.. так, будто это ложь.
Но почему, почему мы не можем просто оставить их в покое и уйти? Ну, помочь материально — и удалиться? Нет, мы будем формировать правительство... послушное нам. Готовое с нами сотрудничать. Мы будем менять их привычки, их образ жизни.
Но ведь мы этого не должны делать! Мало ли, что нам не нравится... Общественное воспитание детей — но если это их собственный выбор? Так выбрала их нация, вправе ли мы вмешиваться? Под влиянием сагона или нет — это еще вопрос. Цхарн не давил на них, у него и эммендаров не было. Цхарн предоставлял им возможность выбора, и все они выбрали его.
Нет, хорошо, что мы избавили их от сагона. Пример вот уже восьми погибших миров показывает, что рано или поздно сагонская инвазия завершается уничтожением населения и всей цивилизации.
Но беда в том, что Цхарн не умер, он лишь отброшен. Через несколько лет он обретет способность к общению с миром людей — пусть в качестве невидимого духа. Он необыкновенно силен, в этом качестве он полвека держал всю планету под единоличным контролем. И если сохранить те же структуры, верования, если не изменить кардинальным образом жизнь лервенцев и бешиорцев, Цхарн вернется на готовенькое...
Это все понятно. Непонятно только, почему все так гнусно...
Арнис вздохнул.
— Я пойду, — сказал он школьной директрисе, Патари (указ о фамилиях и отмене личных номеров еще только готовился). Та с готовностью кивнула головой.
— Пойдемте, гир Арнис, я провожу вас.
Арнис открыл дверь, чуть потеснив очередь за обедом. Увидев пятнистый рисунок бикра, девочка, оказавшаяся рядом, молча и проворно отскочила в сторону. Арнис повернулся, отыскивая ее взглядом. Девочка стояла неподалеку и смотрела на квиринца, словно испуганный зверек, черные глаза поблескивали.
Арнис открыл было рот, но потом покачал головой и пошел дальше.
Они боятся нас. Так и будет впредь. Мы это заслужили.
Ильгет не сводила глаз с пустого пространства, отделенного ксиоровой стеной и рядом автоматических постов от зала ожидания. Двое ско потихоньку фланировали взад и вперед вдоль карантинной зоны, скучая, поглядывая на встречающих сквозь ксиор.
Ильгет знала уже все, и уже проплакала всю ночь. Но сегодня возвращается Арнис. Так рассудил Господь — он выжил, он возвращается. Как долго в этот раз... Ильгет уже не помнила его, хоть и смотрела каждый день на портрет — лицо помнила, а вот запах, прикосновение рук, движения... Ничего, все придет снова.
— Давай я возьму Дару, — Белла забрала у нее малышку. Арли уже пролезла к стене и впечатала носик в ксиор, высматривая папу.
Сегодня очень тихо. Необычно тихо. Никто из встречающих не разговаривает, все молча смотрят в черное отверстие коридора, откуда должны появиться... Встречающих много — армейцы тоже возвращаются домой.
И вот возникло движение в черном коридоре, и 505й отряд ДС появился первым.
Это было как удар — и захотелось закричать, но Ильгет только сжала губы. Как их мало! Всего шесть человек.
И как они изменились... Господи, как же их мало осталось. Так не должно быть, не должно! Спустя секунду Ильгет узнала Арниса. Не сразу. Он стал другим, кажется... или просто она отвыкла?
— Беги, — сказала за спиной Белла. Ильгет бросилась вперед. Вот Арнис прошел КПП, и шагнул в зал. Прохладная, чуть скользкая на ощупь поверхность бикра... Руки — все-таки знакомые, родные. Прежние. Губы. Радость моя... Ильгет плакала. Арнис вытер ей слезы ладонью.
— Все хорошо, Иль... все хорошо.
Поднял на руки Арли, расцеловал. Ноки подпрыгнула, виляя хвостом, пытаясь лизнуть в лицо забытую хозяйку. Она металась между Ильгет, детьми и Беллой, радостно приветствуя всех.
Ноки поняла, что кошмары кончились, что снова наступают счастливые дни — с длинными прогулками и купанием, с вкусной едой и спокойным сном в своей корзинке, дома.
— Где Лайна и Анри? — спросил Арнис. Ильгет сказала.
— Они в школе. Я не стала брать их сюда... сегодня... ты понимаешь.
— Да, правильно, — кивнул Арнис, — ну, пойдем домой.
Лайна и Анри теперь будут жить у своей крестной. Это было понятно всем, и все этого ожидали. Странно, если бы Ильгет поступила иначе. Арнис был с этим полностью согласен.
Вот только квартира уже тесновата. Может быть, придется снять побольше, переехать. Пока Ильгет отвела для Анри и Лайны, в качестве второй детской, кабинет. Можно заниматься и в гостиной — вполне.
Дети уже знали о случившемся, уже пережили это. Ильгет повесила портреты матери и отца в их детской. От Данга даже и праха не осталось — ничего, впрочем, и от Лири тоже. Но это неважно. Помнить о них все равно будут.
Арнис казался чужим. Совершенно чужим. Но это было уже привычно, Ильгет ожидала этого. Пройдет несколько дней, и все придет в норму...
Пока необходимо заботиться о детях. Теперь их четверо. Арнису пока не до них — и это вполне понятно. Одно дело, когда время от времени берешь крестников к себе, другое — когда они становятся твоими детьми. Да еще детьми подавленными и нуждающимися в психологической поддержке. Ильгет подумывала, не стоит ли обратиться к психологу-профессионалу. На Квирине есть специалисты, умеющие помогать таким детям: гибель родителей, даже обоих — вовсе не исключительный случай. Но вроде бы и так Анри и Лайна справлялись с потерей. Участвуя в общей молитве, всегда горячо просили Бога за маму и папу. На заупокойной службе детей погибших посадили впереди, и отец Маркус часто обращался к ним.
В остальное время Ильгет старалась постепенно ввести жизнь семьи в обычное русло. Она совершенно забросила творчество — теперь уже было действительно некогда. Правда, Лайна и Анри уже по возрасту проводили в школе почти весь день. Они ходили во вторую ступень, Анри было семь лет, Лайне — пять. Иногда аэробус привозил их часам к четырем, но чаще только к ужину. Но по вечерам и в выходные Ильгет старалась все время проводить с детьми. Да и своих ведь нельзя забрасывать... Дара уже начинала говорить, очень ответственный возраст. Арли исполнилось три, и она частенько капризничала. Ильгет целые ритуалы выработала. Накрывали на ужин все вместе, потом, после еды, убирали. Играли во что-нибудь всеми любимое — «Лабиринт» или строительство города, или космический детектив. Потом — чтение вслух по очереди (трудно было найти книжки, которые нравились бы всем троим старшим). Все это время Ильгет еще пыталась отвлечь чем-нибудь Дару, чтобы она не мешала. Потом шли в душ, молились все вместе и укладывались спать. Лайне и Анри разрешалось еще перед сном поиграть или почитать. По выходным отправлялись в лес, на море — вскоре наступил май, жАйре, можно купаться. Ходили в детские театры, просто в Бетрисанду, или к кому-нибудь в гости. Ильгет решила придумать что-нибудь глобальное — чтобы занять детей всерьез. И нашла вот что: создать что-то вроде маленького музея Лири и Данга.
Ей казалось, что просто отвлечь детей от мыслей об отце — это было бы даже безнравственно. Они не должны забывать о родителях. Нет, но это событие надо переосмыслить... понять... смириться, может быть.
Самое страшное перед лицом смерти — это полное наше бессилие. Бессилие хоть чем-то помочь умершему. Это бессилие порождает жажду мести — если есть те, кто виновен в гибели человека. Месть — это так естественно для человека, очень многие народы приходят к почитанию мести как священного долга. Для этого никакого наития свыше не надо, жажда мести возникает сама собой.
Это бессилие облегчается молитвой — даже если и нет виновников гибели, молитва — это реальное, конкретное дело, которым ты можешь помочь ушедшему человеку.
Памятники, надгробия, альбомы со старыми снимками — все это нужно скорее уж нам самим. И все же и они облегчают боль расставания. Особенно детям. Не очень маленьким: Анри и Лайна были, по квиринским меркам, уже вполне сознательными людьми.
Они должны гордиться родителями, стараться стать на них похожими. Всю жизнь их помнить и любить. Ильгет рассказывала детям постоянно об их родителях — а рассказать она могла немало. А теперь они выделили в комнате угол, который постепенно обрастал новыми и новыми композициями — очень много здесь было снимков Данга и Лири, от свадебных (Господи, какими они молодыми были тогда...), от милых семейных сценок, до рабочих, в бикрах и с оружием. Всегда только на полигоне, на учениях — кто же будет делать снимки на акции... это нереально. Дети сами составляли композиции из этих снимков, оформляли их. Лежали в этом углу и вещички родителей — крестики, статуэтки, любимые микропленки, пара бумажных книг, сплетенные Лири коврики, ножи Данга (он неплохо метал ножи), кое-какое оружие. Бабушка, мать Лири, частенько приходила в гости, тихонько плакала, глядя на все это великолепие. Родители Данга эмигрировали на Капеллу и здесь, на Квирине не появлялись.
И только одно все больше и больше поражало Ильгет — Арнис не принимал никакого участия во всех этих делах.
Это было так на него непохоже... Мало того, он и собственными детьми, кажется, совсем перестал интересоваться. Дару брал к себе, только если Ильгет его об этом просила. Кое-какие прежние ритуалы сохранились — молиться вставали все вместе, на зарядку утром бегали. Но даже и это Арнис делал как-то... так, будто это было надоевшей, привычной рутиной. Мол, раз уж ты так хочешь, раз это так необходимо. Так, по крайней мере, казалось Ильгет.
Иногда он ходил по выходным вместе с семьей отдыхать — иногда нет. Разница небольшая: Ильгет практически все время развлекала детей сама. Арнис сидел где-нибудь на бережку, безучастно глядя вдаль. Он улыбался детям, мог их приласкать, но казалось, он совершенно потерял прежний творческий импульс, он уже не мог играть.
Злым он не был, нисколько. Просто равнодушным ко всему. И даже к тому, что Ильгет очень много приходилось работать. Ведь она не оставляла и работу в СИ. Но это Арниса больше не волновало. Он не хотел помочь ей, по крайней мере, сам не проявлял желания. И это было очень странно и непривычно.
Ильгет заметила, что и у нее пропадает желание что-либо делать с детьми, когда Арнис рядом. Видимо, она так привыкла подчиняться ему, быть ведомой, петь ему в лад, что и сейчас реакция была той же самой. Глядя на безучастное лицо Арниса, она вдруг начинала думать, что все ее дела, все эти бурные занятия с детьми, игры, музей — все это такая ерунда... Что она так глупа, делая это. А что не ерунда? Ильгет не знала.
Надо сделать что-то для Арниса, помочь ему — это самое главное. Но Ильгет совершенно не представляла, что можно сделать.
Ей хотелось бросить детей, подойти к нему, обнять. Несколько раз она и поддавалась этому порыву, но Арнис был так безучастен к ней, что это казалось совершенно бесполезным. Да и дети требовали внимания, Ильгет мучила совесть из-за них.
Почему так произошло? Прошел уже почти месяц. Конечно, ему досталось на Анзоре — но дело-то самое обычное. Это вся наша жизнь, и раньше она не была лучше. Тем более, что и ранен Арнис не был, и с сагоном не встречался, и никаких особо выдающихся событий не произошло. Кроме гибели четырех человек. Да, это ужасно. Но это ужасно и для Ильгет: Мира была одной из ее лучших подруг, ее наставницей. Данга она как-то сама вытащила раненого с поля боя. Да и к Чену и Рэйли уже успела привязаться. Однако для Ильгет жизнь на этом не кончилась — что же, мы все были готовы даже и к худшему.
Бывает, что человека сильно потрясает сам вид чужой гибели. Но Ильгет знала, как погибли ребята — Арнис их смерти не видел. Да и из армейцев его декурии погибло всего трое, и вряд ли они особенно успели подружиться: обычно армейцы с нами не очень-то, мы для них командиры, да еще чужие.
С Ландзо все понятно. Он сам видел гибель Чена, который его и прикрыл. Он встречался с сагоном и получил удар наведенной депрессии. Сразу после прибытия на Квирин Ландзо отправили в санаторий. На два месяца как минимум.
Но ведь с Арнисом ничего особенно выдающегося не случилось...
Ну хорошо, пусть даже случилось — но ведь это же не повод вот так сидеть и тихо умирать. Кто мешает обратиться к психологу? Ильгет заговаривала об этом, но Арнис отказался наотрез, не объясняя причин. И с церковью... тут было что-то совершенно непонятное для Ильгет: Арнис однажды, через неделю после прибытия, посетил отца Маркуса... и перестал ходить в церковь вообще. Ильгет чуть ли не со слезами собиралась каждый раз одна, с кучей детей... С семьей Арнис еще молился, но при этом все молитвы вслух произносила Ильгет или дети. Он лишь стоял рядом.
Ему не надо было больше работать: за Анзору выплатили премию. Очень большую. Вполне хватило бы на переезд и на жизнь. Но Арнис даже не заговаривал о том, чтобы перебраться в квартиру побольше. Такое ощущение, что он предоставил всю инициативу в семейной жизни — Ильгет. А ей этого совершенно не хотелось. Даже больше того, она решила не искать квартиру сама и не настаивать на переезде. На Ярне жили и в куда более тесных квартирах, подумаешь.
Что это за жизнь будет в новом доме, если Ильгет одна будет расставлять мебель и оформлять помещения? Если все начнется с его равнодушия и ее недоумения и тоски? Как ни пыталась Ильгет спросить мнение Арниса о чем-нибудь, ответ всегда был один и тот же: да, это неплохо. Да, это ты хорошо придумала. Делай! И все — на этом все заканчивалось. Ни участия, ни даже вопроса о том, как движется дело. Ничего!
А ведь ему и делать-то было нечего. Ни работы, ни учений — Дэцин дал всем передышку. Социологией он тоже перестал заниматься — даже не позвонил своему наставнику, и книг не открывал. В сетевых дискуссиях не участвовал. Театром, выставками, концертами даже не интересовался. Время от времени посещал спортзал, но и эти посещения стали нерегулярными.
Чем же он занимался все время — все время, пока Ильгет возилась с детьми, готовила материал для домашнего музея, работала в СИ? Да ничем. Когда дети уходили в школу, после завтрака валился в кровать и спал еще несколько часов. Уходил гулять с Ноки, и гулял с ней очень долго. Пристрастился ежедневно выпивать бутылочку-две довольно крепкого пива. Смотрел какие-то комедии... Это стало пугающе напоминать Питу.
Ильгет начинала чувствовать себя виноватой. Может быть, дело в ней? Пита стал таким, живя именно с ней. И вот теперь Арнис... Она не умеет чего-то, не может. Тем более, и в постели теперь почти ничего не получалось, да Арнис и не старался. Не получилось — и ладно. Ему это было безразлично.
Что же делать? Надо бросить все и заниматься только Арнисом. Но как им заниматься? Да и как она может бросить все — ведь дети... Ну как же он этого не понимает: она сейчас просто не может уделить ему много внимания. Дети важнее. Она и так разгружает его от всех обязанностей.
Обязанности... раньше они вообще не думали о детях и семье в таких категориях.
О нет, Ильгет пыталась, конечно, поговорить с Арнисом, выяснить, в чем же дело, что происходит. Он тоже понимал, что ситуация ненормальна. Но все попытки вызвать его на откровенный разговор разбивались о каменное молчание.
Может быть, у него другая женщина? Мог же он встретить кого-то на Анзоре? Ильгет как-то прямо высказала такое предположение. Не обвиняющим тоном, нет. Ей сейчас это показалось бы облегчением — по крайней мере, она знала бы, в чем дело, откуда весь этот кошмар.
Арнис посмотрел на нее с непонятным выражением. Покачал головой.
— Нет, Иль. Этого не будет, никогда. Лучше тебя нет никого. И я никого не встретил. Иль... пойми, это только мое.
Однажды ночью, в постели, он сказал ей.
— Иль, ты прости меня. Я понимаю, что мучаю тебя, что все это ужасно. Я очень виноват перед тобой. И вообще виноват. Я могу только обещать... что все это будет не очень долго.
Ильгет встрепенулась, повернулась к нему, обняла.
— Арнис... любимый мой. Я ведь люблю тебя, ты пойми. В чем ты виноват... ты не можешь быть виноват. Это тебя что-то мучает... ты боишься мне сказать, ты не хочешь. Я понимаю. Но я могу все понять. Честное слово!
Арнис погладил ее по голове.
— Спи, Иль. Не думай об этом, — сказал он изменившимся вдруг тоном, — есть вещи, которые лучше не знать.
— Но почему? — спросила Ильгет. Арнис не ответил. Тогда она заплакала. Арнис лишь прижал ее голову к груди и гладил — но так и не сказал ничего.
На следующий день он выпил в одиночку бутылку рома и лег спать рано. Ильгет остерегалась с тех пор заводить откровенные разговоры.
Она встретилась с Беллой и все рассказала ей. Та лишь головой покачала.
— Иль, я вижу, с ним что-то не так. Хотя в последнее время мы почти не встречались. У меня впечатление, будто он меня избегает.
— Да он вообще всех людей избегает.
Арнис и правда — совершенно перестал ходить в гости и будто шарахался от всех, кто приходит. Единственное общество, которое его еще устраивало — было общество Ноки.
(Ноки любила его, даже если он — убийца. И рядом с собакой он был достоин существования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Но почему, почему мы не можем просто оставить их в покое и уйти? Ну, помочь материально — и удалиться? Нет, мы будем формировать правительство... послушное нам. Готовое с нами сотрудничать. Мы будем менять их привычки, их образ жизни.
Но ведь мы этого не должны делать! Мало ли, что нам не нравится... Общественное воспитание детей — но если это их собственный выбор? Так выбрала их нация, вправе ли мы вмешиваться? Под влиянием сагона или нет — это еще вопрос. Цхарн не давил на них, у него и эммендаров не было. Цхарн предоставлял им возможность выбора, и все они выбрали его.
Нет, хорошо, что мы избавили их от сагона. Пример вот уже восьми погибших миров показывает, что рано или поздно сагонская инвазия завершается уничтожением населения и всей цивилизации.
Но беда в том, что Цхарн не умер, он лишь отброшен. Через несколько лет он обретет способность к общению с миром людей — пусть в качестве невидимого духа. Он необыкновенно силен, в этом качестве он полвека держал всю планету под единоличным контролем. И если сохранить те же структуры, верования, если не изменить кардинальным образом жизнь лервенцев и бешиорцев, Цхарн вернется на готовенькое...
Это все понятно. Непонятно только, почему все так гнусно...
Арнис вздохнул.
— Я пойду, — сказал он школьной директрисе, Патари (указ о фамилиях и отмене личных номеров еще только готовился). Та с готовностью кивнула головой.
— Пойдемте, гир Арнис, я провожу вас.
Арнис открыл дверь, чуть потеснив очередь за обедом. Увидев пятнистый рисунок бикра, девочка, оказавшаяся рядом, молча и проворно отскочила в сторону. Арнис повернулся, отыскивая ее взглядом. Девочка стояла неподалеку и смотрела на квиринца, словно испуганный зверек, черные глаза поблескивали.
Арнис открыл было рот, но потом покачал головой и пошел дальше.
Они боятся нас. Так и будет впредь. Мы это заслужили.
Ильгет не сводила глаз с пустого пространства, отделенного ксиоровой стеной и рядом автоматических постов от зала ожидания. Двое ско потихоньку фланировали взад и вперед вдоль карантинной зоны, скучая, поглядывая на встречающих сквозь ксиор.
Ильгет знала уже все, и уже проплакала всю ночь. Но сегодня возвращается Арнис. Так рассудил Господь — он выжил, он возвращается. Как долго в этот раз... Ильгет уже не помнила его, хоть и смотрела каждый день на портрет — лицо помнила, а вот запах, прикосновение рук, движения... Ничего, все придет снова.
— Давай я возьму Дару, — Белла забрала у нее малышку. Арли уже пролезла к стене и впечатала носик в ксиор, высматривая папу.
Сегодня очень тихо. Необычно тихо. Никто из встречающих не разговаривает, все молча смотрят в черное отверстие коридора, откуда должны появиться... Встречающих много — армейцы тоже возвращаются домой.
И вот возникло движение в черном коридоре, и 505й отряд ДС появился первым.
Это было как удар — и захотелось закричать, но Ильгет только сжала губы. Как их мало! Всего шесть человек.
И как они изменились... Господи, как же их мало осталось. Так не должно быть, не должно! Спустя секунду Ильгет узнала Арниса. Не сразу. Он стал другим, кажется... или просто она отвыкла?
— Беги, — сказала за спиной Белла. Ильгет бросилась вперед. Вот Арнис прошел КПП, и шагнул в зал. Прохладная, чуть скользкая на ощупь поверхность бикра... Руки — все-таки знакомые, родные. Прежние. Губы. Радость моя... Ильгет плакала. Арнис вытер ей слезы ладонью.
— Все хорошо, Иль... все хорошо.
Поднял на руки Арли, расцеловал. Ноки подпрыгнула, виляя хвостом, пытаясь лизнуть в лицо забытую хозяйку. Она металась между Ильгет, детьми и Беллой, радостно приветствуя всех.
Ноки поняла, что кошмары кончились, что снова наступают счастливые дни — с длинными прогулками и купанием, с вкусной едой и спокойным сном в своей корзинке, дома.
— Где Лайна и Анри? — спросил Арнис. Ильгет сказала.
— Они в школе. Я не стала брать их сюда... сегодня... ты понимаешь.
— Да, правильно, — кивнул Арнис, — ну, пойдем домой.
Лайна и Анри теперь будут жить у своей крестной. Это было понятно всем, и все этого ожидали. Странно, если бы Ильгет поступила иначе. Арнис был с этим полностью согласен.
Вот только квартира уже тесновата. Может быть, придется снять побольше, переехать. Пока Ильгет отвела для Анри и Лайны, в качестве второй детской, кабинет. Можно заниматься и в гостиной — вполне.
Дети уже знали о случившемся, уже пережили это. Ильгет повесила портреты матери и отца в их детской. От Данга даже и праха не осталось — ничего, впрочем, и от Лири тоже. Но это неважно. Помнить о них все равно будут.
Арнис казался чужим. Совершенно чужим. Но это было уже привычно, Ильгет ожидала этого. Пройдет несколько дней, и все придет в норму...
Пока необходимо заботиться о детях. Теперь их четверо. Арнису пока не до них — и это вполне понятно. Одно дело, когда время от времени берешь крестников к себе, другое — когда они становятся твоими детьми. Да еще детьми подавленными и нуждающимися в психологической поддержке. Ильгет подумывала, не стоит ли обратиться к психологу-профессионалу. На Квирине есть специалисты, умеющие помогать таким детям: гибель родителей, даже обоих — вовсе не исключительный случай. Но вроде бы и так Анри и Лайна справлялись с потерей. Участвуя в общей молитве, всегда горячо просили Бога за маму и папу. На заупокойной службе детей погибших посадили впереди, и отец Маркус часто обращался к ним.
В остальное время Ильгет старалась постепенно ввести жизнь семьи в обычное русло. Она совершенно забросила творчество — теперь уже было действительно некогда. Правда, Лайна и Анри уже по возрасту проводили в школе почти весь день. Они ходили во вторую ступень, Анри было семь лет, Лайне — пять. Иногда аэробус привозил их часам к четырем, но чаще только к ужину. Но по вечерам и в выходные Ильгет старалась все время проводить с детьми. Да и своих ведь нельзя забрасывать... Дара уже начинала говорить, очень ответственный возраст. Арли исполнилось три, и она частенько капризничала. Ильгет целые ритуалы выработала. Накрывали на ужин все вместе, потом, после еды, убирали. Играли во что-нибудь всеми любимое — «Лабиринт» или строительство города, или космический детектив. Потом — чтение вслух по очереди (трудно было найти книжки, которые нравились бы всем троим старшим). Все это время Ильгет еще пыталась отвлечь чем-нибудь Дару, чтобы она не мешала. Потом шли в душ, молились все вместе и укладывались спать. Лайне и Анри разрешалось еще перед сном поиграть или почитать. По выходным отправлялись в лес, на море — вскоре наступил май, жАйре, можно купаться. Ходили в детские театры, просто в Бетрисанду, или к кому-нибудь в гости. Ильгет решила придумать что-нибудь глобальное — чтобы занять детей всерьез. И нашла вот что: создать что-то вроде маленького музея Лири и Данга.
Ей казалось, что просто отвлечь детей от мыслей об отце — это было бы даже безнравственно. Они не должны забывать о родителях. Нет, но это событие надо переосмыслить... понять... смириться, может быть.
Самое страшное перед лицом смерти — это полное наше бессилие. Бессилие хоть чем-то помочь умершему. Это бессилие порождает жажду мести — если есть те, кто виновен в гибели человека. Месть — это так естественно для человека, очень многие народы приходят к почитанию мести как священного долга. Для этого никакого наития свыше не надо, жажда мести возникает сама собой.
Это бессилие облегчается молитвой — даже если и нет виновников гибели, молитва — это реальное, конкретное дело, которым ты можешь помочь ушедшему человеку.
Памятники, надгробия, альбомы со старыми снимками — все это нужно скорее уж нам самим. И все же и они облегчают боль расставания. Особенно детям. Не очень маленьким: Анри и Лайна были, по квиринским меркам, уже вполне сознательными людьми.
Они должны гордиться родителями, стараться стать на них похожими. Всю жизнь их помнить и любить. Ильгет рассказывала детям постоянно об их родителях — а рассказать она могла немало. А теперь они выделили в комнате угол, который постепенно обрастал новыми и новыми композициями — очень много здесь было снимков Данга и Лири, от свадебных (Господи, какими они молодыми были тогда...), от милых семейных сценок, до рабочих, в бикрах и с оружием. Всегда только на полигоне, на учениях — кто же будет делать снимки на акции... это нереально. Дети сами составляли композиции из этих снимков, оформляли их. Лежали в этом углу и вещички родителей — крестики, статуэтки, любимые микропленки, пара бумажных книг, сплетенные Лири коврики, ножи Данга (он неплохо метал ножи), кое-какое оружие. Бабушка, мать Лири, частенько приходила в гости, тихонько плакала, глядя на все это великолепие. Родители Данга эмигрировали на Капеллу и здесь, на Квирине не появлялись.
И только одно все больше и больше поражало Ильгет — Арнис не принимал никакого участия во всех этих делах.
Это было так на него непохоже... Мало того, он и собственными детьми, кажется, совсем перестал интересоваться. Дару брал к себе, только если Ильгет его об этом просила. Кое-какие прежние ритуалы сохранились — молиться вставали все вместе, на зарядку утром бегали. Но даже и это Арнис делал как-то... так, будто это было надоевшей, привычной рутиной. Мол, раз уж ты так хочешь, раз это так необходимо. Так, по крайней мере, казалось Ильгет.
Иногда он ходил по выходным вместе с семьей отдыхать — иногда нет. Разница небольшая: Ильгет практически все время развлекала детей сама. Арнис сидел где-нибудь на бережку, безучастно глядя вдаль. Он улыбался детям, мог их приласкать, но казалось, он совершенно потерял прежний творческий импульс, он уже не мог играть.
Злым он не был, нисколько. Просто равнодушным ко всему. И даже к тому, что Ильгет очень много приходилось работать. Ведь она не оставляла и работу в СИ. Но это Арниса больше не волновало. Он не хотел помочь ей, по крайней мере, сам не проявлял желания. И это было очень странно и непривычно.
Ильгет заметила, что и у нее пропадает желание что-либо делать с детьми, когда Арнис рядом. Видимо, она так привыкла подчиняться ему, быть ведомой, петь ему в лад, что и сейчас реакция была той же самой. Глядя на безучастное лицо Арниса, она вдруг начинала думать, что все ее дела, все эти бурные занятия с детьми, игры, музей — все это такая ерунда... Что она так глупа, делая это. А что не ерунда? Ильгет не знала.
Надо сделать что-то для Арниса, помочь ему — это самое главное. Но Ильгет совершенно не представляла, что можно сделать.
Ей хотелось бросить детей, подойти к нему, обнять. Несколько раз она и поддавалась этому порыву, но Арнис был так безучастен к ней, что это казалось совершенно бесполезным. Да и дети требовали внимания, Ильгет мучила совесть из-за них.
Почему так произошло? Прошел уже почти месяц. Конечно, ему досталось на Анзоре — но дело-то самое обычное. Это вся наша жизнь, и раньше она не была лучше. Тем более, что и ранен Арнис не был, и с сагоном не встречался, и никаких особо выдающихся событий не произошло. Кроме гибели четырех человек. Да, это ужасно. Но это ужасно и для Ильгет: Мира была одной из ее лучших подруг, ее наставницей. Данга она как-то сама вытащила раненого с поля боя. Да и к Чену и Рэйли уже успела привязаться. Однако для Ильгет жизнь на этом не кончилась — что же, мы все были готовы даже и к худшему.
Бывает, что человека сильно потрясает сам вид чужой гибели. Но Ильгет знала, как погибли ребята — Арнис их смерти не видел. Да и из армейцев его декурии погибло всего трое, и вряд ли они особенно успели подружиться: обычно армейцы с нами не очень-то, мы для них командиры, да еще чужие.
С Ландзо все понятно. Он сам видел гибель Чена, который его и прикрыл. Он встречался с сагоном и получил удар наведенной депрессии. Сразу после прибытия на Квирин Ландзо отправили в санаторий. На два месяца как минимум.
Но ведь с Арнисом ничего особенно выдающегося не случилось...
Ну хорошо, пусть даже случилось — но ведь это же не повод вот так сидеть и тихо умирать. Кто мешает обратиться к психологу? Ильгет заговаривала об этом, но Арнис отказался наотрез, не объясняя причин. И с церковью... тут было что-то совершенно непонятное для Ильгет: Арнис однажды, через неделю после прибытия, посетил отца Маркуса... и перестал ходить в церковь вообще. Ильгет чуть ли не со слезами собиралась каждый раз одна, с кучей детей... С семьей Арнис еще молился, но при этом все молитвы вслух произносила Ильгет или дети. Он лишь стоял рядом.
Ему не надо было больше работать: за Анзору выплатили премию. Очень большую. Вполне хватило бы на переезд и на жизнь. Но Арнис даже не заговаривал о том, чтобы перебраться в квартиру побольше. Такое ощущение, что он предоставил всю инициативу в семейной жизни — Ильгет. А ей этого совершенно не хотелось. Даже больше того, она решила не искать квартиру сама и не настаивать на переезде. На Ярне жили и в куда более тесных квартирах, подумаешь.
Что это за жизнь будет в новом доме, если Ильгет одна будет расставлять мебель и оформлять помещения? Если все начнется с его равнодушия и ее недоумения и тоски? Как ни пыталась Ильгет спросить мнение Арниса о чем-нибудь, ответ всегда был один и тот же: да, это неплохо. Да, это ты хорошо придумала. Делай! И все — на этом все заканчивалось. Ни участия, ни даже вопроса о том, как движется дело. Ничего!
А ведь ему и делать-то было нечего. Ни работы, ни учений — Дэцин дал всем передышку. Социологией он тоже перестал заниматься — даже не позвонил своему наставнику, и книг не открывал. В сетевых дискуссиях не участвовал. Театром, выставками, концертами даже не интересовался. Время от времени посещал спортзал, но и эти посещения стали нерегулярными.
Чем же он занимался все время — все время, пока Ильгет возилась с детьми, готовила материал для домашнего музея, работала в СИ? Да ничем. Когда дети уходили в школу, после завтрака валился в кровать и спал еще несколько часов. Уходил гулять с Ноки, и гулял с ней очень долго. Пристрастился ежедневно выпивать бутылочку-две довольно крепкого пива. Смотрел какие-то комедии... Это стало пугающе напоминать Питу.
Ильгет начинала чувствовать себя виноватой. Может быть, дело в ней? Пита стал таким, живя именно с ней. И вот теперь Арнис... Она не умеет чего-то, не может. Тем более, и в постели теперь почти ничего не получалось, да Арнис и не старался. Не получилось — и ладно. Ему это было безразлично.
Что же делать? Надо бросить все и заниматься только Арнисом. Но как им заниматься? Да и как она может бросить все — ведь дети... Ну как же он этого не понимает: она сейчас просто не может уделить ему много внимания. Дети важнее. Она и так разгружает его от всех обязанностей.
Обязанности... раньше они вообще не думали о детях и семье в таких категориях.
О нет, Ильгет пыталась, конечно, поговорить с Арнисом, выяснить, в чем же дело, что происходит. Он тоже понимал, что ситуация ненормальна. Но все попытки вызвать его на откровенный разговор разбивались о каменное молчание.
Может быть, у него другая женщина? Мог же он встретить кого-то на Анзоре? Ильгет как-то прямо высказала такое предположение. Не обвиняющим тоном, нет. Ей сейчас это показалось бы облегчением — по крайней мере, она знала бы, в чем дело, откуда весь этот кошмар.
Арнис посмотрел на нее с непонятным выражением. Покачал головой.
— Нет, Иль. Этого не будет, никогда. Лучше тебя нет никого. И я никого не встретил. Иль... пойми, это только мое.
Однажды ночью, в постели, он сказал ей.
— Иль, ты прости меня. Я понимаю, что мучаю тебя, что все это ужасно. Я очень виноват перед тобой. И вообще виноват. Я могу только обещать... что все это будет не очень долго.
Ильгет встрепенулась, повернулась к нему, обняла.
— Арнис... любимый мой. Я ведь люблю тебя, ты пойми. В чем ты виноват... ты не можешь быть виноват. Это тебя что-то мучает... ты боишься мне сказать, ты не хочешь. Я понимаю. Но я могу все понять. Честное слово!
Арнис погладил ее по голове.
— Спи, Иль. Не думай об этом, — сказал он изменившимся вдруг тоном, — есть вещи, которые лучше не знать.
— Но почему? — спросила Ильгет. Арнис не ответил. Тогда она заплакала. Арнис лишь прижал ее голову к груди и гладил — но так и не сказал ничего.
На следующий день он выпил в одиночку бутылку рома и лег спать рано. Ильгет остерегалась с тех пор заводить откровенные разговоры.
Она встретилась с Беллой и все рассказала ей. Та лишь головой покачала.
— Иль, я вижу, с ним что-то не так. Хотя в последнее время мы почти не встречались. У меня впечатление, будто он меня избегает.
— Да он вообще всех людей избегает.
Арнис и правда — совершенно перестал ходить в гости и будто шарахался от всех, кто приходит. Единственное общество, которое его еще устраивало — было общество Ноки.
(Ноки любила его, даже если он — убийца. И рядом с собакой он был достоин существования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69