– Ты совсем не облегчаешь его.
– Такие решения редко бывают легкими.
Из толпы неожиданно появился Маккой.
– Что за решения?
Он держал в руках два стакана густой голубой жидкости. Впихнув один из них в руку Кирка, Маккой выжидающе стоял.
Кирк, сомневаясь, вытаращил глаза на свой стакан.
– Боунз, я дал зарок не пить ромульский эль год назад. Ты там был, помнишь?
Маккой подмигнул.
– Что за решения?
Спок выглядел невинно нейтральным. Это у него отлично получалось.
Кирк глотнул эля и удивился, что забыл, как сильно он обжигает глотку.
– Я думаю… – начал он, затем кашлянул. – Я думаю…
ГРАЖДАНЕ ФЕДЕРАЦИИ И УВАЖАЕМЫЕ ГОСТИ!
Усиленный голос гудел посреди Большого Зала, тотчас останавливая все разговоры. Кирк, Спок и Маккой повернулись к сцене, так же как и все остальные. Десятиметровая голограмма президента Совета Федерации была спроецирована над ней. Руки голограммы президента тянулись к каждому.
Настоящий президент, стоящий под проектором, был маленькой фигуркой, почти незаметной среди голов, других выпуклостей и частей тела, стоящих впереди Кирка гостей. Его можно было отличить лишь по его белоснежной длинной гриве и усам.
Кирк был удивлен, увидев несколько клингонов в доспехах возле сцены. Это выглядело бесконечной попыткой Федерации дотянуться до Империи.
ОТ ИМЕНИ СОВЕТА ФЕДЕРАЦИИ Я ПРИВЕТСТВУЮ ВАС.
Затем президент начал повторять свое приветствие на вулканском.
Маккой прошептал на ухо Кирку.
– Это, должно быть, растянется на следующие полчаса. Что за решения?
Но Кирк не хотел разговаривать. Другая фигура поднялась на сцену и присоединилась к президенту. Человек был чуть в стороне от фокуса голографического проектора: Кирк видел фигуру в бордовой куртке униформы, но не видел адмиральскую нашивку на ней, чтобы было возможно определить, кто это из адмиралов.
– Шшшш, Боунз, – сказал Кирк. – Это, должно быть, он.
– Конечно он, – не понижая голоса, сказал Маккой. – Из-за этого-то и вся эта свистопляска.
Кирк вздохнул.
– Ну, я хочу увидеть, кто он.
– Ты хочешь сказать, что не знаешь? Это был самый плохо охраняемый секрет Звездного Флота.
– Боунз…
… С БОЛЬШИМ УДОВОЛЬСТВИЕМ ПРЕДСТАВЛЯЮ ЕДИНОГЛАСНО ОДОБРЕННОГО…
Президент отступил к знамени Федерации. Он сдвинулся в сторону. Его голограмма указала на того, кто присоединился к нему.
НОВОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО ЗВЕЗДНОГО ФЛОТА
Адмирал шагнул на линию голографического проектора. Его десятиметровое изображение, подобно гиганту, заполнила Большой Зал.
Кирк почувствовал, как у него скрутило живот, когда он, наконец, узнал адмирала. Это не могло быть правдой.
АДМИРАЛА ЭНДРОВЕРА ДРЕЙКА!
Большой Зал загрохотал аплодисментами.
Кирк был оглушен.
Противник, которого он поклялся никогда не прощать, добился просто невероятного положения. В этот день Кирк решил прекратить сражение.
Голос Маккоя изменился, видя очевидный дискомфорт Кирка.
– Ты знаешь его?
– В Академии, – Кирк прилагал отчаянные усилия, чтобы это прозвучало небрежно. – Потом на «Фаррагуте».
Кирк закрыл глаза и увидел усмехающееся лицо лейтенанта Дрейка на Тичо IV, смеющегося над смертью Фэйт Морган. Кирк увидел собственного сына, Дэвида, так невинно идущего к опасности.
– Что-то не так? – спросил Маккой.
Кирк знал, что все не так.
– Если это тот, кто будет руководить Звездным Флотом, – сказал он, – тогда я был прав. Для меня пришло время уходить.
Глава 6
Первым впечатлением Чехова о смерти было то, что она холоднее, чем Сибирь.
Ну, он не был впечатлен.
Кроме того, воняло как от грязевых ванн телларитов.
Поэтому он решил, что после всего он еще не умер.
Но он не мог двигаться. И не мог видеть. А все его тело болело слишком знакомой болью от поражения мощным парализующим лучом фазера.
– Она не убила нас, – сказал он вслух.
Голос его был слаб и, кроме того, неприятно дрожал.
– Спасибо, мистер Очевидность. – Этот голос прозвучал так же слабо, как и у Чехова, но менее выдавал чувства.
– Ухура, где это мы?
Теперь Чехов пришел в себя достаточно для того, чтобы понять, что он лежит на спине на какой-то холодной, как лед, поверхности.
Его руки и ноги были мастерски связаны и обездвижены. Серые тени начали выплывать из темноты перед его взором. Где-то был, пусть и тусклый, но свет.
– Прислушайся, – сказала Ухура.
Чехов собрался с силами, чтобы сосредоточится на чем-нибудь кроме биения собственного сердца. Сначала он услышал бренчащие звуки работающего оборудования, которые сказали ему, что он все еще находится на платформе Темной Зоны. Это был добрый знак.
Но были еще и другие звуки. Идущие сверху, прямо сверху. Едва ли не беспорядочные, слабые щелчки или стук. Эти звуки становились то громче, то тише.
Он услышал приглушенное похрюкивание.
Звуки обрели значение.
Стук копыт.
Чехов застонал.
Он и Ухура были в трюме под телларитским грузовым шаттлом, и его экипаж был на борту. Он мог слышать их шаги в кабине шаттла.
– Помогите! – заорал Чехов.
У него зазвенело в ушах. Пространства под шаттлом оказалось очень мало.
– Забудь, – сказала Ухура. – Это же теллариты. Они никогда не услышат нас через стальные плиты.
Мозг Чехова метался в поиске возможного выхода из ситуации.
– Ты не можешь стукнуть по перегородке, – спросил он, – или пнуть ее, или что еще?
– Я не могу двинутся. – ответила Ухура. – А ты?
Чехов напрягся. Казалось, что его конечности прикручены к палубе.
– Почему Джейд так поступила с нами?
– Это она сама сказала – убрать свидетелей. Но, ясно как день, ей нужно сохранить тела.
– Да, – по-русски сказал Чехов.
Это действительно было ясно. Когда придет время отправления шаттла, вне зависимости от того, будут ли использоватся для взлета маневровые ракеты или импульсные двигатели, он и Ухура будут обожжены или заражены радиацией до смерти. Предположительно то, что удерживает их на палубе, при этом испарится. И что бы ни произошло, представители закона на Темной Зоне получат два легко идентифицируемых трупа. Смерть в результате несчастного случая, освобождающая их бывшую партнершу, Джейд, для преследования собственной выгоды в…
– А что тот клингон сказал ей?
– Чалчадж' кмей. – произнесла Ухура. – Я все еще не смогла разгадать это. Может быть, кодовое название чего-нибудь. Например, экспериментальной клингонской системы вооружения.
– Тогда это лишает смысла действия Джейд по отношению к нам. – возразил Чехов. – Мы же, конечно, должны были хотя бы предполагать, что покупаем.
– Не «конечно», Павел. Иначе мы не были бы здесь.
Чехов не ответил. Он прислушивался к телларитам над ним. Они перестали передвигаться по кабине. Дурной знак – они пристегнулись в своих креслах.
Готовность к отправлению.
– По крайней мере, я догадываюсь, что делал бы капитан в подобной ситуации. – сказала Ухура.
– Что?
– Действовал по запасному плану.
Чехов помедлил, прежде чем ответить.
– Джейд была нашим запасным планом.
Шаттл загудел. Его системы приходили в рабочее состояние.
– По крайней мере, – заявил Чехов, – какие бы двигатели они не использовали, ЭТО будет быстро.
В это время появился новый звук, более близкий и громкий. Пульсирующий рев снизу палубы.
– Ты снова не прав, Павел.
Воздушные насосы. Из трюма откачивался воздух.
– Замечательно. – сказал Чехов. – Сначала удушение, а потом обжаривание.
– Она все тщательно продумала.
Чехов зарычал и со всей силой попытался вырваться из пут. Не получилось. Он остановился, чтобы передохнуть после таких усилий.
– Еще не все потеряно, – сказал Чехов.
Его дыхание учащалось. Гудение от шаттла становилось тише из-за уменьшения давления.
– Капитан не сдался бы!
Он боролся как мог против своих оков.
Судя по звукам, Ухура делала то же самое. Шум от их усилий, казалось, становился все дальше и дальше от них, так как воздуха становилось все меньше.
Легкие Чехова разрывались от боли. Черные звезды парили перед его взором. Но он все еще не сдавался. Он ненавидел саму идею умереть дважды за один день.
Он сказал себе, что в следующий раз он будет уверен в надежности своего запасного плана. После этого стало совсем нечем дышать.
Глава 7
В итоге Кирк не ушел с приема и обеда из-за нового командующего флотом. Это означало бы признать поражение. А Кирк никогда не признавал поражений.
Вместо этого он выпил три порции ромуланского эля, эффектно меняя правила игры.
Его просто не волновал больше Эндровер Дрейк.
После трех ромуланских элей было трудно волноваться о чем бы то ни было.
Или он так себе сказал.
– Боунз, полагаю, так ты отговариваешь меня от этого, – сказал Кирк.
Маккой отдыхал в кресле, сложив руки на груди. Круглый стол был уставлен остатками кофе и десертов. Большинство гостей были на площадке для танцев или группами беседовали у одного из баров. Но Кирк, Маккой и Спок все еще сидели рядом. Они и без слов осознавали, что время, когда они могли собраться все втроем, было ограничено, и принимали это в расчет.
– Почему ты вступил в Звездный Флот? – спросил Маккой.
Кирк усмехнулся. Закрыл глаза. Произнес слова, так хорошо знакомые каждому кадету:
– Почему люди это делают? «Чтобы искать новые формы жизни, новые цивилизации…»
Маккой откинулся в кресле, раскачиваясь на его задних ножках, потом с грохотом вернул передние ножки на пол.
– А чем ты маешься в Звездном Флоте сейчас?
Усмешка Кирка потухла.
– Преподаю. Консультирую. Председательствую в комиссиях.
Пристальный взгляд Маккоя остановился на Кирке.
– И ты хочешь, чтобы тебя уговорили бросить все это?
Кирк и сам не знал ответа. За него ответил Спок.
– Полагаю, что в данный момент капитан не принял решения, ибо еще не определил, чем ему следует заняться после ухода из Звездного Флота.
– И в самом деле полагаете? – ответил Маккой.
Кирк налил себе еще одну чашку кофе, чтобы начать сражение с ромуланским элем. Слушать перепалку Спока и Маккоя – это было похоже на прослушивание ожившей версии дебатов, которые он вел с самим собой.
Достаточно уверенно Спок принял эстафету.
– А вы знаете, что будете делать после того, как выйдете в отставку из Звездного Флота, доктор?
– А кто сказал, что я ухожу в отставку?
Спок задумчиво склонил голову:
– Человек вашего возраста…
– Подожди-ка! Может, у меня и нет ни капли вашей дурацкой зеленой крови в венах, но 67 – это еще не старость. Я гляжу на то, что считается проектом медотсека в чертежах новых кораблей, и вот что я скажу: я останусь в Звездном Флоте, пока не загнусь. Для того, что они задумали, не нужна душа. Никто не думает о том, что происходит между врачом и пациентом. Кто-то же должен позаботиться об этом. И, похоже, это как раз моя работа.
Маккой остановился, чтобы сделать вдох. Он заметил, что и Кирк, и Спок внимательно за ним наблюдают.
– Извините, – коротко сказал доктор. Он потянулся к кофе. – У меня есть склонность горячиться, когда дело касается тенденций в медицине.
Спок сложил руки.
– Что и является причиной вашего решения остаться в Звездном Флоте. Кроме того, эта работа позволяет вам осуществлять деятельность, которая является полезной, необходимой и к которой вы испытываете страсть.
Затем Спок взглянул на Кирка.
Кирк не должен был слышать, что тот сказал. Это было так очевидно.
Но Спок все же сказал это. Он был в этом специалистом.
– В этом случае, капитан, страсть – наиболее логичный ответ на вопросы, с которыми вы сталкиваетесь.
Маккой закатил глаза.
– Теперь-то я все и понял, Джим. Вулканец читает нам лекцию о страсти.
– Доктор, и снова вы напомнили мне, как мало знаете об истинной природе моего народа.
Кирк разглядывал Большой зал, пока Спок продолжал разъяснять Маккою, что на самом деле вулканцы-таки обладают эмоциями, просто решили не позволять им управлять своими жизнями.
Маккой, конечно, попался на наживку, горячо обсуждая формулировки Спока. Они могли продолжать часами, если была возможность. Не обращая внимания на знакомые аргументы, которых он достаточно наслушался за годы, Кирк поразился, как успокаивают его всего лишь звуки их голосов. Словно он снова был ребенком, который сидел у стола в материнской кухне за воскресным обедом, слушая родителей, бабушку с дедушкой, брата, дядюшек, тетушек и кузин. Их речи, перебивающие друг друга, звучали беспорядочно и шумно, как у старых знакомых. Семейные узы. Вот чем Спок и Маккой стали для него.
Семьей.
Он был счастлив иметь таких друзей в своей жизни. Однако он знал, что тут было большее…
Спок продолжал разговор об учении Сурака, а Маккой негодующе фыркал.
Взгляд Кирка рассеянно блуждал по танцполу. В стороне стояла группа клингонов, безуспешно пытаясь скрыть презрение к тому, как проходят танцы на Земле.
Кирк однажды принимал участие в танце клингонов. Кончилось тем, что Маккой три раза обрабатывал его протоплазером, чтобы заставить шрамы сойти.
Клингоны понимали понятие «врезаться» весьма буквально.
Потом Кирк заметил вспышку узнавания в глазах одного из клингонов. Клингон, признав его, кивнул – знак уважения. Кирк кивнул в ответ, поражаясь, что пришел такой день, когда он действительно обменялся с клингоном знаками уважения.
Но события, окружавшие неудавшееся убийство в Лагере Хитомера, и растущее мирное движение между Федерацией и Империей изменили мысли многих.
Включая его.
Кирк считал, что ему надо радоваться, что он еще не полностью застыл в своих взглядах. Что еще может воспринимать новые мысли и новые идеи.
До Лагеря Хитомера, когда Спок сообщил ему, что взрыв луны Праксиса означает возможность гибели для расы клингонов, первой реакцией Кирка было выпалить: «Ну и пусть умирают».
Почти сразу он осознал, как несправедливы были те слова. Как пагубны. Как бесчувственны. Но сказанного не вернуть, чтобы смягчить их смысл. Он до сих пор сожалел об этих словах.
Десятилетия назад он, возможно, и был достаточно несдержан, чтобы сказать подобные слова и иметь в виду то, что сказал. Но не теперь. За время своих путешествий он делал открытия не только для Федерации. Он делал их и для себя. И он изменился благодаря встреченному и познанному.
Кирк начинал грустить, думая о дне, когда он перестанет узнавать новое. Перестанет меняться…
Он продолжал оглядывать комнату, пока Спок и Маккой оживленно обсуждали всю подноготную захватившей их темы. Он размышлял о переменах. О страсти. Люди на танцплощадке ловили его взгляд. Большинство улыбалось в ответ. Некоторые вдруг вздрагивали, словно никак не ожидали увидеть во плоти такую важную персону. Кирк часто встречал подобную реакцию, видел ее прежде тысячу раз.
Но вдруг он обнаружил человека, который уже смотрел в его сторону, прежде чем Кирк наткнулся на него взглядом. Настала очередь Кирка вздрогнуть.
Он не знал, почему.
Возможно, из-за ее глаз, решил Кирк сначала. С густыми ресницами, темных и притягательных… если бы он был двадцатилетним кадетом, он был бы рядом с ней через 15 секунд. Ему хватало 10 секунд, если он хотел пробиться к Гэри Митчелл и пригласить ее на ужин.
Потом он снова вздрогнул, когда внезапно осознал, что эти колдовские глаза принадлежали клингонке. Ее темные волосы, театрально отброшенные назад в вечерней прическе, открывали волны ее надбровных дуг. Хотя, как ни странно, это было не так резко выражено, как у большинства женщин, которых он видел. Он понял, почему, когда увидел ее уши.
Заостренные.
Клингоны и вулканцы…
Кирк подумал, что эта причина достаточна для того, чтобы вздрогнуть…
Иногда люди тратили несколько секунд, чтобы вспомнить, кто он такой, после того как осознавали, что его лицо им знакомо. Кирк решил, что нечто подобное происходит сейчас и с ним: его внимание, должно быть, привлекли необычные черты молодой женщины, он подсознательно почувствовал их противоречие, а потом промедлил время, необходимое, чтобы этот факт дошел до его сознания. Но это подразумевало, что он проделывал именно то, что так ему не нравилось, когда он ощущал это на себе. Он глазел.
Но она, казалось, не возражала.
На самом деле она ему улыбалась.
Не мимолетной улыбкой человека, узнавшего знаменитость. Улыбкой признания. Словно нашла какую-то потерю.
Кирк знал, что ему не следует продолжать смотреть, но не мог не смотреть.
Улыбка преобразила ее лицо. Сработала какая-то магия, которую он не мог постигнуть.
До тех пор, пока его сознание не пробилось сквозь туман ромуланского эля и не сказало ему отчетливо: «Она великолепна. Именно поэтому ты на нее уставился. Она самая красивая женщина в зале. И она позволяет тебе пялиться на нее, как пилоту шаттла, который был в одиночном полете последние два года.» У Кирка вдруг пересохло во рту. Он ощутил смутный приток такого знакомого по тем временам, – когда он был кадетом двадцати лет, и вся Вселенная ожидала его, – ощущения. Легкость в груди. Дрожь предвкушения в животе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30