– Хорошо, я буду заниматься своими делами. И судьба Кэти станет одним из моих самых важных дел. Запомни: если с этой девочкой случится что-то плохое, тебе же будет хуже.
Бернард, вконец озверев, схватил сестру за плечи и с силой ее встряхнул.
– Убери от меня свои грязные лапы! – зарычала на него Тереза.
– Ты никому об этом не скажешь. Никому. – Он дышал ей в лицо. Их лица были так близко, что носы почти соприкасались. – Пообещай, что ты никому об этом не скажешь.
Тереза резко оттолкнула брата и, развернувшись, взялась за дверную ручку.
– Я не собираюсь ничего тебе обещать, – прошептала она, с трудом переводя дыхание. – И постарайся не забывать, что у этой девочки, в отличие от бедняжки Мэгги, есть родители, которые в случае необходимости могут за нее вступиться.
Бернард снова хотел схватить сестру, но она увернулась.
– Если ты еще раз до меня дотронешься, я подниму на ноги весь дом, – быстро сказала она. – И последнее. Завтра, точнее, уже сегодня я уезжаю. Но я еще вернусь.
С этими словами Тереза, дрожа от гнева, вышла из комнаты.
Вернувшись к себе, она присела на край кровати, положила ноги на маленькую скамеечку и спрятала лицо в ладонях. «Бедное дитя!» – подумала она и вспомнила себя в свою первую брачную ночь.
Потом ей опять представилась Кэти, идущая с понуренной головой через галерею. Три года назад то же самое случилось с Мэгги Пратт. Мэгги была второй горничной, симпатичной толстушкой. Она была круглой сиротой. Ей было шестнадцать, когда она забеременела, и она сказала, что отец ребенка – Бернард. Бернард с негодованием отрицал это, а Мэгги выгнали из дома. Ей было не к кому обратиться за помощью, поэтому девушка попала в приют для бедных, где пробудет до тех самых пор, пока ее ребенок не вырастет и не начнет работать.
Но почему такое должно было случиться с Кэти Малхолланд, с этой милой, очаровательной девочкой? Она ведь совсем еще ребенок! Сколько ей лет? Четырнадцать, от силы пятнадцать. Куда смотрела миссис Дэвис? Почему допустила это? У Терезы возникло непреодолимое желание пойти сейчас же к экономке и спросить, почему она не проверила, прежде чем самой идти отдыхать, вся ли прислуга разошлась по своим комнатам. Следить за молодым персоналом – одна из обязанностей экономки. Эту обязанность ввела миссис Розье после случая с Мэгги Пратт.
Впрочем, какой смысл винить теперь экономку? Того, что случилось, уже все равно не изменить, и только время покажет, будет ли сегодняшнее происшествие иметь последствия.
Кэти, сидя на своей койке, тоже думала о миссис Дэвис. Она не стала ложиться, не стала раздеваться. Ее переполнял страх – новый, неведомый ей дотоле страх. Она не много знала о страхе – она боялась темноты, боялась повариху, когда та на нее кричала. Но этот новый страх был совсем другим – он был каким-то болезненным и непонятным. Она вдруг стала бояться своего тела, так, словно это тело было ей чужим и таило в себе какую-то неведомую опасность. Ей бы очень хотелось избавиться от этой ненавистной оболочки, выбраться наружу и влезть в то тело, которое было у нее вчера. Но именно ее странный страх подсказывал ей, что ее тело уже никогда не станет прежним. Ей бы хотелось побежать домой и рассказать обо всем маме, тогда, быть может, ей удастся избавиться от страха, но если она расскажет матери, то об этом узнает и отец, и тогда быть беде. Ее отец был человеком спокойным и уравновешенным, за исключением тех редких случаев, когда что-то приводило его в бешенство. Тогда он, не помня себя, кричал и швырял вещи. Кэти видела отца в подобном состоянии всего лишь дважды. В последний раз это случилось, когда администрация шахты выгнала из поселка несколько семей, в том числе Монктонов и Хепбернов, а конная милиция атаковала протестующих шахтеров. В тот день отец, вне себя от ярости, бросился на двух полицейских. Один из них ударил его дубинкой по голове, и он долго пролежал без памяти в канаве. Другим мужчинам, пытавшимся противостоять полиции, повезло меньше, чем ему, – их арестовали, и они предстали перед городскими властями. Пятеро шахтеров были уволены, им пришлось забирать свои вещи и вместе с семьями уходить из поселка.
Если отец узнает о том, что случилось с ней сегодня ночью, он может натворить что-нибудь такое, из-за чего потеряет работу, и тогда вся семья окажется на улице. Нет, она ни в коем случае не должна рассказывать об этом дома. Но она должна облегчить душу, должна хоть кому-то об этом рассказать. Может, миссис Дэвис? Конечно, она сейчас же пойдет и расскажет обо всем миссис Дэвис. Тогда, быть может, ей станет легче.
Когда она встала, Дотти заворочалась во сне, продолжая безмятежно похрапывать. В слабом свете утренней зари Дотти выглядела ужасно – покрытое пятнами лицо, широко раскрытый рот, грязные спутавшиеся волосы. Но сейчас Кэти многое бы отдала, чтобы поменяться с ней местами.
Ее трясло, и слезы лились ручьями по ее щекам, пока она спускалась по лестнице, проходила через узкий коридор, потом спускалась еще на три ступеньки и входила в дверь, которая вела на другую лестничную площадку и к комнате экономки. Она уже подняла руку, чтобы постучаться, когда вдруг услышала какие-то шорохи за дверью и шум приглушенных голосов. Хоть мужчина и говорил тихо, она сразу узнала его голос. С минуту она стояла неподвижно, в полнейшем ошеломлении глядя на дверь, потом взлетела вверх по ступенькам и притаилась за перилами лестницы. Она слышала, как дверь миссис Дэвис приоткрылась. Взглянув вниз, она увидела мужчину, который, стоя в коридоре, застегивал брюки.
На мужчине была только нижняя рубашка, а пальто он перекинул через руку. Не спеша мужчина затянул пояс брюк и набросил пальто на плечи. Сделав несколько неслышных шагов вдоль коридора, он скрылся из вида.
Сейчас Кэти испытывала новое чувство, которое на какое-то время перекрыло ее страх. Это было смешанное чувство стыда, отвращения и разочарования, к которому прибавлялось сильнейшее удивление. Миссис Дэвис, женщина, которую она боготворила и которую ее мать считала настоящей леди, была любовницей мистера Кеннарда! Теперь она понимала, почему повариха осмеливалась сидеть в присутствии экономки и обращалась к ней безо всякого почтения, и почему мистер Кеннард так редко заходил на кухню, а если заходил, никогда не разговаривал с поварихой.
После того, что она видела, она не сможет открыться перед миссис Дэвис. Она ни перед кем не сможет открыться. Да, она сохранит это в тайне, но, если мистер Бернард еще хоть раз приблизится к ней, она будет кричать и отбиваться. В следующий раз она будет знать, как себя вести. Она больше никогда, никогда не позволит ему прикоснуться к себе.
Она внезапно перестала плакать. Приподняв подол платья, она отколола тряпочку, приколотую булавкой к нижней юбке, вытерла слезы и тихонько высморкалась. Ей надо сейчас же помыться, поскорее смыть с себя следы его грязных прикосновений. Нет, она не пойдет к насосу – во дворе ее могут заметить. Она запрется в бойлерной и вымоется горячей водой. Она будет драить себя до тех пор, пока не избавится от этого отвратительного чувства.
Глава 5
– Что с тобой, дитя?
– Ничего, ма.
– Но, дорогая, ты уже давно сама не своя.
Кэтрин и Кэти сидели рядом на краю низкой кровати в спальне. Кэтрин убрала со лба дочери прядь мягких волнистых волос и продолжала обеспокоенно расспрашивать.
– Ты такая бледная и измученная. В чем же дело, милая?
– Это все простуда, ма. Она никак не проходит. У меня все время слезятся глаза и из носа течет.
– Но ведь простуда была у тебя уже давно. Помню, ты захворала вскоре после бала… – Кэтрин наклонилась к дочери. – А… остальное в порядке?
– Еще не началось, ма, – ответила Кэти, опустив глаза.
Она не стала говорить, что эта задержка длилась вот уже третий месяц.
– Ах, значит, вот оно что! – Кэтрин выпрямилась и, подперев подбородок рукой, продолжала со знанием дела:
– Ничто так не выбивает женщину из колеи, как эти задержки. А у тебя месячные никогда не были регулярны. Меня, по правде сказать, это всегда немного беспокоило. Что ж, когда они начнутся, ты сразу же почувствуешь себя лучше. – Она с нежностью посмотрела на дочь и подавила вздох. – А нам так тоскливо без тебя, без твоей болтовни. Я сама только и живу ради этих воскресных дней. Ну, не грусти, скоро твоя хворь пройдет. – Она взяла руки Кэти в свои и добавила, понизив голос:
– Знаешь, мне до сих пор не верится, что ты у меня уже взрослая. Тебе скоро шестнадцать, а кажется, еще вчера ты сидела у меня на коленях.
Кэти проглотила слезы. Как бы ей хотелось снова оказаться у матери на коленях, зарыться лицом в ее грудь и рассказать ей обо всем: о том, что случилось с ней в ночь бала, о своих утренних недомоганиях, об ужасе, который овладевал ею при мысли о будущем. Стараясь не смотреть на мать, она поспешно поднялась с кровати и направилась к двери.
– Уже поздно, ма. Мне пора идти.
– Да, моя крошка.
Кэтрин встала и последовала за дочерью на кухню.
– Скоро свадьба мистера Бернарда, а ты не рассказываешь нам, как они готовятся к празднику, – сказала она, внимательно глядя на Кэти.
– Я была очень занята, ма, и не видела приготовлений в доме. Повариха почти не выпускает меня с кухни.
Она взяла свою накидку, надела шляпку, завязала ленту под подбородком – погода была холодная и ветреная. Взглянув на отца, который надевал пальто и повязывал шарф, она подошла к деду, сидящему возле огня. Лицо Вильяма осунулось и пожелтело; его и без того худые щеки еще больше впали, а уголки рта были грустно опущены.
– Прости, крошка, – сказал старик, обнимая внучку. – Впервые я не могу тебя проводить.
Со слезами на глазах он прижимал к себе Кэти, а она повторяла надломленным голосом:
– Ты скоро поправишься, дедушка. Скоро.
Потом она поцеловала Лиззи, а та, как обычно, положила голову ей на грудь. Но Кэти не стала говорить ей, как прежде, «будь хорошей девочкой». Молча погладив сестру по волосам, она дождалась, когда та убрала голову с ее груди, и повернулась к Джо. Брат и сестра долго смотрели друг на друга, потом Джо, дотронувшись до ее плеча, сказал:
– Береги себя, Кэти. Твоя простуда что-то долго не проходит.
– Не волнуйся, Джо, все будет в порядке.
Прощаясь на пороге с дочерью, Кэтрин подумала, что Кэти сейчас выглядит так же, как Джимми, один из ее умерших сыновей, выглядел перед тем, как заболеть лихорадкой, которая и унесла его в мир иной. При этой мысли сердце Кэтрин болезненно сжалось – все пятеро детей умерли от лихорадки.
– Если почувствуешь себя совсем плохо, немедленно сообщи об этом миссис Дэвис, – сказала она дочери. – Обещаешь?
– Обещаю, ма, – ответила Кэти, отводя глаза.
Родни взял жену за плечи и легонько подтолкнул назад в комнату.
– Иди в дом, Кэтрин, а то промокнешь.
– Накинь на плечи мешок, Родни. Там льет как из ведра, – заботливо сказала Кэтрин, глядя на высокую квадратную фигуру мужа в поношенном пальто.
– В воскресенье я как-нибудь обойдусь и без мешка, дорогая, – ответил тот.
Обняв за плечи Кэти, и прижав ее к себе, он ступил на тропинку перед домом, и оба тут же оказались по щиколотку в грязи. Но на полях дорога по большей части была твердой, хоть местами земля и разъезжалась под ногами. Отец и дочь шли быстро, склонив головы под хлещущим дождем, и при каждом новом порыве ветра Родни еще крепче прижимал Кэти к себе, спрашивая:
– Все в порядке, крошка?
Она отвечала кивком головы, и они продолжали свой путь молча. Когда они дошли до вершины холма, Кэти вспомнила, как в то далекое воскресенье – наверное, вечность назад – она сидела с дедом на этом же самом месте, а вокруг сияло солнце, и небо было чистым и высоким… Это было ее последнее счастливое воскресенье, последнее воскресенье перед той ужасной ночью. С тех пор солнце больше не светило для нее, а в душе у нее были только тьма и ужас.
Добравшись до вершины, оба тяжело дышали после быстрой ходьбы, глядя вниз сквозь серую завесу дождя.
– Что случилось, родная? – вдруг спросил Родни, поворачиваясь к дочери. – Я чувствую, что-то тебя беспокоит.
Кэти подняла голову и заставила себя посмотреть отцу в глаза. Она очень любила отца, хоть в глубине души и побаивалась. Мать с детства воспитала в ней глубокое уважение к отцу, всегда ставя ей в пример его честность, его порядочность и храбрость.
– Я устала, па, – сказала она.
И она не лгала, хоть это и было лишь частью правды.
– Бедная девочка! – отец провел мокрой ладонью по ее худому лицу. – Если эта работа слишком тяжела для тебя, бросай ее. Я подыщу тебе другую. В Джарроу, к примеру, открываются новые химические заводы, там и для тебя что-нибудь найдется. Бросай эту работу, родная.
– Я подумаю об этом, па.
– К твоему следующему приходу я подготовлю маму, чтоб она не была слишком разочарована. Ты ведь знаешь, она очень уважает миссис Дэвис.
– Да, па, я понимаю. Спасибо, па.
– Ну а теперь иди.
– Ты тоже иди, па, не стой под дождем.
– Я только немного постою здесь, родная.
– Нет, пожалуйста, па, иди. Ты и так уже весь вымок. Ты все равно не сможешь видеть меня через дождь.
– Я пойду, как только ты спустишься вниз. До свидания, моя крошка.
Расставшись с отцом, Кэти побежала навстречу ветру, спеша поскорее исчезнуть за завесой дождя, чтобы отец мог идти домой. Когда она поняла, что с холма ее уже не видно, ее шаг стал медленным и тяжелым. Накидка и платье промокли насквозь, и она чувствовала, как струйки воды стекают по ее спине. Впрочем, это ее не волновало. Ничто не волновало ее, кроме…
Она приняла столько сенны и солей, что ей казалось, у нее больше не осталось внутренностей, но это не помогло. Что, что ей делать? Дотти уже заметила, что ее тошнит по утрам. Рано или поздно ей придется признаться во всем миссис Дэвис, и матери она тоже должна будет рассказать. Но она не столько опасалась реакции матери и миссис Дэвис, сколько боялась того, что может сделать отец, если все узнает. Ведь он обязательно пойдет разбираться с мистером Бернардом. Он побьет мистера Бернарда, и отца посадят за это в тюрьму, а их всех выбросят на улицу. Никто из соседей не осмелится их приютить. Конечно, их выселят. Она видела, как людей выселяли и за меньшее. Что станется тогда с ее больным дедом? Что станется с Лиззи, с матерью? Ей было страшно даже подумать, чем это могло закончиться для ее семьи.
Темная фигура возникла перед ней, прежде чем Кэти успела заметить ее приближение. Это был Бантинг. После того воскресенья она встречала его всякий раз на обратном пути. Но она больше не боялась Бантинга. Она больше ничего не боялась, кроме одной-единственной вещи. Страх перед будущим заполнял ее до предела, не оставляя места для других страхов.
С Бантингом была собака – большой лохматый пес, помесь колли с Лабрадором. Собака подошла к Кэти и обнюхала ее щиколотки, как она всегда делала во время их встреч.
– А ты ему понравилась, – сказал Бантинг вместо приветствия. – С ним это нечасто случается. – Сузив глаза и внимательно глядя на девушку, он заметил:
– Ты что-то неважно выглядишь. Ты нездорова?
– Я простыла.
– Ты, кажется, и в прошлый раз была простужена, – в конце фразы Бантинг издал звук, похожий на смех.
– Да, – кивнула она. – Эта простуда все никак не проходит.
Бантинг оглядел ее с головы до ног. Накидка полностью закрывала ее, и он не мог видеть очертаний ее фигуры. Но его интересовала не фигура, а лицо девушки. Странно, как сильно изменилось ее лицо с тех пор, как он увидел ее впервые. В глазах больше не было задорного огонька, а щеки покрывала нездоровая бледность. Его самого удивляло, почему он заинтересовался этой девушкой. Впрочем, он не был единственным, кого интересовали Малхолланды. Например, молодой Розье вызвал его к себе на днях и стал расспрашивать о большом Малхолланде. Судя по тому, как он говорил, Бернард Розье искал предлог, чтобы избавиться от Малхолланда, но не потому, что тот путался с Рам-шоу и Фогерти, об этом Бернард еще не знал и узнал только от него, Бантинга. Значит, у молодого хозяина была на то другая причина. Но какая? Ведь Малхолланд был очень хорошим работником, он добывал вдвое больше угля, чем другие. Бантинг, правда, уже не раз его штрафовал, но ему вовсе не хотелось увольнять такого сильного рабочего, как Малхолланд. Если уж надо кого-то уволить, для этого найдется много других кандидатур.
– Ты, наверное, очень устаешь, работая у Розье, – сказал он девушке.
– Да, – ответила Кэти.
– Но тебе до сих пор нравится там работать?
Она заколебалась.
– Да, – сказала, наконец, она. И поспешно добавила:
– Но я должна идти. Я совсем промокла.
Он не стал прощаться с ней – так же, как и не имел привычки здороваться. Когда девушка отвернулась от него и зашагала прочь, он некоторое время смотрел ей вслед, потом ударил тростью по кусту папоротника у дороги и продолжил свой путь.
Когда Кэти вошла на кухню, повариха сидела за столом и пила чай из большой дымящейся чашки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39