А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Странно, где же она? По всему она уже давно должна вернуться с работы. На жену за её показания на следствии он не сердился. Да и как он мог предъявлять ей какие-то претензии, когда сам вел себя не лучшем образом. Об этом стыдно было даже вспоминать. Может быть жена спит? Слишком устала от всех этих треволнений последнего времени. Он и то чувствует себя полностью опустошенным, а каково ей, неискушенному в таких делах человеку?
Дверь в большую комнату была закрыта. И это тоже было необычно. Они её никогда не закрывали. Он открыл дверь и… Ему захотелось громко и протяжно закричать от увиденного. На полу, широко раскинув руки, лежала Ирина. Она была мертва. Это он понял сразу по уже появившемся на шее трупным пятнам. На журнальном столике лежал стандартный лист писчей бумаги, на котором было что-то написано. Калюжный с трудом добрел до столика, взял лист, сел на диван и стал читать.
«Это тебе наш подарок…»
У него все поплыло перед глазами от ненависти к автором этого послания и от бессилия. Стало трудно дышать. Потребовалось призвать на помощь все остатки воли, чтобы взять себя в руки, И Эдуард Викторович продолжил чтение.
«… чтобы у тебя не создалось превратное мнение, что мы с тобой в бирюльки играем. Но это ещё не все. Твое единственное чадо, твой ненаглядный Анатолий у нас…»
— Не-е-ет! — закричал Калюжный и горько заплакал. Господи, почему ж ты их не покараешь, почему позволяешь вершить все это?! Да и есть ли ты?! После всего того, что с ним случилось в последние дни, он стал в этом все больше сомневаться. Анатолий! Нет, только не он! Если с ним что-то случится, то он, Калюжный, этого не переживет. И Эдуард Васильевич стал поспешно читать дальше:
«Его ты получишь только в обмен на кассету. И никакой самодеятельности! Не вздумай звонить в милцию или ещё куда. О наших возможностях ты знаешь не понаслышке. Ты ещё не успеешь подумать, а нам уже все становиться известно. Лишь при полном и абсолютном выполнении всех наших условий, мы можем гарантировать положительный результат. О жене также никому не звони. Ночью отвезешь её труп и где-нибудь закопаешь. Это наше первое условие. Жди завтра звонка в одиннадцать утра».
Да-да, он выполнит все их условия, он готов на все, на все что угодно лишь бы сохранить жизнь сыну. Остальное не имеет никакого значения.
Глава четвертая: Беркутов. Вербовка агента.
Меня и на этот раз, слава Богу, не убили и даже не покалечили. А таким ребятам, как Саша и Игорь, это было сделать — раз плюнуть. А кто-то говорил, что я невезучий. Да я, можно сказать, в рубашке родился. Определенно. Сколько раз попадал в самые экстремальные ситуации, сколько раз меня вот так вот молотили. И ни одного увечья. Представляете?! Да я по большому счету просто везунчик.
Я лежал на кровати одиночной камеры, отдыхал от побоев и думал невеселые думы о своей дальнейшей судьбе. Отдых в моем положении, как вы понимаете, понятие весьма и весьма условное. При каждом движении в теле что-то ныло, скрипело, стонало, взывало к Богу, к дьяволу и чьей-то матери. Поэтому я старался не шевелиться, а если мне и приходилось вставать по надобности, то делал это так, будто нес на голове драгоценный сосуд с водой.
Так о чем это я?… Ах да, о дальнейшей судьбе. Если честно, то я не видел для себя впереди хоть какой-то мало-мальски приличной перспективы. Если за всем этим стоит Сосновский, а я почти уверен, что это он, то он меня вытащил из Сибири явно не затем, чтобы вручить премию или награду, верно? Вовсе не за этим. Ему важно показать мне, заставившему недавно олигарха пережить не лучшие минуты в своей жизни, кто он и кто я, унизить, насладиться минутой торжества, а потом…
И мне совсем расхотелось думать о будущем. Поэтому стал вспоминать прошлое. Много там чего было, но вспоминалось почему-то только хорошее. А главное там была Светлана, моя единственная и несравненная женщина, моя Любовь, моя воплощенная мечта, моя славная женушка. Свет-ла-на! Даже имя её звучит, как симфония или прелюдия к чему-то очень светлому, яркому, замечательному. Вспомнил, как летом прошлого года пустился на самую невероятную авантюру в своей жизни — решил в одиночку вырвать её из лап мафии. И к своему и всеобщему удивлению эта авантюра мне удалась. Тогда-то я и наступил на больную мозоль нашему олигарху. Но о нем сейчас думать не хотелось. Светлана! Как она сейчас там? Свидимся ли еще? В наше смутное время, особенно в моем положении, это выглядит весьма и весьма проблематично, если не сказать больше. Надоест, к примеру, олигарху со мной возится или взбредет в его умную голову мысль: «А не избавиться ли нам от этого мента?» И все, и поминай как звали веселого, остроумного и неплохого в общем-то мужика Дмитрия Беркутова.
За дверью я уловил какое-то движение, голоса. Но вот она распахнулась и я увидел приятную во всех отношениях, улыбающуюся физиономию Петрова.
— А мы за вами, Дмитрий Константинович! — радостно сообщил он.
Из-за его спины вышли его неизменные спутники Саша и Игорь и, поскольку сам я передвигался медленно и с крайними предосторожностями, подхватили меня под руки, вывели из камеры и потащили по длинному, узкому коридору. Лишенный возможности сопротивляться, я их лишь уговаривал:
— Ребята, осторожнее, пожалуйста, не расплескайте мое человеческое достоинство. Если вы о нем не имеете ни малейшего представления, то это вовсе не повод им пренебрегать. Оно, может быть единственное, что у меня осталось и что отличает меня от таких славных ребят, как вы.
Кажется я их окончательно «уговорил». «Мальчиши-плохиши» так меня тряханули, что от моего достоинства остались одни ошметья, и я заорал благим матом:
— Изверги! Сатрапы! Палачи! Вам не уйти от справедливого возмездия, не надейтесь! Я ещё буду иметь удовольствие плюнуть на надгробные плиты ваших могил!
Меня вновь тряхнули и мой речевой поток захлебнулся жалобным стоном. И я понял — лучше не возникать, так спокойнее.
Мы сели в черную «Волгу» и куда-то поехали. Скоро выбрались за пределы Москвы. Поскольку, и саму столицу, и её область я знаю очень плохо, можно сказать, совсем не знаю, то я не буду пытаться объяснить куда и по какой дороге мы ехали. Через полчаса езды по широкой и весьма оживленной трасе, мы свернули на боковую дорогу, проложенную в лесу. Здесь все чаще стали попадаться особняки, коттеджи и настоящие дворцы новых русских. Наконец, мы остановились перед огромным двухэтажным особняком…
* * *
Автор решил на минуту прервать сюжет, чтобы кое-что объяснить читателям. Те из них, кто знаком с предыдущим романом «Жестокие игры», наверное помнят, что именно в этом особнике летом прошлого года содержался Андрей Говоров и что здесь развернулось целое сражение между боевиками различных олигархических структур по его освобождению. Предвижу, что многие читатели скажут: «А не слишком ли много у автора этих невероятных совпадений?» Поскольку автор всегда неукоснительно соблюдает принцип — читатель всегда прав, он вынужден согласиться с этими читателями. Но автор вовсе не хотел никого вводить в заблуждение, а лишь добросовестно перенес на бумагу все, что пришло ему в голову. А жизнь, порой, куда изобретательнее любого автора и изобилует такими совпадениями и парадоксами, что приходится лишь дивиться да разводить руками. Но это так, к слову. Извините!
* * *
Мастодонты извлекли меня из машины, поставили на ноги и хотели взять под руки, но я решительно отказался от их услуг:
— Не надо, мальчики! Я сам. — И нетвердой походкой направился прямиком к особняку. Подошел к двери, но самостоятельно её открыть не смог, уж слишком она для меня оказалась массивной. Мне помогли это сделать плохиши. И мы оказались в большой квадратной комнате, где за длинным, очевидно обеденным, столом сидело несколько крепких мужиков. Они пили пиво и о чем-то переговаривались. Как я понял, это была загородняя база отдыха боевиков или что-то в этом роде. При нашем появлении все обратили любопытные взгляды исключительно на меня. По их лицам трудно было что-то прочесть, они были просто нечитаемы. Но все же я интуитивно догадался, что нас ждали. Будто в подтверждение этого один из боевиков сказал:
— На второй этаж, пожалуйста.
Лестница на второй этаж потребовала от меня концентрации всех морально-волевых качеств. Я насчитал двадцать две ступеньки. А это значит, что двадцать два раза я вспомнил Бога. дьявола и чью-то мать.
Петров услужливо открыл передо мной какую-то дверь и сказал:
— Прошу, Дмитрий Константинович!
И я оказался в современном кабинете, где за столом сидел солидный дядя, судя по выправке, тоже из военных, но этот был уже как пить-дать из генералов, и лупил на меня заинтересованные глазки.
— Здравствуйте, папаша! — вежливо поздоровался я.
Такое мое обращение к нему, его отчего-то очень рассмешило. Смеялся он долго и с удовольствием. И лишь после этого сказал:
— Здравствуйте, Дмитрий Константинович! Рад вас видеть! — Он нарисовал на лице печальную мину и посочувствовал моей, мягко говоря, помятой физиономии: — Эка они вас! Эти федералы просто изверги какие-то!
Сей хилый прием солидного дяди мог быть рассчитан либо на простака, либо на дурака. Вряд ли он меня принимал (во всяком случае, пока) за кого-то из этих двух товарищей. А потому будем считать, что у дяди просто такие плоские шутки, или он хотел подчеркнуть главенство их службы над федеральной. Ничего, разберемся.
— Присаживайтесь, Дмитрий Константинович, — он указал на кресло напротив стола.
Я сел и, указав на пачку «Мальборо» на столе, сказал:
— Вы разрешите?
— Да-да, конечно, конечно, закуривайте.
Я закурил и с удовольствием затянулся. Хорошие сигареты любят, когда в них понимают толк, И хотя я курил их крайне редко, но толк в них понимал.
— Как настроение, Дмитрий Константинович, и вообще, — он развел руками, — жизнь?
— Спасибо! Грех жаловаться. Владимир Высоцкий сказал бы: «Так бы жил любой, хочешь — спать ложись, а хочешь — песни пой».
— Я рад, что вам понравилось у нас в столице.
— Не то слово. Я просто в восторге от гостеприимства москвичей, сияю и переливаюсь всеми цветами радуги!
Дядя вновь долго заливисто смеялся. Ничего не скажешь, веселый человек. Хорошо ему, наверное, и уютно живется на белом свете. Определенно.
— А вы остроумный человек, Дмитрий Константинович! — сказал он так. будто сделал открытие мирового значения. — Разрешите представиться. Варданян Алик Иванович, начальник службы безопасности.
— А я по телевизору другого видел, — простодушно проговорил я.
— По какому ещё телевизору? При чем тут телевизор? — ничего не понял Варданян.
— Ну как же при чем тут телевизор. По нему осенью прошлого года показывали другого шефа службы безопасности. Тот такой носастый. Сначала убеждал всех нас, что они предовратили ещё один взрыв в жилом доме, а потом стал убеждать, что это проверяли бдительность жильцов.
По тому, как на лице дяди Алика мгновенно вызрела подозрительность, я понял, что опять сболтнул лишнее. Язык мой — враг мой. Определенно. Ведь этот отставной генерал может подумать, и даже наверняка подумает, что я осведомлен о содержании ввидеокассеты, и ему очень захочется узнать откуда я получил информацию. Но ничего не поделаешь, «слово не воробей, вылетело, не поймаешь». Что-нибудь навру.
— Я имел в виду службу безопасности нашего консорциума, — проговорил Варданян.
— Консорциума? Надо же, никогда о таком не слышал?! — очень «удивился» я. — Это что-то вроде прежней «малины»? Нет?
Оказалось, что чувство юмора у дяди шефа службы безопасности было избирательным и не все шутки ему нравились. Последняя ну очень даже не понравилась. Он посмотрел на меня хмуро и озабоченно.
— Не будем, Дмитрий Константинович, осложнять наших отношений, — серьезно сказал он.
— Не будем осложнять, — серьезно согласился я. — Разрешите ещё сигаретку. — Я взял пачку, достал из неё новую сигарету, прикурил её от окурка первой. Пояснил: — Люблю хорошие сигареты, особенно на халяву.
Но на этот раз Варданян никак не отреагировал на мои слова, очевидно все ещё переживал мою шутку насчет «малины».
В воздухе зависла долгая пауза. Я слышал из достоверных источников, что на фронте всегда наступает вот такая вот тишина перед началом артподготовки. Надо иметь это в виду. Наконец, дядя Алик сделал пробный «выстрел»:
— Скажите, Дмитрий Константинович, прошлый раз, когда вы назвались Павлом Ивановичем Кольцовым, вы контактировали с кем-нибудь из ФСБ?
— А с кем мне, изините, контактировать, когда я там никого не знаю.
— Кому же вы в таком случае передавали информацию?
Я весело и очень натурально рассмеялся.
— Никому не передавал. Я просто компостировал вам мозги, чтобы выиграть время.
— Зачем?
— Чтобы вырвать из лап Валиева свою жену. Неужели непонятно?
— Тогда отчего пострадали именно те бизнесмены, на которых мы дали вам информацию?
— А вот этого я не знаю. Возможно, у ФСБ и прокуратуры были другие источники, — высказал я «предположение».
— Возможно, возможно, — глубокомысленно почмокал сочными губами отставной генерал. — А этот ваш… Иванов Сергей Иванович. Вы ему что-нибудь говорили?
— В общих чертах в виде анекдота.
Я ему беспардонно врал. И дядя Алик это прекрасно понимал, но в данном случае летопись о славных деяниях легендарного подполковника Кольцова его мало интересовала. Это был всего-навсего ничего незначащий треп, концентрация, так сказать, сил для решающих действий.
— Кстати, а чем он занимается сейчас? — спросил равнодушно Варданян, но я сразу понял — вот Оно, начинается.
— А сколько сейчас времени?
Лицо его выразило недоумение. Но все же посмотрел на часы, ответил:
— Половина пятого.
— Учитывая разницу во времени, сейчас он вероятно вернулся с работы, поужинал и вместе с молодой женой смотрят телевизор. Будут ещё вопросы, Алик Иванович?
Теперь, похоже, не только мои слова, но и сам я окончательно разонравился шефу службы безопасности. Он даже на какое-то время прикрыл веки от презрения ко мне. В нем стремительно вызревал конфликт между его внутренней сутью и внешним содержанием. Внутренняя суть, как главная константа этого субьекта, быстро справилась со всеми внешними атрибутами добропорядочного джентльмена, и вот передо мной уже сидел типичный гаденыш в хорошем костюме и при галстуке и сверлил мой лоб злобным, колючим взглядом, пытался, наверное, добраться до моих тайных помыслов. Дохлый номер, дядя! Все тайное, чтобы не стало явным, я давлю в себе ещё в зародыше. Вот так вот, и не иначе! На таких парнях, как Дмитрий Беркутов, стоит и будет стоять Русская Земля, а тебе, перерожденцу, нет на ней места.
Нет, что не говорите, а могу я в такие вот минуты просветления отчебучить что-нибудь этакое, яркое и запомннающееся для назидания потомков. Еще как могу!
— Ты что издеваешься?! — прорвалась наконец наружу Варданяновская суть злобным рыком. — Ты перед кем тут, понимаешь?! — И он сильно грохнул кулаком по столу.
Вот это он зря. Я с детства не люблю, когда по столу. Помню, мне было тогда лет двенадцать, наш сосед Толька Силантьев, весь крученный-перекрученный парень шестнадцати лет и весь из себя блатной, вот так же на меня кулаком. Так я ему так в лоб мухобойкой врезал, что его едва откачали. Тогда-то я впервые и познакомился в работой нашей славной милиции. Строгая тетя инспектор все у меня допытывалась — почему я Тольку в лоб молотком? А я ей, как маленькой, объяснял: «Не, тетя, я его мухобойкой. Просто молоток случайно вместе с мухобойкой в руке оказался». Словом, уже в двенадцать лет я очень не любил, когда на меня стучали кулаком по столу, и эта нелюбовь к подобным «стукачам» сохранилась во мне по сей день. Мог я после этого не обратить внимания на безобразный поступок отставного генерала? Нет, не мог.
— Ты на кого это стучать, так-перетак! — взревел я громче пожарной сирены, не обращая внимания на болезненное состояние своего организма. — Ипохондрик ты, а не шеф службы безопасности! Тебе с такими нервами дома надо сидеть, а не с людьми разговаривать. Задает дебильные вопросы, а потом ещё и обижается. Как таких невростеников держат на столь ответственной работе? Ничего не понимаю. Сегодня же напишу рапорт Сосновскому, чтобы подумал о твоей замене.
И тут с дядей Аликом произошла метаморфоза. Из воинствующего стервятника он разом превратился в мокрую курицу. Лицо утратило суровые очертания, обмякло и повисло под подбородком старческими мешочками, глазки испуганно забегали и даже заслезились. И я понял, что нашел его ахиллесову пяту — дядя страшно боиться отставки. И причины, судя по всему, у него к этому есть и весьма основательные. С чем я себя и поздравил. Нет, что ни говорите, а удачливый я все же мужик! Определенно. Я вопрянул духом, так как впервые увидел свет в конце тоннеля. Свет блы ярким, животворным и грел душу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33