Яут тоже не все понял. Неудивительно. До последнего времени Эйлле тоже понимал далеко не все.
Как это глупо. Это и есть вся хваленая утонченность Плутрака? Продумывать новый ход против Нарво… Когда Экхат летают по этому рукаву Галактики, как… как у себя дома.
Да. А они… они прямо как…
Он вспомнил еще одно из любимых выражений Врота.
Как дети в песочнице.
Глава 40
Когда-то резиденция в Оклахома-сити был для Оппака местом, где можно почувствовать себя спокойно. Теперь дворец вызывал у него тягостные чувства.
Ранения, которые сгоряча нанесли ему бывшие подчиненные, схватив его по приказу Своры, уже зажили. Теперь Оп-пак почти все время проводил в бассейнах помещения, которое его служители-люди называли Большим Залом. Да, когда-то ему прислуживали люди. Теперь их не было. И это хорошо: он не потерпит присутствия этих тварей, даже если Свора позволит им здесь находиться. Но Свора не разрешит. Теперь к нему допускают лишь Гончих, которые и выполняют роль служителей. Они прилежно выполняют все приказы… но где их почтение? И все — гаадкомордые новички. Это еще одно оскорбление. К счастью, Бори — та, что сейчас смешивает соли для бассейна — очень искусна. Так внимательно выслушивает его замечания, добавляет нужные ароматы, проверяет, снова спрашивает… Соли были из старого запаса, специально завезенные с Пратуса. Уже сейчас запах стал почти идеальным и начинал действовать успокаивающе.
Но никакие соли не заставят его забыть, где он находится. Снова на этой отвратительной планете… По крайней мере, ему необходимо прийти в себя. Оппак скользнул обратно в бассейн, распластался на дне, имитирующем скальный выступ, и позволил прохладным искусственным волнам покачивать свое тело. Он пытался думать.
Думать было трудно. Гнев по-прежнему клокотал в нем. Время шло, и ничего не менялось. Наконец Оппак сдался, поднялся на поверхность и окинул взглядом зал. Потоки яркого света струились из отверстий в потолке, образуя на полу золотые квадратные лужицы. Бори молча сидела у дальней стены и начищала перевязь Оппака, являя собой воплощение готовности выполнить приказ. Но и только. Никакого намека на почтение, которое Оппак заслужил.
Его кулаки сжались от желания кого-нибудь ударить. Кого угодно — человека, джао… Он снова огляделся. Ни людей, ни служителей-джао. Во всей резиденции — никого, кроме него самого и Гончих. Нет, пусть его называют безумным ларретом. Он не настолько обезумел, чтобы нападать на воинов из Своры. Даже если их сейчас называют служителями.
Джао дочистила перевязь и удалилась. В движениях Гончей сквозила неподобающая поспешность. Вот еще один выпад. Весьма утонченный.
Оппак перевернулся на спину и поплыл, глядя, как прозрачные волны отраженного света играют на потолке. Он выстроил эту резиденцию, чтобы произвести впечатление на туземцев. Он специально использовал элементы человеческого стиля, полагая, что это придаст сооружению более величественный вид. Возможно, он совершил ошибку и показал, что придает их мнению большое значение. Как только завершится нынешнее течение, это здание надо снести, а на его месте отлить новый дворец — такой, как и подобает намт камити. Нет… не здесь, в другом месте, где-нибудь на побережье. А на Оклахома-сити сбросить болид, чтобы стереть скверные воспоминания. Как только ему возвратят удх, он все это сделает.
На следующий день во дворец, ставший тюрьмой, явился один из старейшин Нарво. Наконец хоть кто-то нарушил унылое уединение Оппака. Однако легче ему не стало. Как все предсказуемо. После бесконечных орбитальных циклов пренебрежения и молчания эти высокомерные выродки соизволили о нем вспомнить.
Дверное поле рассеялось, и в зал вошел пожилой джао. Кажется, в юности они встречались — мельком. Оппак даже не помнил его имени. Кажется, они были не в самых лучших отношениях.
— Вы уже давно позорите нас, — произнес старейшина. — Неужели это не прекратится?
Несмотря на возраст, он был еще крепок. Литые мышцы, гордость всех Нарво, перекатывались под бархатистым красновато-бурым пухом, форма ушей приближалась к идеальной. Как и подобало его положению, перевязь была великолепна, а штаны изысканного покроя сшиты из тончайшей изумрудно-зеленой ткани.
Старейшина не назвал своего имени. Беседа будет не на равных.
— Я никого не опозорил, — сердито ответил Оппак, прижимая уши. — Я приносил пользу, укрощая этот дикий мир, как мне и было велено.
Он выбрался из бассейна, но не стал отряхиваться. Казалось, его пух мгновенно высох.
— И не моя вина, что эти создания настолько вздорны и упрямы. Я никогда не пренебрегал обязанностями, который вы взвалили на меня столько циклов назад, хотя мне они были в тягость.
Глаза старейшины вспыхнули. То, что он услышал, было непростительной наглостью.
— И что сказала бы Шиа кринну ава Нарво?
Его фрагта. Оппак попытался сохранить спокойствие.
— Шиа предпочла меня покинуть. Я ее не отсылал.
— Мы полагали, что вас держат здесь, подальше от всех остальных именно потому, что она оставила вас! — вибрисы старейшины дрожали от негодования. — После того, как вы безответственно пренебрегали мудростью своей фрагты — до такой степени, что вынудили ее уйти, то есть попросту прогнали ее… Мы будем глупцами, если дадим вам более почетное назначение!
Оппак попытался возразить, но не мог. Старая ворчунья действительно крайне раздражала его. И он был просто счастлив, когда она оставила его в покое.
— Я — законный правитель, — Оппак попытался сменить тему, чтобы почувствовать под ногами твердое дно. — Скажите, Нарво поддержат меня — или этот гладкомордый выскочка из Плутрака и дальше будет нас бесчестить?
— Мы сделаем что можем, — отозвался старейшина. — Но ваше пренебрежение долгом очевидно для всех. Если вы не способны как следует заботиться о туземцах, отданных под вашу опеку, то будет лишь справедливо, чтобы их препоручили власти кого-либо другого.
Он оглядел помещение.
— О чем вы думали, когда возводили столь нелепую постройку в качестве собственной главной резиденции? Как может джао чувствовать себя уютно в подобном окружении? — не дожидаясь ответа, он махнул рукой: — Идем. Свора дала разрешение забрать вас отсюда. Вас примут на борт нашего флагмана. И поторопитесь. Все представители коченов прибыли, и Наукра соберется очень скоро.
Именно этого он и ждал. Но что-то в поведении старейшины его встревожило. На орбите, на борту корабля Нарво, его кто-то ждал. Кто-то, чье имя он не решался спросить.
* * *
Никау кринну ава Нарво. Скверное предчувствие его не обмануло.
Она была из группы его родителей, и более неприятной неожиданности Оппак представить себе не мог. Он не сомневался, что Никау давно умерла — двадцать лет назад она уже была далеко не молода. И первые ее слова оказались такими же неприятными, как и его воспоминания.
— Глупец!
Она смотрела на бывшего Губернатора, и ее угловатое тело выражало «возмущение-и-негодование».
— Разве со мной недостаточно скверно обращались? — Оппак не стал утруждать себя изысканными позами и откровенно выразил гнев. — Сперва меня поселяют на этом пыльном валуне, я защищаю его от Плутрака и Экхат… а вы примыкаете к Плутраку и обвиняете меня в некомпетентности!
Глаза Никау налились сиянием, словно превратились в прожекторы. Лишь однажды, будучи детенышем, он видел ее в такой ярости.
— Да как ты смеешь стоять передо мной в такой позе, гладкомордый поплавок?!
Оппак непроизвольно попятился. До чего же он дожил! Испугаться этой старой скандалистки!
— Что еще вы можете для меня сделать? — он покорно прижал уши. — Нарво хотят, чтобы я предложил свою жизнь Плутраку?
Никау даже не скрывала, что с трудом сдерживает гнев.
— Ты предстанешь перед Наукрой и расскажешь о ваших самых упорных попытках покорить этот дикий мир, — она мрачно качнула головой. — Мне нет ни малейшего дела, поверят ли тебе. Главное — что ты больше не будешь позорить Нарво.
Ее поза откровенно выражала «сожаление-и-предчувствие-угрозы». Оппак подошел к креслу и уставился на новую перевязь и свежие светло-зеленые штаны, приготовленные специально для него.
— Люди — это раса безумных, и больше сказать нечего. Я старался больше, чем кто бы то ни было. А Эйлле кринну ава Плутрак наобщался с людьми и тоже повредился разумом. А может быть, изначально был глуп. Сейчас они осыпают его лестью, и он счастлив. Оставьте его здесь хотя бы на два орбитальных цикла, и они поднимутся против него так же, как против меня. Жаль, я этого не увижу.
— Жаль, что ты ничего больше не можешь сказать, — Никау швырнула брюки к его ногам. — А я скажу тебе правду, детеныш. Мне нужно, чтобы никто впредь не пятнал честь Нарво. А поэтому я буду в восторге, если увижу, как удх над этой планетой дают другому кочену. Эти негодные твари, которых по ошибке считают разумными, достаточно иссушили силы Нарво. Пусть теперь с ними мучается какой-нибудь другой кочен.
Он начал переодеваться, потом замер и посмотрел на нее.
— Даже Плутрак? — спросил он так гневно, как только смел.
— Нет, — Никау приняла позу «горечи-и-сожаления», — только не Плутрак. Конечно, приятно было бы посмотреть, как они увязнут в этой трясине. Но это будет слишком оскорбительно. Хватит и того, что из-за твоего дурного поведения статус Нарво сильно упал по сравнению с их статусом.
По телу Оппака пробежала дрожь, как от холода. Почему он не погиб при атаке Экхат? Теперь все винят в этом кризисе его, и только его — даже свои. Хотя истинная причина — измена Эйлле. Волна ярости смыла отчаяние — правда, ни то, ни другое не выразилось даже в движении вибрис. Единственное его преступление — то, что он не смог внушить туземцам достаточного страха перед собой. А Эйлле кринну ава Плутрак хочет, чтобы люди относились к нему, как к своему фрагте. Но этого он не дождется. Люди не уважают никого и ничего, даже друг друга.
Закончив возиться со штанами, Оппак почувствовал, что к нему возвращается уверенность, а вместе с ней и гнев. Ему не за что приносить извинения, подумал он, застегивая тугие пряжки на новой перевязи. Он делал только то, зачем был сюда направлен, и делал хорошо, пока, не появился Эйлле. Он, Оппак, убедит в этом Наукру. Нарво по-прежнему должны обладать удхом. Его выслушают. И даже, он уверялся в этом все больше, наложат взыскание на Лигу за ее действия.
— Глупец, — вновь услышал он голос Никау.
Можно не обращать внимания. Никау стара, и ее гнев — просто предсмертные судороги. В этом он был так же уверен, как и в остальном.
* * *
Ранним светом следующего планетного цикла, когда представители Своры высадились в Паскагуле, Эйлле вышел на посадочную площадку. Дипломатические корабли пошли на посадку, потом сюда же слетелась стайка кораблей. Ни одно расписание не могло обеспечить такой идеальной точности, что всегда ошеломляло людей.
Агилера, Талли и Кларик выстроились перед Эйлле, демонстрируя его положение — сами, без приказа. Солнце, освеженное и неистовое, слепило глаза. Ветер порывами налетал со стороны моря, неся густой запах пропитанных солью водорослей.
— Откуда они знают? — спросил Кларик, не оглядываясь. — Двадцать лет провел бок о бок с джао и до сих пор не понял… Как вы умудряетесь знать, когда и что делать, причем без часов? — он махнул в сторону термакадамового поля, которое тянулось до самого океана и быстро заполнялось кораблями. — Поразительно. Как стая птиц или косяк рыбы. Раз — и все на месте, и никто ни в чем не сомневается. Здесь, наверно, не одна сотня кораблей! И все собрались за какие-то полчаса.
Постоянно зависеть от механического приспособления, которое нужно настраивать и поддерживать в рабочем состоянии, иначе никогда не будешь знать, когда действовать? Эйлле коробило при одной мысли об этом. Чтобы успокоиться, он провел пальцами по нарезкам на своем бау.
— Они прилетели, когда завершилось течение.
— Но откуда они узнали?
— Почувствовали, — ответил Эйлле. — Как вы чувствуете голод, усталость или радость.
Краем глаза он заметил выражение их лиц. Объяснений явно недостаточно, но он не представлял, что еще можно добавить.
Группа джао, которая до сих пор держалась особняком, собралась и направилась в сторону Эйлле. В стороне стоял старейшина Дэу кринну ава Плутрак, молчаливый, в нечитаемой позе. Эйлле сделал над собой усилие и почувствовал, как спокойствие разливается по всему телу — до самых пальцев, до кончиков ушей и вибрис. Да, он действовал не по обычаю, но не сделал ничего дурного. Витрик обязывал его спасти этот мир от Экхат, использовав все средства, которые были в его распоряжении. И он сделал это. Когда стало ясно, что Оппак дурно выполняет свои обязанности, витрик велел Эйлле отстранить Губернатора от власти. И неважно, чем за это придется расплачиваться. Он сделал то, что должен был сделать.
Девять джао, в торжественном облачении, мощные, чей пух лоснился после недавнего купания, остановились перед Эйлле. Какое-то время все девять смотрели на него, словно не видя людей, и их глаза были безмятежными и непроницаемыми. Это были Гончие Своры. Каждый из них однажды отказался от связи со своими коченами — каждый по своей причине — и стали, как сказали бы люди, мечом Наукры Крит Лудх. Они служили джао, но не какому-либо кочену. Вступая в Свору, они даже меняли имена.
Наконец их взгляды переместились на его подчиненных-людей. Дольше всего они изучали бау, который Кларик, по настоянию Эйлле, держал в руке. Бау уже изобиловал нарезками, отражающими деяния Кларика в Салеме и в фотосфере Солнца. Агилера и Талли неловко переминались с ноги на ногу, но генерал казался совершенно невозмутимым.
— Эйлле кринну ава Плутрак, — произнес один из Гончих Псов — тот, кто стоял впереди. — Вас призывают на совет Наукры для объяснения своих действий.
Он был невелик ростом для джао, широк в кости, с короткими ушами. Его ваи камити выглядел странно, но широкие диагональные полосы намекали на родство с Дэно. Такие же полосы, покрывающие его одеяние, говорили совсем об ином. Это был Наставник Своры, один из членов Круга Стратегов.
— Мы предлагаем рассматривать дело здесь, — объявил Гончий Пес. — Слишком много почтенных собралось здесь, чтобы разместиться на корабле или в здании. У вас есть возражения?
— Нет, — ответил Эйлле. — Этот мир по-прежнему на грани мятежа. Я не могу позволить себе покинуть планету. Мое отсутствие, скорее всего, подтолкнет к действию какую-нибудь группу бунтовщиков. А возможно, и не одну.
Глаза Наставника оставались черными, а поза — безукоризненно нейтральной. Казалось, он что-то обдумывает. Эйлле прислушался к тому, как на берег накатывают волны. Ветер усиливался. Группа пернатых образовала в небе забавное построение — двойная линия, соединенная с одного конца.
— Ваша забота о планете располагает к вам, — произнес наконец Наставник. — Очевидно, при низложенном Губернаторе этими примитивными существами пренебрегали.
— Они отнюдь не примитивны, — немедленно возразил Эйлле, сохраняя позу «спокойствие-и-уверенность». — С этого заблуждения начались все остальные. Подозреваю, что оно возникло из-за гнева, вызванного их активным сопротивлением во время Завоевания.
Кажется, это возражение не оскорбило Наставника. Его поза слегка изменилась, но это было предложение продолжать.
— Их образ мышления кое в чем отличен от нашего, — снова заговорил Эйлле, — но уровень его развития высок. Равно как и их цивилизация. У меня есть основания подозревать, что в некоторых отношениях они даже превосходят нас. Просто это иной образ мышления, иная форма цивилизации. Мы не заметили этого и не пожелали заметить. Итог — те затруднения, в которых мы теперь увязли. Если мы хотим, чтобы люди принесли нам пользу в борьбе с Экхат, нам надо это понять. И образовать с ними союз — союз иного рода, чем мы до сих пор образовывали с другими покоренными видами.
— Вы пробыли здесь недолго, — напомнил Наставник. Его тело вновь стало ужасающе невыразительным. Равнодушие и беспристрастность — тоже эмоции, но Эйлле не замечал и их. Похоже, Гончие делали это нарочно, чтобы вызвать замешательство. — Вы действительно уверены, что поняли людей лучше, чем старшие? Такие, как Оппак кринну ава Нарво, который имел с ними дело с самого начала Завоевания? И даже если вы правы — стоят ли они того, чтобы навсегда отказываться от вашего кочена и его связей?
Это был сэнт джин — формальный вопрос, требующий формального ответа. Эйлле закрыл глаза и задумался, как когда-то учила родительская группа. Формальный вопрос, но ответ должен быть отточенным и метким, как удар ритуального кинжала. В самом деле, может ли он знать жителей этой маленькой зелено-голубой планеты — лучше, чем старшие, которые ее покорили и удерживали так долго?
Он подумал о Кэтлин, смышленой, владеющей позами и языком джао.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Как это глупо. Это и есть вся хваленая утонченность Плутрака? Продумывать новый ход против Нарво… Когда Экхат летают по этому рукаву Галактики, как… как у себя дома.
Да. А они… они прямо как…
Он вспомнил еще одно из любимых выражений Врота.
Как дети в песочнице.
Глава 40
Когда-то резиденция в Оклахома-сити был для Оппака местом, где можно почувствовать себя спокойно. Теперь дворец вызывал у него тягостные чувства.
Ранения, которые сгоряча нанесли ему бывшие подчиненные, схватив его по приказу Своры, уже зажили. Теперь Оп-пак почти все время проводил в бассейнах помещения, которое его служители-люди называли Большим Залом. Да, когда-то ему прислуживали люди. Теперь их не было. И это хорошо: он не потерпит присутствия этих тварей, даже если Свора позволит им здесь находиться. Но Свора не разрешит. Теперь к нему допускают лишь Гончих, которые и выполняют роль служителей. Они прилежно выполняют все приказы… но где их почтение? И все — гаадкомордые новички. Это еще одно оскорбление. К счастью, Бори — та, что сейчас смешивает соли для бассейна — очень искусна. Так внимательно выслушивает его замечания, добавляет нужные ароматы, проверяет, снова спрашивает… Соли были из старого запаса, специально завезенные с Пратуса. Уже сейчас запах стал почти идеальным и начинал действовать успокаивающе.
Но никакие соли не заставят его забыть, где он находится. Снова на этой отвратительной планете… По крайней мере, ему необходимо прийти в себя. Оппак скользнул обратно в бассейн, распластался на дне, имитирующем скальный выступ, и позволил прохладным искусственным волнам покачивать свое тело. Он пытался думать.
Думать было трудно. Гнев по-прежнему клокотал в нем. Время шло, и ничего не менялось. Наконец Оппак сдался, поднялся на поверхность и окинул взглядом зал. Потоки яркого света струились из отверстий в потолке, образуя на полу золотые квадратные лужицы. Бори молча сидела у дальней стены и начищала перевязь Оппака, являя собой воплощение готовности выполнить приказ. Но и только. Никакого намека на почтение, которое Оппак заслужил.
Его кулаки сжались от желания кого-нибудь ударить. Кого угодно — человека, джао… Он снова огляделся. Ни людей, ни служителей-джао. Во всей резиденции — никого, кроме него самого и Гончих. Нет, пусть его называют безумным ларретом. Он не настолько обезумел, чтобы нападать на воинов из Своры. Даже если их сейчас называют служителями.
Джао дочистила перевязь и удалилась. В движениях Гончей сквозила неподобающая поспешность. Вот еще один выпад. Весьма утонченный.
Оппак перевернулся на спину и поплыл, глядя, как прозрачные волны отраженного света играют на потолке. Он выстроил эту резиденцию, чтобы произвести впечатление на туземцев. Он специально использовал элементы человеческого стиля, полагая, что это придаст сооружению более величественный вид. Возможно, он совершил ошибку и показал, что придает их мнению большое значение. Как только завершится нынешнее течение, это здание надо снести, а на его месте отлить новый дворец — такой, как и подобает намт камити. Нет… не здесь, в другом месте, где-нибудь на побережье. А на Оклахома-сити сбросить болид, чтобы стереть скверные воспоминания. Как только ему возвратят удх, он все это сделает.
На следующий день во дворец, ставший тюрьмой, явился один из старейшин Нарво. Наконец хоть кто-то нарушил унылое уединение Оппака. Однако легче ему не стало. Как все предсказуемо. После бесконечных орбитальных циклов пренебрежения и молчания эти высокомерные выродки соизволили о нем вспомнить.
Дверное поле рассеялось, и в зал вошел пожилой джао. Кажется, в юности они встречались — мельком. Оппак даже не помнил его имени. Кажется, они были не в самых лучших отношениях.
— Вы уже давно позорите нас, — произнес старейшина. — Неужели это не прекратится?
Несмотря на возраст, он был еще крепок. Литые мышцы, гордость всех Нарво, перекатывались под бархатистым красновато-бурым пухом, форма ушей приближалась к идеальной. Как и подобало его положению, перевязь была великолепна, а штаны изысканного покроя сшиты из тончайшей изумрудно-зеленой ткани.
Старейшина не назвал своего имени. Беседа будет не на равных.
— Я никого не опозорил, — сердито ответил Оппак, прижимая уши. — Я приносил пользу, укрощая этот дикий мир, как мне и было велено.
Он выбрался из бассейна, но не стал отряхиваться. Казалось, его пух мгновенно высох.
— И не моя вина, что эти создания настолько вздорны и упрямы. Я никогда не пренебрегал обязанностями, который вы взвалили на меня столько циклов назад, хотя мне они были в тягость.
Глаза старейшины вспыхнули. То, что он услышал, было непростительной наглостью.
— И что сказала бы Шиа кринну ава Нарво?
Его фрагта. Оппак попытался сохранить спокойствие.
— Шиа предпочла меня покинуть. Я ее не отсылал.
— Мы полагали, что вас держат здесь, подальше от всех остальных именно потому, что она оставила вас! — вибрисы старейшины дрожали от негодования. — После того, как вы безответственно пренебрегали мудростью своей фрагты — до такой степени, что вынудили ее уйти, то есть попросту прогнали ее… Мы будем глупцами, если дадим вам более почетное назначение!
Оппак попытался возразить, но не мог. Старая ворчунья действительно крайне раздражала его. И он был просто счастлив, когда она оставила его в покое.
— Я — законный правитель, — Оппак попытался сменить тему, чтобы почувствовать под ногами твердое дно. — Скажите, Нарво поддержат меня — или этот гладкомордый выскочка из Плутрака и дальше будет нас бесчестить?
— Мы сделаем что можем, — отозвался старейшина. — Но ваше пренебрежение долгом очевидно для всех. Если вы не способны как следует заботиться о туземцах, отданных под вашу опеку, то будет лишь справедливо, чтобы их препоручили власти кого-либо другого.
Он оглядел помещение.
— О чем вы думали, когда возводили столь нелепую постройку в качестве собственной главной резиденции? Как может джао чувствовать себя уютно в подобном окружении? — не дожидаясь ответа, он махнул рукой: — Идем. Свора дала разрешение забрать вас отсюда. Вас примут на борт нашего флагмана. И поторопитесь. Все представители коченов прибыли, и Наукра соберется очень скоро.
Именно этого он и ждал. Но что-то в поведении старейшины его встревожило. На орбите, на борту корабля Нарво, его кто-то ждал. Кто-то, чье имя он не решался спросить.
* * *
Никау кринну ава Нарво. Скверное предчувствие его не обмануло.
Она была из группы его родителей, и более неприятной неожиданности Оппак представить себе не мог. Он не сомневался, что Никау давно умерла — двадцать лет назад она уже была далеко не молода. И первые ее слова оказались такими же неприятными, как и его воспоминания.
— Глупец!
Она смотрела на бывшего Губернатора, и ее угловатое тело выражало «возмущение-и-негодование».
— Разве со мной недостаточно скверно обращались? — Оппак не стал утруждать себя изысканными позами и откровенно выразил гнев. — Сперва меня поселяют на этом пыльном валуне, я защищаю его от Плутрака и Экхат… а вы примыкаете к Плутраку и обвиняете меня в некомпетентности!
Глаза Никау налились сиянием, словно превратились в прожекторы. Лишь однажды, будучи детенышем, он видел ее в такой ярости.
— Да как ты смеешь стоять передо мной в такой позе, гладкомордый поплавок?!
Оппак непроизвольно попятился. До чего же он дожил! Испугаться этой старой скандалистки!
— Что еще вы можете для меня сделать? — он покорно прижал уши. — Нарво хотят, чтобы я предложил свою жизнь Плутраку?
Никау даже не скрывала, что с трудом сдерживает гнев.
— Ты предстанешь перед Наукрой и расскажешь о ваших самых упорных попытках покорить этот дикий мир, — она мрачно качнула головой. — Мне нет ни малейшего дела, поверят ли тебе. Главное — что ты больше не будешь позорить Нарво.
Ее поза откровенно выражала «сожаление-и-предчувствие-угрозы». Оппак подошел к креслу и уставился на новую перевязь и свежие светло-зеленые штаны, приготовленные специально для него.
— Люди — это раса безумных, и больше сказать нечего. Я старался больше, чем кто бы то ни было. А Эйлле кринну ава Плутрак наобщался с людьми и тоже повредился разумом. А может быть, изначально был глуп. Сейчас они осыпают его лестью, и он счастлив. Оставьте его здесь хотя бы на два орбитальных цикла, и они поднимутся против него так же, как против меня. Жаль, я этого не увижу.
— Жаль, что ты ничего больше не можешь сказать, — Никау швырнула брюки к его ногам. — А я скажу тебе правду, детеныш. Мне нужно, чтобы никто впредь не пятнал честь Нарво. А поэтому я буду в восторге, если увижу, как удх над этой планетой дают другому кочену. Эти негодные твари, которых по ошибке считают разумными, достаточно иссушили силы Нарво. Пусть теперь с ними мучается какой-нибудь другой кочен.
Он начал переодеваться, потом замер и посмотрел на нее.
— Даже Плутрак? — спросил он так гневно, как только смел.
— Нет, — Никау приняла позу «горечи-и-сожаления», — только не Плутрак. Конечно, приятно было бы посмотреть, как они увязнут в этой трясине. Но это будет слишком оскорбительно. Хватит и того, что из-за твоего дурного поведения статус Нарво сильно упал по сравнению с их статусом.
По телу Оппака пробежала дрожь, как от холода. Почему он не погиб при атаке Экхат? Теперь все винят в этом кризисе его, и только его — даже свои. Хотя истинная причина — измена Эйлле. Волна ярости смыла отчаяние — правда, ни то, ни другое не выразилось даже в движении вибрис. Единственное его преступление — то, что он не смог внушить туземцам достаточного страха перед собой. А Эйлле кринну ава Плутрак хочет, чтобы люди относились к нему, как к своему фрагте. Но этого он не дождется. Люди не уважают никого и ничего, даже друг друга.
Закончив возиться со штанами, Оппак почувствовал, что к нему возвращается уверенность, а вместе с ней и гнев. Ему не за что приносить извинения, подумал он, застегивая тугие пряжки на новой перевязи. Он делал только то, зачем был сюда направлен, и делал хорошо, пока, не появился Эйлле. Он, Оппак, убедит в этом Наукру. Нарво по-прежнему должны обладать удхом. Его выслушают. И даже, он уверялся в этом все больше, наложат взыскание на Лигу за ее действия.
— Глупец, — вновь услышал он голос Никау.
Можно не обращать внимания. Никау стара, и ее гнев — просто предсмертные судороги. В этом он был так же уверен, как и в остальном.
* * *
Ранним светом следующего планетного цикла, когда представители Своры высадились в Паскагуле, Эйлле вышел на посадочную площадку. Дипломатические корабли пошли на посадку, потом сюда же слетелась стайка кораблей. Ни одно расписание не могло обеспечить такой идеальной точности, что всегда ошеломляло людей.
Агилера, Талли и Кларик выстроились перед Эйлле, демонстрируя его положение — сами, без приказа. Солнце, освеженное и неистовое, слепило глаза. Ветер порывами налетал со стороны моря, неся густой запах пропитанных солью водорослей.
— Откуда они знают? — спросил Кларик, не оглядываясь. — Двадцать лет провел бок о бок с джао и до сих пор не понял… Как вы умудряетесь знать, когда и что делать, причем без часов? — он махнул в сторону термакадамового поля, которое тянулось до самого океана и быстро заполнялось кораблями. — Поразительно. Как стая птиц или косяк рыбы. Раз — и все на месте, и никто ни в чем не сомневается. Здесь, наверно, не одна сотня кораблей! И все собрались за какие-то полчаса.
Постоянно зависеть от механического приспособления, которое нужно настраивать и поддерживать в рабочем состоянии, иначе никогда не будешь знать, когда действовать? Эйлле коробило при одной мысли об этом. Чтобы успокоиться, он провел пальцами по нарезкам на своем бау.
— Они прилетели, когда завершилось течение.
— Но откуда они узнали?
— Почувствовали, — ответил Эйлле. — Как вы чувствуете голод, усталость или радость.
Краем глаза он заметил выражение их лиц. Объяснений явно недостаточно, но он не представлял, что еще можно добавить.
Группа джао, которая до сих пор держалась особняком, собралась и направилась в сторону Эйлле. В стороне стоял старейшина Дэу кринну ава Плутрак, молчаливый, в нечитаемой позе. Эйлле сделал над собой усилие и почувствовал, как спокойствие разливается по всему телу — до самых пальцев, до кончиков ушей и вибрис. Да, он действовал не по обычаю, но не сделал ничего дурного. Витрик обязывал его спасти этот мир от Экхат, использовав все средства, которые были в его распоряжении. И он сделал это. Когда стало ясно, что Оппак дурно выполняет свои обязанности, витрик велел Эйлле отстранить Губернатора от власти. И неважно, чем за это придется расплачиваться. Он сделал то, что должен был сделать.
Девять джао, в торжественном облачении, мощные, чей пух лоснился после недавнего купания, остановились перед Эйлле. Какое-то время все девять смотрели на него, словно не видя людей, и их глаза были безмятежными и непроницаемыми. Это были Гончие Своры. Каждый из них однажды отказался от связи со своими коченами — каждый по своей причине — и стали, как сказали бы люди, мечом Наукры Крит Лудх. Они служили джао, но не какому-либо кочену. Вступая в Свору, они даже меняли имена.
Наконец их взгляды переместились на его подчиненных-людей. Дольше всего они изучали бау, который Кларик, по настоянию Эйлле, держал в руке. Бау уже изобиловал нарезками, отражающими деяния Кларика в Салеме и в фотосфере Солнца. Агилера и Талли неловко переминались с ноги на ногу, но генерал казался совершенно невозмутимым.
— Эйлле кринну ава Плутрак, — произнес один из Гончих Псов — тот, кто стоял впереди. — Вас призывают на совет Наукры для объяснения своих действий.
Он был невелик ростом для джао, широк в кости, с короткими ушами. Его ваи камити выглядел странно, но широкие диагональные полосы намекали на родство с Дэно. Такие же полосы, покрывающие его одеяние, говорили совсем об ином. Это был Наставник Своры, один из членов Круга Стратегов.
— Мы предлагаем рассматривать дело здесь, — объявил Гончий Пес. — Слишком много почтенных собралось здесь, чтобы разместиться на корабле или в здании. У вас есть возражения?
— Нет, — ответил Эйлле. — Этот мир по-прежнему на грани мятежа. Я не могу позволить себе покинуть планету. Мое отсутствие, скорее всего, подтолкнет к действию какую-нибудь группу бунтовщиков. А возможно, и не одну.
Глаза Наставника оставались черными, а поза — безукоризненно нейтральной. Казалось, он что-то обдумывает. Эйлле прислушался к тому, как на берег накатывают волны. Ветер усиливался. Группа пернатых образовала в небе забавное построение — двойная линия, соединенная с одного конца.
— Ваша забота о планете располагает к вам, — произнес наконец Наставник. — Очевидно, при низложенном Губернаторе этими примитивными существами пренебрегали.
— Они отнюдь не примитивны, — немедленно возразил Эйлле, сохраняя позу «спокойствие-и-уверенность». — С этого заблуждения начались все остальные. Подозреваю, что оно возникло из-за гнева, вызванного их активным сопротивлением во время Завоевания.
Кажется, это возражение не оскорбило Наставника. Его поза слегка изменилась, но это было предложение продолжать.
— Их образ мышления кое в чем отличен от нашего, — снова заговорил Эйлле, — но уровень его развития высок. Равно как и их цивилизация. У меня есть основания подозревать, что в некоторых отношениях они даже превосходят нас. Просто это иной образ мышления, иная форма цивилизации. Мы не заметили этого и не пожелали заметить. Итог — те затруднения, в которых мы теперь увязли. Если мы хотим, чтобы люди принесли нам пользу в борьбе с Экхат, нам надо это понять. И образовать с ними союз — союз иного рода, чем мы до сих пор образовывали с другими покоренными видами.
— Вы пробыли здесь недолго, — напомнил Наставник. Его тело вновь стало ужасающе невыразительным. Равнодушие и беспристрастность — тоже эмоции, но Эйлле не замечал и их. Похоже, Гончие делали это нарочно, чтобы вызвать замешательство. — Вы действительно уверены, что поняли людей лучше, чем старшие? Такие, как Оппак кринну ава Нарво, который имел с ними дело с самого начала Завоевания? И даже если вы правы — стоят ли они того, чтобы навсегда отказываться от вашего кочена и его связей?
Это был сэнт джин — формальный вопрос, требующий формального ответа. Эйлле закрыл глаза и задумался, как когда-то учила родительская группа. Формальный вопрос, но ответ должен быть отточенным и метким, как удар ритуального кинжала. В самом деле, может ли он знать жителей этой маленькой зелено-голубой планеты — лучше, чем старшие, которые ее покорили и удерживали так долго?
Он подумал о Кэтлин, смышленой, владеющей позами и языком джао.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66