* * *
Кирилл скинул халат и опустился на кровать. Рядом лежала жена, та женщина, которой казалось, что понимает его боль. Наивная.
— Кир.
— У?
— Повернись, когда я с тобой разговариваю. Я не могу говорить со спиной.
Он повернулся:
— Чего?
— Кир, мне страшно. Зачем тебе это нужно?
— Это нужно не мне, это нужно людям.
— Черт тебя задери! — взорвалась жена. — Твои люди приходят и уходят, они забывают тебя. Ты даже благодарности от них не слышишь.
— Мне не нужна благодарность.
— Кир, миленький, но они уходят от тебя счастливыми, а ты… Я одна вижу, как ты тускнеешь день ото дня. Кто тебе сказал, что ты должен принять на себя все беды людские? Кто сказал, что ты должен переживать за них их боль?
— Никто. Наоборот, все говорят, что я этого делать не должен.
— Тогда зачем? — недоумевала она.
— Так надо. Я знаю, что, кроме меня, этого никто не сделает.
— Ты… ты… ты как Христос, который искупает грехи всего мира.
— Или как Будда, что ощутил связь с каждой молекулой этого мира. А может, я и есть Будда, Христос и многие другие?
— Все шутишь? И шутки у тебя такие же… А ты, между прочим, за последние лет десять ни разу не улыбнулся.
— Ты хочешь, чтобы я улыбнулся?
— Да, — шепнула она.
— Ладно.
Кирилл посмотрел на жену, попробовал растянуть губы в улыбке, но улыбка получилась вымученной и горькой.
— Кир…
Жена заплакала. Он провел рукой по ее щеке, хотел произнести какие-то слова успокоения, но слов не было. Она не заметила, как ее ладошка оказалась зажата в его ладонях.
— Отдай мне свою боль. Отдай печали, тоску, скорбь. Отдай все то, что скопилось в тебе и мучает тебя. Отдай, оно тебе не понадобится. Поверь, это не большая потеря, тебе будет легче. Я знаю, верь мне.
Он говорил и говорил, пока все ее страхи не выплеснулись наружу и не перетекли в его сердце. Она всхлипнула и улыбнулась. Он понимал, что ей теперь хорошо и спокойно, но не знал, как это, он не мог ощутить такого покоя.
— Я читала про тебя статью в «Московском комсомольце». Знаешь, как они тебя назвали? — неожиданно сказала жена.
— Как?
— Избавитель.
— Хм, в этом что-то есть.
— Ты мой избавитель, знаешь, что я тебе скажу?
— Что?
… Потом она заснула, а Кирилл встал и прокрался на кухню. Он достал из холодильника початую бутылку водки и попытался залить скорбь, тоску и боль десятков тысяч людей. Но для этой цели требовалось море водки, а магазины уже были закрыты.
* * *
Музей закрывался, но Михаил и не думал уходить. Он встал посреди зала, раскинул руки и закрыл глаза. Смотритель, выгонявший увлекшихся посетителей, прошел мимо, будто Михаила не существовало. Потом появилась уборщица. Та вообще прошла сквозь него, как сквозь воздух. Потом в зале никого не осталось, погас свет.
Михаил шевельнулся, опустил руки, огляделся по сторонам и пошел к стеклянному ящику, закрывавшему ценные экспонаты от пыли и чужих рук. Его рука прошла сквозь стекло, будто того и не было. Сигнализация не сработала. Михаил усмехнулся. Рука под стеклом схватила старинную, залепленную драгоценными камнями, рукоять огромного меча. Михаил потянул меч на себя.
Теперь он стоял в зале с мечом в руке, а стекло выглядело так, словно его и не трогали. Михаил поднял меч над головой. Неизвестно откуда взявшийся ветер растрепал волосы, поиграл бородой, поднял в воздух и вихрем понес из зала. Михаил захохотал. Вихрь унесся, унес и Михаила, а его хохот еще долго гремел, отражаясь от стен и мраморного пола.
* * *
Кирилл вышел из дома ранним утром. Настолько ранним, что вокруг не было ни души. Он оглянулся, никого не увидел и пошел, легко насвистывая что-то себе под нос.
Его насвистывание оборвал резкий свист. Кирилл обернулся — там, где минуту назад никого не было, стоял человек.
— Все на свист оборачиваешься, Иллар? И где только прячется твое самолюбие, гордость наконец, — язвительно заметила фигура.
— Гордость — порок, Микаэл, — возразил Кирилл, названный Илларом.
— Это они придумали, это искажение истины, — ухмыльнулся Микаэл.
— А истина это то, что придумал Он?
— Я не хочу возобновлять этот разговор, Иллар!
— А чего ты хочешь?
— Выполнить свою работу.
— Выполняй, я не мешаю, — пожал плечами Иллар.
Микаэл усмехнулся, его палец уперся в бегущие по небу облака:
— Он просил передать тебе привет.
— Ему тоже, — просто ответил Иллар.
— Он сказал, что ты должен прекратить это.
— А я не хочу и не могу этого прекратить.
— Он сказал, что ты должен, — повторил Микаэл.
— Он сказал, Он сказал, — передразнил Кирилл-Иллар. — А Он не слишком много говорит?
— Это ты слишком много говоришь. И ты слишком много себе позволяешь. Ты должен остановиться, так Он сказал.
— Нет.
— Что значит «нет»?
— То и значит. «Нет» — это значит «нет», я не откажусь от своих идей только потому, что Он так сказал. Если Он может переубедить меня, пусть попробует, а давить Он может на меня, сколько влезет, все равно это ничего не изменит.
— Это твое последнее слово?
— Да.
Кирилл не заметил, как оказался в воздухе. Теперь, когда обратил на это внимание, двор, дома, город остались далеко внизу. Он парил среди облаков вместе с Михаилом так, будто воздух был их родной стихией.
— Он сказал, что если ты не отречешься, то я должен уничтожить твою оболочку.
— Валяй, я не отрекусь.
Микаэл выхватил из ниоткуда огромный старинный клинок. Меч нехорошо поблескивал лезвием в лучах восходящего солнца.
— Подумай, еще не поздно отказаться.
— Я же сказал, что не отрекусь. Заканчивай уже.
— Ну, — Микаэл с сомнением посмотрел на него. — Я знаю, что такое — терять оболочку. Ты уверен, что твои идеи стоят таких мучений? Подумай.
— Я уже подумал.
— Но…
Иллар вздохнул, протянул руку. Ладонь Микаэла оказалась в тисках чужих ладоней:
— Отдай мне свои сомнения, отдай свою боль. Отдай. Это не большая потеря. Поверь, тебе будет легче. Я знаю, я знаю.
Терзания душевные вихрем ворвались в него, он содрогнулся. Руки его разжались. Микаэл стоял в оцепенении, наконец выдавил:
— Спасибо, избавитель.
— Не за что.
Они снова оказались на земле, во дворе у подъезда. Вокруг спал город. Микаэл легко поднял тяжелый меч. Солнце зло сверкнуло, отразившись в обоюдоостром лезвии. Меч на секунду замер, потом неумолимо, как лавина опустился вниз. Лезвие беззвучно раскроило череп, прошло насквозь через все тело, вышло наружу в паху. Тонкая линия разделила тело Кирилла на две половинки. Одна половинка улыбнулась, по щеке другой прокатилась слезинка. Части того, что некогда были Кириллом, распались в разные стороны, выворачивая наружу внутренности. Две половинки большого сердца ударились три раза в унисон. Из двух частей одного целого хлынула наконец кровь, растеклась огромной лужей.
Михаил опустил меч, постоял, отбросил его в сторону. Меч растворился в воздухе, так и не коснувшись земли. Тогда Микаэл оттолкнулся от земли, поднялся в воздух и полетел над городом. Вслед ему донесся тяжелый стон, стонала земля. Где-то завыла собака, ее подхватила другая, потом взвыл весь город. На улицах показались первые люди. Город стал оживать.
ПОСЛЕДНЯЯ СКАЗКА ПРО ИЗБАВИТЕЛЯ
(В соавторстве с Дмитрием Шевченко)
Ребенок плакал. Стоял и хныкал, оглядываясь по сторонам. Кирилл подошел к палатке, купил леденец и подступил к ребенку, присел перед ним и протянул конфету.
— Чего ты возишься с этим ублюдком? — донесся голос до Кирилла.
Кирилл отпустил руку улыбающегося ребенка и поднялся.
— Вместо леденцов им пинки надо раздавать, — проговорил все тот же голос за спиной.
Кирилл обернулся. За его спиной стоял высокий парень и со смесью злости и презрения смотрел на ребенка.
— Что ты сделаешь в этот раз? Несчастный случай на путях? — Кирилл спокойно смотрел на обладателя голоса.
— Ты о чем? — парень казался удивленным. — Какие пути? Какой несчастный случай? И что значит «в этот раз»?
— Извини, обознался. Меня зовут Кирилл, — он протянул руку.
— Вадим, — подал руку парень. — Странный ты какой-то, с ублюдышем возился, потом что-то бормотал про несчастные случаи. С женой, что ли, цапанулся? Так пошли зальем горе, тут барчик недалеко есть неплохой.
— Пошли, — согласился Кирилл и отпустил руку нового знакомца.
Странно, но он ничего не почувствовал, взяв его за руку. Не было никаких эмоций, кроме злобы. Холодной, расчетливой злобы, порожденной разумом, а не сердцем. И пустота.
* * *
— А за что ты так не любишь детей? — решился спросить Кирилл у нового приятеля, когда они расположились в уютном подвальчике и заказали себе закуски и дорогого бочкового пива.
— Кто тебе сказал, что я их не люблю? — искренне изумился Вадик. — Я люблю детей, и они меня любят.
— А почему тогда ты так был зол на того ребенка? — поразился в свою очередь Кирилл.
— Так он же цыганенок, — сказал Вадим и замолчал, считая, видимо, что все объяснил.
— Ну и что? — не понял Кирилл. — Он ведь ребенок.
— Он не ребенок. — Вид у Вадима был такой, будто он объясняет непреложные истины несведущему человеку. — Он цыганенок, это как бабочки и тараканы. И те и другие — насекомые, но на одних приятно посмотреть, а остальных давить надо.
— А тебе его не жалко? Голодный, оборванный, замерзший…
— Нет, — перебил его Вадик. — Людей вообще не жалко. Собак жалко, кошек меньше, но тоже, в общем, зверье — жалко, а людей нет. Люди не достойны жалости.
— А чего же они достойны?
— Смерти.
Принесли заказ, и Вадим накинулся на еду, уничтожая с неимоверной скоростью, запивая все дорогим пивом как водой.
Кирилл смотрел на него и поражался. В глазах Вадима светился разум, недюжинный разум, но и только. Кроме того, что теперь пересчитывают какими-то IQ, там больше ничего не было. Не было чувств, не было даже элементарной злости, обиды, грусти. Впервые Избавитель был бессилен. Он мог избавить человека от тоски, боли, но не от пустоты.
— Ладно, мне пора, — прервал его раздумья голос Вадима. — Дела, знаешь ли, держи визитку, звякни мне как-нибудь, поболтаем. Дай бог, свидимся. И, кстати, я угощаю. — Он положил на стол пятисотку и вышел из подвальчика, не обращая внимания на возражения Кирилла.
Избавитель сидел за столом, ковырял вилкой в тарелке, визитка лежала напротив. Он еще сам толком не мог понять почему, но точно знал, что позвонит этому странному человеку.
Кирилл позвонил ему через неделю. Как ни странно, Вадик сразу узнал его, сказал, что сейчас занят, и предложил встретиться через три дня.
— Заодно и праздник Победы отметим, — хмыкнул он в трубку.
Они встретились на станции «Фили». На выходе Вадим достал из сумки две бутылки «Будвайзера», открыл и, сунув одну Кириллу, с наслаждением сделал большой глоток. Кирилл осторожно отхлебнул и задумался. Интуиция, отточенная за долгие… гм… годы, подсказывала, что перед ним стоит не простой человек, но в чем его «непростота», он никак не мог понять.
— Твари, — неожиданно процедил сквозь зубы Вадька, провожая взглядом группу молодых людей, направляющихся к Поклонной Горе.
— В чем дело? Ты же говорил, что любишь детей?
— Люблю, но это не дети, это отморозки, которые забыли, что такое «День Победы». Для них это всего лишь очередной повод выпить. Собственно, да и хрен с ними, но вот тебе один пример. Сегодня еду к тебе, на кольцевой входит ветеран, на груди всего две награды: медаль «За отвагу» и орден «Красной звезды». Стал в уголочке и стоит. Я вижу, что ему трудно стоять, подхожу к сиденью, на котором вот такая «золотая» молодежь сидит, и культурно так прошу уступить место. Они на него посмотрели и выдали мне:
— Постоит, плохо воевал, медалей мало.
Я первое время обалдел от такого, а потом ничего, уговорил их уступить место.
— Хорошо, — улыбнулся Кирилл. — Видишь, ведь можно объяснить так, чтобы они поняли.
— Можно. Вот как очнутся, так и поймут, а как забудут, так на то зеркало есть. Подошел, улыбнулся и вспомнил.
— Ты что, бил их? — опешил Кирилл.
— С ума сошел? В метро народищу — не развернешься. Какая, к черту, драка? Так, пару раз в зубы дал и на следующей станции определил тела к выходу. Достали, твари, — неожиданно закончил он и допил пиво одним махом.
Вот оно, толкнуло Кирилла. Как я сразу не почувствовал. Сила, редкая сила. Скрытая, еще не вылупившаяся, но мощная. А если…
— А как тебе все это в целом? — кивнул на проходящих мимо людей Кирилл.
— В смысле? — отхлебнув из очередной бутылки, спросил Вадим.
— Ну, что ты о них думаешь?
— А что я о них должен думать? — удивился Вадик. — Нормальные люди, пришли отметить праздник Победы. Если бы не такие вот отморозки, то вообще все было бы супер.
— А если бы у тебя была власть в руках, что бы ты сделал? — Кирилл замер в ожидании ответа.
— Если бы да кабы, — усмехнулся собеседник. — К стенке, вот и весь разговор.
— Но ведь многих можно исправить, а если невинные попадут? — вздрогнул Кирилл.
— Вот расстрелять сотню-другую публично, естественно, остальные исправятся, хошь не хошь, а на остальное… — Он достал третью бутылку и сделал глоток. — Лес рубят — щепки летят.
— Но разве люди не достойны прощения, понимания? Разве не стоит ради них пытаться их исправить?
— Нет. Если я не прав — докажи, я весь — внимание. — Вадим смотрел на Кирилла с ехидной усмешкой.
— Я попробую. — Кирилл опустил глаза. — Я постараюсь сегодня изменить твое мнение.
— Попробуй, — хмыкнул Вадим, допил пиво и выбросил бутылку в урну. — Пошли, прогуляемся по парку.
* * *
— Ну и где твои доказательства? — ехидно интересовался Вадик каждые пятнадцать минут. — Я пока вижу только мои доказательства. — И он показывал на очередную компанию, которая разбрасывала бутылки прямо на газоне, на сопливые парочки, что лизались друг с другом у всех на виду, вроде как напоказ. — Им по фигу праздник, у них есть очередной повод выпить, и все, больше ничего. А спроси у них, что произошло пятьдесят лет назад, так они и не вспомнят сразу.
Ближе к десяти вечера, когда они устроились на склоне, Вадька сказал:
— Ну, считай, что я победил. Эти люди не достойны спасения, они не достойны жалости, они вообще ничего не достойны.
— Погоди, еще не вечер. — Кирилл откинулся на спину и уставился в темнеющее небо.
Салют ударил в черное небо, размазав его цветными пятнами. Вадим пил пиво, зло поглядывая на беснующуюся толпу. Кирилл мысленно потянулся к другу и дал ему возможность почувствовать то, что в данный момент чувствовал, видел и слышал он.
— Бля, круто мы им в сорок пятом дали, — раздалось совсем рядом.
Бутылка пива медленно опустилась. Вадим удивленно уставился на нескольких парней в футболках с надписями «Все путем», которых полчаса назад готов был разорвать на куски за то, что они били бутылки прямо на траве, забавляясь и теша свое самолюбие.
— Деду надо позвонить. Помню, он говорил, что до Берлина дошел, — задумчиво произнес второй и затянулся сигаретой.
— УРА-А-А-А! — орала смазливая девица, размалеванная, как проститутка.
— Ура-а-а-а! — вторил ей ее, видимо, бойфренд, глядя восторженными глазами на цветные разрывы в небе.
Толпа, мгновение назад бывшая кучей отбросов и обывателей, которые пришли в парк, чтобы выпить и закусить, превратилась в сплоченный коллектив, который искренне торжествовал и гордился победой, одержанной не ими самими, но их дедами и прадедами.
С последними залпами Вадим повернулся и сказал:
— Знаешь, Кир, я, пожалуй, с тобой соглашусь. В этом народе еще что-то есть, и ради этого чего-то стоит жить и бороться.
Кирилл улыбнулся усталой улыбкой. За эти несколько секунд Вадим забрал у него почти все силы.
— Это потрясающе, — рассуждал Вадька по дороге к метро. — Кто бы мог подумать, что эта кучка… Что эти… Что они способны на такое, что они способны понимать и осознавать.
Кирилл улыбался, он видел, как в Вадиме разрастается искра его сущности. Он и раньше пытался донести свою искру до людей, но это удавалось так редко, а здесь она нашла благодатную почву для роста.
В течение последующих месяцев он очень сдружился с Вадимом. Неоднократно они обменивались дружескими визитами. Кирилл наблюдал, как его друг постепенно и очень медленно, но уверенно меняется, как в нем постепенно открывается та сила, что в свое время так насторожила Избавителя. Вадик заинтересовался энергетикой и постепенно, не без помощи Кирилла, научился ею управлять.
Еще полгода-год, и он сможет занять мое место, с некоторым облегчением думал Кирилл, если опять проявится извечный соперник.
Предчувствия никогда не приходят просто так. Кирилл шел по улице. Моросящий дождь дополнял его настроение. Это настроение не отставало от него вот уже пятнадцать лет, ровно столько, сколько он принимал на себя чужие беды. Прохожие шарахались от него, перебегали на другую сторону улицы. Еще бы, ведь он разговаривал сам с собой.
— Слушай, — заворочалось что-то внутри него.
— Опять?
— Снова. Оставь это, а то тебе же будет хуже. Зачем ты отнял у этой девочки ее страдания?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20