Япония лишилась десятой доли своей промышленной мощности. Мгновенно исчезло десять процентов всех запасов нефти. При максимальных темпах на восстановление потребуется пять-шесть лет. Только на первые работы по расчистке территорий уйдет полтора года.
По стране перемещались огромные массы потерявших кров и имущество людей. Движение по всем железнодорожным магистралям, кроме Токайдоской и Ново-Токайдоской, было восстановлено через день-два, и все поезда были угрожающе переполнены. Потерпевшие бежали из столицы, а навстречу им — в столицу — валом валили обеспокоенные судьбой своих родных или близких. Многие ехали просто из любопытства. Управлению государственных железных дорог пришлось ограничить продажу билетов на Токио. На шоссейных дорогах проезд машин в столицу ограничивали полицейские посты. Как ни странно, но в эти тяжкие для всей страны дни происходили столкновения между толпами рвавшихся в столицу любопытных и представителями властей, преграждавшими им путь. Да еще некоторые газеты опрометчиво выступили против «произвола лиц, ответственных за охрану общественного порядка».
Однако в самих районах бедствия обстановка была достаточно спокойной. Это объяснялось прежде всего тем, что люди, застигнутые врасплох обрушившейся на них бедой, еще находились в состоянии шока, а потому ко всему относились с холодным равнодушием. Кроме того, благотворное влияние оказывало «поколение переживших бедствия» — несчастья и нищету военного и послевоенного времени. Радио ежедневно сообщало все новые и новые подробности катастрофы, но в сознании людей не укладывалась связь между ее масштабами и тем, что произошло непосредственно с ними или у них на глазах. И лица делались все более равнодушными и отчужденными. После землетрясения и ливня установилась ясная погода, и жители уцелевших пригородных районов могли наблюдать, как из центра столицы все продолжает подниматься к небу черный дым.
А в центре Токио царила неправдоподобная тишина. Подземка почти на всем своем протяжении либо сгорела, либо была затоплена. Там сейчас разлагались десятки тысяч трупов. Кольцевая дорога в нескольких местах разорвалась, по скоростным хайвеям движения тоже не было, исчезли легковые автомобили и с улиц, здесь можно было увидеть только грузовики, автофургоны, автобусы и странно задумчивых пешеходов.
Казалось, в этой гигантской столице, занимающей первое место в мире по численности населения, по оживленности движения и неразберихе, никак не может кончиться длинный-длинный «выходной день». Порой с какого-нибудь накренившегося здания, несмотря на безветрие, медленно срывалась вывеска или падало оконное стекло. Глухой удар, легкий звон, и опять тишина… Были в городе и такие здания, которые не обрушились, но каждую секунду могли рухнуть. Здесь сделали канатные заграждения, но никто не обращал на них внимания. Жильцы рвались в свои квартиры, чтобы что-то спасти. И тут произошло несколько повторных толчков. Особенно сильно тряхнуло на третий день. Эпицентр этого нового землетрясения находился на севере возвышенности Тама, а сила его достигла 6,1 балла. Возвышенность Тама опустилась сантиметров на двадцать, а плоскогорье Мусасино на столько же поднялось. В результате обрушилось несколько сот уцелевших домов, и число погибших увеличилось еще на несколько десятков тысяч человек.
Через сорок восемь часов после созыва чрезвычайной сессии парламента число депутатов, наконец, достигло кворума. Депутатам трудно было быстро собраться. Большинство из них находились на местах и были лишены возможности добраться в столицу. А из депутатов, живших в столице, некоторые погибли, а некоторые пропали без вести. Мэр столицы был тяжело ранен, так что его обязанности выполнял заместитель.
Вместе с объявлением чрезвычайного положения и введением закона «О помощи пострадавшим» парламент принял закон о создании Чрезвычайного комитета по принятию мер против последствий второго землетрясения Канто, в который вошли представители как правительственной, так и оппозиционных партий. Был образован Совет по срочному восстановлению столицы из представителей Токио, пострадавших префектур и членов Комитета по налаживанию жизни столицы. Чрезвычайный комитет потребовал от парламента чрезвычайных полномочий сроком на три месяца в области охраны порядка, снабжения продовольствием, установления твердых цен на продукты потребления и ограничения въезда в столицу. В широких масштабах использовались силы самообороны: на помощь пострадавшим районам были брошены две дивизии. На восстановлении основных узлов транспортных магистралей города, кроме строительных батальонов, работали отряды, сформированные из населения, была применена так называемая тактика «людской лавины».
Пустоту и затишье постепенно сменяли будни. И сразу стало видно, насколько сильно пострадал механизм гигантского города. Над оставшимся в столице восьмимиллионным населением — на четверть лишившимся крова — нависла угроза нехватки продовольствия.
В двадцати трех старых районах города никак не удавалось восстановить водопровод, воду доставляли на водовозных машинах, и через неделю после землетрясения работало более двухсот пунктов водоснабжения. Начала ощущаться нехватка медикаментов, для миллиона раненых не хватало больничных коек. Токийская электросеть, потерявшая семьдесят процентов сверхмощных ТЭЦ в прибрежном районе, в первую неделю после бедствия снабжала энергией, получаемой из других районов страны, только важнейшие объекты. Столица пребывала в темноте, лишь сорок пять процентов ее площадей и улиц получали электричество. И то только на три часа.
С наступлением вечера на центр Токио опускалась гигантская пелена мрака. Свет горел лишь в общественных зданиях, кое-где освещались участки дорожных работ, да порой вспыхивали фары грузовиков. В районах Гиндза, Синдзюку и Акасака темнота казалась особенно густой и липкой — ведь совсем недавно здесь плясало, сверкало, бесилось радужное зарево неона, разрезаемое ослепительными снопами света от фар бесчисленных машин. Большие здания кое-где уцелели. Но западная часть Гиндзы, сгоревшая дотла в огне гигантского пожара, возникшего сразу после землетрясения, являла собой ужасающее зрелище. Хотелось закрыть глаза, чтобы ничего не видеть.
— Теперь все, конец барам Гиндзы… — сказал патрульный полицейский, шагая по темной, обгоревшей аллее.
— Не обязательно… — ответил ему второй, пожилой, внимательно глядя под ноги. — Пройдет года два, три, и все будет как прежде… Человек — существо нахальное. Помяни мое слово, вскорости опять понастроят опасных зданий… Как в пословице «Проглотил и позабыл, что кусок горячим был».
— Говорят, здесь ужас сколько хостэс погибло, — продолжал молодой, перешагнув через почерневшие остатки неоновых трубок. — Они в панике выскочили на улицу, тут их всех машинами и передавило… А кто остался в помещении, и того хуже — заживо сгорели. Несчастные… такие молодые, красивые девушки…
— Что поделаешь… Такие уж тут входы — узкие, да и ступенек сколько, вверх — вниз, вниз — вверх, — пожилой осветил фонариком вход в бар, загороженный упавшей вывеской и покосившимся фонарным столбом.
— Запашок какой-то… — повел носом молодой. — Наверно, здесь много еще трупов осталось…
— Не только здесь… И разлагаться они уже начали… Никто и не знает, сколько еще неубранных трупов, — пожилой опять зашагал. — Уж то хорошо, что впереди не лето. Представь, если бы все это в июне или в июле произошло. Сразу бы началась массовая эпидемия… А больницы и без того переполнены ранеными…
— Но в городе довольно тихо, спокойно…
— А это оттого, что люди еще не пришли в себя. Вот оправятся немного… тогда… Да что говорить, волнения и беспорядки вот-вот начнутся. Жить негде, на будущее никаких надежд, что делать дальше, не понятно. Конечно, Япония очень даже обеспеченная страна, по… понимаешь, слишком уж мы хорошо жили, так сказать, на полную катушку. А теперь что?.. Подожди, пройдет денек-другой, и люди — особенно те, у кого дети на руках, или старики, или раненые — начнут раздражаться. А там появятся подстрекатели, поползут разные слухи. Во время первого землетрясения Канто небезызвестная утка о бунте корейцев стала распространяться уже через сутки после землетрясения, и так продолжалось около полумесяца. В результате дружинами самосуда, организованными самим населением, было убито больше тысячи ни в чем не повинных корейцев…
— Да, кстати, вчера в Синдзюку и Сибуя были убиты трое молодых ребят, — казалось, сквозь темноту видно, как молодой хмурит брови. — Двое из них студенты. Глупые, напялили на себя каски, подняли флаг и стали агитировать за создание в столице района свободы. А третий парень — хиппи. Он глянул на накренившееся здание и сказал «Красиво!» Толпа их тут же растерзала. Полицейского, который выезжал на место происшествия, потом все время тошнило, он никак не мог прийти в себя… Вот что бывает, когда все возбуждены до предела.
— Молодежь просто ничего не понимает. Ни общество, ни семья не учат их. Несчастные… Надо быть начеку, не то молодые здорово пострадают. Обычно делают вид, что их поддерживают, похваливают — молодцы, мол, умники!.. Но это все на словах. А на самом деле у старших все время копится раздражение против этих шалых ребят. И при теперешних обстоятельствах оно может внезапно превратиться в ненависть… Срабатывает тот самый «инстинкт агрессии», который, говорят, в каждом человеке живет. И в первую очередь он обратится против зеленой молодежи, которая «держится нахально, выламывается».
— Появись сейчас тип вроде Гитлера, он далеко пошел бы, — сказал молодой. Пожилой даже обернулся, чтобы посмотреть ему в лицо.
— Гм… да, пожалуй… — задумчиво произнес он. — Ты, как я вижу, неплохо соображаешь… Гитлера в Японии, может, и не будет, по правых надо опасаться. Ведь если действовать методами насилия, тут такого наворотишь… Взять хотя бы закон «Об охране общественного спокойствия», принятый во время первого землетрясения Канто. Сколько им злоупотребляли…
Молодой полицейский направил свет карманного фонаря вперед.
— Здесь кто-то есть, — сказал он.
У небольшого сгоревшего здания, от которого остался только ажурный железный каркас, сидел на корточках мужчина. Рядом с ним лежал маленький чемоданчик.
— Простите, — молодой дотронулся до его плеча. — Что с вами? Здесь еще опасно, мало ли что может на голову свалиться… особенно ночью.
Мужчина не шевельнулся. Он был уже в годах, хорошо одет, по в грязи, полуседые волосы растрепаны. По лицу текли слезы.
— Оставьте меня, пожалуйста… — он слегка дернул плечом. — Здесь мой дом, магазин. А там… внизу… моя жена, дочь…
— Ваша жена… — молодой полицейский не знал, что сказать, потом нашелся. — Ну, магазин ваш сгорел, но это ни о чем еще не говорит. Они, может, бежали, где-нибудь укрылись. Здесь поблизости парк Хибия, там действует центр регистрации пропавших без вести…
— Нет, они погибли. Я был в префектуре Яманаси. Сегодня вечером добрался сюда, с большим трудом… И вот… увидел… Столбы, балки, все обуглилось. И груды земли… А там, под этим, нога жены и подол кимоно… Она лежит так, словно кого-то прикрывает своим телом… Я знаю кого — дочь. Ей шестнадцать было. Больная девочка, сердце и ноги… Не могла она встать с постели, ну и…
Закрыв лицо ладонями, мужчина зарыдал. Он весь был измазан сажей и золой. На руках запеклась кровь. Наверное, пытался разобрать завал.
— Я… наконец… этот магазин… но теперь все пропало… — сказал мужчина, всхлипывая. — Вы же не поможете мне вытащить тела жены и дочери… Так что оставьте меня… Я буду здесь сидеть… Они же одни, а кругом — развалины, темнота… Не могу я их оставить здесь, понимаете, не могу…
— Верно, темнота, развалины, — первый раз подал голос пожилой полицейский. — Вот мы и говорим, что место здесь опасное, да и не видать ничего во мраке-то… Прошу вас, поднимитесь, пожалуйста. Если вам негде ночевать, мы постараемся вас устроить. Не хватало только, чтобы вы заболели. Разве можно?!
Он ласково взял мужчину за руку повыше локтя и помог ему встать.
— Сколько людей лишилось семьи! Я вот тоже потерял жену и детей. И мать… — продолжал пожилой. — А в последнюю войну под бомбежкой погибли отец и старший брат. И все-таки унывать нельзя, ничему этим не поможешь. Верно? Когда такая беда, всем нам нужно держаться… а то знаете…
— Что это? — молодой полицейский взглянул на черное, беззвездное небо. — Дождь!
Заморосил редкий дождик. Поднялся ветер. Где-то что-то упало, громко стукнувшись о землю. По безлюдной улице весело прокатилось эхо.
— Видите, что здесь творится. Достаточно ветерка, чтобы что-нибудь рухнуло…
Ведя за руку рыдавшего, как ребенок, мужчину, пожилой полицейский говорил ему, словно внушая самому себе:
— Скоро холода наступят… беда просто, как же тут…
Полное разрушение Центрального рынка, холодильников Сибаура и Синагавы парализовало снабжение столицы свежими продуктами питания. Пристани не могли принимать суда, так что подвоз грузов осуществлялся только по суше. Но главные железнодорожные и шоссейные магистрали частично вышли из строя, так что с полной нагрузкой использовались старые. В результате на одном шоссе произошел суточный затор. Кроме того, на доставке продуктов отражалось и резкое повышение цен на горючее.
Был издан чрезвычайный указ «О контроле над ценами». И все же цены на консервы, специи, рис, хлеб, медикаменты и строительные материалы сразу поднялись по всей стране. С рынка стали исчезать товары: торговцы и покупатели, в основном те, кто почти никак не пострадал, продавали и закупали как бешеные. Начал возрождаться «черный рынок».
Кансайский край еще полностью не пришел в себя после прошлогоднего землетрясения, так что на него как на источник продовольствия нельзя было возлагать особых надежд. Срочные поставки товаров из префектур, где и без того хронически повышались цены, привели к еще более резкому вздорожанию всех продуктов. Временный паралич в финансовой и экономической системе Центра привел, если не к экономическому кризису, то к финансовой тревоге и понижению доверия к денежным ценностям. Для всех стало ясно, что страна на пороге инфляции. Распространились слухи, что вышел из строя компьютер головной конторы крупнейшего банка, и это чуть не привело к панике. К счастью, правительство располагало большими запасами иностранной валюты и начало срочный импорт продуктов и строительных материалов. Внутри страны были приняты специальные меры по финансированию и страхованию. Однако казалось, что с начавшейся инфляцией можно будет сладить только года через два-три. А тут еще финансовые и промышленные круги начали действовать с большой осторожностью, усмотрев в срочно принятых правительством мерах признаки «контролируемой экономики».
«Теперешнее положение гораздо лучше по сравнению с положением страны в послевоенный период, особенно по таким показателям, как промышленная мощь и запасы», — заявил министр финансов. Это заявление вызвало много споров.
Была срочно заморожена регистрация продажи недвижимого имущества, но, несмотря на это, разгорался свирепый бой между темными дельцами и крупным капиталом, действовавшим «на уровне правительства». Спекулянты и дельцы-ловкачи старались извлечь выгоду даже из развалин. Под видом восстановительных работ они незаконно занимали земельные участки и строили «времянки». По некоторым данным, за кулисами этих махинаций стоял международный капитал. Начали распространяться слухи о переносе столицы в другое место, что повлекло за собой резкое повышение цен на земельные участки в соседних со столичной префектурах. В префектурах Яманаси, Гумма, Тотиги и Нагано цены повысились сначала в три, потом в пять раз.
4
Пройдя по переднему двору парламента, сплошь усеянному палатками редакций газет и трансляционными фургонами телевизионных компаний, Онодэра, Юкинага и Наката у главных ворот предъявили полицейскому пропуск и зашагали в сторону министерства финансов. Правительственные учреждения, сосредоточенные в центре, на улицах Нагата-то и Касамигасэки, казалось, совсем не пострадали, лишь на стенах некоторых старых зданий появились трещины и кое-где провалились мостовые и тротуары. Холм Оути-яма спокойно зеленел под солнцем, ярко светившим с совершенно чистого осеннего неба. В районе Тиода главный удар принял на себя участок, где находились улицы Юраку-те и Канда.
При беглом взгляде с этого холма вниз казалось, что районы Отэимати, Хибия и Маруноути остались такими же, как и прежде, сохранив привычную глазу линию высотных зданий, только над Юмэ-но-сима все еще поднимался дым пожарища.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
По стране перемещались огромные массы потерявших кров и имущество людей. Движение по всем железнодорожным магистралям, кроме Токайдоской и Ново-Токайдоской, было восстановлено через день-два, и все поезда были угрожающе переполнены. Потерпевшие бежали из столицы, а навстречу им — в столицу — валом валили обеспокоенные судьбой своих родных или близких. Многие ехали просто из любопытства. Управлению государственных железных дорог пришлось ограничить продажу билетов на Токио. На шоссейных дорогах проезд машин в столицу ограничивали полицейские посты. Как ни странно, но в эти тяжкие для всей страны дни происходили столкновения между толпами рвавшихся в столицу любопытных и представителями властей, преграждавшими им путь. Да еще некоторые газеты опрометчиво выступили против «произвола лиц, ответственных за охрану общественного порядка».
Однако в самих районах бедствия обстановка была достаточно спокойной. Это объяснялось прежде всего тем, что люди, застигнутые врасплох обрушившейся на них бедой, еще находились в состоянии шока, а потому ко всему относились с холодным равнодушием. Кроме того, благотворное влияние оказывало «поколение переживших бедствия» — несчастья и нищету военного и послевоенного времени. Радио ежедневно сообщало все новые и новые подробности катастрофы, но в сознании людей не укладывалась связь между ее масштабами и тем, что произошло непосредственно с ними или у них на глазах. И лица делались все более равнодушными и отчужденными. После землетрясения и ливня установилась ясная погода, и жители уцелевших пригородных районов могли наблюдать, как из центра столицы все продолжает подниматься к небу черный дым.
А в центре Токио царила неправдоподобная тишина. Подземка почти на всем своем протяжении либо сгорела, либо была затоплена. Там сейчас разлагались десятки тысяч трупов. Кольцевая дорога в нескольких местах разорвалась, по скоростным хайвеям движения тоже не было, исчезли легковые автомобили и с улиц, здесь можно было увидеть только грузовики, автофургоны, автобусы и странно задумчивых пешеходов.
Казалось, в этой гигантской столице, занимающей первое место в мире по численности населения, по оживленности движения и неразберихе, никак не может кончиться длинный-длинный «выходной день». Порой с какого-нибудь накренившегося здания, несмотря на безветрие, медленно срывалась вывеска или падало оконное стекло. Глухой удар, легкий звон, и опять тишина… Были в городе и такие здания, которые не обрушились, но каждую секунду могли рухнуть. Здесь сделали канатные заграждения, но никто не обращал на них внимания. Жильцы рвались в свои квартиры, чтобы что-то спасти. И тут произошло несколько повторных толчков. Особенно сильно тряхнуло на третий день. Эпицентр этого нового землетрясения находился на севере возвышенности Тама, а сила его достигла 6,1 балла. Возвышенность Тама опустилась сантиметров на двадцать, а плоскогорье Мусасино на столько же поднялось. В результате обрушилось несколько сот уцелевших домов, и число погибших увеличилось еще на несколько десятков тысяч человек.
Через сорок восемь часов после созыва чрезвычайной сессии парламента число депутатов, наконец, достигло кворума. Депутатам трудно было быстро собраться. Большинство из них находились на местах и были лишены возможности добраться в столицу. А из депутатов, живших в столице, некоторые погибли, а некоторые пропали без вести. Мэр столицы был тяжело ранен, так что его обязанности выполнял заместитель.
Вместе с объявлением чрезвычайного положения и введением закона «О помощи пострадавшим» парламент принял закон о создании Чрезвычайного комитета по принятию мер против последствий второго землетрясения Канто, в который вошли представители как правительственной, так и оппозиционных партий. Был образован Совет по срочному восстановлению столицы из представителей Токио, пострадавших префектур и членов Комитета по налаживанию жизни столицы. Чрезвычайный комитет потребовал от парламента чрезвычайных полномочий сроком на три месяца в области охраны порядка, снабжения продовольствием, установления твердых цен на продукты потребления и ограничения въезда в столицу. В широких масштабах использовались силы самообороны: на помощь пострадавшим районам были брошены две дивизии. На восстановлении основных узлов транспортных магистралей города, кроме строительных батальонов, работали отряды, сформированные из населения, была применена так называемая тактика «людской лавины».
Пустоту и затишье постепенно сменяли будни. И сразу стало видно, насколько сильно пострадал механизм гигантского города. Над оставшимся в столице восьмимиллионным населением — на четверть лишившимся крова — нависла угроза нехватки продовольствия.
В двадцати трех старых районах города никак не удавалось восстановить водопровод, воду доставляли на водовозных машинах, и через неделю после землетрясения работало более двухсот пунктов водоснабжения. Начала ощущаться нехватка медикаментов, для миллиона раненых не хватало больничных коек. Токийская электросеть, потерявшая семьдесят процентов сверхмощных ТЭЦ в прибрежном районе, в первую неделю после бедствия снабжала энергией, получаемой из других районов страны, только важнейшие объекты. Столица пребывала в темноте, лишь сорок пять процентов ее площадей и улиц получали электричество. И то только на три часа.
С наступлением вечера на центр Токио опускалась гигантская пелена мрака. Свет горел лишь в общественных зданиях, кое-где освещались участки дорожных работ, да порой вспыхивали фары грузовиков. В районах Гиндза, Синдзюку и Акасака темнота казалась особенно густой и липкой — ведь совсем недавно здесь плясало, сверкало, бесилось радужное зарево неона, разрезаемое ослепительными снопами света от фар бесчисленных машин. Большие здания кое-где уцелели. Но западная часть Гиндзы, сгоревшая дотла в огне гигантского пожара, возникшего сразу после землетрясения, являла собой ужасающее зрелище. Хотелось закрыть глаза, чтобы ничего не видеть.
— Теперь все, конец барам Гиндзы… — сказал патрульный полицейский, шагая по темной, обгоревшей аллее.
— Не обязательно… — ответил ему второй, пожилой, внимательно глядя под ноги. — Пройдет года два, три, и все будет как прежде… Человек — существо нахальное. Помяни мое слово, вскорости опять понастроят опасных зданий… Как в пословице «Проглотил и позабыл, что кусок горячим был».
— Говорят, здесь ужас сколько хостэс погибло, — продолжал молодой, перешагнув через почерневшие остатки неоновых трубок. — Они в панике выскочили на улицу, тут их всех машинами и передавило… А кто остался в помещении, и того хуже — заживо сгорели. Несчастные… такие молодые, красивые девушки…
— Что поделаешь… Такие уж тут входы — узкие, да и ступенек сколько, вверх — вниз, вниз — вверх, — пожилой осветил фонариком вход в бар, загороженный упавшей вывеской и покосившимся фонарным столбом.
— Запашок какой-то… — повел носом молодой. — Наверно, здесь много еще трупов осталось…
— Не только здесь… И разлагаться они уже начали… Никто и не знает, сколько еще неубранных трупов, — пожилой опять зашагал. — Уж то хорошо, что впереди не лето. Представь, если бы все это в июне или в июле произошло. Сразу бы началась массовая эпидемия… А больницы и без того переполнены ранеными…
— Но в городе довольно тихо, спокойно…
— А это оттого, что люди еще не пришли в себя. Вот оправятся немного… тогда… Да что говорить, волнения и беспорядки вот-вот начнутся. Жить негде, на будущее никаких надежд, что делать дальше, не понятно. Конечно, Япония очень даже обеспеченная страна, по… понимаешь, слишком уж мы хорошо жили, так сказать, на полную катушку. А теперь что?.. Подожди, пройдет денек-другой, и люди — особенно те, у кого дети на руках, или старики, или раненые — начнут раздражаться. А там появятся подстрекатели, поползут разные слухи. Во время первого землетрясения Канто небезызвестная утка о бунте корейцев стала распространяться уже через сутки после землетрясения, и так продолжалось около полумесяца. В результате дружинами самосуда, организованными самим населением, было убито больше тысячи ни в чем не повинных корейцев…
— Да, кстати, вчера в Синдзюку и Сибуя были убиты трое молодых ребят, — казалось, сквозь темноту видно, как молодой хмурит брови. — Двое из них студенты. Глупые, напялили на себя каски, подняли флаг и стали агитировать за создание в столице района свободы. А третий парень — хиппи. Он глянул на накренившееся здание и сказал «Красиво!» Толпа их тут же растерзала. Полицейского, который выезжал на место происшествия, потом все время тошнило, он никак не мог прийти в себя… Вот что бывает, когда все возбуждены до предела.
— Молодежь просто ничего не понимает. Ни общество, ни семья не учат их. Несчастные… Надо быть начеку, не то молодые здорово пострадают. Обычно делают вид, что их поддерживают, похваливают — молодцы, мол, умники!.. Но это все на словах. А на самом деле у старших все время копится раздражение против этих шалых ребят. И при теперешних обстоятельствах оно может внезапно превратиться в ненависть… Срабатывает тот самый «инстинкт агрессии», который, говорят, в каждом человеке живет. И в первую очередь он обратится против зеленой молодежи, которая «держится нахально, выламывается».
— Появись сейчас тип вроде Гитлера, он далеко пошел бы, — сказал молодой. Пожилой даже обернулся, чтобы посмотреть ему в лицо.
— Гм… да, пожалуй… — задумчиво произнес он. — Ты, как я вижу, неплохо соображаешь… Гитлера в Японии, может, и не будет, по правых надо опасаться. Ведь если действовать методами насилия, тут такого наворотишь… Взять хотя бы закон «Об охране общественного спокойствия», принятый во время первого землетрясения Канто. Сколько им злоупотребляли…
Молодой полицейский направил свет карманного фонаря вперед.
— Здесь кто-то есть, — сказал он.
У небольшого сгоревшего здания, от которого остался только ажурный железный каркас, сидел на корточках мужчина. Рядом с ним лежал маленький чемоданчик.
— Простите, — молодой дотронулся до его плеча. — Что с вами? Здесь еще опасно, мало ли что может на голову свалиться… особенно ночью.
Мужчина не шевельнулся. Он был уже в годах, хорошо одет, по в грязи, полуседые волосы растрепаны. По лицу текли слезы.
— Оставьте меня, пожалуйста… — он слегка дернул плечом. — Здесь мой дом, магазин. А там… внизу… моя жена, дочь…
— Ваша жена… — молодой полицейский не знал, что сказать, потом нашелся. — Ну, магазин ваш сгорел, но это ни о чем еще не говорит. Они, может, бежали, где-нибудь укрылись. Здесь поблизости парк Хибия, там действует центр регистрации пропавших без вести…
— Нет, они погибли. Я был в префектуре Яманаси. Сегодня вечером добрался сюда, с большим трудом… И вот… увидел… Столбы, балки, все обуглилось. И груды земли… А там, под этим, нога жены и подол кимоно… Она лежит так, словно кого-то прикрывает своим телом… Я знаю кого — дочь. Ей шестнадцать было. Больная девочка, сердце и ноги… Не могла она встать с постели, ну и…
Закрыв лицо ладонями, мужчина зарыдал. Он весь был измазан сажей и золой. На руках запеклась кровь. Наверное, пытался разобрать завал.
— Я… наконец… этот магазин… но теперь все пропало… — сказал мужчина, всхлипывая. — Вы же не поможете мне вытащить тела жены и дочери… Так что оставьте меня… Я буду здесь сидеть… Они же одни, а кругом — развалины, темнота… Не могу я их оставить здесь, понимаете, не могу…
— Верно, темнота, развалины, — первый раз подал голос пожилой полицейский. — Вот мы и говорим, что место здесь опасное, да и не видать ничего во мраке-то… Прошу вас, поднимитесь, пожалуйста. Если вам негде ночевать, мы постараемся вас устроить. Не хватало только, чтобы вы заболели. Разве можно?!
Он ласково взял мужчину за руку повыше локтя и помог ему встать.
— Сколько людей лишилось семьи! Я вот тоже потерял жену и детей. И мать… — продолжал пожилой. — А в последнюю войну под бомбежкой погибли отец и старший брат. И все-таки унывать нельзя, ничему этим не поможешь. Верно? Когда такая беда, всем нам нужно держаться… а то знаете…
— Что это? — молодой полицейский взглянул на черное, беззвездное небо. — Дождь!
Заморосил редкий дождик. Поднялся ветер. Где-то что-то упало, громко стукнувшись о землю. По безлюдной улице весело прокатилось эхо.
— Видите, что здесь творится. Достаточно ветерка, чтобы что-нибудь рухнуло…
Ведя за руку рыдавшего, как ребенок, мужчину, пожилой полицейский говорил ему, словно внушая самому себе:
— Скоро холода наступят… беда просто, как же тут…
Полное разрушение Центрального рынка, холодильников Сибаура и Синагавы парализовало снабжение столицы свежими продуктами питания. Пристани не могли принимать суда, так что подвоз грузов осуществлялся только по суше. Но главные железнодорожные и шоссейные магистрали частично вышли из строя, так что с полной нагрузкой использовались старые. В результате на одном шоссе произошел суточный затор. Кроме того, на доставке продуктов отражалось и резкое повышение цен на горючее.
Был издан чрезвычайный указ «О контроле над ценами». И все же цены на консервы, специи, рис, хлеб, медикаменты и строительные материалы сразу поднялись по всей стране. С рынка стали исчезать товары: торговцы и покупатели, в основном те, кто почти никак не пострадал, продавали и закупали как бешеные. Начал возрождаться «черный рынок».
Кансайский край еще полностью не пришел в себя после прошлогоднего землетрясения, так что на него как на источник продовольствия нельзя было возлагать особых надежд. Срочные поставки товаров из префектур, где и без того хронически повышались цены, привели к еще более резкому вздорожанию всех продуктов. Временный паралич в финансовой и экономической системе Центра привел, если не к экономическому кризису, то к финансовой тревоге и понижению доверия к денежным ценностям. Для всех стало ясно, что страна на пороге инфляции. Распространились слухи, что вышел из строя компьютер головной конторы крупнейшего банка, и это чуть не привело к панике. К счастью, правительство располагало большими запасами иностранной валюты и начало срочный импорт продуктов и строительных материалов. Внутри страны были приняты специальные меры по финансированию и страхованию. Однако казалось, что с начавшейся инфляцией можно будет сладить только года через два-три. А тут еще финансовые и промышленные круги начали действовать с большой осторожностью, усмотрев в срочно принятых правительством мерах признаки «контролируемой экономики».
«Теперешнее положение гораздо лучше по сравнению с положением страны в послевоенный период, особенно по таким показателям, как промышленная мощь и запасы», — заявил министр финансов. Это заявление вызвало много споров.
Была срочно заморожена регистрация продажи недвижимого имущества, но, несмотря на это, разгорался свирепый бой между темными дельцами и крупным капиталом, действовавшим «на уровне правительства». Спекулянты и дельцы-ловкачи старались извлечь выгоду даже из развалин. Под видом восстановительных работ они незаконно занимали земельные участки и строили «времянки». По некоторым данным, за кулисами этих махинаций стоял международный капитал. Начали распространяться слухи о переносе столицы в другое место, что повлекло за собой резкое повышение цен на земельные участки в соседних со столичной префектурах. В префектурах Яманаси, Гумма, Тотиги и Нагано цены повысились сначала в три, потом в пять раз.
4
Пройдя по переднему двору парламента, сплошь усеянному палатками редакций газет и трансляционными фургонами телевизионных компаний, Онодэра, Юкинага и Наката у главных ворот предъявили полицейскому пропуск и зашагали в сторону министерства финансов. Правительственные учреждения, сосредоточенные в центре, на улицах Нагата-то и Касамигасэки, казалось, совсем не пострадали, лишь на стенах некоторых старых зданий появились трещины и кое-где провалились мостовые и тротуары. Холм Оути-яма спокойно зеленел под солнцем, ярко светившим с совершенно чистого осеннего неба. В районе Тиода главный удар принял на себя участок, где находились улицы Юраку-те и Канда.
При беглом взгляде с этого холма вниз казалось, что районы Отэимати, Хибия и Маруноути остались такими же, как и прежде, сохранив привычную глазу линию высотных зданий, только над Юмэ-но-сима все еще поднимался дым пожарища.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60