Карл снимал квартиру в районе Семидесятой улицы. Жилище Карла впечатляло образцовым порядком. Комнаты были обставлены французской мебелью и буквально набиты ценными старинными вещами. Да только не было здесь ни единого цветка, ни хотя бы простой записки, говорящей: «Добро пожаловать!» Можно было подумать, что квартира вообще надолго оставлена хозяевами…Мы отправились перекусить в один из ресторанчиков Германтауна, а потом вернулись домой, чтобы вымыться, распаковать вещи и, конечно же, позаниматься любовью. Вот тут-то я и поняла, что перемены произошли более значительные, чем казалось поначалу.Странное поведение Карла повлияло и на меня: он даже не смог меня возбудить, а его огромный член приносил только физическую боль. Нам пришлось одеться… Я включила телевизор.Часам к девяти вечера мы оба почувствовали себя лучше и снова попытались состыковаться. На этот раз я уже начала было испытывать привычные для меня ощущения, как вдруг зазвонил телефон, и Карл, прервавшись, снял трубку.Кроме шуток, те двадцать минут телефонного разговора не оставили у меня сомнений в том, что Карл предпочел бы переспать не со мной, а с той, на другом конце провода.Я была слишком подавлена, чтобы опять о чем-то расспрашивать, отвернулась и постаралась заснуть.Назавтра, в воскресенье, я надеялась, что Карл покажет мне город, однако часов около двенадцати он вдруг сказал:– Ксавьера, я должен повидаться с матерью, ей нужна помощь. Она занимается художественной выставкой, которая сегодня открывается. Извини, что оставляю тебя одну, но ты можешь посмотреть телевизор или написать письма твоим родным, а когда я вернусь, часам к шести, пойдем обедать.Я осталась одна в его квартире. Мне было очень грустно, я не знала, что делать. Разве он не мог от всего освободиться и побыть со своей невестой в ее первый день в Америке? С любимой, которую он столько ждал? Пробило шесть часов, потом семь, восемь, девять, десять… Карла все не было. В холодильнике было хоть шаром покати, а я страшно проголодалась… Мне стало ужасно жалко себя. Когда Карл наконец-то вернулся около одиннадцати, я лежала на кровати и плакала. На следующее утро Карл поехал на работу и задержался допоздна. В десять вечера зазвонил телефон. Надеясь, что это он, я сняла трубку.– Кто говорит? – спросил женский голос с иностранным акцентом.– Ксавьера, невеста Карла Гордона, – ответила я. – А вы кто?Последовала продолжительная пауза, а затем – ответ:– Меня зовут Рона Ванг. Карл – мой жених!Она рассказала мне свою историю, частично уже поведанную Карлом.– А как вы оказались в Нью-Йорке? – спросила я.– Карл попросил меня приехать из Кингстона в Штаты и выйти за него замуж.Она поддалась его уговорам, уволилась с работы, оставив сына на друзей, и пять месяцев назад приехала в Нью-Йорк.Однако со времени ее приезда и до сегодняшнего дня все, что она получила от Карла, – одни лишь пустые обещания.– Карл все время откладывает свадьбу, а у меня уже нет денег, я ведь иностранка, меня не берут на работу, – рыдала она в трубку.Этот разговор поселил во мне глухое отчаяние. Тем не менее мне было очень жалко Рону. К тому же очень хотелось взглянуть на соперницу. Я решила встретиться с ней.Рона жила на Саттон Плейс, недалеко от родителей Карла. Меня и так потрясла ее история, но когда я увидела ее воочию, то была просто сражена на месте.Из всех расистов, которых я знала в Южной Африке, Карл, безусловно, мог бы считаться самым непримиримым. Но вот сейчас женщина, стоявшая передо мной и утверждавшая, что Карл просил ее руки, была чернокожей!Но если бы только это! Зубы у нее выдавались вперед, как у лошади, ноги толстые, жесткие вьющиеся волосы. Хороша соперница! Я обратила внимание на красивый цветок в горшке, стоявший в ее квартире, и сказала, что он мне понравился.– Спасибо, – ответила она. – Карл мне его вчера подарил.Так вот из-за какой «матери» он оставил меня одну на целый день! Чем больше я узнавала, тем сильнее мне хотелось выяснить у Карла все до конца. И мы с Роной вместе решили позвонить ему.В телефонном разговоре Карл сразу сказал мне, что очень волнуется, так как не знает, где я.– Рядом с Саттон Плейс, – ответила я ему, – но не у твоих родителей.Он сразу обо всем догадался. Больше ему ничего не оставалось, как прийти к Роне и разобраться с нами на месте.Рона оказалась женщиной крайне несдержанной. Как только Карл пришел, она буквально обрушилась на него с горькими упреками и обвинениями, а под конец прямо спросила, кто же из нас двоих его невеста?– Ксавьера, – заявил он.После этих слов Рона в истерике схватила тяжелую пепельницу и попыталась ударить Карла по голове.Хорошо, я была рядом и помешала ей. Но как раз в этот момент я заметила странное явление, объяснение которому нашла только спустя некоторое время. Когда Карлу что-нибудь угрожало, в его глазах появлялся какой-то эротический блеск.Все произошло очень быстро, и мы сразу ушли. Я очень жалела Рону, но так любила Карла и была так счастлива из-за его окончательного выбора, что легко приняла все извинения и обещания больше никогда не вспоминать об этой истории. Когда я люблю, то многое прощаю. Да и что я могла сделать, ведь в Нью-Йорке никого не знала, денег на билет домой у меня не оставалось.Спустя два дня Карл, видимо, посчитав, что я созрела для внедрения в его личную жизнь, представил меня своим родителям.Оба они были врачи (отец – психиатр, мать – дерматолог) и жили в великолепной, прекрасно обставленной квартире. Двум служанкам, гречанке и японке, наверняка приходилось изрядно попотеть, поддерживая там порядок.Отец Карла оказался прекрасным человеком, а вот мать… Как только я ее увидела, мне сразу же ужасно захотелось поскорее унести ноги. Ей было за пятьдесят, и она являла собой законченный тип американской шлюхи. Она использовала чересчур много макияжа, носила мини-юбку, а голос охрип от джина и постоянных сплетен.В то время мое мнение о женщинах Нью-Йорка, которых я ошибочно принимала за типичных американок, было весьма невысоким. Чего стоит только манера одеваться сорока-пятидесятилетних! Они носили одежду юных девушек, парики, бантики и по три ряда накладных ресниц. Видимо, пытались составить конкуренцию своим дочерям. В послеобеденное время можно было видеть, как они прогуливаются по Бонуайт Теллер, принарядившись таким образом.В отличие от Европы здесь почти невозможно встретить нежную, заботливую мать. Женщины Нью-Йорка не желают, естественно, стареть. И мать Карла как раз входила в число тех, кто пытался выглядеть моложе, пусть даже искусственным образом.Четвертым членом семьи был беззубый маленький терьер Дадли, коего мадам Гордон пестовала и кормила, будто малого ребенка.Наверное, я ей сразу же не понравилась. Я старалась вести себя естественно и непринужденно, а вот ее отношение ко мне явно было насквозь фальшивым. По правде говоря, я и сама не слишком-то старалась как-то ей потрафить, особенно когда в ответ на ее плохой французский я отвечала на классическом языке Корнеля.И все-таки я пыталась сохранить с родителями Карла хорошие отношения, ведь я должна была стать их невесткой.Уже три месяца я находилась в Америке и все еще не была замужем, хотя и продолжала жить с Карлом. У меня уже истекал срок визы, и я высказала ему свое беспокойство: если мы в ближайшее же время не поженимся, мне придется уехать. Но Карла это совсем не волновало:– Найди работу в каком-нибудь консульстве и попроси дипломатическую визу.Я так и сделала, потому что к тому времени деньги у меня уже кончились.Вскоре после моего приезда в Нью-Йорк я поняла, что тот Карл, которого я знала в Южной Африке и который тратил деньги не считая, оплачивал все за счет фирмы. Нынче же речи не заходило ни о богатых обедах, ни о подарках. Карл оказался настолько мелочным, что даже не платил по моим счетам из прачечной. Он еще тратился на еду и квартиру, но за все остальное должна была платить я. Как-то он буквально рассвирепел, узнав, что я отправляю деньги своей семье.– Карл, – заявила тогда я, – родители дали мне прекрасное воспитание. Я изучала музыку, говорю на семи языках и объездила всю Европу. Это все благодаря им. Они для меня сделали все, что могли, и сейчас, когда из-за болезни отца дела дома совсем плохи, я их не брошу.И впредь я по-прежнему отправляла им часть своей недельной зарплаты.Меня немало огорчало и то, что Карл оказался законченным антисемитом. Между тем его мать была крещеной еврейкой, и Карл всячески пытался скрыть свое происхождение.Он даже вступил в члены нью-йоркского Атлетик-клуба, имевшего репутацию места, где собирались антисемиты. Однажды он повел меня туда на соревнования по фехтованию и заставил спрятать медальон в форме шестиконечной звезды.– Убери ты его под свитер, – шептал он, – и никто не скажет, что ты еврейка. Ты ведь совсем не похожа.Приглашая кого-нибудь на обед, он заставлял меня прятать то, что мне было очень дорого. Особенно он ненавидел очень ценную медную менору, подарок родителей и единственный дорогой для меня предмет в этой стране.Последнее, что он делал перед приходом гостей, это проверял, убрала ли я менору:– Спрячь этот подсвечник в ящик, – говорил он, а для меня это в общем-то, означало положить туда же и свою гордость…Уже полгода я прожила в США, а мы с Карлом все реже и реже заговаривали о свадьбе. Я даже не рисковала об этом упоминать, иначе, пожалуй, он бы взвыл. Наша жизнь продолжала основательно действовать мне на нервы, я понимала, что пора уже и обосноваться по-настоящему. Весной, прогуливаясь в Центральном парке, я много раз видела беременных женщин, супружеские пары с детьми и очень завидовала им. Они смогли создать настоящие семьи, а я? Сожительница Карла… А ведь мне так хотелось иметь от него ребенка! Он наверняка был бы очень красив, с прекрасными глазами своего отца и так же силен. Сначала я хотела мальчика, потом девочку. Иногда в порыве страсти Карл говорил мне:– Милая, не ставь сегодня свой колпачок, я хочу, чтобы у нас был ребенок.Я не слушала его. Хотя мне и очень хотелось ребенка, но сначала я хотела выйти за него замуж. О том, чтобы забеременеть и хоть этим воздействовать на Карла, не могло быть и речи, и вообще, как только я заговаривала о свадьбе, он резко отвечал:– Да не дави ты на меня!Открыла я еще кое-что, о чем даже не подозревала: оказывается, Карл только что официально развелся со своей первой женой.Ну, а что касается его страстных любовных признаний, то цена им была грош. Я легко убедилась в этом недели через две, когда у меня случилась задержка месячных. К врачу я еще не ходила, только сказала Карлу, что меня подташнивает.Он аж покраснел от бешенства и заорал, что терпеть не может, когда его к чему-то принуждают. Он настаивал на аборте. Ну, а я бы никогда не убила человечка, уже жившего во мне, тем более, что его отцом был мужчина, которого я любила и за которого собиралась замуж.Карл ругал меня последними словами. Я вбежала в ванную, схватила пригоршню таблеток снотворного и разом проглотила.Когда я вернулась в комнату, он продолжал браниться. Отвечать я не могла, так как уже почти ничего не соображала. Смутно помню, как вышла на балкон, перегнулась через перила и далеко внизу увидела Манхэттен. Он, словно черная, застеленная бархатом кровать, притягивал к себе, обещая вечный покой.Карл, наконец, понял, до чего довел меня, и удержал от последнего шага.– Возьми себя в руки, Ксавьера! – кричал он. – Я же люблю тебя. Не поднимай скандала!Пока он втаскивал меня обратно, я вдруг отчетливо осознала: если я все-таки прыгну, мама останется совсем одна!«Твой отец вот-вот умрет, – сказала я себе, – а у тебя нет ни братьев, ни сестер, которые могли бы поддержать маму. А ведь это единственный человек, который тебя действительно всегда любил. Нельзя умирать, надо жить, жить, жить!..»На следующий день я проснулась только к вечеру. Карл был уже дома. Он принес букет красных роз и старался быть таким же нежным, как прежде.Пытаясь вымолить прощение, он пригласил меня провести уик-энд в родительском загородном доме в Хэмптоне. Если бы он предложил провести несколько дней в тюрьме, это было бы не хуже. Я согласилась лишь потому, что он хоть как-то пытался сохранить наши отношения. Но только сама мысль о его матери уже вызывала во мне тошноту. Кроме того, не было сомнений, что эти чувства взаимны.Низость его матери в эти дни перешла все границы. Она прекрасно знала, что мы с Карлом живем вместе уже больше полутора лет, и, значит, слишком строгое соблюдение внешних приличий не имеет никакого смысла. Однако, очевидно из вредности, она разместила нас не только в разных комнатах, но еще и на разных этажах. Она даже запирала на ночь свою проклятую шавку в комнате Карла, чтобы та поднимала лай всякий раз, когда я войду или выйду. Но и это не все: эта женщина, прожившая всю жизнь в Манхэттене, позволяла себе в два часа ночи входить в комнату сына, чтобы спросить у него телефонный код Нью-Йорка!Словом, если бы закон разрешал матерям выходить замуж за сыновей, то она ни секунды бы не колебалась. У Карла тоже был развит довольно сильный эдипов комплекс, но основывался он не только на чувствах. Мать как-то пригрозила лишить его наследства, а сама мысль, что он не сможет завладеть ее деньгами, чуть было не вызвала у Карла сердечный приступ.Как я и предполагала, жизнь в их доме оказалась невыносимой. Я все время старалась лишний раз не попадаться на глаза будущей свекрови, дабы не спровоцировать какой-нибудь дикой сцены. Отец Карла на уик-энд не приехал, предпочел отправиться на рыбалку, и я сильно подозреваю, что он всегда стремился держаться как можно дальше от постоянной болтовни жены. Дни напролет я проводила за роялем, ведь я двенадцать лет изучала классическую музыку, и музицирование неизменно доставляло мне большое удовольствие.Наконец, настал последний день нашего пребывания в этом доме. Я сидела в одной из комнат у входной двери и читала. Раздался звонок, и мадам Гордон пошла открывать дверь.Со своего места я прекрасно видела посетителя, молодого человека лет семнадцати, очень загорелого, с длинными, до плеч, светлыми волосами.Всегда такое строгое, лицо матери Карла вдруг осветилось самой обольстительной, по ее мнению, улыбкой.– Привет, – проскрипела она. – Чем могу быть вам полезна?– Это дом доктора Джонсона? – спросил симпатичный парень.– Нет, я доктор Стоун, – она назвала фамилию, под которой практиковала, – а я не могу вам чем-нибудь помочь?– Я ищу доктора Джонсона, – нетерпеливо перебил юноша. – Он живет не здесь?– Нет, но зайдите хотя бы чего-нибудь выпить, – предложила она, как-то странно хихикнув.– Спасибо, нет, мадам. У меня срочное дело, – сказал он и быстро ушел.Мадам Гордон закрыла дверь, улыбнулась своему отражению в зеркале, поправила бантик в волосах и, наконец, заметила меня.– Ах, Ксавьера, – воскликнула она, густо покраснев – Вы здесь?И добавила:– Вы видели? Кто это – юноша или девушка?– Если бы девушка, вы бы не были так взволнованы, – ответила я.Тут зазвонил телефон. Она взяла трубку, видимо, с большим облегчением оттого, что ей не пришлось отвечать. Однако я понимала, что позволила себе слишком много, и знала, что эта старая мегера успокоится только тогда, когда снимет с меня скальп. На тропу войны она ступила в машине, на обратном пути в Нью-Йорк.Как обычно, она сидела впереди, рядом с ее дорогим сыном, а я, его невеста, должна была занимать заднее сиденье. Она постоянно болтала. И как-то вдруг заговорила о жилищной проблеме. Вспомнила и Голландию.– Наверное, в Амстердаме квартиры слишком дороги, – заметила она.– Почему?– Да потому, что у голландок есть странная привычка устраиваться у друзей, так и не выходя за них замуж. Должна же быть какая-нибудь веская причина для этого?Это была уже последняя капля в чашу моего терпения.– Мадам Гордон, – начала я, – ведь я не случайно живу у вашего сына, не выходя за него замуж. Если вы слегка напряжете ваши куриные мозги и сопоставите факты, вы вспомните, что ваш сын официально попросил моей руки у моих родителей и настоял на том, чтобы я приехала сюда, осыпая меня обещаниями. Он же и устроил меня у себя, уверяя, что это дело временное, хотя длится оно уже девять месяцев. К тому же я сама вношу свою часть квартплаты, зарабатываю себе на жизнь и хочу найти отдельную квартиру. Так что если уж эта ситуация кому-то выгодна, так только не мне.Я обрушила на эту ужасную женщину весь так долго копившийся гнев.– Я все терпела: и ваше недружелюбное отношение, и ваши телефонные звонки среди ночи, и негостеприимную атмосферу вашего дома. В нем так же весело, как в похоронном бюро. Ну, а уж когда рядом нет слуг, так вы и руки не протянете, чтобы налить что-нибудь кому-то или предложить орешков. Какой контраст с домом моей матери! Она из кожи вон лезет, только бы ее гостям было хорошо… Неудивительно, что ваш муж больше не в состоянии вас терпеть и, как сказал мне ваш дорогой Карл, уже десять лет не живет с вами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27