А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Рухнула вся система – электронные сети и связывающая их воедино псиберсеть. Кое-где сохранились еще небольшие локальные участки, но только Кердж и моя тетка обладали энергией ронов и допуском, необходимыми для повторного запуска системы. Тетка оказалась недосягаема на Сейфлендинге, а Кердж умирал. Сколия лишилась слуха и зрения как раненный в голову зверь, а купцы разворачивались для последнего, решающего удара.
Но они просчитались. Мой отец – «никто», хоть и рон – проходил тогда обследование в госпитале КИКС. В момент, когда Сколи-Сеть рухнула, он находился всего в нескольких сотнях метров от командного центра. И тогда бригада отчаявшихся техников подключила его к пси-линии, питавшей систему.
Никто не знал, что может случиться, когда мой отец присоединится к энергетической системе, запрограммированной только на двух конкретных ронов. Она могла разрушиться, будучи не в состоянии разделиться между тремя столь несовместимыми разумами. Или захлебнуться, убив всех троих в огромном, с Галактику размером замыкании. Или, возможно – но только возможно, – отец мог продержаться некоторое время, необходимое для запуска системы. О том, что он и понятия не имел, как функционирует сеть, о том, что он родился в обществе столь примитивном, что у него не было даже электричества, никто не вспоминал. Вопрос стоял так: подключить его к Сети или сдать Сколию купцам.
Никто не ожидал того, что случилось в действительности. Отец рассказывал мне потом, что Сеть показалась ему игрушкой на манер тех головоломок, которыми мы забавлялись в детстве. Только эта сверкающая головоломка оказалась сломанной – вот он и исправил ее; в результате весь простирающийся между звездами мозг Сколии был восстановлен.
Он не понимал технологии – он даже не пытался этого сделать. Он и после не мог войти в Сеть без посторонней помощи. Но это ничего не меняло. Раз войдя в псиберпространство, он слился с ним, поддерживая Сколи-Сеть, как океан поддерживает плавающую в нем паутину водорослей. Он связывал ее, используя способности, с которыми не мог сравниться никто в нашей семье.
Я заговорила тоном, про который даже сама могла бы сказать, что он достаточно холоден, чтобы заморозить кого угодно:
– Без человека, которого вы так запросто обозвали декоративной фигурой, вы вряд ли могли бы стоять здесь, беспрепятственно нападая на ронов. Вы, сударь, были бы рабом купцов.
– Меня всегда интересовало: обладают ли те, кто цитирует штампы Имперской пропаганды, чувством реальности, – фыркнул Хилт.
– Может, нам лучше сменить тему? – неуверенно предложил Пулли.
– В этом-то все и дело, – вскипел Хилт. – Роны так задавили нас, что мы боимся даже говорить о них. Все, что нам дозволено – это преклоняться перед ними. Так вот, я не преклоняюсь перед тиранами.
– Почему вы считаете, что роны притесняют вас? – спросила я.
– Я знаю, что вы скажете дальше, – сказал Хилт.
Интересное заявление, особенно учитывая, что сама я этого пока не знала.
– Ну и что?
– Что военная машина ронов оккупирует планеты для их же блага.
– Мы живем не в мирной Вселенной, – я старалась говорить спокойно. – Если мы хотим выжить, нам нужна сила, а это зависит от людей и территорий.
И если мы не получим их первыми, это сделают купцы или земляне.
– Один черт, – отмахнулся Хилт. – И вообще, почему это у ронов больше прав на завоевания, нежели у купцов или землян?
– Земляне никого не завоевывают, – возразила еще одна женщина, Ребекка.
– Они предлагают добровольное объединение.
– И вы считаете, что нам надо поступать так же? – покосилась я на нее.
– А вы считаете справедливым, что нас заставляют жить по чужим законам, не оставляя права выбора?
– А вас не устраивают законы Империи? – спросила я.
– Вы меня не понимаете, – сказала Ребекка. – Нас лишили всего, даже названия нашей планеты. И нас при этом не спросили.
– О чем не спросили? – И что меня так разозлило? – Если бы Форшир не сделался частью Сколийской Империи, вы бы до сих пор боролись за выживание, вместо того чтобы вступать в туристические клубы.
– Да, мы были бедны, – тихо произнесла Ребекка. – Но мы имели право быть самими собой.
– Почему вам так трудно признать за людьми право жить так, как им хочется? – не отставал от меня Хилт.
– Земляне живут так, как мы не можем себе позволить. – Даже я сама слышала, как горько звучит мой голос. – Пока мы с купцами перегрызаем друг другу глотку, Земля вольна поступать так, как ей заблагорассудится. Очень мило. Очень удобно для Земли. Только если мы поступим так же, это нас убьет.
– Очень уж вы циничны, – сказала Мика.
– Не уверен, что купцы так уж опасны, – фыркнул Хилт. – Кто, как не аристо идеально подходит на роль пугала, способного отвлечь внимание от делишек ронов?
Я почувствовала, что щеки у меня горят от ярости.
– Если вы считаете, что аристо безобидны, вы просто дурак!
– Ну да, – сказал Хилт. – А теперь вы зачитаете нам перечень грехов аристо. Валяйте, Соз. Я хочу сказать, вам хоть раз доводилось видеть Источника?
Я застыла от захлестнувших меня воспоминаний: Тарк, навалившийся на меня, а я все кричу, кричу, кричу…
– Оставьте ее в покое!
Все как один обернулись на голос. Это был Джарит, мальчик-музыкант. Он покраснел, но не отступился.
– Прекратите!
– Почему это? – недовольно спросил Хилт.
– Он эмпат, – вполголоса объяснила Хилту Ребекка.
Хилт уставился на Джарита. Потом повернулся ко мне:
– Что я такого сказал?
Я сглотнула:
– Вы спросили меня, видела ли я когда-нибудь Источника. Так вот, видела.
Все замолчали. Я не собиралась вдаваться в подробности, и никто меня об этом не просил. Одного взгляда на лицо Джарита вполне хватало, чтобы отбить такое желание, если оно у них было.
Ребекка махнула рукой в сторону нашей группы, тронувшейся вниз по склону.
– Они уходят.
Мы двинулись следом. Разговор возобновился, сначала нерешительный, потом свободнее и свободнее по мере того, как они переходили на менее щекотливые темы. Я держалась в стороне. Я и раньше не очень любила дискутировать, а сейчас и вовсе мечтала убраться от них как можно скорее.
Хуже всего было сознание того, что они правы. Людям необходима свобода. Но они ошибались в своей оценке ронов. Мы были не свободнее их самих. Мы были связаны войной, не оставлявшей нам шансов: мы не могли позволить себе проиграть ее, но и выиграть не могли тоже.
Неужели я была настолько глупа, что верила, будто Джейбриол способен что-то изменить? Выхода все равно нет. Он изменится сам. Ему придется измениться, чтобы выжить. Он станет хайтоном. А я буду смотреть на это, ненавидя себя за то, что надеялась на другое, ненавидя себя за то, что люблю его.
Я больше не могу, подумала я. Мой разум просто взорвется.
Джарит отстал, чтобы идти рядом со мной:
– Простите меня. За то, что подглядывал.
– Подглядывали?
– Ваши мысли… ну, этот аристо. – Он побледнел. – Образ был такой яркий…
– Вам не за что извиняться, – сказала я. – Я сама только что не кричала вам.
Он не стал заглядывать в мою память, но я почувствовала, что он хочет спросить меня. «Так это вы были в той кровати?»Я только тряхнула головой, не желая больше говорить на эту тему.
– Надеюсь, вы не очень обиделись на остальных, – сказал он. – Просто они не привыкли сталкиваться с такой консервативной точкой зрения.
– Вы считаете меня консервативной?
Он рассмеялся.
– Ультра! – По лицу его пробежала тень. – Не берите в голову Хилта. Мне он тоже задал жару.
«Переведи последнюю фразу Джарита», – подумала я.
«Сленг, – ответил мой центр. –» Задать жару» означает вести себя в конфронтационной манере «.
Я с трудом представляла себе кого-то, кто осмелится конфликтовать с Джаритом.
– За что? – спросила я.
– Он говорит, что я слишком апатичен. Он считает, что я должен сражаться за свои убеждения. – Джарит пожал плечами. – Это правда, я далек от политики. Я предпочитаю петь.
Я вздохнула. Вот передо мной славный мальчик с лицом ангела и без политических убеждений. Пако не смог бы найти мне лучшего приятеля, заставь я его даже обыскать всю планету.
Так за чем дело стало, Соз, подумала я. Ты что, не можешь справиться с тем, кто бросает тебе вызов?
Я стиснула зубы. Я только и делаю, что справляюсь с теми, кто бросает мне вызов. Весь день напролет, изо дня в день, из года в год, десятилетие за десятилетием. Я заслужила отдых.
Ты не отдыхаешь, ответил мой внутренний голос. Ты прячешься.
Заткнись, сказала я ему.
– Мы тут собрались с друзьями сходить в голокино, – снова заговорил Джарит. Он явно колебался. – Вы не хотите с нами?
Боги! Да он за мной ухаживает. По крайней мере мне кажется, что именно это он и делает. Столько лет прошло с тех пор, как я занималась подобными вещами; я даже забыла, как это делается. Возможно, когда люди собираются куда-то компанией, это называется как-то по-другому. Групповуха? Нет, это уж слишком грубо.
Впрочем, какая разница, как это называется? Да что это со мной в самом деле? Я уже начала сама с собой спорить в уме.
– Да, – сказала я. – С удовольствием схожу. – Я имела мало общего с этими людьми, но сходить с кем-то в кино все равно лучше, чем возвращаться в пустую квартиру.
Мы вернулись в кафе и ополоснулись, а потом отправились через парк в кино. Пошел Джарит, пошли Хилт и Ребекка и еще с полдюжины туристов, сменивших кроссовки на туфли с колокольчиками. Солнце спряталось за холмы, окрасив горизонт в живописный красный, а небо над нашими головами – в благородный бронзовый цвет. Сияющие кольца изогнулись над нами аркой. На западе кольца были ярко-алыми, а на востоке – там, где на них падала тень планеты, – они выглядели так, будто какой-то сказочный дракон откусил от них кусок.
По мере того как надвигалась ночь, становилось все холоднее, и Хилт одолжил мне свой свитер. К счастью, разговор носил безобидный характер – ленивый спор, какой фильм смотреть. У меня не было своей точки зрения. Я не имела ни малейшего понятия, что вообще сейчас идет. В конце концов было решено пойти в ближайший голотеатр, где крутили что-то под названием» Искривленный разум «. Головывеска у входа изображала Демона, который, широко расставив ноги, палил из своего дезинтегратора. Впрочем, сейчас в половине голофильмов героями являются солдаты.
Мы уселись на мягком полу круглого зала, где кроме нас находилось еще сотни две человек. Мы с Джаритом беседовали о его учебе. Ребекка с Хилтом что-то ели, а Пулли купил еще бутылку этого их ужасного морковного сока.
Через несколько минут свет в зале померк. Загремела музыка: настойчивая барабанная дробь, сквозь которую прорывались звуки труб и скрипок. Потом мы вдруг оказались в чистом поле около ДВИ. Перед нами стоял Демон – симпатичный брюнет со стальными бицепсами и с дезинтегратором на поясе. Он пустился бегом, и мы» побежали» следом, на расстоянии, с точки зрения режиссера, оптимальном для восприятия действия.
Не прошло и пяти минут, как я поняла, что совершила ошибку, пойдя сюда.
Было совершенно ясно, чем закончится фильм. Демон отправился на задание, спасать красивую, можно сказать даже пышную, женщину, якобы похищенную купцами, а на самом деле – хайтонскую шпионку. Купцы изловили Демона, вставили ему в мозг приемник и отпустили на все четыре стороны. Нам предлагалось гадать, какая ужасная судьба ждет ничего не подозревающего героя, когда эти злодеи нажмут на кнопку.
Фильм не претендовал на точность. Когда Демон отправился к душеспасителю, тот принимал его в больнице. Душеспасителя никогда не найти в больнице. Нас и так достаточно тяжело уговорить обратиться за помощью.
Столкнувшись же с перспективой идти в больницу, что означало бы открыто объявить: «Да, я съехал с катушек», – большинство из нас устремится в противоположную сторону. Настоящий душеспаситель будет принимать в безобидном месте, никак не ассоциирующемся с психушкой, чаще всего в правительственных учреждениях.
Но это все было еще ничего. «Герой» почти весь фильм только и делал, что нарушал кодекс чести, по которому мы живем. Он мошенничал, лгал, обращался со своими подружками как с ничтожеством и шел в бой, не выказывая ни малейшего намека на жалость. Это был абсурд. В конце концов, подразумевается же, что он эмпат?
Однако окончательно доконало меня то, что актер был чертовски похож на Рекса, ни за что на свете не позволившего бы себе такого. Да, женщины так и вешались на Рекса. И их влекли его красота, обаяние и блеск. Но влюблялись они в Рекса потому, что он был достойный человек, относившийся к людям с уважением. Этот идиотский фильм просто оскорблял его.
В кульминации фильма – кто бы мог подумать! – Демон сходил с ума. Купцы нажали на свою кнопку, и он взбесился прямо посреди людной площади, начав крушить все вокруг из своего дезинтегратора. Я так рассвирепела, что вскочила и вышла из зала, не дожидаясь конца фильма, пройдя при этом прямо сквозь палившего Демона, вызвав громкие протесты зрителей.
Я выходила из голотеатра, когда из зала показался Джарит и окликнул меня:
– Соз. Подожди.
Я задержалась в дверях, поджидая его. Следом за ним показались Хилт и Ребекка. Они оглядывались по сторонам, потом увидели нас и пошли к нам.
– Что случилось? – спросил Джарит. – Что тебя так вывело из себя?
– Ничего не вывело. – Я была так зла, что даже говорила с трудом. – Просто не люблю смотреть дерьмо, вот и все.
Хилт и Ребекка подошли как раз вовремя, чтобы услышать мою последнюю фразу. Хилт посмотрел на меня с раздражением.
– Знаешь, это твое поведение начинает надоедать.
Мне хотелось врезать ему по физиономии. Не помню, когда я так злилась.
Но почему? Неужели из-за этого дурацкого фильма?
– Идите к черту, – сказала я.
Ребекка взяла меня за руку:
– Это всего лишь фильм.
Я отстранилась от нее.
– Это оскорбление для тех, кто каждый день рискует жизнью ради того, чтобы дети вроде вас могли жить спокойной и здоровой жизнью и смотреть пустяковые фильмы.
Я ждала, что Хилт обзовет меня идиоткой. Но он только пожал плечами:
– Не понимаю, зачем столько шума из-за ерунды. Никто не расценивает «Искривленный разум» как политическое заявление или произведение искусства.
– Послушайте, – предложила Ребекка. – Возможно, мы не слишком удачно начали. Давайте попробуем по-новой? Почему бы нам не забыть про этот фильм и не пойти куда-нибудь выпить?
Я понимала, что меньше всего мне сейчас нужно выпивать с ними. Все же я постаралась говорить извиняющимся тоном.
– Я очень устала. Боюсь, я просто срываюсь. Мне лучше пойти домой и выспаться. – Я врала. Не буду я спать. Но надо же мне было сказать что-нибудь.
Ни Ребекка, ни Хилт не казались особенно расстроенными моим отказом.
Джарит продолжал смотреть на меня. Он молча ждал, пока я прощалась с остальными, но, когда те направились к театру, сказал:
– Можно я провожу вас?
– Спасибо. Мне будет приятно.
Пока мы шли через парк, я пыталась придумать, что бы такого сказать.
Ничего умного в голову не шло. Если честно, ничего глупого тоже.
Когда мы остановились у моего парадного, вид у Джарита был довольно удивленный.
– Вы живете здесь?
– Когда прилетаю на Форшир, – ответила я.
– Вы много путешествуете?
– Бывает. – Мне хотелось, чтобы он поднялся ко мне и помог – как мужчина может помочь женщине справиться с одинокой ночью. Мне хотелось, чтобы он любил меня снова и снова, пока не изгонит демонов, терзавших мой рассудок.
Джарит присвистнул:
– В первый раз вижу человека, который может позволить себе жить в таком доме.
Отлично, сказала я себе. Теперь твой ход. Пригласи его подняться.
А если он скажет «нет»?
– Вы вернетесь в кино? – спросила я.
– Только забрать плащ, – поморщился он. – Я обещал ребятам порепетировать сегодня вечером. У нас зачет завтра.
– О… – Я, наверное, совсем рехнулась, переживая из-за музыканта, художника. Он ведь живет искусством, в котором ты полный ноль. У нас ничего не получится.
Джарит колебался.
– Вы не будете против, если мы встретимся еще?
Я не возражала.
– Мы собирались на пляж в Тиллсморн. Не хотите с нами? Мы могли бы встретиться здесь завтра в полдень.
– Идет, – улыбнулась я.
– Ну что ж, отлично. – Он улыбнулся и помахал мне рукой. – До завтра. – И ушел.
Я поднялась к себе. Даже со всеми включенными лампами моя квартира казалась темной. Чего-чего, а ламп в ней хватало, красивых плафонов матового стекла, освещавших комнаты неярким, уютным светом. Стены были отделаны деревянными панелями, будто излучавшими тепло. И везде были окна, даже ночью пропускавшие внутрь свет, отраженный от колец в небе. Белые ковры, белая обивка мебели, белая лепнина. Просторная, светлая квартира. И все равно она казалась мне сейчас темной и пустой.
Я наливала себе стакан виски в баре, когда заговорил Пако:
– К вам гость.
Я подняла голову. Неужели Джарит передумал и вернулся помочь мне справиться с одиночеством?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37