Лишь только тогда, когда стража решила устроить привал, Колт поторопился проехать вперёд, и при этом долго с умильной улыбкой раскланивался с конвой-лэдом, начальником охраны.
Из задумчивости меня вывел вопрос Колта:
— У тебя что, среди знакомых каторжники имеются?
— С чего ты взял?
— А откуда эту песню знаешь?
— Какую?
— Ту, что ты сейчас пел.
— Разве я что-то пел?
— Ну да! «А ну-ка, парень, подними повыше ворот,\ Подними повыше ворот и держись.\ Чёрный ворон, чёрный ворон, чёрный ворон\ Искалечил мою маленькую жизнь...»— напел Колт.
— Нет, Колт, знакомых каторжников у меня нет. А песню в застенках не удержишь.
— Это точно, — вздохнул караван-лэд.
Мойилет,
17 кумината 8855 года
Мойилет располагается на неширокой, чуть больше километра (никак не могу привыкнуть к местной системе мер!) прибрежной полосе, упираясь одним своим краем в песчаный пляж, а другим — в высокие отвесные скалы плато Синих Псов. Только в одном месте в сплошной массе базальта виднеется полукилометровая щель, перегороженная поистине циклопической стеной. Издалека кажется, что она вырезана из целой скалы, а после тщательно отшлифована. Лишь вблизи резкие изменения текстуры камня по местам соединений вырисовывают многометоровые блоки, из которых она сложена. В зазор между двумя соседними блоками вряд ли можно засунуть даже очень тонкое лезвие ножа.
В эту стену и упиралась дорога. Просто доходила до неё и обрывалась. Однако, как только караван приблизился, один из блоков чуть дрогнул, затем почти бесшумно подался назад. После, изменив под прямым углом направление движения, он ушёл вбок, в толщу стены, открыв нашему взгляду широкие рельсы, по которым двигался, и длинный тоннель с частыми бойницами по обе стороны. Тот, кто вздумал бы напасть на цитадель и каким-нибудь чудом умудрился пробить пятиметровую плиту ворот, оказался бы под перекрестным обстрелом. И хотя ни одного стражника в зоне видимости не наблюдалось, мы не сомневались, что находимся под самым пристальным наблюдением.
Колт выдал охранникам четверть причитающегося заработка и наказал ждать его здесь же через двое суток: внутри крепости караван в охране не нуждался. Два дня нам предоставлялись для отдыха, который,как просветил меня Арри, традиционно выражался в буйном загуле в трактире «Дует ветер», куда вся наша компания и отправилась незамедлительно, весело галдя и позванивая полученными макатимами.
Трактир, забитый посетителями, гудел от разговоров, криков и песен. Несмотря на то, что столов в большом зале стояло много, все они уже были заняты либо местными жителями, либо такими же охранниками, прибывшими с караванами из других городов. Выбрав стол, за которым сидела наименее суровая и наиболее пьяная компания, суродильцы направились к нему. После короткой словесной перепалки и нескольких зуботычин сидевшие там ретировались, а вновь прибывшие весело оккупировали стол, требуя от прислуги «самой лучшей жрачки и самого крепкого пива».
Я сидел вместе со всеми, ел и пил. Удивляло то, что меня совсем не брал хмель в отличие от моих собутыльников, которые уже в скором времени опьянели до стадии «ты меня уважаешь?»
Компании пьяных, не особо загруженных интеллектом мужиков мало отличаются, будь то на Земле или на Ланеле. Единственную разницу я заметил в том, что в разговорах отсутствовала тема «за баб». При здешнем многократном численном перевесе особей женского пола эта тема вообще считалась недостойной «компании крепких ребят». А если принимать на веру все россказни, которые я здесь услышал, то получалось, что я сижу с такими крутыми парнями, которым герои Сталлоне и Шварценегера не достойны пиво подносить. По словам моих сотоварищей, дрались они, как правило, в одиночку против троих-четверых, а если против одного, то непременно такого, который на голову выше, в плечах в два раза шире, кулаки — с тыкву. Рассказы отличались только тем, куда ударил сначала, а куда — потом. Мне стало скучно слушать эти байки. От нечего делать я принялся рассматривать присутствующих и встретился взглядом с человеком в синем военном мундире. Потягивая пиво, он, прищурившись, внимательно смотрел на меня поверх кружки. Несмотря на тесноту в заведении, места по обе стороны от него оставались свободными. Во взгляде незнакомца ощущалась агрессия.
— Арри, — спросил я сидящего рядом охранника, — не знаешь, кто это такой на меня уж больно внимательно смотрит?
— Это? У-у, п-парень... — ответил он мне нетрезвым шопотом. — Моли Обоих, чтобы он заинтр-свался кем-нибудь другим. На этом бугае форма полудюженника императорской гвардии, Н-неутомимых. Ты знашь, у нас пд-бралась неплохая компания, но в драке против него одного... эт... нии! Полушки не поставлю!
Слова Арри напугать меня не смогли, но призадуматься заставили. Четыреста Двадцать Первый, чьим телом я сейчас обладал, тоже служил в отряде Неутомимых. Вероятнее всего, напротив сейчас сидит один из его бывших знакомцев. Как поступить, если он вдруг захочет поговорить со мной? Прикинуться потерявшим память? Уверять его, что он обознался? Или вступить в разговор, надеясь, что кривая вывезет? Размышляя, я почти машинально продолжал пить пиво, как вдруг почувствовал, что более вливать мне его некуда. Я вновь легонько толкнул Арри.
— Слышь, а где здесь это... куда император пешком ходит?
— Император?.. Пешком?.. Куда это он?.. Зачем?.. — попытался он сконцентрировать на мне разбегающийся недоуменный взгляд.
Пришлось объяснить более доходчиво.
— А-а... С-сразу бы так сказал. Вон там, во дворе, — махнул он рукой на заднюю дверь. — Как выйдешь, направо... или налево...
На улице почти стемнело. Я обшарил весь двор, но не нашёл ничего похожего на то небольшое строение, которое искал. По-видимому, слова Арри следовало понимать буквально: вышел и... хоть направо, хоть налево.
Когда я возвращался назад, дверь передо мной распахнулась. В ней, занимая атлетической фигурой весь проём и загораживая мне вход, стоял тот самый полудюженник.
— Ну, вот и встретились, Четыреста Двадцать Первый, — насмешливо произнёс он, глядя мне в глаза. — Недолго же ты скрывался!
Тотчас откуда-то с боков, словно материализовавшись из сумрака, вышли и стали чуть позади меня ещё два человека, по комплекции не уступающие первому.
— Кто вы такие? — спросил я, примериваясь, как бы лучше с ними справиться и с кого начать.
— Не корчи из себя идиота большего, чем ты есть на самом деле! И расслабься: у тебя такой игрушки нет, — при этих словах все трое отработанным молниеносным движением выхватили и наставили на меня... пистолеты. — Свяжи его, Четыреста Тринадцатый!
Вряд ли кто-нибудь сможет попенять мне на то, что я не сопротивлялся. Три ствола в упор, да ещё в руках людей, которые, судя по всему, умеют обращаться с оружием, не оставляли ни малейшего шанса. А ещё к этому можно добавить и ту оторопь, которая меня взяла при виде невесть откуда взявшегося здесь, в дремучем средневековье, среди алебард и арбалетов, огнестрельного оружия. Пока Четыреста Тринадцатый — судя по «имени», тоже бывший мой сослуживец — скручивал мне за спиной руки, я мысленно пролистал «Энциклопедию стрелкового оружия»: предъявленные мне пистолеты в ней не значились, хотя внешне очень напоминали итальянскую «beretta 92 SBS special».
— Завязать ему глаза, Четыреста Двадцать Третий? — спросил Четыреста Тринадцатый.
— А какой смысл? Он не хуже тебя дорогу знает! — ответил тот.
— По Предписанию положено!
— Ну, раз положено, так завязывай. Слышь, Четыреста Двадцать Первый, может, уважишь бывших соратников, сразу, без допроса скажешь, где Камень Ол? И нам хорошо, и тебе не мучиться.
— Я ничего не знаю ни о каком камне, — ответил я и тут же получил удар в лицо.
— А сейчас? Не вспоминается?
— Я ничего не знаю...
— Да брось ты время терять, — сказал один из Неутомимых. — Будто Четыреста Двадцать Первого не знаешь: если что себе в башку втемяшил... Пускай им спецы займутся.
Мне завязали глаза и куда-то повели. Я запоминал дорогу: считал шаги и отмечал повороты. Минут десять мы шли по городским улицам, после чего остановились, и я услышал стук, по-видимому, условный: тук, тук-тук-тук, тук.
— Кого Оба послали? — раздался равнодушный вопрос.
— Тех, кто бережёт вместе с ними, — ответил Четыреста Двадцать Третий. — Отворяй живее!
Меня завели в дом, потом заставили спуститься довольно глубоко вниз по железной винтовой лестнице. Затем, судя по ощущаемой сырости и звонкому эху шагов, мы долго шли по тоннелю, который окончился ведущей вверх каменной лестницей. Поднявшись по ней, все остановились. Загремели засовы.
— Кого ведёте? — спросил новый голос.
— Не твоё дело! Заткнись и открывай камеру!
Меня куда-то впихнули. Сзади громыхнула, закрываясь, дверь. С трудом освободившись от профессионально завязанных пут, я снял с глаз повязку, но всё равно ничего не увидел: тьма стояла кромешнейшая. Крохотная, менее, чем в размах рук, квадратная камера. Под руками прощупывались лишь гладкий камень без единого шва да массивная железная дверь с большими заклёпками. Деться некуда, помощи ждать не от кого. Оставалось только ждать и размышлять о новом сюрпризе, который мне подбросило очередное тело. Итак, Четыреста Двадцать Первый спёр у своих бывших сослуживцев какую-то драгоценность, а расплачиваться за это должен... отгадайте с трёх раз, кто?
Тюрьма в Суонаре,
18 кумината 8855 года
— Это очень странно... Очень странно, господин атак-гроссер, но он действительно ничего не помнит! — человек в синем комбинезоне отлеплял от моего тела какие-то датчики, которые перед допросом наклеил во всевозможных местах. — На слова «Камень Ол» не возникает абсолютно никаких ассоциаций, как будто он слышит о нём впервые. И вообще, чёткие воспоминания ограничиваются последним месяцем, а дальше идёт полнейший бред: он представляет себя каким-то хилым уродом. Скорее всего, нервный срыв на почве «ломки», последствия нейроперекоммутации. Фантомные воспоминания, подавившие реальные. Все нормальные люди мечтают стать здоровыми и сильными, а этот...
Говоривший нимало не заботился тем, что я его слышу. Доклад его предназначался кому-то, кто стоял за креслом, в котором меня намертво зафиксировали хитроумными зажимами. Перед допросом довольно бойкий старичок с бегающими глазками вкатил мне в вену инъекцию какой-то розовой жидкости, после чего я впал в состояние полупрострации.
«Так вот он... — медленно, спотыкаясь и качаясь, плыли мысли в голове, — секрет Неутомимых... В одном слове... „Нейропе...рекоммута...ция“. Меняют в мозге... зону усталости и зону удовольствия — и готов... культурист-фанатик... Чертовски, поди... сложная операция...»
Тот, кого назвали атак-гроссером, — высокий сухопарый блондин, облачённый в парадный малиновый мундир с обилием золотого шитья — прошёлся, стал напротив кресла, и его худое холёное лицо скривила недовольная гримаса. Он взглянул на меня как на что-то мерзкое, на что приходится смотреть исключительно по долгу службы. Моё внимание привлек сверкнувший серебром в электрическом свете ноготь на большом пальце его правой руки.
— Досадно! Император будет в гневе, — произнес он и повернулся, намереваясь уйти.
— Господин атак-гроссер! — поспешил окликнуть его человек в комбинезоне.
— Что ещё? — вопросительно приподнял бровь тот.
— А с этим... Что прикажете?
— Больше не потребуется, — несмотря на будничность этих слов, я понял, что они означают смертный приговор. Настроение от этого у меня не улучшилось. За несколько проведённых здесь часов я убедился, что местные тюремщики — экстра-профессионалы. Не то, что убежать — лишнего движения сделать невозможно: не помогают ни большая физическая сила, ни боевые искусства.
— Господин атак-гроссер, осмелюсь доложить! — раздался за моей спиной голос кого-то третьего.
— Что ещё?
— Осмелюсь доложить, — повторил тот же голос, — что у нас некомплект «тушканчиков».
— Ты же докладывал, что их семеро?
— Так точно! Но...
— Что значит «но»?! — вскипел офицер.
— «Тушканчик» номер четыре — почти старик. На охоте он не протянет и часа. А этот — из Неутомимых, имеет боевую подготовку...
Атак-гроссер окинул меня оценивающим взглядом, кивнул своим мыслям, и коротко бросил:
— В «зверинец»!
* * *
По гулким, не имеющим окон сводчатым коридорам трое Неутомимых вели меня в «зверинец»: один впереди, двое, с короткими автоматами наизготовку, на несколько шагов сзади. Конструкция оружия была мне незнакома, но по внешнему виду оно очень напоминало израильские «узи». Тому, что на планете есть и автоматическое оружие, я уже не удивился. Да и не то состояние, чтобы удивляться: кандалы, звенящие на руках и ногах, мешали идти, от воздействия наркотика во всех мышцах ощущалась невероятная слабость, перед глазами всё плыло.
— Стоять! — раздалась команда. Передний конвойный отомкнул металлическую дверь камеры и крикнул внутрь:
— Номер четыре, выходи!
Из камеры понуро, держа руки за головой, вышел худой мужчина преклонных лет, почти старик. Охранник схватил его за плечо и отпихнул в сторону.
— Заходи! — обратился он ко мне. — Теперь номер четыре — это ты!
В тесной камере, так же, как и коридор, не имеющей окон, освещённой лишь тусклым, забранным в частую решётку электрическим светильником, кроме меня находились ещё шесть человек, одетые в одинаковые серые штаны и куртки: три мужчины, две молодые женщины и одно бепо.
— Да хранят вас Оба... — пробормотал я приветствие и, гремя железом, без сил опустился на пол. Тотчас двое мужчин бросились ко мне и помогли добраться до топчана. Лишь только моя голова коснулась его жёсткой поверхности, я тут же провалился в глубокое беспамятство.
Тюрьма в Суонаре,
20 кумината 8855 года
Очнувшись, я ещё некоторое время продолжал неподвижно лежать с закрытыми глазами: действие наркотика кончилось, но ощущения после него остались самые пакостные.
— Всё ещё спит, — раздался женский голос. — Уже двое суток...
— Пускай поспит, — произнёс один из мужчин. — Видимо, ему здорово досталось, якорь им под ребро.
— Так ведь времени почти не осталось! Представляешь, что будет, если его разбудят перед самой охотой? Надо его хоть немного подготовить.
Я с трудом пошевелился и попросил: «Пить!» С губ сорвалось только «п-ть!», но меня поняли и поднесли деревянную кружку. Я сел, с жадностью выпил почти всю отдающую затхлостью воду. Немного оставшейся в кружке воды я плеснул на ладонь и протёр лицо. Чуть-чуть, самую малость, но всё же полегчало.
Пятеро обитателей камеры стояли, глядя на меня. Шестой, мужчина лет тридцати пяти, смуглый, похожий на цыгана из-за чёрных с проседью кудрявых волос, сидел рядом.
— Ты меня слышишь? Понимаешь? — спросил он. Я что-то промычал, кивнул головой, и он продолжил. — Соберись и постарайся вникнуть в то, что я тебе скажу.
— Мне... немного тяжело, — произнёс я, — но понимать... я понимаю... всё.
— Вот и чудно! — оживился тот. — Клянусь всеми рифами Полуночного моря, ты должен хоть немного представлять, что нас ожидает. Но сначала давай познакомимся. Меня зовут Рани из Отонара. — Он выставил перед собой ладонь, и я вяло хлопнул по ней в знак знакомства. Потом Рани представил мне остальных. — Авер из Нитуга, Марк из Амиса, Ил из Мойилета, Ос из Тонида и А-Ту.
— Ланс... из Икорики...
Авер — невысокий крепыш лет тридцати, ходил несколько ссутулившись, как боксёр на ринге. Марк выглядел моложе и напоминал мне аристократа-спортсмена: высокий, подтянутый, с гордой осанкой. Обе девушки выглядели лет на двадцать пять, не больше. На этом их сходство заканчивалось. Ос — высокая и, как я для себя определяю, «тугая» — плотная, но не толстая фигура, кровь с молоком. Её волосы отливали всеми цветами меди. Ил же, напротив, — невысокая, тоненькая и гибкая брюнетка. А-Ту — коренастое, широкоплечее и, как все бепо, абсолютно лысое — несмотря на то, что обстоятельства поставили его в равное со всеми положение, предпочитало скромно держаться в стороне и очень смутилось, когда ему пришлось так же, как и другим, выставить ладонь для знакомства.
— А тот, который?.. — я не договорил вопроса.
— Которого тобой заменили? — понял Рани. — Его звали Илло. Жаль его, две дюжины морских тарков! Старый, измученный жизнью человек, попавший сюда по недоразумению. Думаю, что Оба уже указали ему Светлый Путь. Впрочем, он был обречён, потому что умер задолго до смерти: в тот момент, когда узнал об императорской охоте и своей роли в ней.
— Говоришь, он попал сюда по недоразумению? Значит, все остальные...
— О да, клянусь усами Морского Владыки! У каждого из нас своя любопытная история, на каждого из нас император обижен. Вот например, я — капитан Рани Буря Мала. Что, не слышал? И про мой капер «Летящая Рыбина» не слышал? Странно... Я думал, все знают.
— Слишком уж ты высоко о себе думаешь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Из задумчивости меня вывел вопрос Колта:
— У тебя что, среди знакомых каторжники имеются?
— С чего ты взял?
— А откуда эту песню знаешь?
— Какую?
— Ту, что ты сейчас пел.
— Разве я что-то пел?
— Ну да! «А ну-ка, парень, подними повыше ворот,\ Подними повыше ворот и держись.\ Чёрный ворон, чёрный ворон, чёрный ворон\ Искалечил мою маленькую жизнь...»— напел Колт.
— Нет, Колт, знакомых каторжников у меня нет. А песню в застенках не удержишь.
— Это точно, — вздохнул караван-лэд.
Мойилет,
17 кумината 8855 года
Мойилет располагается на неширокой, чуть больше километра (никак не могу привыкнуть к местной системе мер!) прибрежной полосе, упираясь одним своим краем в песчаный пляж, а другим — в высокие отвесные скалы плато Синих Псов. Только в одном месте в сплошной массе базальта виднеется полукилометровая щель, перегороженная поистине циклопической стеной. Издалека кажется, что она вырезана из целой скалы, а после тщательно отшлифована. Лишь вблизи резкие изменения текстуры камня по местам соединений вырисовывают многометоровые блоки, из которых она сложена. В зазор между двумя соседними блоками вряд ли можно засунуть даже очень тонкое лезвие ножа.
В эту стену и упиралась дорога. Просто доходила до неё и обрывалась. Однако, как только караван приблизился, один из блоков чуть дрогнул, затем почти бесшумно подался назад. После, изменив под прямым углом направление движения, он ушёл вбок, в толщу стены, открыв нашему взгляду широкие рельсы, по которым двигался, и длинный тоннель с частыми бойницами по обе стороны. Тот, кто вздумал бы напасть на цитадель и каким-нибудь чудом умудрился пробить пятиметровую плиту ворот, оказался бы под перекрестным обстрелом. И хотя ни одного стражника в зоне видимости не наблюдалось, мы не сомневались, что находимся под самым пристальным наблюдением.
Колт выдал охранникам четверть причитающегося заработка и наказал ждать его здесь же через двое суток: внутри крепости караван в охране не нуждался. Два дня нам предоставлялись для отдыха, который,как просветил меня Арри, традиционно выражался в буйном загуле в трактире «Дует ветер», куда вся наша компания и отправилась незамедлительно, весело галдя и позванивая полученными макатимами.
Трактир, забитый посетителями, гудел от разговоров, криков и песен. Несмотря на то, что столов в большом зале стояло много, все они уже были заняты либо местными жителями, либо такими же охранниками, прибывшими с караванами из других городов. Выбрав стол, за которым сидела наименее суровая и наиболее пьяная компания, суродильцы направились к нему. После короткой словесной перепалки и нескольких зуботычин сидевшие там ретировались, а вновь прибывшие весело оккупировали стол, требуя от прислуги «самой лучшей жрачки и самого крепкого пива».
Я сидел вместе со всеми, ел и пил. Удивляло то, что меня совсем не брал хмель в отличие от моих собутыльников, которые уже в скором времени опьянели до стадии «ты меня уважаешь?»
Компании пьяных, не особо загруженных интеллектом мужиков мало отличаются, будь то на Земле или на Ланеле. Единственную разницу я заметил в том, что в разговорах отсутствовала тема «за баб». При здешнем многократном численном перевесе особей женского пола эта тема вообще считалась недостойной «компании крепких ребят». А если принимать на веру все россказни, которые я здесь услышал, то получалось, что я сижу с такими крутыми парнями, которым герои Сталлоне и Шварценегера не достойны пиво подносить. По словам моих сотоварищей, дрались они, как правило, в одиночку против троих-четверых, а если против одного, то непременно такого, который на голову выше, в плечах в два раза шире, кулаки — с тыкву. Рассказы отличались только тем, куда ударил сначала, а куда — потом. Мне стало скучно слушать эти байки. От нечего делать я принялся рассматривать присутствующих и встретился взглядом с человеком в синем военном мундире. Потягивая пиво, он, прищурившись, внимательно смотрел на меня поверх кружки. Несмотря на тесноту в заведении, места по обе стороны от него оставались свободными. Во взгляде незнакомца ощущалась агрессия.
— Арри, — спросил я сидящего рядом охранника, — не знаешь, кто это такой на меня уж больно внимательно смотрит?
— Это? У-у, п-парень... — ответил он мне нетрезвым шопотом. — Моли Обоих, чтобы он заинтр-свался кем-нибудь другим. На этом бугае форма полудюженника императорской гвардии, Н-неутомимых. Ты знашь, у нас пд-бралась неплохая компания, но в драке против него одного... эт... нии! Полушки не поставлю!
Слова Арри напугать меня не смогли, но призадуматься заставили. Четыреста Двадцать Первый, чьим телом я сейчас обладал, тоже служил в отряде Неутомимых. Вероятнее всего, напротив сейчас сидит один из его бывших знакомцев. Как поступить, если он вдруг захочет поговорить со мной? Прикинуться потерявшим память? Уверять его, что он обознался? Или вступить в разговор, надеясь, что кривая вывезет? Размышляя, я почти машинально продолжал пить пиво, как вдруг почувствовал, что более вливать мне его некуда. Я вновь легонько толкнул Арри.
— Слышь, а где здесь это... куда император пешком ходит?
— Император?.. Пешком?.. Куда это он?.. Зачем?.. — попытался он сконцентрировать на мне разбегающийся недоуменный взгляд.
Пришлось объяснить более доходчиво.
— А-а... С-сразу бы так сказал. Вон там, во дворе, — махнул он рукой на заднюю дверь. — Как выйдешь, направо... или налево...
На улице почти стемнело. Я обшарил весь двор, но не нашёл ничего похожего на то небольшое строение, которое искал. По-видимому, слова Арри следовало понимать буквально: вышел и... хоть направо, хоть налево.
Когда я возвращался назад, дверь передо мной распахнулась. В ней, занимая атлетической фигурой весь проём и загораживая мне вход, стоял тот самый полудюженник.
— Ну, вот и встретились, Четыреста Двадцать Первый, — насмешливо произнёс он, глядя мне в глаза. — Недолго же ты скрывался!
Тотчас откуда-то с боков, словно материализовавшись из сумрака, вышли и стали чуть позади меня ещё два человека, по комплекции не уступающие первому.
— Кто вы такие? — спросил я, примериваясь, как бы лучше с ними справиться и с кого начать.
— Не корчи из себя идиота большего, чем ты есть на самом деле! И расслабься: у тебя такой игрушки нет, — при этих словах все трое отработанным молниеносным движением выхватили и наставили на меня... пистолеты. — Свяжи его, Четыреста Тринадцатый!
Вряд ли кто-нибудь сможет попенять мне на то, что я не сопротивлялся. Три ствола в упор, да ещё в руках людей, которые, судя по всему, умеют обращаться с оружием, не оставляли ни малейшего шанса. А ещё к этому можно добавить и ту оторопь, которая меня взяла при виде невесть откуда взявшегося здесь, в дремучем средневековье, среди алебард и арбалетов, огнестрельного оружия. Пока Четыреста Тринадцатый — судя по «имени», тоже бывший мой сослуживец — скручивал мне за спиной руки, я мысленно пролистал «Энциклопедию стрелкового оружия»: предъявленные мне пистолеты в ней не значились, хотя внешне очень напоминали итальянскую «beretta 92 SBS special».
— Завязать ему глаза, Четыреста Двадцать Третий? — спросил Четыреста Тринадцатый.
— А какой смысл? Он не хуже тебя дорогу знает! — ответил тот.
— По Предписанию положено!
— Ну, раз положено, так завязывай. Слышь, Четыреста Двадцать Первый, может, уважишь бывших соратников, сразу, без допроса скажешь, где Камень Ол? И нам хорошо, и тебе не мучиться.
— Я ничего не знаю ни о каком камне, — ответил я и тут же получил удар в лицо.
— А сейчас? Не вспоминается?
— Я ничего не знаю...
— Да брось ты время терять, — сказал один из Неутомимых. — Будто Четыреста Двадцать Первого не знаешь: если что себе в башку втемяшил... Пускай им спецы займутся.
Мне завязали глаза и куда-то повели. Я запоминал дорогу: считал шаги и отмечал повороты. Минут десять мы шли по городским улицам, после чего остановились, и я услышал стук, по-видимому, условный: тук, тук-тук-тук, тук.
— Кого Оба послали? — раздался равнодушный вопрос.
— Тех, кто бережёт вместе с ними, — ответил Четыреста Двадцать Третий. — Отворяй живее!
Меня завели в дом, потом заставили спуститься довольно глубоко вниз по железной винтовой лестнице. Затем, судя по ощущаемой сырости и звонкому эху шагов, мы долго шли по тоннелю, который окончился ведущей вверх каменной лестницей. Поднявшись по ней, все остановились. Загремели засовы.
— Кого ведёте? — спросил новый голос.
— Не твоё дело! Заткнись и открывай камеру!
Меня куда-то впихнули. Сзади громыхнула, закрываясь, дверь. С трудом освободившись от профессионально завязанных пут, я снял с глаз повязку, но всё равно ничего не увидел: тьма стояла кромешнейшая. Крохотная, менее, чем в размах рук, квадратная камера. Под руками прощупывались лишь гладкий камень без единого шва да массивная железная дверь с большими заклёпками. Деться некуда, помощи ждать не от кого. Оставалось только ждать и размышлять о новом сюрпризе, который мне подбросило очередное тело. Итак, Четыреста Двадцать Первый спёр у своих бывших сослуживцев какую-то драгоценность, а расплачиваться за это должен... отгадайте с трёх раз, кто?
Тюрьма в Суонаре,
18 кумината 8855 года
— Это очень странно... Очень странно, господин атак-гроссер, но он действительно ничего не помнит! — человек в синем комбинезоне отлеплял от моего тела какие-то датчики, которые перед допросом наклеил во всевозможных местах. — На слова «Камень Ол» не возникает абсолютно никаких ассоциаций, как будто он слышит о нём впервые. И вообще, чёткие воспоминания ограничиваются последним месяцем, а дальше идёт полнейший бред: он представляет себя каким-то хилым уродом. Скорее всего, нервный срыв на почве «ломки», последствия нейроперекоммутации. Фантомные воспоминания, подавившие реальные. Все нормальные люди мечтают стать здоровыми и сильными, а этот...
Говоривший нимало не заботился тем, что я его слышу. Доклад его предназначался кому-то, кто стоял за креслом, в котором меня намертво зафиксировали хитроумными зажимами. Перед допросом довольно бойкий старичок с бегающими глазками вкатил мне в вену инъекцию какой-то розовой жидкости, после чего я впал в состояние полупрострации.
«Так вот он... — медленно, спотыкаясь и качаясь, плыли мысли в голове, — секрет Неутомимых... В одном слове... „Нейропе...рекоммута...ция“. Меняют в мозге... зону усталости и зону удовольствия — и готов... культурист-фанатик... Чертовски, поди... сложная операция...»
Тот, кого назвали атак-гроссером, — высокий сухопарый блондин, облачённый в парадный малиновый мундир с обилием золотого шитья — прошёлся, стал напротив кресла, и его худое холёное лицо скривила недовольная гримаса. Он взглянул на меня как на что-то мерзкое, на что приходится смотреть исключительно по долгу службы. Моё внимание привлек сверкнувший серебром в электрическом свете ноготь на большом пальце его правой руки.
— Досадно! Император будет в гневе, — произнес он и повернулся, намереваясь уйти.
— Господин атак-гроссер! — поспешил окликнуть его человек в комбинезоне.
— Что ещё? — вопросительно приподнял бровь тот.
— А с этим... Что прикажете?
— Больше не потребуется, — несмотря на будничность этих слов, я понял, что они означают смертный приговор. Настроение от этого у меня не улучшилось. За несколько проведённых здесь часов я убедился, что местные тюремщики — экстра-профессионалы. Не то, что убежать — лишнего движения сделать невозможно: не помогают ни большая физическая сила, ни боевые искусства.
— Господин атак-гроссер, осмелюсь доложить! — раздался за моей спиной голос кого-то третьего.
— Что ещё?
— Осмелюсь доложить, — повторил тот же голос, — что у нас некомплект «тушканчиков».
— Ты же докладывал, что их семеро?
— Так точно! Но...
— Что значит «но»?! — вскипел офицер.
— «Тушканчик» номер четыре — почти старик. На охоте он не протянет и часа. А этот — из Неутомимых, имеет боевую подготовку...
Атак-гроссер окинул меня оценивающим взглядом, кивнул своим мыслям, и коротко бросил:
— В «зверинец»!
* * *
По гулким, не имеющим окон сводчатым коридорам трое Неутомимых вели меня в «зверинец»: один впереди, двое, с короткими автоматами наизготовку, на несколько шагов сзади. Конструкция оружия была мне незнакома, но по внешнему виду оно очень напоминало израильские «узи». Тому, что на планете есть и автоматическое оружие, я уже не удивился. Да и не то состояние, чтобы удивляться: кандалы, звенящие на руках и ногах, мешали идти, от воздействия наркотика во всех мышцах ощущалась невероятная слабость, перед глазами всё плыло.
— Стоять! — раздалась команда. Передний конвойный отомкнул металлическую дверь камеры и крикнул внутрь:
— Номер четыре, выходи!
Из камеры понуро, держа руки за головой, вышел худой мужчина преклонных лет, почти старик. Охранник схватил его за плечо и отпихнул в сторону.
— Заходи! — обратился он ко мне. — Теперь номер четыре — это ты!
В тесной камере, так же, как и коридор, не имеющей окон, освещённой лишь тусклым, забранным в частую решётку электрическим светильником, кроме меня находились ещё шесть человек, одетые в одинаковые серые штаны и куртки: три мужчины, две молодые женщины и одно бепо.
— Да хранят вас Оба... — пробормотал я приветствие и, гремя железом, без сил опустился на пол. Тотчас двое мужчин бросились ко мне и помогли добраться до топчана. Лишь только моя голова коснулась его жёсткой поверхности, я тут же провалился в глубокое беспамятство.
Тюрьма в Суонаре,
20 кумината 8855 года
Очнувшись, я ещё некоторое время продолжал неподвижно лежать с закрытыми глазами: действие наркотика кончилось, но ощущения после него остались самые пакостные.
— Всё ещё спит, — раздался женский голос. — Уже двое суток...
— Пускай поспит, — произнёс один из мужчин. — Видимо, ему здорово досталось, якорь им под ребро.
— Так ведь времени почти не осталось! Представляешь, что будет, если его разбудят перед самой охотой? Надо его хоть немного подготовить.
Я с трудом пошевелился и попросил: «Пить!» С губ сорвалось только «п-ть!», но меня поняли и поднесли деревянную кружку. Я сел, с жадностью выпил почти всю отдающую затхлостью воду. Немного оставшейся в кружке воды я плеснул на ладонь и протёр лицо. Чуть-чуть, самую малость, но всё же полегчало.
Пятеро обитателей камеры стояли, глядя на меня. Шестой, мужчина лет тридцати пяти, смуглый, похожий на цыгана из-за чёрных с проседью кудрявых волос, сидел рядом.
— Ты меня слышишь? Понимаешь? — спросил он. Я что-то промычал, кивнул головой, и он продолжил. — Соберись и постарайся вникнуть в то, что я тебе скажу.
— Мне... немного тяжело, — произнёс я, — но понимать... я понимаю... всё.
— Вот и чудно! — оживился тот. — Клянусь всеми рифами Полуночного моря, ты должен хоть немного представлять, что нас ожидает. Но сначала давай познакомимся. Меня зовут Рани из Отонара. — Он выставил перед собой ладонь, и я вяло хлопнул по ней в знак знакомства. Потом Рани представил мне остальных. — Авер из Нитуга, Марк из Амиса, Ил из Мойилета, Ос из Тонида и А-Ту.
— Ланс... из Икорики...
Авер — невысокий крепыш лет тридцати, ходил несколько ссутулившись, как боксёр на ринге. Марк выглядел моложе и напоминал мне аристократа-спортсмена: высокий, подтянутый, с гордой осанкой. Обе девушки выглядели лет на двадцать пять, не больше. На этом их сходство заканчивалось. Ос — высокая и, как я для себя определяю, «тугая» — плотная, но не толстая фигура, кровь с молоком. Её волосы отливали всеми цветами меди. Ил же, напротив, — невысокая, тоненькая и гибкая брюнетка. А-Ту — коренастое, широкоплечее и, как все бепо, абсолютно лысое — несмотря на то, что обстоятельства поставили его в равное со всеми положение, предпочитало скромно держаться в стороне и очень смутилось, когда ему пришлось так же, как и другим, выставить ладонь для знакомства.
— А тот, который?.. — я не договорил вопроса.
— Которого тобой заменили? — понял Рани. — Его звали Илло. Жаль его, две дюжины морских тарков! Старый, измученный жизнью человек, попавший сюда по недоразумению. Думаю, что Оба уже указали ему Светлый Путь. Впрочем, он был обречён, потому что умер задолго до смерти: в тот момент, когда узнал об императорской охоте и своей роли в ней.
— Говоришь, он попал сюда по недоразумению? Значит, все остальные...
— О да, клянусь усами Морского Владыки! У каждого из нас своя любопытная история, на каждого из нас император обижен. Вот например, я — капитан Рани Буря Мала. Что, не слышал? И про мой капер «Летящая Рыбина» не слышал? Странно... Я думал, все знают.
— Слишком уж ты высоко о себе думаешь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37