Но в следующий миг Джини вспомнила о своих сомнениях, и лицо ее помрачнело. Что, если Джордан использует Мелани лишь как средство настоять на своем?
Джини встала с софы и подошла к перилам, откуда ей лучше было видно. Движение в лоджии привлекло внимание Джордана, он поднял глаза и увидел Джини, растерянно застывшую у перил. Ее каштановые волосы стали золотыми от алых отблесков закатного солнца, выбившиеся легкие пряди легли на румяные со сна щеки.
«Тарелочка» со свистом пролетела мимо него, но Джордан даже не заметил этого. Он видел только Джини.
А она видела только его, и он казался ей воплощением мужественности, от которого замирало сердце. Обрезанные выше колен потрепанные джинсы облегали его узкие сильные бедра, подчеркивая их стройность. Рубашки на нем не было, и взгляд Джини остановился на широких загорелых плечах, мускулистой крепкой груди и тонкой талии. Кожа его блестела от воды, словно он только что искупался в волне прибоя. Он стоял босой. И вообще не выглядел преуспевающей рок-звездой, перед Джини был просто отец, отдыхающий с дочерью.
Она ненавидела себя за те чувства, которые вспыхивали сразу, стоило его увидеть: в ней как будто все холодело внутри, так сильно она желала его.
Прежде чем он надел маску холодноватой вежливости, с которой всегда обращался к ней, с тех пор как уехал из Хьюстона, Джини успела разглядеть в его глазах какой-то блеск. Красивое лицо внезапно напряглось и застыло. Черные глаза обожгли ее.
Она чувствовала, как его взгляд спустился ниже, задержался на лифе ее платья: от ветра тонкая ткань плотно облегала грудь.
Джини похолодела и была уже готова уйти в дом, но его голос остановил ее.
– Джини, не уходи. Спустись к нам, – окликнул Джордан. Тон его был намеренно холоден. – Ступеньки с той стороны, – он указал налево.
Сердце у нее беспорядочно забилось. Ну почему он не может оставить ее в покое?
– Боюсь, я… я еще не проснулась, чтобы играть с вами.
– Играть буду я, – заметил он, засовывая в карманы кулаки с побелевшими от напряжения костяшками пальцев. Совершенно очевидно, ему не понравились бы ее возражения. – Я хочу поздравить тебя с приездом в Калифорнию.
Но она колебалась. Его жесткий, проницательный взгляд лишал ее остатков уверенности.
Пауза затягивалась, становясь все напряженнее. Джини знала, что Мелани следит за ней. Неохотно она спустилась со ступеней. Едва ли прилично отказать в такой простой просьбе.
Джини стояла перед ними – мужчиной, которого она любила, и их дочерью. Никогда еще не чувствовала она себя в большей растерянности. Он не смотрел на нее, и это ее успокоило.
– Мне очень жаль, что не удалось приехать в аэропорт, – слова прозвучали гораздо мягче, холод в голосе, казалось, растаял. – Понимаю, ты злишься…
– Вовсе не злюсь…
– Тогда я готов понять любые чувства, которые ты испытываешь. – Он подошел и взял ее за руку.
Джини вздрогнула: как будто электрическая искра пробежала между ними. Он возвышался над ней, стройный, сильный. Несмотря на все старания, она не могла оторвать от него взгляда, за две недели она так истосковалась без него.
И она еще твердила себе, что не хочет ехать!
– Все в порядке. Мы с Мелани поняли, почему ты не мог нас встретить, – неловко проговорила она, стараясь высвободить руку.
Однако он только крепче сжал ее. Как будто решил не отпускать от себя.
– Нет, не все в порядке. Это непростительно. – Губы у него сжались от гнева, но Джини понимала, что сердится он не на нее. – И чтобы искупить свою вину, я приглашаю тебя сегодня на обед в ресторан.
– Но твои повара готовят необыкновенный обед! – запротестовала Джини.
– Это была идея Фелиции, не моя, – мрачно заметил Джордан. – Сегодня наш вечер, и я не собираюсь плясать под ее дудку.
– Я не против того, чтобы остаться дома.
– А я против.
Их взгляды встретились: его – горячий, пылающий, и ее – нервный, неуверенный. Джини отвела глаза, она смотрела на пляж, где красные от солнечных лучей волны лизали берег и отступали, оставляя за собой влажный, цвета меди песок. Мелани давно убежала и палкой измеряла глубину песка на кромке прибоя, казалось, она не замечала, как сложно родителям общаться друг с другом. Но Джини понимала, что девочка замечает все, она нарочно оставила их наедине.
– Все это, наверное, производит странное впечатление, – заговорил Джордан, указывая на особняки, выстроившиеся вдоль пляжа, – особенно если человек не привык. Но, может быть, спустя какое-то время…
– Я уже сказала, что не могу ничего обещать, Джордан.
Он опять помрачнел, а она этого терпеть не могла.
Неожиданно он проговорил:
– Я тоже много думал, правильно ли поступил, когда выбрал музыку. Ведь я потерял тебя… и Мелани. Я знаю, что музыкантов считают необузданными и непостоянными, но, уверяю, этот стереотип совсем не для меня. Я просто человек, который соединяет свои чувства с музыкой. Мне нужно взволновать чувства людей, иначе они не будут слушать мою музыку. Но я никогда – ни на сцене, ни в жизни – не совершил ничего, чего надо было бы стыдиться. Среди моих слушателей много людей средних лет. Даже мои родители пришли к выводу, что успех не испортил меня.
– Не нужно оправдываться, Джордан.
– Почему же у меня такое чувство, что нужно?
– Наверное, в этом есть доля моей вины, – признала она.
– Если бы ты только могла поверить в меня как в человека, а не относиться ко мне как к какому-то фантому! Ведь я совсем другой, – заговорил он, и в его низком голосе слышалась печаль. – Иногда я жалею, что не стал юристом в Остине или Пенсильвании. У нас теперь было бы Трое или четверо детей.
– И ты всегда чувствовал бы себя так, словно что-то потерял в жизни, – закончила она с легким вздохом.
– Без тебя у меня все время было такое чувство.
– Бедный богатый мальчик! – поддразнила она.
Он прижал ее к груди:
– Теперь уже нет. У меня есть все, что мне нужно.
Губами он коснулся пушистых волос у нее на виске.
– Не надо, – пробормотала она, – не здесь.
– Я не стыжусь того, что испытываю к тебе. Почему тебе нужно чего-то стыдиться?
Его рука легла на нежную шею Джини, заставляя ее повернуть к нему лицо. У нее перехватило дыхание, когда он начал вглядываться в ее глаза. Его губы прижались к ее приоткрытым губам. Сильной рукой он прижал ее к себе.
Сквозь тонкий шелк платья она ощущала силу его бедер. От его мокрых джинсов намок подол платья. Кончики его пальцев спустились от белого воротничка платья к четко обрисовывавшейся груди.
– Почему ты такая красивая? – прозвучал мягкий вопрос. – И полна решимости отказаться от того, что может сделать счастливыми нас обоих?
И опять его рот искал ее губы, и она вздрагивала от жара, горящего в нем. Она чувствовала, как сильно бьется его сердце, как напряжена его бронзово-загорелая грудь, крепко прижатая к ее груди.
Губы его, страстные и жесткие, солоноватые от морской воды, разбудили в ней огонь, который начал медленно заполнять ее.
Джини уже не только позволяла себя целовать, она отвечала на его поцелуи, и, уловив ее ответ, он стал более решителен и требователен.
Наконец Джордан оторвался от ее губ.
– Целых две недели я думал об этом мгновении. Добро пожаловать в Калифорнию, Джини, – прошептал он страстно, и в тот же миг их губы опять были вместе.
– Думаю, нам лучше остановиться, – почти задыхаясь, сказала она.
Он отпустил ее.
– Сейчас, – согласился он с улыбкой. Черные глаза светились. – Но позже…
Позже его ничто не остановит, поняла она.
Вечером он повез ее в отель «Беверли-Хиллз», и она старалась не показать трепета перед знаменитыми зелено-розовыми, покрытыми лепниной зданиями, раскинувшимися на искусно оформленном пышной зеленью участке площадью двенадцать акров. Рука об руку, тихо беседуя, они прошли вдоль извилистых дорожек, по обеим сторонам обсаженных гигантскими пальмами и лиственными деревьями. Ночь была ясная, небо черное, усыпанное звездами. Желтая, как из воска, луна светила между деревьями. Мелани предпочла остаться в Малибу, и Джини подозревала, что их дочь пожелала родителям романтичного вечера.
Джини и Джордан заказали коктейли в знаменитой на весь мир гостиной Поло. Все головы повернулись, когда они появились на пороге. Джини знала, что за их спинами все сдержанно перешептываются.
– Ты произвела фурор в первый же вечер, – мягко поддразнил Джордан.
– Поправка. Фурор производишь ты. Не может быть, чтобы кто-то заинтересовался мной.
– Ты не права. – Горящие глаза задержались на ее лице. – А я?
На Джини было переливающееся белое платье для коктейлей с глубоким декольте, соблазнительно открывающим ее грудь.
Она покраснела под его взглядом.
– Веди себя прилично.
– Тебе надо было надеть что-нибудь более… э… похожее на платье учительницы, если ты хотела, чтобы я не обращал на тебя внимания, – прозвучало в ответ.
– Запомню на будущее.
– Не нужно, пожалуйста!
К ним подходили разные знаменитости, и всех Джордан представлял своей жене. Он, казалось, не замечал ее смущенных ответов и румянца, а его друзья вели себя так, словно находили ее очаровательной.
Когда они остались одни, Джини робко упрекнула:
– Джордан, ты нарочно представляешь наши отношения в неверном свете.
– Нет, любимая, – голосом, полным страсти, ответил он. – Мы были женаты и скоро опять поженимся. Ты единственная жена, которая мне нужна. – Под столом его руки по-хозяйски завладели ее руками.
Позже они обедали в ресторане отеля – в «Котери», зале для гурманов, с великолепным интерьером персикового и кораллового цвета с отделкой из красно-коричневого дерева и с золотыми и медными украшениями.
Когда знаменитый киноактер пригласил их за свой столик, Джордан вежливо отклонил приглашение.
– Надеюсь, ты не возражаешь, что я отказал Майклу, – зашептал он заговорщицки, после того как актер отошел от них. – Но я хочу побыть с тобой вдвоем.
Искренне ли он это сказал или боялся, что она не подойдет к компании всех этих знаменитостей?
Джордан был очень внимателен, еда восхитительна, обслуживание великолепно, и вскоре Джини забыла свои сомнения. На закуску им подали блинчики по-бомбейски с карри. В качестве основного блюда – отварную форель с муссом из лососины и винным соусом, которую сервировали так изысканно, что Джини засмеялась: есть такой шедевр кулинарного искусства – преступление. Джордан ухмыльнулся и заверил, что еще большим преступлением было бы не притронуться к нему.
– Что может быть хуже остывшей рыбы? – пошутил он.
– В этом ты прав, – согласилась она, берясь за вилку.
Джордан развлекал ее рассказами об отеле:
– Здесь бывает нефтяной магнат из Техаса, которому всегда подают бифштекс из медвежатины с Аляски.
Джини рассмеялась:
– Может быть, если мне понравится бифштекс из техасского армадилла, обо мне тоже будут рассказывать легенды.
– Но я не хочу, чтобы о тебе рассказывали. Я хочу, чтобы ты принадлежала только мне. – Перегнувшись через стол, он поглаживал ее руку своей.
На десерт им подали великолепное шоколадное суфле «Гран-Марнье».
А потом Джордан повез ее покататься на побережье, его мощный «мазерати» преодолевал виражи на такой скорости, что кровь стыла в жилах, а на прямой трассе в этой замечательной машине скорость была незаметна вовсе.
Вскоре огни города остались позади. Черный берег переходил в кипящий прилив. Ветер трепал волосы, и Джини, откинувшись на кожаные подушки сиденья, смотрела на луну и на черное ночное небо, усыпанное звездами.
Она вдыхала напоенный ароматами воздух и ощущала себя совсем юной. Или это только опьянение от вина, которое она пила за обедом, дало предчувствие счастья, и она парила на крыльях, будто и не было всех этих тринадцати лет?
Джордан свернул с шоссе на мыс, выдающийся далеко в океан. Он остановил машину и обнял Джини. Волны Тихого океана разбивались о песок.
– Весь вечер я мечтал об этом, – пробормотал он.
Дрожь прошла по ее телу. Она тоже весь вечер мечтала, чтобы он обнял ее.
Губы Джордана впились в ее рот с внезапным жаром страсти.
Когда наконец они, почти задыхающиеся, оторвались друг от друга, сердце у нее разрывалось от любви.
– Джордан, я бы все отдала, чтобы быть той женщиной, которая тебе нужна, – призналась она.
– Ты и есть такая женщина.
– Для этого нужно быть более привлекательной.
– Не выношу, когда ты говоришь такое. – Его тон был жестким, и с этими словами он еще крепче прижал ее к груди. – Ты все время возводишь между нами преграду. Оставайся такой, какая ты есть. Не теряй своей свежести, чистоты. Ты привлекательна по-своему. Слишком многие в нашем мире делают из обаяния доспехи. Они боятся остаться сами собой.
– Я тоже.
– Тебе бояться нечего. Неужели я отличаюсь от того человека, за которого ты вышла замуж в Остине?
– Ты имеешь в виду, что мне нужно забыть твою славу, состояние, «мазерати» и маленький дворец в Малибу?
– Ты знаешь, что я имею в виду, Джини. Она покачала головой, слегка удивленная тем, что вдруг поняла: он говорит правду. Слава и состояние пришли к нему, но он остался самим собой.
– Ты не такой, как другие, – тихо сказала она.
– И ты тоже.
Этому она не могла поверить.
– Я тот же мужчина, каким был тогда, и я хочу ту же женщину, что и тогда. Почему в это так трудно поверить?
– Просто невозможно.
– Попытайся, Джини, пожалуйста.
Она глянула из машины на величественный черный океан, сверкающий в лунном свете. Было бы нечестно с ее стороны обещать, если она не чувствует, что это возможно. Пусть ей очень хочется сделать ему приятное, но она ни за что не позволит ему запугать себя. Он обогнал ее, намного обогнал.
Он выпустил ее из объятий, и, когда тронул машину с места, она ощутила его разочарование.
Хотя машина мчалась быстро, казалось, они никогда не доедут до Малибу. Джордан поставил «мазерати» в свой гараж между белым вытянутым лимузином и джипом.
– А джип зачем, Джордан? – не смогла она удержаться от вопроса, когда он помогал ей выйти из машины. – Он сюда не подходит.
– Нельзя быть настоящим жителем Малибу, если у тебя нет джипа, – ответил он жестко.
Когда они вошли в дом, он повел ее через гостиную. Джини остановила его, пытаясь уменьшить возникшее в нем напряжение. А может быть, она старалась оттянуть тот момент, когда они останутся вдвоем в спальне?
– Знаешь, Джордан, по-моему, эта комната чересчур велика, даже для такой звезды, как ты. У меня такое чувство, словно я заблудилась в джунглях.
Джордан пристально оглядел комнату. Ему показалось, что он видит ее впервые за все эти годы. И правда, здесь было слишком много высоких деревьев, кустов и цветов. Да еще мраморный камин с круглой кушеткой, расположенный на более низком уровне, – все это под огромным стеклянным потолком, будто напоказ.
– Фелиция была помешана на деревьях, когда занималась оформлением комнаты, – сухо заметил Джордан, – она говорила, что этот лес даст нам воздух для дыхания.
– Звучит уж очень по-калифорнийски.
– Если тебе не нравится этот дом, можешь переделывать в нем все, что хочешь.
– Я… мне не хотелось бы ничего менять. Я ничего не понимаю в дизайне.
Обнимая ее, Джордан заметил:
– Тогда пригласи кого-нибудь, кто мог бы перевести твои идеи на язык дизайнеров. Ты понимаешь в этом не меньше меня или любого другого. Если тебе приятно что-то переделать в доме – действуй.
– Но не могу же я затевать дело, требующее так много денег.
– Почему, если я не против?
– Это будет бессмысленная трата.
– Не будет, если тебе удастся превратить этот эксцентричный дворец в настоящий дом.
Джини удивило мягкое, почти нежное выражение, изменившее мужественные черты его лица. Она не сразу нашла, что ответить.
Пытаясь оттолкнуть его, она буркнула:
– Ничего я не буду менять.
– Ошибаешься, ты уже все изменила.
– Я имею в виду дом, – возразила она.
– А я имею в виду мою жизнь.
Его смех прозвучал тихо, нежно, обезоруживающе. Прижав Джини к себе, он вдруг поднял ее на руки.
– Что ты делаешь?
– По-моему, это совершенно очевидно. Хозяин дома намерен похитить хозяйку дома.
– А если хозяйка скажет «нет»?
– Она не скажет.
– Откуда ты знаешь?
– Я знаю хозяйку.
Он нес ее на руках в полном молчании по всем комнатам, отпустив, только когда они оказались в его апартаментах с прекрасным видом на океан и камином посреди комнаты. Джини не отрываясь смотрела на встроенную кровать и зеркальные двери, ведущие в гардеробную – тоже с зеркальными стенами. Она понимала, что и за другими дверями, всюду роскошь. Там, дальше, сауна, собственный солярий, бассейн с гидромассажем, а также кабинет с концертным роялем, где Джордан работал, когда оставался дома.
Он подошел к музыкальному центру и поставил пластинку на проигрыватель. Мягкие звуки фортепьяно заполнили комнату волнующей мелодией.
Их взгляды встретились, преодолев пространство огромной спальни. Черные глаза смотрели пристально.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Джини встала с софы и подошла к перилам, откуда ей лучше было видно. Движение в лоджии привлекло внимание Джордана, он поднял глаза и увидел Джини, растерянно застывшую у перил. Ее каштановые волосы стали золотыми от алых отблесков закатного солнца, выбившиеся легкие пряди легли на румяные со сна щеки.
«Тарелочка» со свистом пролетела мимо него, но Джордан даже не заметил этого. Он видел только Джини.
А она видела только его, и он казался ей воплощением мужественности, от которого замирало сердце. Обрезанные выше колен потрепанные джинсы облегали его узкие сильные бедра, подчеркивая их стройность. Рубашки на нем не было, и взгляд Джини остановился на широких загорелых плечах, мускулистой крепкой груди и тонкой талии. Кожа его блестела от воды, словно он только что искупался в волне прибоя. Он стоял босой. И вообще не выглядел преуспевающей рок-звездой, перед Джини был просто отец, отдыхающий с дочерью.
Она ненавидела себя за те чувства, которые вспыхивали сразу, стоило его увидеть: в ней как будто все холодело внутри, так сильно она желала его.
Прежде чем он надел маску холодноватой вежливости, с которой всегда обращался к ней, с тех пор как уехал из Хьюстона, Джини успела разглядеть в его глазах какой-то блеск. Красивое лицо внезапно напряглось и застыло. Черные глаза обожгли ее.
Она чувствовала, как его взгляд спустился ниже, задержался на лифе ее платья: от ветра тонкая ткань плотно облегала грудь.
Джини похолодела и была уже готова уйти в дом, но его голос остановил ее.
– Джини, не уходи. Спустись к нам, – окликнул Джордан. Тон его был намеренно холоден. – Ступеньки с той стороны, – он указал налево.
Сердце у нее беспорядочно забилось. Ну почему он не может оставить ее в покое?
– Боюсь, я… я еще не проснулась, чтобы играть с вами.
– Играть буду я, – заметил он, засовывая в карманы кулаки с побелевшими от напряжения костяшками пальцев. Совершенно очевидно, ему не понравились бы ее возражения. – Я хочу поздравить тебя с приездом в Калифорнию.
Но она колебалась. Его жесткий, проницательный взгляд лишал ее остатков уверенности.
Пауза затягивалась, становясь все напряженнее. Джини знала, что Мелани следит за ней. Неохотно она спустилась со ступеней. Едва ли прилично отказать в такой простой просьбе.
Джини стояла перед ними – мужчиной, которого она любила, и их дочерью. Никогда еще не чувствовала она себя в большей растерянности. Он не смотрел на нее, и это ее успокоило.
– Мне очень жаль, что не удалось приехать в аэропорт, – слова прозвучали гораздо мягче, холод в голосе, казалось, растаял. – Понимаю, ты злишься…
– Вовсе не злюсь…
– Тогда я готов понять любые чувства, которые ты испытываешь. – Он подошел и взял ее за руку.
Джини вздрогнула: как будто электрическая искра пробежала между ними. Он возвышался над ней, стройный, сильный. Несмотря на все старания, она не могла оторвать от него взгляда, за две недели она так истосковалась без него.
И она еще твердила себе, что не хочет ехать!
– Все в порядке. Мы с Мелани поняли, почему ты не мог нас встретить, – неловко проговорила она, стараясь высвободить руку.
Однако он только крепче сжал ее. Как будто решил не отпускать от себя.
– Нет, не все в порядке. Это непростительно. – Губы у него сжались от гнева, но Джини понимала, что сердится он не на нее. – И чтобы искупить свою вину, я приглашаю тебя сегодня на обед в ресторан.
– Но твои повара готовят необыкновенный обед! – запротестовала Джини.
– Это была идея Фелиции, не моя, – мрачно заметил Джордан. – Сегодня наш вечер, и я не собираюсь плясать под ее дудку.
– Я не против того, чтобы остаться дома.
– А я против.
Их взгляды встретились: его – горячий, пылающий, и ее – нервный, неуверенный. Джини отвела глаза, она смотрела на пляж, где красные от солнечных лучей волны лизали берег и отступали, оставляя за собой влажный, цвета меди песок. Мелани давно убежала и палкой измеряла глубину песка на кромке прибоя, казалось, она не замечала, как сложно родителям общаться друг с другом. Но Джини понимала, что девочка замечает все, она нарочно оставила их наедине.
– Все это, наверное, производит странное впечатление, – заговорил Джордан, указывая на особняки, выстроившиеся вдоль пляжа, – особенно если человек не привык. Но, может быть, спустя какое-то время…
– Я уже сказала, что не могу ничего обещать, Джордан.
Он опять помрачнел, а она этого терпеть не могла.
Неожиданно он проговорил:
– Я тоже много думал, правильно ли поступил, когда выбрал музыку. Ведь я потерял тебя… и Мелани. Я знаю, что музыкантов считают необузданными и непостоянными, но, уверяю, этот стереотип совсем не для меня. Я просто человек, который соединяет свои чувства с музыкой. Мне нужно взволновать чувства людей, иначе они не будут слушать мою музыку. Но я никогда – ни на сцене, ни в жизни – не совершил ничего, чего надо было бы стыдиться. Среди моих слушателей много людей средних лет. Даже мои родители пришли к выводу, что успех не испортил меня.
– Не нужно оправдываться, Джордан.
– Почему же у меня такое чувство, что нужно?
– Наверное, в этом есть доля моей вины, – признала она.
– Если бы ты только могла поверить в меня как в человека, а не относиться ко мне как к какому-то фантому! Ведь я совсем другой, – заговорил он, и в его низком голосе слышалась печаль. – Иногда я жалею, что не стал юристом в Остине или Пенсильвании. У нас теперь было бы Трое или четверо детей.
– И ты всегда чувствовал бы себя так, словно что-то потерял в жизни, – закончила она с легким вздохом.
– Без тебя у меня все время было такое чувство.
– Бедный богатый мальчик! – поддразнила она.
Он прижал ее к груди:
– Теперь уже нет. У меня есть все, что мне нужно.
Губами он коснулся пушистых волос у нее на виске.
– Не надо, – пробормотала она, – не здесь.
– Я не стыжусь того, что испытываю к тебе. Почему тебе нужно чего-то стыдиться?
Его рука легла на нежную шею Джини, заставляя ее повернуть к нему лицо. У нее перехватило дыхание, когда он начал вглядываться в ее глаза. Его губы прижались к ее приоткрытым губам. Сильной рукой он прижал ее к себе.
Сквозь тонкий шелк платья она ощущала силу его бедер. От его мокрых джинсов намок подол платья. Кончики его пальцев спустились от белого воротничка платья к четко обрисовывавшейся груди.
– Почему ты такая красивая? – прозвучал мягкий вопрос. – И полна решимости отказаться от того, что может сделать счастливыми нас обоих?
И опять его рот искал ее губы, и она вздрагивала от жара, горящего в нем. Она чувствовала, как сильно бьется его сердце, как напряжена его бронзово-загорелая грудь, крепко прижатая к ее груди.
Губы его, страстные и жесткие, солоноватые от морской воды, разбудили в ней огонь, который начал медленно заполнять ее.
Джини уже не только позволяла себя целовать, она отвечала на его поцелуи, и, уловив ее ответ, он стал более решителен и требователен.
Наконец Джордан оторвался от ее губ.
– Целых две недели я думал об этом мгновении. Добро пожаловать в Калифорнию, Джини, – прошептал он страстно, и в тот же миг их губы опять были вместе.
– Думаю, нам лучше остановиться, – почти задыхаясь, сказала она.
Он отпустил ее.
– Сейчас, – согласился он с улыбкой. Черные глаза светились. – Но позже…
Позже его ничто не остановит, поняла она.
Вечером он повез ее в отель «Беверли-Хиллз», и она старалась не показать трепета перед знаменитыми зелено-розовыми, покрытыми лепниной зданиями, раскинувшимися на искусно оформленном пышной зеленью участке площадью двенадцать акров. Рука об руку, тихо беседуя, они прошли вдоль извилистых дорожек, по обеим сторонам обсаженных гигантскими пальмами и лиственными деревьями. Ночь была ясная, небо черное, усыпанное звездами. Желтая, как из воска, луна светила между деревьями. Мелани предпочла остаться в Малибу, и Джини подозревала, что их дочь пожелала родителям романтичного вечера.
Джини и Джордан заказали коктейли в знаменитой на весь мир гостиной Поло. Все головы повернулись, когда они появились на пороге. Джини знала, что за их спинами все сдержанно перешептываются.
– Ты произвела фурор в первый же вечер, – мягко поддразнил Джордан.
– Поправка. Фурор производишь ты. Не может быть, чтобы кто-то заинтересовался мной.
– Ты не права. – Горящие глаза задержались на ее лице. – А я?
На Джини было переливающееся белое платье для коктейлей с глубоким декольте, соблазнительно открывающим ее грудь.
Она покраснела под его взглядом.
– Веди себя прилично.
– Тебе надо было надеть что-нибудь более… э… похожее на платье учительницы, если ты хотела, чтобы я не обращал на тебя внимания, – прозвучало в ответ.
– Запомню на будущее.
– Не нужно, пожалуйста!
К ним подходили разные знаменитости, и всех Джордан представлял своей жене. Он, казалось, не замечал ее смущенных ответов и румянца, а его друзья вели себя так, словно находили ее очаровательной.
Когда они остались одни, Джини робко упрекнула:
– Джордан, ты нарочно представляешь наши отношения в неверном свете.
– Нет, любимая, – голосом, полным страсти, ответил он. – Мы были женаты и скоро опять поженимся. Ты единственная жена, которая мне нужна. – Под столом его руки по-хозяйски завладели ее руками.
Позже они обедали в ресторане отеля – в «Котери», зале для гурманов, с великолепным интерьером персикового и кораллового цвета с отделкой из красно-коричневого дерева и с золотыми и медными украшениями.
Когда знаменитый киноактер пригласил их за свой столик, Джордан вежливо отклонил приглашение.
– Надеюсь, ты не возражаешь, что я отказал Майклу, – зашептал он заговорщицки, после того как актер отошел от них. – Но я хочу побыть с тобой вдвоем.
Искренне ли он это сказал или боялся, что она не подойдет к компании всех этих знаменитостей?
Джордан был очень внимателен, еда восхитительна, обслуживание великолепно, и вскоре Джини забыла свои сомнения. На закуску им подали блинчики по-бомбейски с карри. В качестве основного блюда – отварную форель с муссом из лососины и винным соусом, которую сервировали так изысканно, что Джини засмеялась: есть такой шедевр кулинарного искусства – преступление. Джордан ухмыльнулся и заверил, что еще большим преступлением было бы не притронуться к нему.
– Что может быть хуже остывшей рыбы? – пошутил он.
– В этом ты прав, – согласилась она, берясь за вилку.
Джордан развлекал ее рассказами об отеле:
– Здесь бывает нефтяной магнат из Техаса, которому всегда подают бифштекс из медвежатины с Аляски.
Джини рассмеялась:
– Может быть, если мне понравится бифштекс из техасского армадилла, обо мне тоже будут рассказывать легенды.
– Но я не хочу, чтобы о тебе рассказывали. Я хочу, чтобы ты принадлежала только мне. – Перегнувшись через стол, он поглаживал ее руку своей.
На десерт им подали великолепное шоколадное суфле «Гран-Марнье».
А потом Джордан повез ее покататься на побережье, его мощный «мазерати» преодолевал виражи на такой скорости, что кровь стыла в жилах, а на прямой трассе в этой замечательной машине скорость была незаметна вовсе.
Вскоре огни города остались позади. Черный берег переходил в кипящий прилив. Ветер трепал волосы, и Джини, откинувшись на кожаные подушки сиденья, смотрела на луну и на черное ночное небо, усыпанное звездами.
Она вдыхала напоенный ароматами воздух и ощущала себя совсем юной. Или это только опьянение от вина, которое она пила за обедом, дало предчувствие счастья, и она парила на крыльях, будто и не было всех этих тринадцати лет?
Джордан свернул с шоссе на мыс, выдающийся далеко в океан. Он остановил машину и обнял Джини. Волны Тихого океана разбивались о песок.
– Весь вечер я мечтал об этом, – пробормотал он.
Дрожь прошла по ее телу. Она тоже весь вечер мечтала, чтобы он обнял ее.
Губы Джордана впились в ее рот с внезапным жаром страсти.
Когда наконец они, почти задыхающиеся, оторвались друг от друга, сердце у нее разрывалось от любви.
– Джордан, я бы все отдала, чтобы быть той женщиной, которая тебе нужна, – призналась она.
– Ты и есть такая женщина.
– Для этого нужно быть более привлекательной.
– Не выношу, когда ты говоришь такое. – Его тон был жестким, и с этими словами он еще крепче прижал ее к груди. – Ты все время возводишь между нами преграду. Оставайся такой, какая ты есть. Не теряй своей свежести, чистоты. Ты привлекательна по-своему. Слишком многие в нашем мире делают из обаяния доспехи. Они боятся остаться сами собой.
– Я тоже.
– Тебе бояться нечего. Неужели я отличаюсь от того человека, за которого ты вышла замуж в Остине?
– Ты имеешь в виду, что мне нужно забыть твою славу, состояние, «мазерати» и маленький дворец в Малибу?
– Ты знаешь, что я имею в виду, Джини. Она покачала головой, слегка удивленная тем, что вдруг поняла: он говорит правду. Слава и состояние пришли к нему, но он остался самим собой.
– Ты не такой, как другие, – тихо сказала она.
– И ты тоже.
Этому она не могла поверить.
– Я тот же мужчина, каким был тогда, и я хочу ту же женщину, что и тогда. Почему в это так трудно поверить?
– Просто невозможно.
– Попытайся, Джини, пожалуйста.
Она глянула из машины на величественный черный океан, сверкающий в лунном свете. Было бы нечестно с ее стороны обещать, если она не чувствует, что это возможно. Пусть ей очень хочется сделать ему приятное, но она ни за что не позволит ему запугать себя. Он обогнал ее, намного обогнал.
Он выпустил ее из объятий, и, когда тронул машину с места, она ощутила его разочарование.
Хотя машина мчалась быстро, казалось, они никогда не доедут до Малибу. Джордан поставил «мазерати» в свой гараж между белым вытянутым лимузином и джипом.
– А джип зачем, Джордан? – не смогла она удержаться от вопроса, когда он помогал ей выйти из машины. – Он сюда не подходит.
– Нельзя быть настоящим жителем Малибу, если у тебя нет джипа, – ответил он жестко.
Когда они вошли в дом, он повел ее через гостиную. Джини остановила его, пытаясь уменьшить возникшее в нем напряжение. А может быть, она старалась оттянуть тот момент, когда они останутся вдвоем в спальне?
– Знаешь, Джордан, по-моему, эта комната чересчур велика, даже для такой звезды, как ты. У меня такое чувство, словно я заблудилась в джунглях.
Джордан пристально оглядел комнату. Ему показалось, что он видит ее впервые за все эти годы. И правда, здесь было слишком много высоких деревьев, кустов и цветов. Да еще мраморный камин с круглой кушеткой, расположенный на более низком уровне, – все это под огромным стеклянным потолком, будто напоказ.
– Фелиция была помешана на деревьях, когда занималась оформлением комнаты, – сухо заметил Джордан, – она говорила, что этот лес даст нам воздух для дыхания.
– Звучит уж очень по-калифорнийски.
– Если тебе не нравится этот дом, можешь переделывать в нем все, что хочешь.
– Я… мне не хотелось бы ничего менять. Я ничего не понимаю в дизайне.
Обнимая ее, Джордан заметил:
– Тогда пригласи кого-нибудь, кто мог бы перевести твои идеи на язык дизайнеров. Ты понимаешь в этом не меньше меня или любого другого. Если тебе приятно что-то переделать в доме – действуй.
– Но не могу же я затевать дело, требующее так много денег.
– Почему, если я не против?
– Это будет бессмысленная трата.
– Не будет, если тебе удастся превратить этот эксцентричный дворец в настоящий дом.
Джини удивило мягкое, почти нежное выражение, изменившее мужественные черты его лица. Она не сразу нашла, что ответить.
Пытаясь оттолкнуть его, она буркнула:
– Ничего я не буду менять.
– Ошибаешься, ты уже все изменила.
– Я имею в виду дом, – возразила она.
– А я имею в виду мою жизнь.
Его смех прозвучал тихо, нежно, обезоруживающе. Прижав Джини к себе, он вдруг поднял ее на руки.
– Что ты делаешь?
– По-моему, это совершенно очевидно. Хозяин дома намерен похитить хозяйку дома.
– А если хозяйка скажет «нет»?
– Она не скажет.
– Откуда ты знаешь?
– Я знаю хозяйку.
Он нес ее на руках в полном молчании по всем комнатам, отпустив, только когда они оказались в его апартаментах с прекрасным видом на океан и камином посреди комнаты. Джини не отрываясь смотрела на встроенную кровать и зеркальные двери, ведущие в гардеробную – тоже с зеркальными стенами. Она понимала, что и за другими дверями, всюду роскошь. Там, дальше, сауна, собственный солярий, бассейн с гидромассажем, а также кабинет с концертным роялем, где Джордан работал, когда оставался дома.
Он подошел к музыкальному центру и поставил пластинку на проигрыватель. Мягкие звуки фортепьяно заполнили комнату волнующей мелодией.
Их взгляды встретились, преодолев пространство огромной спальни. Черные глаза смотрели пристально.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17