– О заключении на «Глаз тигра» или, – на щеке у Мэтью дернулся нерв, но голос остался ровным, – … о другом?
Он даже не смог выговорить слово «отец». Тяжело ей придется.
– Я, пожалуй, выпью. – Она достала бутылку «Курвуазье Наполеона». – Хочешь рюмочку?
– Она мне понадобится? Ли выдержала его взгляд.
– Возможно.
Мэтью напомнил себе, что любит Ли и готов простить ей все что угодно.
– Тогда давай.
Коньяк согрел Ли, но легче ей не стало.
– Я действительно попросила Уильяма дать заключение о невозможности ставить «Глаз тигра», но только потому что пыталась спасти твою жизнь.
Она рассказала об угрозах Брендана Фарадея и почему восприняла их всерьез – не называя Тины. Это никого не касается.
– Мне было очень тяжело, но я считала, что у меня нет другого выхода.
– Сказала бы мне.
– И это еще больше укрепило бы твою решимость ставить этот фильм.
– Конечно. Но, по крайней мере, мы бы сражались вместе. И если бы своевременно остановили этого подонка, он сейчас не наложил бы лапу на студию «Бэрон».
– Ты в курсе?
– Ли, – с изрядной долей терпения произнес Мэтью, – ты сама говорила: мы живем в маленьком городе…
– Выходит, все знают, что Фарадей с Мариссой пытаются отобрать у меня студию?
– Боюсь, что так.
– Как молва оценивает мои шансы?
– Честно?
– Да.
– Как близкие к нулю.
Ли вздернула подбородок – в прошлом этот жест и восхищал, и раздражал Мэтью.
– Я не позволю. Не знаю, что я сделаю, чтобы им помешать, но так будет.
Он поднял свою рюмку.
– Не сомневаюсь, дорогая. Кроме того, я сам кое-что предпринял – может, удастся убить двух зайцев сразу.
– То есть?
Он пожал плечами.
– Потом скажу – если подтвердится моя догадка. Ладно, теперь я понял историю с «Глазом тигра».
– И?..
– И хотя мне жаль, что ты раньше не сказала, я ценю твое старание доброй жены спасти жизнь своему мужу.
Некоторое время стояла тягостная тишина. Потом Ли разлепила губы.
– Теперь самое трудное.
Она дрожащей рукой налила себе еще коньяку. Мэтью прикрыл свою рюмку ладонью, показывая, что не хочет. Что бы она ни рассказала о своих отношениях с отцом, он должен выслушать это в трезвом состоянии – иначе можно все испортить.
Они сидели друг напротив друга на табуретах, соприкасаясь коленями.
– Продолжим разговор в каком-нибудь другом месте, – предложил Мэтью. – Где чуточку уютнее.
Они прошли через холл и расположились в нише их бывшей спальни – далеко от кровати. Сколько раз в прошлом эта ниша служила им прибежищем от внешнего мира и сложностей жизни!
– Ну вот, – сказал Мэтью, обнимая Ли за плечи и привлекая к себе на грудь. – Я готов. – И это действительно было так – благодаря знакомому теплу ее тела. Она не может сказать ничего такого, что изменило бы его чувства.
Черпая мужество в его объятиях, Ли закрыла глаза.
– Это случилось очень давно, и память об этом много лет была заблокирована в моем сознании.
Слава Богу! Если бы она регулярно, как дала понять Марисса, вплоть до последних лет спала с Джошуа, разве она могла бы вычеркнуть это из памяти?
– Он тебя изнасиловал?
– Нет. Не совсем. Господи, все так сложно! Дрожащим голосом она поведала ему обо всем – о предательстве Джошуа, о блокировке и моральном гнете, не позволявшем ей осознать природу той власти, которую над ней имел отец; о своем шоке, когда насмерть разящая правда вырвалась наружу; о страхе, что это из-за нее с ним приключился удар, и о всепоглощающем чувстве вины и стыда оттого, что, поставив себя выше матери и сестры, став «принцессой» Джошуа, она способствовала своему бесчестию.
Когда она закончила, на небе разгоралась бледно-розовая заря. Ли чувствовала себя выжатой как лимон.
– Знаешь, – сказал Мэтью, – мы с тобой действительно два сапога пара.
– Судя по интонации, тебя это не радует?
– Не в том дело. Просто я подумал: для двух относительно умных людей мы вели себя точно упрямые ослы. – Он наклонил голову и коснулся ее дрожащих губ своими. – Я никогда, ни одной секунды не любил Мариссу. Женился, только чтобы мой ребенок не рос незаконнорожденным.
Ли вспомнила рассказы Мэтью о его детстве.
– Я на это и надеялась. – Она погладила его по щеке. – Мне очень жаль, что ты потерял своего ребенка.
Он рассмеялся – и довольно невесело.
– В конце концов выяснилось, что он даже не был моим.
– Откровенно говоря, это меня не удивляет. Оставалось еще кое-что, что он должен был ей рассказать.
– Почему я поверил, что мой, – я действительно занимался с ней сексом в ночь после нашего развода.
– Ты не обязан отчитываться…
– Обязан, – отрубил Мэтью. – Отныне между нами не будет никаких тайн. Никогда.
Она кивнула, глядя на него не глазами, а самим сердцем.
– Встретив тебя в то утро у Маршаллов, такую красивую и недоступную, я поехал в отель и ударился в запой – до того мне было жаль себя. Это не оправдание, но когда явилась Марисса, я был пьян в доску. Она сообщила мне о том, что это ты зарубила мой сценарий. С этим я бы еще справился, но когда она «открыла мне глаза» на твои отношения с Джошуа… – у него пресекся голос. – Не хочу вдаваться в подробности, но удар был сокрушительный.
– Могу себе представить, – еле слышно вымолвила Ли. Мэтью погладил ее по волосам.
– Даже после этого, Ли, в мыслях я был с тобой. Жаждал наказать тебя, причинить боль, равную той, какую ты причинила мне. Но вместо этого наказал нас обоих.
– Ох, Мэтью! – По щекам Ли катились крупные слезы; она смахнула их тыльной стороной ладони. – В какой бардак мы превратили нашу жизнь!
– Тс-с-с! – Годы разлуки отодвинулись прочь; Мэтью целовал ее шею и горло. – Это все в прошлом.
Он развязал пояс ее атласного халата и спустил его с плеч. На Ли была комбинация цвета морской волны – такая тоненькая, что казалась сотканной из паутины.
Руки Ли нырнули под черный рыбацкий свитер Мэтью; пальцы запутались в черных завитках у него на груди. Их губы нашли друг друга.
Поцелуй был долгим-долгим и сладким-сладким. Потом они некоторое время стояли обнявшись и слегка раскачиваясь в рассеянном перламутровом свете зари – словно танцуя под одним только им слышную музыку.
Они прошли, рука в руке, несколько шагов до кровати. Раздели друг друга – медленно и любовно. Нагие, легли на накрахмаленные простыни. Мэтью целовал ее чувствительные груди, а она гладила его тело – от плеч до бедер. Его руки искушали; рот обольщал; язык, пробравшийся между ее раскрытыми губами, манил изведать неземное блаженство.
В свою очередь и Ли ласкала его. Ее губы и руки следовали знакомым маршрутом, даря неизъяснимое наслаждение. Два тела пели вдохновенную песнь любви, никогда не умолкающую в памяти тех, для кого она звучала. Где его пальцы замедляли бег – она расцветала; где замирали ее руки – он весь пылал.
Их любовь была так невыносимо прекрасна, исполнена столь утонченной чувственности, что Ли оставалось только закрыть глаза и отдаться спиралеобразной скачке, уносившей ее все выше и выше.
За окном взошло солнце и обрушило на них теплый золотой ливень. Темп нарастал. Ранее медлительные руки становились все требовательнее. Вздохи сменились судорожными горловыми стонами, а нежные поцелуи – жгучими, голодными.
Когда он не ворвался в нее, как она ожидала, а проник о доводящей до агонии медлительностью, ее жаркая влага радостно устремилась навстречу. Ли была уже на грани взрыва, и, как только Мэтью начал двигаться, по ее телу пробежала первая пульсирующая волна, за ней другая, третья. Чувствуя пенисом сокращения ее влагалища, Мэтью испытал гордость и, перестав сдерживаться, ринулся в манящие глубины. В ушах слышался рокот прибоя. И все длилось и длилось ни с чем не сравнимое блаженство. И вдруг он словно провалился в темноту – обмяк и всей тяжестью рухнул на ее сытое тело.
Акт обладания стал в то же время актом искупления и мольбы.
Потом, лежа в объятиях любимого, Ли тихонько плакала, и это наконец-то были слезы не горя или раскаяния, а любви.
Глава 42
Этим утром по какой-то связанной с Мэтью причине Ли была настроена на домашний лад. Когда Мэтью принимал душ, а она по его просьбе сбивала в голубом «пирексе» яйца для омлета, зазвонил телефон.
– Алло?
– Ли, это Тина.
– Доброе утро, Тина. Правда, замечательная погода?
– Вообще-то пошел дождь.
– Правда? – Ли выглянула в окно. – Боже, а я была уверена, что светит солнце!
– Честно говоря, я звоню не затем, чтобы сообщить сводку погоды.
Ли с опозданием уловила в голосе Тины напряжение. Она поставила миксер на стол.
– Что-нибудь случилось с Корбетом?
– Корбет в полном порядке. Ну не в полном, но по сравнению… Ли, я лучше приеду.
Сырой, леденящий ужас окутал ее точно саваном.
– Говори. Марисса?
– Нет. – У Тины перехватило дыхание. – Золотко… Это Мэтью.
– Мэтью? – Ли непроизвольно стрельнула взглядом в сторону спальни с примыкающей к ней ванной. – А что с Мэтью?
– Не знаю, как сказать… Он погиб.
– Погиб? – На одно страшное мгновение слова застряли у Ли даже не в горле, а в сердце. Но тут в дверях показался вышеупомянутый джентльмен – в джинсах, с алмазными каплями на черных завитках на груди, – и ее отпустило. – Тина, что это тебе взбрело на ум?
– Ночью был взорван его дом. Пожарники ищут среди развалин, но полицейские уверяют – он не мог уцелеть.
В глазах замелькали белые точки на черном бархатном фоне. Ли начала медленно сползать с табурета. Мэтью успел подхватить ее; свободной рукой он подобрал трубку.
– Кто, черт возьми, говорит? На другом конце провода ахнули.
– Мэтью?
– Тина?
– Слава Богу, ты жив!
– Конечно, а почему я не должен быть в живых? – Он выслушал Тинины объяснения и помрачнел. – Спасибо, что позвонила. Если позволишь, я займусь Ли. Разумеется. Приедем, как только я разберусь с полицией. – Он положил трубку на рычаг. – По радио передали, взрыв произошел в два тридцать ночи.
– О Господи!
Какая же хрупкая, непредсказуемая вещь – судьба! Если бы она не позвонила… Если бы он не раздумал дожидаться утра…
– Похоже, на этот раз ты действительно спасла мне жизнь, – сказал Мэтью, баюкая ее в объятиях и целуя в бровь.
Ли немного пришла в себя.
– Что будем делать?
Он приподнял ее лицо за подбородок и поцеловал ее.
– Первым делом позавтракаем. Потом я, наверное, позвоню в полицию. Дальше – я обещал заскочить к Тине с Корбетом, пусть удостоверятся, что ты предавалась дикой, разнузданной похоти не с призраком. А после того как мы исполним все светские обязанности, вернемся сюда и пораскинем мозгами, какие мы еще знаем способы сведения друг друга с ума.
Он потянул за поясок ее коротенького халата, и она не напрягаясь вспомнила бессчетное число способов.
– Есть еще одно срочное дело.
– Какое? – Он прильнул губами к ее груди: язык затрепетал на розовом бутоне.
– Что именно?
– Заедем на студию.
– Возьми выходной.
– Нужно подписать один контракт. Он встрепенулся.
– Что за контракт?
– Ты же не откажешь студии «Бэрон» в праве поставить фильм по твоему сценарию?
Несколько часов назад ничто не доставило бы ему большую радость. Но это было до того, как нанятый Бренданом Фарадеем киллер взорвал к чертям его жилище.
– Ли, я не хочу подвергать тебя опасности.
– На какую-то долю секунды, когда Тина сказала, что ты погиб, у меня возникло ощущение, будто это я погибла. Мэтью, мы оба завязаны в этом деле. Пора стать настоящими партнерами. Во всем.
Мэтью возблагодарил то ли Бога, то ли судьбу за то, что ему дали еще один шанс с этой женщиной.
– Если так, тебе следует узнать кое-что такое, о чем ты до сих пор не спрашивала.
– Правда ли то, о чем там рассказывается?
– Да. Помнишь вояжи Фарадея во Вьетнам – для поднятия духа в войсках?
– Конечно. Они-то и сделали из него героя. В то время как все большее число людей выступало против войны, правительство не могло не оценить по достоинству моральную поддержку этой маленькой необъявленной войны со стороны такой знаменитости, как Брендан Фарадей. Даже те из нас, кто не одобрял войну, отдавали должное его стараниям хоть немного скрасить службу этих парней, рискующих своими жизнями.
– Да-а, прямо-таки рыцарь без страха и упрека! – буркнул Мэтью. – Ну так вот. Истинная цель всех этих туров во Вьетнам заключалась в том, чтобы осуществлять жесткий контроль над созданным им международным картелем по сбыту наркотиков.
– Откуда тебе известно?
– В моем отряде был один парень, работавший на Фарадея. Беда оказалась в том, что по прошествии трех месяцев у него разыгрался аппетит и он позволил себе левые сделки. Вскоре после этого в лагерь нагрянул Фарадей с группой очаровательных блондинок. Когда он уехал, парня нашли мертвым. Ему выстрелили в правый глаз по пути в уборную. Согласно официальной версии, он был убит снайпером-вьетконговцем. Но многим из нас было ясно: убийство заказано Фарадеем.
– Как? Об этом знали другие люди?
– Какой смысл убивать, если не для того чтобы показать другим, что с ними может случиться то же самое? Думаю, Мерфи был убит ради острастки, в качестве примера, а не из мести.
– Почему ты никому не сказал?
– Смеешься? Кто бы поверил слову какого-то байстрюка-пехотинца – против слова национального героя?
– Тогда почему сейчас решил предать это огласке?
– Во-первых, я хотел, чтобы ты знала: в основу сценария положены подлинные события. А во-вторых, сейчас я уже достаточно оперился, чтобы попробовать потягаться с Фарадеем. – Он долго, испытующе смотрел на Ли. – Ну вот, а теперь, когда ты знаешь правду, я пойму, если ты не захочешь связываться с этим фильмом.
После ужасного Тининого рассказа о том, как Фарадей зверски изнасиловал ее, Ли думала, что ее уже не удивят никакие подробности из двойной жизни актера. Однако она была потрясена.
– Мэтью, я уже сказала: мы партнеры во всем! Никогда он не любил ее так сильно, как в этот момент.
– Ну, дорогой партнер, – произнес он, растягивая слова и подкрепляя их поцелуями, – как насчет того, чтобы лечь в постель и скрепить сделку?
– Я собиралась приготовить тебе завтрак…
– Милая, не омлетом единым…
Он подхватил ее на руки и решительно направился в спальню, не дав привести ни одного довода против.
Нелегка была доля женщины в новые, трудно поддающиеся определению восьмидесятые! Бетти Фриден, которая некогда в шутку назвала себя «женским папой», та самая, что написала своего рода библию «Загадка женщины», основала Национальную ассоциацию женщин и возглавила самую крупную со времен суффражисток всеамериканскую забастовку, – эта самая Бетти Фриден выпустила следующую книгу, полную сетований на то, что непомерные социальные нагрузки мешают женщине наслаждаться домом и семейными радостями.
А с другой стороны, «Комплекс Золушки» утверждал, будто главный враг женщины, не дающий ей подняться в полный рост, это эмоциональная зависимость.
Ли, никогда не страдавшая «комплексом Золушки», ловила себя на мысли, что, возможно, новая фаза развития Бетти Фриден имеет смысл. Чем больше времени она проводила с Мэтью, тем чаще задумывалась о доме в полном смысле слова. Заполненном детскими голосами.
Свидетелей взрыва в доме Мэтью не оказалось. После того как репортер Западной телекомпании обнародовал слухи о том, что Мэтью Сент-Джеймсу угрожали, сценарий «Глаз тигра» стал сенсацией номер один. Давление со стороны прессы все возрастало. Наряду с постоянно дежурившими возле дома Ли журналистами, и там, и на студии была установлена охрана. Это лишь подлило масла в огонь.
– До назначенного Мариссой и Фарадеем собрания акционеров осталось всего два дня, – пожаловалась Ли, входя в кабинет Мэтью после совещания с адвокатами. – Что мне делать?
Мэтью оторвался от кипы компьютерных распечаток. Расходы на постановку предстоят огромные; слава Богу, Халил открыл ему неограниченный кредит.
– Нужно уговорить Кейт Фаррел голосовать за тебя, а не за эту парочку гремучих змей.
– Но как – ведь я даже не знаю, где она живет? Мэтью протянул ей конверт.
– Что это? Билет на самолет до Кламат-Фолса, штат Орегон?
– Там расположено ранчо Кейт Фаррел. Она ждет нас завтра к обеду.
– Что?
– Ее адвокат звонил, когда тебя не было.
– Здесь два билета… Нас?.. – Это слово только сейчас дошло до ее сознания. – Ты летишь вместе со мной?
В прошлом, если только дело не касалось его собственных картин, Мэтью не проявлял интереса к студии «Бэрон».
– Эй, мы же одна команда! Партнеры!
– Мне казалось, тебя раздражала моя преданность студии.
– Меня раздражало вмешательство твоего отца, – поправил Мэтью. – Действительно, подчас твоя увлеченность начинала казаться мне одержимостью, но я никогда не ставил задачи тебя переделать. Все, о чем я мечтал, это о расширении твоего кругозора, чтобы ты поняла, что существуют и другие прекрасные вещи кроме работы. Например, любовь. И верность.
Ли взгромоздилась на краешек письменного стола; глаза, улыбка, трепет ее пальцев, когда она взяла в ладони лицо Мэтью, выражали одно, больше не скрываемое чувство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42