительный ответ: «при настоящем положении промышленности требования экономических улучшений не могут быть удовлетворены». В тот же день комитет действия союза металлистов созывает съезд делегатов от секций и обращается с воззванием к рабочим. Собравшийся через несколько дней съезд решает начать обструкцию («итальянскую забастовку»), и немедленно там и здесь вспыхивают острые конфликты на почве поломки машин, порчи материалов. 30 августа правление автомобильного завода «Ромео» выносит постановление о закрытии завода (локаут). Миланская секция металлистов в ответ дает распоряжение о занятии рабочими всех металлургических заводов Милана и окрестностей. Распоряжение исполняется, и около трехсот предприятий захватываются вооруженными рабочими. Создается рабочая охрана, потом является специальная красная гвардия (guardie rosse). Проповедуется трудовая дисциплина, насаждаются методы чисто военной организации, внушается мысль о необходимости революционной иерархии. Жены рабочих мобилизуются для общего дела. Первое время царит энтузиазм. На заводах развеваются красные флаги. Праздничные дни проводятся в торжествах и митингах. Правительство бездействует, бессильное помешать событиям: Джиолитти в Сенате категорически заявляет, что «насильственное очищение фабрик от захвативших их вооруженных рабочих, столь страстно требуемое буржуазными партиями, невыполнимо ни по техническим, но по юридическим основаниям». Движение разрастается далеко за пределы Милана и Пьемонта, перекидываясь из одного города в другой, стихийно охватывая всю страну. К металлистам присоединяются рабочие других производств, зараженные примером, увлеченные воздухом борьбы. Почтовые чиновники доставляют рабочим корреспонденцию, адресуемую фабрикантам. Железнодорожники в свою очередь всячески помогают стачке, зачастую отступаясь при этом даже от велений закона и формальных требований службы. Католическая народная партия и ее организации, со своей стороны, поддерживают движение, хотя еще не так давно, в начале года, помогали правительству справляться с аналогичными стачками.Экстремисты социалистической партии стремятся углубить события. Их позиция ясна: экономическую борьбу нужно превратить в социально-политическую революцию, необходимо осознать, что всякая классовая борьба есть в конечном итоге борьба за власть. Стачка для итальянских сторонников Москвы представлялась мощным орудием разрушения буржуазного государственного аппарата и установления пролетарской диктатуры Ленин отмечал это в своей статье против Турати в мае 1920: «Как тупоумно и пошло-буржуазно непонимание революционной роли стихийно разрастающихся стачек!» (т. XVII, с. 194).
. И, будучи последовательными, они добивались, чтобы формальное, как и реальное, возглавление рабочей борьбы перешло к социалистической партии, т.е. одному из отрядов Коммунистического Интернационала. Отстаивая этот взгляд от имени партии на собрании дирекции Всеобщей Конференции Труда, коммунист Дженнари доказывал, что движение уже переросло экономическую фазу, становясь революцией и гражданской войной.Но Конфедерация Труда, руководимая реформистами, стала на иную точку зрения. Д'Арагона, генеральный секретарь Конфедерации, приветствуя стачку, в то же время упорно отрицал ее политический характер: борьба, согласно реформистской концепции, должна быть ограничена экономическими целями и руководиться не социалистической партией, а всеобщей Конфедерацией Труда.Это была живописная и драматическая борьба двух больших течений современного социализма. Пылающая кровь, дерзновенная революционность, фанатическая вера, варварская разрушительность большевизма с одной стороны, и утомленная рассудочность, методический оппортунизм, умеренная постепенность, благородная цивилизованность реформизма – с другой. Различие темпераментов, стилей, вероятно, и возрастов: ведь «старость ходит осторожно и подозрительно глядит»…10 сентября открылась конференция профессиональных рабочих организаций, на решение которой был перенесен спор между Исполнительным Комитетом партии и Конфедерацией. Не только Турати, но и «центрист» Серрати высказался за резолюцию Д'Арагона, которая прошла 591,245 голосами против 409,569, поданных за резолюцию Дженнари. «Руководство движением – значилось в принятой резолюции – должна принять на себя Генеральная Конфедерация Труда, осуществляя его с помощью социалистической партии… Целью борьбы является признание хозяевами контроля союзов над предприятиями. Это открывает дорогу дальнейшим завоеваниям и неминуемо приведет к коллективному управлению и к социализации, и таким образом органическим путем разрешатся задачи производства. Контроль, в союзе с техническими и интеллектуальными силами, которые не могут отказать в своем сотрудничестве для столь высоко-культурной цели, даст рабочему классу возможность технически подготовиться к замене собственной властью клонящейся к упадку власти буржуазии».Нетрудно убедиться, что, несмотря на пышную словесность насчет грядущей «власти рабочего класса», оказавшуюся достаточной для привлечения Серрати, – революция обозначала по существу отказ от углубления революции, вернее, вообще отказ от пути революции. Социалистические вожди оказались революционерами больше на словах, чем на деле; в решающий момент их хватило на захват фабрик, но не власти, на забастовку, но не на прямое действие. Они убоялись великой исторической ответственности за ужасы и горе насильственной революционной катастрофы. Они уже вплотную подошли к ней, они заглянули ей в лицо – и отшатнулись. Им показался более благоразумным мирный «органический путь» эволюционного прогресса в духе начал гуманитарной и эгалитарной демократии. История, как известно, повела Италию по иному, третьему пути.Победа умеренных, отмеченная переходом руководства стачкой к назначенному Конфедерацией комитету, была немедленно учтена правительством. Джиолитти демонстративно заявил о своей солидарности с основным лозунгом движения: рабочий контроль. Выступая с речью в Турине, он высказался против узкого эгоизма промышленников и распространился на тему о целесообразности непосредственного привлечения рабочих представителей к делу ведения предприятий: должны же рабочие знать, что у них творится на фабрике, абсолютных монополий не должно быть в экономике, как и в политике. В беседе с американскими журналистами, обосновывая свою линию поведения, он выразил надежду, что рабочие, войдя ближе в дела предприятий, поймут ограниченность возможностей в смысле увеличения заработной платы и тем самым будут осмотрительнее в своих требованиях.Создалась почва для компромисса. Положение оккупированных фабрик становилось с каждым днем все более и более затруднительным. Прекращалась подача сырья. Скоро автомобильные заводы стали нуждаться в резине, там и здесь истощалось топливо. Сказывалась экономическая абсурдность захвата фабрик без национализации банков. Экстремисты продолжали твердить свое: спасение – в социальной революции; контроль – полумера, бесплодная пока власть в руках буржуазии. Но одновременно наблюдались и признаки усталости, разочарования рабочих масс, тревога за производство, готовность к уступкам. Вожаки движения нащупывали мирный исход, и когда правительство предложило посредничество, оно было ими охотно принято.15 сентября под председательством самого премьера начались заседания представителей сторон. После оживленных прений и осложнений, после ультиматума рабочих делегатов и энергичного давления Джиолитти на хозяев, соглашение было заключено 19 сентября. Правительство декретом устанавливало принятие принципа рабочего контроля, технического и финансового, гарантировало возвращение всего персонала на места работы и уплату, по особому расчету, за дни оккупации. Заработная плата повышалась на 20% (вместо 60%, как того домогались рабочие). Фабрики возвращались владельцам. Проект закона об участии рабочих в управлении производством должен был быть выработан специальной смешанной комиссией. Референдум 24 сентября 127,904 голосами против 44,513 при 3006 воздержавшихся принял умеренную утверждающую соглашение резолюцию комитета действия металлистов. Фабрики были очищены и нормальная работа возобновилась Историю занятия фабрики рабочими, составленную по социалистическому альманаху «Аванти» за 1921 г., см. у Л.В. «Фашизм, его история и значение», Москва 1925 г.
.Впрочем, правильно ли называть ее «нормальной»? Едва ли. Положение страны продолжало оставаться сугубо тяжелым. Компромисс Джиолитти, предотвратив острый припадок анархии, по существу не удовлетворил ни рабочих, ни предпринимателей. Коммунистическая пропаганда продолжалась и, например, в Турине на общинных выборах обнаружилось даже некоторое полевение настроений рабочей среды: прежние лидеры были забаллотированы и прошли экстремисты. Буржуазия, со своей стороны, не могла сделать выводов из тяжких опытов пережитого и готовилась встретить новые испытания лучше вооруженной. Промышленники не скрывали, что пошли на соглашение лишь подчиняясь правительству, как государственной власти; сами по себе условия 19 сентября были для них неприемлемы.Государственный организм оставался подорванным в жизненных своих силах. Правительство не выходило из состояния фактического паралича. Стачка и трехнедельная оккупация фабрик лишь усугубила экономический кризис. Обострилась классовая рознь: «можно работать – говорили владельцы – с 10,000 рабочих, но не с 10,000 врагов». Некоторые из них предпочитали бросать свои предприятия. Инженеры и другие специалисты в массе своей также были не на стороне рабочих. Крайности революции отталкивали их от нее. Вообще говоря, интеллигенция в целом переживала сложный процесс психологической реакции. Она отходила и от идеологии революции, и от ее практики. Она чувствовала себя оскорбленной морально и обиженной материально. Страдало ее патриотическое чувство, ущерблялось ее достоинство как группы, привыкшей видеть в себе «элиту».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24