Ну я его и пристроила сторожем. Деньги этот бизнесмен платил большие, да только продолжалось это недолго. Под Новый год Костик все сбережения забрал, пошел в магазин игрушек и накупил всякой ерунды. Потом сложил все это в мешок из-под картошки, затянул ленточкой и поставил в угол. «Подарки», — говорит. А на утро я проснулась: ни Костика, ни мешка, ни халата моего красного, и пачка из-под ваты на полочке у двери валяется. А этот стервец напялил мой халат, прилепил себе бороду из ваты и всю ночь по крышам лазал. Залезет в дом через печную трубу, оставит подарок и топает дальше. В одном доме на хозяйку напоролся, так той чуть дурно не сделалось. А он ей улыбнулся, игрушку для ребенка, букетик для нее, а сам через дверь уже — как все нормальные люди. И опять пропал на полгода. Ну да я его нашла, только успокоились, как раз — и его опять нет. Детей он любит до невозможности, находит в них что-то. А своих детей не завели, не может у него детей быть. Доктора говорят…
Скрипнула дверь, и жена Мага замолкла, повернула голову. Он стоял в дверях. Спокойное, чуть грустное лицо, не молодое и не старое. Паутинка тонких морщинок, пепельные растрепанные волосы, только спереди поддавшиеся двум-трем небрежным взмахам гребня. Мягкие, тепло-серые глаза, светящиеся изнутри. Вытертая джинсовая куртка с дырой на локте правого рукава.
— Как Никита? — тихо спросил Лев Борисович.
— Спит.
— Как вам это удалось?
— Мы же вроде на ты перешли? — усмехнулся Маг.
— Но вы же… Ты же не…
— Я Маг. Самый настоящий Маг.
— Дурак ты, — взвилась его жена. — Так дураком и помрешь!
— Я не помру, пока на свете есть маленькие мальчики и маленькие девочки, пока хоть у одного из них есть свое горе. А когда все они будут счастливы, тогда… Тогда и помирать не жалко.
— Не смеши людей, пойдем домой.
— Не могу.
— Почему?
— Я обещал. И потом… Вы слышите? Плачет. Девочка плачет, ей нужна помощь… Я пошел.
— Куда? Куда ты пойдешь на ночь глядя?
— Там, куда я иду, день. До встречи.
Он повернулся и… По кухне пронесся легкий ветерок, и на том месте, где только что стоял человек, ничего не осталось. Три пары глаз тупо уткнулись в узор на линолеуме, силясь понять, объяснить необъяснимое. Потом жена Мага подскочила на табурете и взвизгнула:
— Вот всегда так! Зараза! Ну, только найду тебя, гад! Маг! Я тебе такую магию устрою, тоже мне — волшебник нашелся! А вы что сидите, глазами лупаете? Вы что, во все это поверили? Вы же взрослые люди, как можно верить во все эти его штучки?
7
Непонятое детское горе солеными капельками стекало по щечкам. Она плакала тихо, беззвучно, ведь настоящие слезы текут не под громкие всхлипы, а сами собой, ни для кого. Теплая ладонь легла на детское плечико как покрывало:
— Ты плачешь, малыш? Что случилось? Чем тебе помочь?
ПОГОДА В ДОМЕ
Бесконечно милому и дорогому человечку Анечке
Андрей любил бывать в этом доме. Дом его старого друга Валерки притягивал к себе своим уютом и теплотой. Было в нем что-то такое… Что-то странное, непонятное, чего в других домах не было. Странное не странное, а только была здесь какая-то аура тепла и радушия. И картинки на стенах имели теплые мягкие тона, и фотографии с тех же стен смотрели по-доброму, мягко улыбаясь, и цветы стояли здесь в вазах неделями и не вяли, и не только в вазах. Вон на подоконниках плошки с цветами, цветы в них зеленые, с сочными листьями и растут густо. Вон лиана какая-то полкомнаты опоясывает. Сколько он просил у Валерки отросток этой лианы, сколько этих отростков перетаскал домой, холил, лелеял, а только все зря — не прижилась у него эта лиана. А здесь растет как сорняк, хотя и освещение здесь такое же, и температура, и поливают ее здесь так же, как и он, а поди ж ты.
А еще здесь много книг, хороших книг. Книги о мудром, добром, вечном. Книги, дарящие читателю те же чувства, что и сам дом, в котором они хранятся, читаются и перечитываются. Книги стоят на полках аккуратными ровными рядами, не пылятся — их все время кто-то берет почитать. Но странное дело, при том что книги читали и перечитывали много раз, они не стали потрепанными, а только приобрели душу. Вы спросите, как это книга может приобрести душу? Скажу вам честно, не знаю. Не знаю, как это происходит, не знаю, как это объяснить, но… Но представьте, что вы купили в магазине книгу. Книга новая, блестит глянцем обложки, пахнет типографией, выглядит на ура. Но книга бездушная. Ее никто не читал, даже страницы в некоторых местах еще склеены. Книгу читают раз, читают два раза, затем еще и еще. Каждый, кто прочитывает ее, оставляет в ней частичку себя, свое отношение и свои переживания, свои привычки и манеру перелистывать страницы. Книга уже не мертвая, она теряет прежний блеск, но приобретает что-то живое. Потом книгу, как правило, зачитывают до дыр. В этом доме книги имели душу, но не потеряли формы. Как? Не знаю.
Тихо, уютно тикают часы на стене, что-то скворчит на плите, испуская приятный аромат, а сейчас еще и, потрескивая, играет какая-то пластинка. Нечасто найдешь сейчас дом, где остался проигрыватель, и уж совсем редкость — дом, где на этом проигрывателе крутят пластинки.
Жители этого дома под стать ему самому. Это родители Валерки — милые, добрые, умиротворенные старики, хотя Андрей помнил их и молодыми. Он знал их с детства и, вот вам еще одна странность, всегда чувствовал себя с ними равным. Он общался с ними как со своими сверстниками, и в этом общении не было высокомерия или сюсюкающего превосходства взрослого перед ребенком. Сам Валерка, как иногда казалось Андрею, несколько выбивался из ауры этого дома. Но, наверное, это действительно только казалось, потому что, попав сюда один раз, уже не хотелось расставаться с чувством теплоты, которое заполняло душу. Не хотелось уходить отсюда, не хотелось снова получать разлад в душе, который неминуемо исчезал у человека, попавшего в этот дом. Покидая гостеприимную обитель, Андрей всегда хотел перенести хоть капельку этой атмосферы к себе, в свою тусклую, стандартную квартиру. Но куда там, когда у него даже лиана не приживается.
А еще обитали в этом доме подружка Валерки Анечка и старая добрая лохматая собака. Может, и грубо упоминать собаку и девушку вместе, но именно вместе они дополняли и вливались в ауру этого дома.
Так было вначале.
* * *
Валерка открыл дверь. Лицо его было бледным, глаза то бегали, то замирали, смотрели в никуда, под глазами повисли черные мешки. Андрей переступил через порог, поздоровался. Валерка не ответил.
— Что случилось? — поинтересовался Андрей.
Валерка молча впустил его в квартиру, махнул рукой в сторону комнаты. Андрей прошел, сел в кресло. Валерка, следовавший за ним, остановился, стоял мрачным, навис над Андреем черной тучей. Андрей хотел что-то спросить, но, посмотрев на Валерку, подавился словами. Тишина угнетала. Потом Валерка выдавил хриплым шепотом, который прогремел в тишине как пушечный выстрел:
— Сегодня папа умер…
Андрею показалось, что ослышался, но нет. Сердце перестало биться, потом что-то больно и непереносимо защемило в груди. Андрей ощутил чувство потери, не чьей-то, а своей собственной потери. Он потерял что-то близкое и родное, что-то важное, что-то, без чего трудно не только жить дальше, а представить себе, как жить, зачем жить.
Потерю ощутил и дом. Фотографии в тот день улыбались грустно, цветы на окнах поникли, пейзажи на стенах приобрели темные тоскливые оттенки. Анечка горько плакала, уткнувшись в подушку. Валеркина мама сидела в углу, серой тенью сливаясь со стеной. Собака смотрела на всех влажными глазами и как-то робко и виновато повиливала хвостом.
Даже часы замерли и перестали тикать. А может, их просто забыли завести?
* * *
Шли дни, недели, месяцы. Боль и чувство потери притупились, но не исчезли. Андрей регулярно приходил к Валерке. Приходил в дом, где царило тепло и радушие. Дом остался прежним, но для тех, кто был особенно близок к этому дому, в частности и для Андрея, появилось в нем что-то новое. Какая-то мимолетная грусть. И фотографии со стен улыбались с едва заметной грустью, и картинки навевали что-то теплое, но вместе с тем и что-то щемящее, и собака грустно смотрела своими добрыми глазами. Но все остальное осталось по-прежнему. И тепло, и ласка, и радушие. Книги стояли на полках, лиана обвивала комнату. (Андрей еще пару раз брал отростки — не принялись!) Цветы переваливались через края плошек, оплетали окна. Тихо, уютно, грустно тикали часы.
Так было.
* * *
Андрей распахнул дверь, впуская Валерку. Валерка ввалился с мороза, заснеженный, нос красный, щеки красные.
— Здорово, старик. С днем рождения тебя! — Валерка протянул сверток и правую руку.
— Спасибо! — Андрей ответил на рукопожатие и принял сверток. — Да ты не разувайся, проходи. А где Анютка?
Валерка небрежно махнул рукой:
— А-а, лучше и не спрашивай.
Все ясно — опять переругались. В последние месяцы они все время ругались. Потом Анютка плакала, Валерка злился. Наплакавшись, она подходила к нему, искала примирения, просила прощения, хотя чаще всего была не виновата. На некоторое время устанавливался шаткий мир, а потом все повторялось заново. Как бы это не кончилось плохо.
Андрей попытался говорить с Валеркой серьезно, попытался предостеречь его, но Валерка только отмахнулся. Они прошли в комнату, Андрей представил Валерку остальным гостям, и понеслось. День рождения удался, было весело. Андрей получил то наслаждение от детского праздника, которого не получал уже очень давно.
В разгаре веселья пропали и появились снова Валерка и какая-то деваха, которую притащила с собой подружка Андрея. Деваха не понравилась Андрею сразу, и он бы обязательно расстроился, если бы увидел, что она отлучалась вместе с Валеркой. Но Андрей не заметил этого. Как раз тогда он принимал поздравления от Анечки. Веселье продолжалось, потом пошло на убыль. Гости стали расходиться.
Когда за последним из гостей закрылась дверь, Андрей счастливо и устало отвалился к стене и понял, что убирать последствия посиделок уже не в силах. Он протопал в комнату, упал на кровать. Пальцы с трудом нащупали кнопку на пульте, загорелся экран телевизора. Андрей уткнулся в телевизор, слабо воспринимая суть происходящего на экране, задремал.
Где-то через полчаса, а может, и позже, его разбудил звонок в дверь. Андрей с трудом поднялся, выключил телевизор, который показывал настроечную таблицу, проковылял в коридор, потирая заспанные глаза, открыл дверь. На пороге стояла маленькая, ссутулившаяся, заплаканная Анечка. Андрей стряхнул остатки сна и опьянения, пропустил девушку в квартиру. Она тряслась и всхлипывала. Андрей пошел на кухню, принес стакан воды, протянул Ане. Она жадно схватила стакан трясущимися руками, опустошила его, всхлипывая, подергиваясь и проливая воду на пол, вернула уже пустой стакан, поблагодарила.
— Что стряслось? — спросил Андрей, забирая пустой стакан.
— Ничего. — Она снова всхлипнула. — Андрюша, можно я у тебя переночую?
— Да, конечно. А что случилось?
Аня покачала головой:
— Ничего.
Андрей не стал лезть в душу, он проводил ее в комнату, предложил поужинать, а когда она отказалась, уложил спать. Сам погасил свет, уселся в кресло и задумался.
Проснулся Андрей часов в одиннадцать. Он сидел в том же кресле, кто-то заботливо укрыл его пледом. Андрей сладко потянулся, откинул плед и резко поднялся. Кровь прилила к голове, в глазах потемнело — резкость оказалась совершенно не нужной. Он постоял минуту, нацепил тапочки, которые валялись у кресла, и пошел в туалет.
До туалета он так и не дошел. Андрей услышал шум воды на кухне, прошел мимо туалета, заглянул в кухню. Там, освещенная утренним зимним солнцем, которое било в окно, домывала посуду Анечка. Она повернула голову, улыбнулась:
— Привет.
— Привет, — автоматически ответил Андрей. — Зачем ты? Не надо, я сам.
— Да я уже почти все вымыла.
— Спасибо, конечно, — бессильно пожал плечами Андрей, — но я и сам бы справился.
Андрей завернул в туалет, потом в ванну, а когда вернулся на кухню, на столе уже ждал завтрак. Аня приглашающе махнула рукой, налила ему кофе. Андрей взял чашку, уселся за стол. Позавтракали. Потом Анечка подскочила, собралась и, несмотря на вялые протесты Андрея, чмокнула его в щеку и убежала.
Больше Андрей ее никогда не видел.
* * *
Андрей долго, но безрезультатно пытался дозвониться до Валерки. Попытки продолжались целую неделю, потом Андрей не выдержал и зашел к Валерке. Дом по-прежнему был обителью тепла, вот только… Место Анечки в доме всецело заняла та самая деваха. В комнате, где жил Валерка теперь уже не с Аней, стали вянуть цветы. Фотографии смотрели со стен с горькими улыбками, провожали Валерку взглядами, полными сарказма. Картинки исчезли со стен Валеркиной комнаты, их место занял плакат с какой-то модной рок-группой. Запах домашнего тепла сменили запахи косметики.
Но все это произошло только в Валеркиной комнате, в остальном же дом остался таким, каким и был. Тепло, радушие, цветы, лиана. Только собаки не было в квартире. Наверное, ее забрала Аня. Книги, часы, тихо тикающие в углу. Они как бы отсчитывали теперь время, которое было отведено дому. Сколько его осталось?
* * *
Через два с половиной года умерла Валеркина мама. Андрей был на похоронах, потом недели две не заходил к Валерке. Он сидел, переживал и думал. Он всматривался в стены своей квартиры, в картинки и фотографии, висящие на этих стенах, в очередной отросток лианы на окне. Надо же, опять завял, ну что ты будешь делать. Андрей переживал беды того дома, может быть, даже больше, чем сами его обитатели. Обитатели, которые были ему почти родными. Обитатели, которых он воспринимал как неотделимую частичку чего-то большого, теплого, радушного, чего-то живого. Этим чем-то был дом. Дом, который он помнил и любил с детства, дом, который был большим живым и добрым, Дом, к которому он стремился. Теперь он боялся вернуться в этот дом.
Прошла еще одна неделя. Андрей пересилил себя и пришел к Валерке. Самые страшные предчувствия оправдались.
— А где книги? — спросил Андрей, боязливо озираясь по сторонам.
— Продал, — отмахнулся Валерка.
— Как?!
— Очень просто, все скопом. Библиотека в очень хорошем состоянии. Знаешь, сколько мне за нее заплатили? Ого-го!
— А цветы?
— Цветы, конечно, так просто не продашь, здесь денежных любителей нет. Половину пораздарил, половина вон стоит, сохнет.
Андрей огляделся. Книг больше не было. Жалкие остатки цветов сохли на подоконниках, лиана засохла, ее сушеные ветки пообломали, и она уже не опоясывала комнату. Старая, крепкая, сбитая на века мебель исчезла, вместо нее комнату обставили легкими дээспэшными подобиями мебели. Картинки со стен исчезли. Фотографии больше не улыбались со стен — их там просто не было. Дом умер. Вместо него теперь была безликая квартира.
Так стало.
Это был факт, и от него нельзя было убежать, скрыться, он просто оглушал, бил наповал.
Андрей стоял как громом пораженный, а Валерка что-то еще говорил и говорил. Андрей не слышал его, наконец проронил невпопад:
— Зачем… Почему?
— Что «зачем»? — не понял Валерка.
— Почему ты это сделал?
— Что — это?
— Ты убил.
— Кого?
— Дом.
— Не сгущай краски, старый, я просто сменил интерьер. Сделал ремонт, выкинул старую мебель, обновил кое-что.
— Ты убил. Ты убил подло, ты предал.
— Слушай, кончай это.
Андрей молчал, понуро опустив голову.
— Андрюха, ты чего? Ну что случилось?
— Твой дом умер.
— Знаешь, — разозлился Валерка, — мне это надоело. Нельзя так смотреть на мир! Откуда эти розовые очки? Что случилось? Если говорить твоим языком, то дом умер еще тогда, после смерти отца. И это был не мой дом. А мой дом родился.
Ну как было с ним разговаривать? В одном он был прав, дом умер не теперь, он начал умирать давно. Наверно, это случилось после ухода Анечки. Но умер он только теперь. Не было в нем больше книг, цветов, лианы. Не было радушия, тепла и доброты. Не было тех домашних, уютных звуков и запахов. Андрей прислушался. Ну вот, даже часы больше не тикали, их сменил электронный будильник, мерзко помигивающий двоеточием между часами и минутами.
Андрей молча собрался и вышел. Валерка еще что-то кричал ему вслед, но это его не трогало. Умерло, все умерло. Умер тот оазис, тот кусочек рая на земле. Умер спокойный, тихий, добрый, уютный, умиротворенный, всегда радушный и всегда гостеприимный дом. Родилась еще одна стандартно обставленная, средне обозленная квартира.
Андрей шел по улице. Свистела метель, швыряла ему в лицо колючки снежинок, рвала одежду. Что случилось? Да, умерли два старика, да, от его друга ушла девушка, да, друг сменил ее на другую, да, эта другая ему не нравится. А ему какое дело? Да, друг сам сильно изменился. Ну да! Да, черт возьми! Но все это случилось давно. А что произошло сейчас?
Сейчас умер тот единственный уголок на земле, где он чувствовал себя счастливым, где забывал про свои горести, где все было тепло, красочно, добродушно и улыбчиво.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Скрипнула дверь, и жена Мага замолкла, повернула голову. Он стоял в дверях. Спокойное, чуть грустное лицо, не молодое и не старое. Паутинка тонких морщинок, пепельные растрепанные волосы, только спереди поддавшиеся двум-трем небрежным взмахам гребня. Мягкие, тепло-серые глаза, светящиеся изнутри. Вытертая джинсовая куртка с дырой на локте правого рукава.
— Как Никита? — тихо спросил Лев Борисович.
— Спит.
— Как вам это удалось?
— Мы же вроде на ты перешли? — усмехнулся Маг.
— Но вы же… Ты же не…
— Я Маг. Самый настоящий Маг.
— Дурак ты, — взвилась его жена. — Так дураком и помрешь!
— Я не помру, пока на свете есть маленькие мальчики и маленькие девочки, пока хоть у одного из них есть свое горе. А когда все они будут счастливы, тогда… Тогда и помирать не жалко.
— Не смеши людей, пойдем домой.
— Не могу.
— Почему?
— Я обещал. И потом… Вы слышите? Плачет. Девочка плачет, ей нужна помощь… Я пошел.
— Куда? Куда ты пойдешь на ночь глядя?
— Там, куда я иду, день. До встречи.
Он повернулся и… По кухне пронесся легкий ветерок, и на том месте, где только что стоял человек, ничего не осталось. Три пары глаз тупо уткнулись в узор на линолеуме, силясь понять, объяснить необъяснимое. Потом жена Мага подскочила на табурете и взвизгнула:
— Вот всегда так! Зараза! Ну, только найду тебя, гад! Маг! Я тебе такую магию устрою, тоже мне — волшебник нашелся! А вы что сидите, глазами лупаете? Вы что, во все это поверили? Вы же взрослые люди, как можно верить во все эти его штучки?
7
Непонятое детское горе солеными капельками стекало по щечкам. Она плакала тихо, беззвучно, ведь настоящие слезы текут не под громкие всхлипы, а сами собой, ни для кого. Теплая ладонь легла на детское плечико как покрывало:
— Ты плачешь, малыш? Что случилось? Чем тебе помочь?
ПОГОДА В ДОМЕ
Бесконечно милому и дорогому человечку Анечке
Андрей любил бывать в этом доме. Дом его старого друга Валерки притягивал к себе своим уютом и теплотой. Было в нем что-то такое… Что-то странное, непонятное, чего в других домах не было. Странное не странное, а только была здесь какая-то аура тепла и радушия. И картинки на стенах имели теплые мягкие тона, и фотографии с тех же стен смотрели по-доброму, мягко улыбаясь, и цветы стояли здесь в вазах неделями и не вяли, и не только в вазах. Вон на подоконниках плошки с цветами, цветы в них зеленые, с сочными листьями и растут густо. Вон лиана какая-то полкомнаты опоясывает. Сколько он просил у Валерки отросток этой лианы, сколько этих отростков перетаскал домой, холил, лелеял, а только все зря — не прижилась у него эта лиана. А здесь растет как сорняк, хотя и освещение здесь такое же, и температура, и поливают ее здесь так же, как и он, а поди ж ты.
А еще здесь много книг, хороших книг. Книги о мудром, добром, вечном. Книги, дарящие читателю те же чувства, что и сам дом, в котором они хранятся, читаются и перечитываются. Книги стоят на полках аккуратными ровными рядами, не пылятся — их все время кто-то берет почитать. Но странное дело, при том что книги читали и перечитывали много раз, они не стали потрепанными, а только приобрели душу. Вы спросите, как это книга может приобрести душу? Скажу вам честно, не знаю. Не знаю, как это происходит, не знаю, как это объяснить, но… Но представьте, что вы купили в магазине книгу. Книга новая, блестит глянцем обложки, пахнет типографией, выглядит на ура. Но книга бездушная. Ее никто не читал, даже страницы в некоторых местах еще склеены. Книгу читают раз, читают два раза, затем еще и еще. Каждый, кто прочитывает ее, оставляет в ней частичку себя, свое отношение и свои переживания, свои привычки и манеру перелистывать страницы. Книга уже не мертвая, она теряет прежний блеск, но приобретает что-то живое. Потом книгу, как правило, зачитывают до дыр. В этом доме книги имели душу, но не потеряли формы. Как? Не знаю.
Тихо, уютно тикают часы на стене, что-то скворчит на плите, испуская приятный аромат, а сейчас еще и, потрескивая, играет какая-то пластинка. Нечасто найдешь сейчас дом, где остался проигрыватель, и уж совсем редкость — дом, где на этом проигрывателе крутят пластинки.
Жители этого дома под стать ему самому. Это родители Валерки — милые, добрые, умиротворенные старики, хотя Андрей помнил их и молодыми. Он знал их с детства и, вот вам еще одна странность, всегда чувствовал себя с ними равным. Он общался с ними как со своими сверстниками, и в этом общении не было высокомерия или сюсюкающего превосходства взрослого перед ребенком. Сам Валерка, как иногда казалось Андрею, несколько выбивался из ауры этого дома. Но, наверное, это действительно только казалось, потому что, попав сюда один раз, уже не хотелось расставаться с чувством теплоты, которое заполняло душу. Не хотелось уходить отсюда, не хотелось снова получать разлад в душе, который неминуемо исчезал у человека, попавшего в этот дом. Покидая гостеприимную обитель, Андрей всегда хотел перенести хоть капельку этой атмосферы к себе, в свою тусклую, стандартную квартиру. Но куда там, когда у него даже лиана не приживается.
А еще обитали в этом доме подружка Валерки Анечка и старая добрая лохматая собака. Может, и грубо упоминать собаку и девушку вместе, но именно вместе они дополняли и вливались в ауру этого дома.
Так было вначале.
* * *
Валерка открыл дверь. Лицо его было бледным, глаза то бегали, то замирали, смотрели в никуда, под глазами повисли черные мешки. Андрей переступил через порог, поздоровался. Валерка не ответил.
— Что случилось? — поинтересовался Андрей.
Валерка молча впустил его в квартиру, махнул рукой в сторону комнаты. Андрей прошел, сел в кресло. Валерка, следовавший за ним, остановился, стоял мрачным, навис над Андреем черной тучей. Андрей хотел что-то спросить, но, посмотрев на Валерку, подавился словами. Тишина угнетала. Потом Валерка выдавил хриплым шепотом, который прогремел в тишине как пушечный выстрел:
— Сегодня папа умер…
Андрею показалось, что ослышался, но нет. Сердце перестало биться, потом что-то больно и непереносимо защемило в груди. Андрей ощутил чувство потери, не чьей-то, а своей собственной потери. Он потерял что-то близкое и родное, что-то важное, что-то, без чего трудно не только жить дальше, а представить себе, как жить, зачем жить.
Потерю ощутил и дом. Фотографии в тот день улыбались грустно, цветы на окнах поникли, пейзажи на стенах приобрели темные тоскливые оттенки. Анечка горько плакала, уткнувшись в подушку. Валеркина мама сидела в углу, серой тенью сливаясь со стеной. Собака смотрела на всех влажными глазами и как-то робко и виновато повиливала хвостом.
Даже часы замерли и перестали тикать. А может, их просто забыли завести?
* * *
Шли дни, недели, месяцы. Боль и чувство потери притупились, но не исчезли. Андрей регулярно приходил к Валерке. Приходил в дом, где царило тепло и радушие. Дом остался прежним, но для тех, кто был особенно близок к этому дому, в частности и для Андрея, появилось в нем что-то новое. Какая-то мимолетная грусть. И фотографии со стен улыбались с едва заметной грустью, и картинки навевали что-то теплое, но вместе с тем и что-то щемящее, и собака грустно смотрела своими добрыми глазами. Но все остальное осталось по-прежнему. И тепло, и ласка, и радушие. Книги стояли на полках, лиана обвивала комнату. (Андрей еще пару раз брал отростки — не принялись!) Цветы переваливались через края плошек, оплетали окна. Тихо, уютно, грустно тикали часы.
Так было.
* * *
Андрей распахнул дверь, впуская Валерку. Валерка ввалился с мороза, заснеженный, нос красный, щеки красные.
— Здорово, старик. С днем рождения тебя! — Валерка протянул сверток и правую руку.
— Спасибо! — Андрей ответил на рукопожатие и принял сверток. — Да ты не разувайся, проходи. А где Анютка?
Валерка небрежно махнул рукой:
— А-а, лучше и не спрашивай.
Все ясно — опять переругались. В последние месяцы они все время ругались. Потом Анютка плакала, Валерка злился. Наплакавшись, она подходила к нему, искала примирения, просила прощения, хотя чаще всего была не виновата. На некоторое время устанавливался шаткий мир, а потом все повторялось заново. Как бы это не кончилось плохо.
Андрей попытался говорить с Валеркой серьезно, попытался предостеречь его, но Валерка только отмахнулся. Они прошли в комнату, Андрей представил Валерку остальным гостям, и понеслось. День рождения удался, было весело. Андрей получил то наслаждение от детского праздника, которого не получал уже очень давно.
В разгаре веселья пропали и появились снова Валерка и какая-то деваха, которую притащила с собой подружка Андрея. Деваха не понравилась Андрею сразу, и он бы обязательно расстроился, если бы увидел, что она отлучалась вместе с Валеркой. Но Андрей не заметил этого. Как раз тогда он принимал поздравления от Анечки. Веселье продолжалось, потом пошло на убыль. Гости стали расходиться.
Когда за последним из гостей закрылась дверь, Андрей счастливо и устало отвалился к стене и понял, что убирать последствия посиделок уже не в силах. Он протопал в комнату, упал на кровать. Пальцы с трудом нащупали кнопку на пульте, загорелся экран телевизора. Андрей уткнулся в телевизор, слабо воспринимая суть происходящего на экране, задремал.
Где-то через полчаса, а может, и позже, его разбудил звонок в дверь. Андрей с трудом поднялся, выключил телевизор, который показывал настроечную таблицу, проковылял в коридор, потирая заспанные глаза, открыл дверь. На пороге стояла маленькая, ссутулившаяся, заплаканная Анечка. Андрей стряхнул остатки сна и опьянения, пропустил девушку в квартиру. Она тряслась и всхлипывала. Андрей пошел на кухню, принес стакан воды, протянул Ане. Она жадно схватила стакан трясущимися руками, опустошила его, всхлипывая, подергиваясь и проливая воду на пол, вернула уже пустой стакан, поблагодарила.
— Что стряслось? — спросил Андрей, забирая пустой стакан.
— Ничего. — Она снова всхлипнула. — Андрюша, можно я у тебя переночую?
— Да, конечно. А что случилось?
Аня покачала головой:
— Ничего.
Андрей не стал лезть в душу, он проводил ее в комнату, предложил поужинать, а когда она отказалась, уложил спать. Сам погасил свет, уселся в кресло и задумался.
Проснулся Андрей часов в одиннадцать. Он сидел в том же кресле, кто-то заботливо укрыл его пледом. Андрей сладко потянулся, откинул плед и резко поднялся. Кровь прилила к голове, в глазах потемнело — резкость оказалась совершенно не нужной. Он постоял минуту, нацепил тапочки, которые валялись у кресла, и пошел в туалет.
До туалета он так и не дошел. Андрей услышал шум воды на кухне, прошел мимо туалета, заглянул в кухню. Там, освещенная утренним зимним солнцем, которое било в окно, домывала посуду Анечка. Она повернула голову, улыбнулась:
— Привет.
— Привет, — автоматически ответил Андрей. — Зачем ты? Не надо, я сам.
— Да я уже почти все вымыла.
— Спасибо, конечно, — бессильно пожал плечами Андрей, — но я и сам бы справился.
Андрей завернул в туалет, потом в ванну, а когда вернулся на кухню, на столе уже ждал завтрак. Аня приглашающе махнула рукой, налила ему кофе. Андрей взял чашку, уселся за стол. Позавтракали. Потом Анечка подскочила, собралась и, несмотря на вялые протесты Андрея, чмокнула его в щеку и убежала.
Больше Андрей ее никогда не видел.
* * *
Андрей долго, но безрезультатно пытался дозвониться до Валерки. Попытки продолжались целую неделю, потом Андрей не выдержал и зашел к Валерке. Дом по-прежнему был обителью тепла, вот только… Место Анечки в доме всецело заняла та самая деваха. В комнате, где жил Валерка теперь уже не с Аней, стали вянуть цветы. Фотографии смотрели со стен с горькими улыбками, провожали Валерку взглядами, полными сарказма. Картинки исчезли со стен Валеркиной комнаты, их место занял плакат с какой-то модной рок-группой. Запах домашнего тепла сменили запахи косметики.
Но все это произошло только в Валеркиной комнате, в остальном же дом остался таким, каким и был. Тепло, радушие, цветы, лиана. Только собаки не было в квартире. Наверное, ее забрала Аня. Книги, часы, тихо тикающие в углу. Они как бы отсчитывали теперь время, которое было отведено дому. Сколько его осталось?
* * *
Через два с половиной года умерла Валеркина мама. Андрей был на похоронах, потом недели две не заходил к Валерке. Он сидел, переживал и думал. Он всматривался в стены своей квартиры, в картинки и фотографии, висящие на этих стенах, в очередной отросток лианы на окне. Надо же, опять завял, ну что ты будешь делать. Андрей переживал беды того дома, может быть, даже больше, чем сами его обитатели. Обитатели, которые были ему почти родными. Обитатели, которых он воспринимал как неотделимую частичку чего-то большого, теплого, радушного, чего-то живого. Этим чем-то был дом. Дом, который он помнил и любил с детства, дом, который был большим живым и добрым, Дом, к которому он стремился. Теперь он боялся вернуться в этот дом.
Прошла еще одна неделя. Андрей пересилил себя и пришел к Валерке. Самые страшные предчувствия оправдались.
— А где книги? — спросил Андрей, боязливо озираясь по сторонам.
— Продал, — отмахнулся Валерка.
— Как?!
— Очень просто, все скопом. Библиотека в очень хорошем состоянии. Знаешь, сколько мне за нее заплатили? Ого-го!
— А цветы?
— Цветы, конечно, так просто не продашь, здесь денежных любителей нет. Половину пораздарил, половина вон стоит, сохнет.
Андрей огляделся. Книг больше не было. Жалкие остатки цветов сохли на подоконниках, лиана засохла, ее сушеные ветки пообломали, и она уже не опоясывала комнату. Старая, крепкая, сбитая на века мебель исчезла, вместо нее комнату обставили легкими дээспэшными подобиями мебели. Картинки со стен исчезли. Фотографии больше не улыбались со стен — их там просто не было. Дом умер. Вместо него теперь была безликая квартира.
Так стало.
Это был факт, и от него нельзя было убежать, скрыться, он просто оглушал, бил наповал.
Андрей стоял как громом пораженный, а Валерка что-то еще говорил и говорил. Андрей не слышал его, наконец проронил невпопад:
— Зачем… Почему?
— Что «зачем»? — не понял Валерка.
— Почему ты это сделал?
— Что — это?
— Ты убил.
— Кого?
— Дом.
— Не сгущай краски, старый, я просто сменил интерьер. Сделал ремонт, выкинул старую мебель, обновил кое-что.
— Ты убил. Ты убил подло, ты предал.
— Слушай, кончай это.
Андрей молчал, понуро опустив голову.
— Андрюха, ты чего? Ну что случилось?
— Твой дом умер.
— Знаешь, — разозлился Валерка, — мне это надоело. Нельзя так смотреть на мир! Откуда эти розовые очки? Что случилось? Если говорить твоим языком, то дом умер еще тогда, после смерти отца. И это был не мой дом. А мой дом родился.
Ну как было с ним разговаривать? В одном он был прав, дом умер не теперь, он начал умирать давно. Наверно, это случилось после ухода Анечки. Но умер он только теперь. Не было в нем больше книг, цветов, лианы. Не было радушия, тепла и доброты. Не было тех домашних, уютных звуков и запахов. Андрей прислушался. Ну вот, даже часы больше не тикали, их сменил электронный будильник, мерзко помигивающий двоеточием между часами и минутами.
Андрей молча собрался и вышел. Валерка еще что-то кричал ему вслед, но это его не трогало. Умерло, все умерло. Умер тот оазис, тот кусочек рая на земле. Умер спокойный, тихий, добрый, уютный, умиротворенный, всегда радушный и всегда гостеприимный дом. Родилась еще одна стандартно обставленная, средне обозленная квартира.
Андрей шел по улице. Свистела метель, швыряла ему в лицо колючки снежинок, рвала одежду. Что случилось? Да, умерли два старика, да, от его друга ушла девушка, да, друг сменил ее на другую, да, эта другая ему не нравится. А ему какое дело? Да, друг сам сильно изменился. Ну да! Да, черт возьми! Но все это случилось давно. А что произошло сейчас?
Сейчас умер тот единственный уголок на земле, где он чувствовал себя счастливым, где забывал про свои горести, где все было тепло, красочно, добродушно и улыбчиво.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20