Юлия почувствовала, как женщина стала подкладывать чистые пеленки, чтобы остановить кровотечение. Однако на какое-то мгновение она краем глаза увидела в потоке крови что-то еще – какой-то малюсенький фиолетово-красный недвижный комочек.
– Мой сын, – выдохнула она едва слышно. – Дай мне его, прошу тебя!
Лидия, всхлипывая, положила ей на изгиб локтя что-то завернутое в окровавленный кусок материи. Лицо младенцу вытерли, и Юлия разглядела крошечные, идеальной формы черты, похожие на лепестки увядшей розы.
Она все еще держала в руках этот сверточек, когда Гаю наконец-то позволили войти к ней в комнату.
– Боги ненавидят меня, – прошептала Юлия; из глаз ее тихо лились слезы.
Гай, опустившись на колени у изголовья ложа, убрал со лба жены влажную прядь волос и поцеловал. Юлия не ожидала такого проявления чувств. Какое-то мгновение он смотрел на мертворожденное дитя, затем осторожно прикрыл ему лицо уголком пеленки и взял на руки. Юлия судорожно дернулась, чтобы остановить его, но она была слишком измучена. Минуту Гай постоял с ребенком на руках, как и положено отцу, собирающемуся признать своего новорожденного сына, потом передал недвижный комочек Лидии, и та унесла его.
Юлия с рыданиями уткнулась лицом в подушку.
– Я не хочу жить! Ничего у меня не получилось, дайте мне умереть!
– Это не так, бедная ты моя, родная. У тебя еще есть три маленькие дочки, и ты нужна им. Не надо так убиваться.
– Мое дитя, мой маленький мальчик мертв!
– Успокойся, любовь моя. – Гай старался утешить жену, с мольбой глядя на тестя, который пришел в комнату сразу же за ним. – Мы ведь не старые, моя дорогая. И если боги пожелают, у нас с тобой будет еще много детей…
Лициний, нагнувшись, поцеловал дочь.
– И если ты не родишь сына, моя милая девочка, что из того? Ты одна заменила мне всех сыновей, клянусь тебе.
– Ты должна думать о наших детях, – сказал Гай. Юлия чувствовала, как отчаяние заполняет все ее существо.
– Секунда всегда была тебе безразлична. Что это ты вдруг теперь забеспокоился об остальных детях? Ты расстроен только потому, что я не смогла родить тебе сына.
– Нет, – тихо произнес Гай. – Ты нужна мне не ради сына. А теперь тебе лучше поспать. – Он поднялся на ноги, по-прежнему глядя на жену. – Сон залечивает страдания, и утром ты будешь чувствовать себя лучше.
Но Юлия почти не слышала его. Воображение снова и снова рисовало ей нежные черты мертвого младенца.
Юлия выздоравливала медленно, недели тянулись тягостно. Гай с удивлением отметил, что скорбь жены тревожит его больше, чем собственные переживания. Секунда родилась в его отсутствие, и он не испытывал к ней глубокой привязанности. Кроме того, у него были еще три дочери, и долго печалиться о смерти Секунды он не мог.
Но, думая о мертворожденном мальчике, Гай сразу же вспомнил сына Эйлан. Среди римлян было принято усыновлять здоровых мальчиков из других семей. Если Юлия не родит ему наследника, – а поговорив с врачом, Гай уже не надеялся на это, – она вряд ли воспротивится его решению привести в дом сына Эйлан. Да и потом, он ведь любит дочерей, хотя и не чувствует к ним такой душевной привязанности, как к своему первенцу.
Но этим он займется после, когда Юлия поправится. Чтобы хоть как-то развеять печаль жены, Гай решил, что они вместе должны совершить паломничество к храму Богини-Матери, который находился недалеко от Венты, однако путешествие не принесло исцеления ни ее душе, ни телу, а когда он предложил, чтобы они всей семьей вернулись в Лондиний, Юлия наотрез отказалась.
– Здесь похоронены наши дети, – заявила она. – Я не оставлю их.
В душе Гай считал, что все это предрассудки. Местные народы искренне веровали, что земля силуров является воротами в потусторонний мир, но Гай был убежден, что нет такого места под небесами, которое располагалось бы ближе к Стране Мертвых или, наоборот, дальше от нее, чем другие области. Однако он подчинился капризу Юлии, и они остались.
В конце года пришло известие о смерти Агриколы.
«Говоря словами Тацита, – писал Лициний Ворон, – «человеческой природе свойственно питать ненависть к тем, кому мы нанесли оскорбление». Но даже наш божественный император не смог отыскать в Агриколе пороков, которые бы оправдали его гнев, и поэтому нашему другу удалось избежать официальной опалы. По правде говоря, император был крайне внимателен к Агриколе на протяжении всей его болезни, и, хотя кое-кто сплетничает, будто полководца отравили, лично я считаю, что он умер, не вынеся бесчестья Рима. Может, для него это и к лучшему, и не исключено, что сами мы вскоре тоже будем желать смерти. Благодари судьбу за то, что ты в Британии, вдали от интриг…»
На следующий год Лициний вышел в отставку и переехал жить к дочери и зятю. К дому на Вилле Северина для него пристроили еще одно крыло. Для Гая это был последний год службы в должности прокуратора по вопросам снабжения войск. Он надеялся, что по окончании срока сенатор Маллей сумеет устроить ему назначение на более высокий пост. Но начало года было отмечено тревожными событиями. Император становился все более деспотичным и подозрительным. Он проявил себя как хороший военачальник, добился немалых побед и, решив, что боги благосклонны к нему, изо всех сил старался лишить патрициев последних остатков власти.
Гай подумал, что действия Домициана в отношении сената могут оказаться той искрой, которая раздует тлеющие угольки накопившегося недовольства и приведет к мятежу, но потом поступило известие о том, что Геренния Сенециона и еще нескольких человек казнили по обвинению в измене.
Гай понял, что, по крайней мере, некоторое время ему вряд ли следует надеяться на дальнейшее продвижение по служебной лестнице. Его покровителю сенатору Маллею обвинения предъявлено не было, но все же он счел благоразумным отойти от государственных дел и теперь жил в своем поместье в Кампании. Поэтому Гай отложил визит в Рим, куда он планировал поехать сразу же по окончании срока службы на посту прокуратора, и по примеру своего покровителя решил заняться пока повышением плодородия своих земель.
Наконец у него стали завязываться более близкие отношения с дочерьми, но Юлия, как и прежде, пребывала в угнетенном настроении и постоянно испытывала недомогание. Ночи они проводили вместе, но было очевидно, что она уже не сможет родить ему сына.
А ребенку Эйлан исполнилось десять лет. И несмотря на то, что император не благоволит к Гаю, он все же способен обеспечить сыну лучшее будущее, чем британская жрица, которая вынуждена скрывать сам факт существования своего ребенка, да и Юлия, очевидно, с большим удовольствием будет воспитывать сына своего мужа, чем чужого мальчика, хотя, конечно, трудно сказать наверняка, как она к этому отнесется. Но в конце концов Гай может убедить жену – и это будет истинная правда – в том, что Гауэн был зачат еще до того, как он познакомился с ней.
До Лесной обители на коне скакать всего несколько часов. Где-то там, за тем холмом, и живет его сын, размышлял Гай, вглядываясь в просветы деревьев, стеной возвышавшихся с южной стороны. Но он с удивлением осознал, что боится новой встречи с Эйлан. Она, должно быть, ненавидит римлян. И его тоже? Девушка, которую он любил в юности, теперь жрица Вернеметона, внушающая людям страх. Порой ему казалось, что не существует больше и женщины, на которой он женился. Со смертью сына Юлия утратила присущие ей игривость и веселый нрав – черты характера, которые он особенно ценил в ней.
Карьера Гая складывалась довольно успешно, хотя ему едва ли удалось воплотить в реальность мечты отца. Но ведь он мало что любит в жизни, вдруг подумал Гай. Он часто бывал одинок – просто раньше это его не тяготило, потому что под строгим оком отца, а потом на службе в армии, где царила железная дисциплина, скучать ему было некогда. Но работа в поместье лишь позволяла сохранять в хорошей физической форме тело. Ум же оставался свободным, и к концу первого года жизни вне государственной службы Гай все чаще обращался мыслями к грезам своего детства.
Наверное, воспоминания о том возрасте, когда мир казался удивительным и чудесным, нахлынули на Гая потому, что он все свое время посвящал земле. Ребенком Гай запрещал себе думать о матери, но теперь он часто видел ее во сне. Она укачивала его на руках, он слышал ее сладостный голос, напевающий колыбельную, и просыпался в слезах, умоляя ее остаться с ним.
Но она ушла в Страну Мертвых, и Эйлан отказалась от него ради своей Великой Богини, а теперь он теряет и Юлию. Встретит ли он когда-нибудь человека, думал Гай, который просто полюбил бы его на всю жизнь, полюбил бы таким, какой он есть, не пытаясь переделать на свой лад?
Потом Гай снова вспомнил, какие чувства владели им, когда он держал на руках сына. Но как только он начинал строить планы, как отыскать мальчика, его охватывала холодящая душу тревога: а вдруг при встрече выяснится, что он совершенно безразличен сыну. И Гай ничего не предпринимал.
Однажды, отгоняя от своего поместья диких свиней, которые повадились кормиться у него в саду, Гай увидел, что заехал в лес, примыкающий к Вернеметону; это был тот самый лес, в котором Эйлан родила их сына. Не задумываясь, он направил коня по тропинке, ведущей к хижине. Гай понимал, что Эйлан он там не найдет, но вдруг он встретит в домике кого-нибудь, кто знает, где она. Даже если Эйлан ненавидит его, она едва ли откажется рассказать ему о сыне.
Поначалу ему показалось, что в хижине никто не живет. Деревья приветствовали весну распускавшимися почками, но солома на крыше обтрепалась и поблекла от непогоды; земля вокруг была устелена пожухлыми прошлогодними листьями и сухими ветками, нанесенными во время недавней бури. Потом он заметил тонкую струйку дыма, поднимавшуюся из отверстия в крыше. Гай натянул поводья, лошадь зафыркала, и из домика выглянул какой-то человек.
– Добро пожаловать, сын мой, – сказал он. – Кто ты и что привело тебя сюда?
Гай представился, с любопытством разглядывая незнакомца.
– А ты кто такой? – поинтересовался он. Мужчина был высок ростом, лицо загорелое, волосы черные, как ночная тьма. Одет он был в балахон из козлиной шкуры грубой выделки. На грудь свисали клочья спутанной бороды.
Гай решил, что это бездомный бродяга, который нашел себе пристанище в пустой хижине, но затем увидел на шее у мужчины скрещенные палочки, висящие на ремешке. Должно быть, он – представитель какой-то христианской секты, догадался Гай. Наверное, один из тех отшельников, которые в последние два-три года стали появляться по всей империи. Гай слышал, что они есть в Египте и на севере Африки, но здесь христианского отшельника он никак не ожидал встретить.
– Что ты тут делаешь? – снова спросил он.
– Я пришел сюда, чтобы помочь заблудшим душам вновь обрести бога, – ответил мужчина. – В миру меня знали как Лициаса, а теперь я зовусь отец Петрос. Тебя, конечно же, направил ко мне Господь, потому что ты нуждаешься в помощи. Чем могу я помочь тебе?
– Почему ты решил, что это бог послал меня к тебе? – Незатейливые рассуждения отшельника забавляли Гая, хотя настроение у него было отнюдь не веселое.
– Но ты ведь пришел, не так ли? – вопросом на вопрос отвечал отец Петрос.
Гай пожал плечами, а Петрос продолжал:
– Поверь, сын мой, ничто в этом мире не случается без соизволения Господа, который управляет даже движением звезд.
– Ничто? – Гай и сам удивился тому, сколько горечи прозвучало в этом слове. Он вдруг осознал, что потерял веру в богов. Это произошло на каком-то этапе его жизни в последние три года – то ли когда пришло известие о смерти Агриколы, а может, причиной тому явились страдания Юлии. – В таком случае объясни, что это за бог, если он отнял сына и дочь у любящей матери?
– Так, значит, вот что тебя тревожит? – Отец Петрос распахнул дверь. – Входи, сын мой. Такое одним словом не объяснишь. Да и конь твой, бедняга, подустал.
Гай с запоздалым чувством вины подумал, что и вправду проскакал немалый путь. Привязав коня, чтобы тот мог дотянуться до пожухлой травы на земле, он вошел в дом.
Отец Петрос расставлял кружки на грубо сколоченном столе.
– Чем тебя угостить? У меня есть бобы, репа и даже немного вина. Здешняя погода не позволяет мне поститься так часто, как я это делал в теплом климате. Сам я пью только воду, но гостей, которые приходят сюда, мне позволено потчевать мирской пищей.
Гай покачал головой, поняв, что его собеседник не прочь пофилософствовать.
– Я выпью твоего вина, – принял он приглашение, – но скажу без обиняков: тебе никогда не удастся убедить меня, что твой бог добр и всемогущ. Ибо если он всемогущ, то почему позволяет людям страдать? И если он может уберечь человека от страданий, но не делает этого, почему люди должны ему поклоняться?
– Ну да, – произнес отец Петрос, – судя по твоему вопросу, мне ясно, что ты воспитан на философии стоиков. Говоришь их словами. Но философы неверно понимают природу Бога.
– А ты, разумеется, понимаешь так, как надо? – с вызовом вопрошал Гай.
Отец Петрос покачал головой.
– Я всего лишь ничтожный слуга тех несчастных, что приходят ко мне за советом. Единственного сына Господа распяли на кресте, и он воскрес из мертвых, чтобы спасти нас. Все остальное для меня неважно. Тем, кто верит в Него, будет дарована жизнь в раю.
Обычная восточная сказка для детей, думал Гай, вспомнив то, что услышал в Риме об этом культе. Ничего удивительного в том, что он так притягателен для рабов, и даже некоторые женщины из благородных семейств находят в нем утешение. Неожиданно ему пришло в голову, что бредовые россказни отшельника могут заинтересовать Юлию, – во всяком случае, отвлекут ее от горестных переживаний. Он поставил кружку на стол.
– Благодарю за вино, святой отец, и за твой рассказ, – проговорил Гай. – Ты не возражаешь, если моя жена навестит тебя? Она очень тяжело переживает смерть нашей дочери.
– Пусть приходит в любое время, когда пожелает, – любезно ответил отец Петрос. – Жаль только, что тебя мне убедить не удалось. Ведь не удалось, верно?
– Боюсь, что нет. – Отшельник был искренне огорчен, и от этого Гай почувствовал себя неловко.
– Никудышный я проповедник, – удрученно отозвался отец Петрос. – Вот если бы здесь был отец Иосиф, он непременно убедил бы тебя.
Гай был уверен в обратном, но вежливо улыбнулся. Он повернулся, собираясь покинуть хижину, но в это время раздался стук в дверь.
– А, это ты, Сенара? Входи же, – пригласил отшельник.
– Я вижу, у тебя гость, – послышался девичий голос. – Если позволишь, я зайду в другой раз.
– Не беспокойтесь, я уже ухожу. – Гай откинул кожаный полог, прикрывавший дверной проем. Перед ним стояла юная девушка, очень миловидная; с тех пор как он познакомился с Эйлан, – а это было очень давно, – ему не приходилось видеть более очаровательной красоты. Правда, он и сам тогда был совсем еще юнцом. Ей, наверное, лет пятнадцать, решил Гай. Волосы искрятся, как медные опилки в горне кузнеца, глаза синие-синие. Одета она была в платье из некрашеного льняного полотна.
Взглянув на девушку пристальнее, Гай вспомнил, что раньше уже встречал ее. Внешне она мало чем отличалась от представительниц кельтской расы, но линии носа и подбородка у нее были очерчены так же, как у Валерия, который был когда-то секретарем отца. Теперь понятно, почему она так бегло говорит на латыни.
Отвязывая коня, Гай вдруг подумал, что мог бы попросить девушку – кажется, отшельник назвал ее Сенарой? – устроить ему встречу с Эйлан. Но к этому времени полог на двери за ней уже опустился. К тому же опыт подсказывал римлянину – не то чтобы он очень хорошо разбирался в женщинах, а живя в браке с Юлией, похоже, и вовсе разучился понимать их, – что расспрашивать одну женщину о другой крайне неразумно.
На виллу Гай вернулся под вечер, но Юлия поприветствовала мужа миролюбиво, хотя и сдержанно. Лициний уже ждал их в столовой.
Мацеллия и Терция играли на веранде с игрушечной колесницей. Они нарядили обезьянку, питомицу Юлии, в детскую одежду и пытались запихнуть ее в колесницу. Гай забрал у детей зверька и отдал жене. Порой он просто недоумевал, как три маленькие девочки и женщина были способны устроить такой хаос в доме.
– Папа! Папа! – радостно завизжали малышки. Квартилла тоже подбежала к ним. Гай сгреб в кучу дочек, прижал к себе, потом позвал Лидию, чтобы она занялась детьми, а сам вместе с Юлией направился в столовую.
Обезьянка все еще сидела у нее на плече. Она была ростом с ребенка, и по непонятной причине вид ее в детской одежде раздражал Гая. Он не мог понять, зачем Юлия приобрела это существо. Обезьянка была теплолюбивым зверьком, и за ней и впрямь требовался уход, как за ребенком. Климат Британии совершенно не подходил для этого животного. Должно быть, ей даже летом холодно, думал Гай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64