Горячие пятна на этих надменных скулах, пульсирующая жилка на виске — все подтверждало то, что подсказывала ей интуиция, доставшаяся ей от ее предков, — пора сказать нет и остановиться, пока не поздно.
Если она сделает сейчас шаг назад, он согласится с ее решением, но она никогда не узнает сладости любви с ним. Она опустила ресницы и склонила голову ему на грудь, благодарная ему за то, что он позволяет ей самой принять решение.
С тех пор как она поняла, что не только ее отец, но и ее мать предали ее, вся ее жизнь была основана на осторожности. Она никогда не позволяла соблазнить себя настолько, чтобы она могла испытать еще одну боль. Сейчас, словно пережив внезапное прозрение, она вдруг обнаружила, сколь многого лишила ее эта осторожность. Вместе с боязнью и болью разочарования она изгнала из своей жизни радость, желание и страсть. Сейчас в его объятиях, в этом сказочно красивом месте нерастраченный источник ее безрассудства, поток неведомой энергии, струящийся по всему ее телу, неожиданно вырвался на волю.
Он наклонился к ней и нежно прикусил губами мочку ее уха. Ощутив его теплое дыхание на чувствительных завитках и изгибах ушной раковины, она почувствовала, как тело ее пронзили миллионы крохотных электрических разрядов.
Она задохнулась, ловя губами воздух, а он тихо засмеялся. Смутно ощущая, что он тоже в плену у этой новой, неведомой ему страсти, и почувствовав себя смелее благодаря вырвавшимся наконец на свободу инстинктам, она встала на цыпочки и кончиком языка дотронулась до ямки у основания его загорелой сильной шеи.
Грудь его поднялась и резко опустилась.
— Ты понимаешь, что ты делаешь? — На этот раз голос его звучал совершенно серьезно.
— Да, — выдохнула она, и дыхание ее коснулось его влажной кожи там, где она ласкала его кончиком языка. — Айлу, — прошептала она, собрав последние остатки здравого смысла.
— Она ушла домой.
То, что случилось потом, было так же естественно, как висевшая в небе луна, как негромкая песнь льющихся струй фонтана. Таинственный, серебристый свет играл на их лицах, когда губы их слились в поцелуе. Но вскоре — и это было неизбежно — не все уже можно было выразить поцелуями. Он коснулся губами пульсирующей жилки у нее на шее, хрупкой округлости плеча. Он, должно быть, слышал, как она вздыхала, но он не мог знать, что для ее необученного тела его прикосновения были пьянящим вином, черной магией, сладким обжигающим пламенем. Она и не думала говорить нет, не хотела сдерживать ответную дрожь страсти, которая пронзала ее словно огненным трезубцем.
Его руки — уверенные и ласковые, безжалостные и неумолимые — прикасались сначала к ее плечам и наконец спустились к нежной округлости ее груди.
— Тебе нравится так? Скажи мне, как тебе нравится, Кэндис, и я дам тебе это. Все, я смогу дать тебе все, что ты хочешь.
Она не могла говорить. Слова спотыкались друг о друга, превращались в ничто, когда она смотрела в его мерцающие глаза, свет которых струился ей прямо в глаза, сжигая предрассудки и страх, заставляя ее отдаться во власть своей неутоленной, давно сдерживаемой страсти.
— Тебе нравится? — Его рука легко скользнула по ее груди к соскам, едва касаясь их, но она вдруг почувствовала в них такое странное тянущее ощущение и такую тяжесть, от которой подкашивались ноги.
— А так? — Он нагнулся, и его рот коснулся ее соска, горячего и влажного, сквозь тонкую ткань сарафана.
Она громко вскрикнула, а он улыбнулся спокойно и серьезно и сказал:
— Я вижу, что тебе хорошо.
Все вокруг кружилось в каком-то тумане. Она с трудом поняла, что он поднял ее на руки и перенес на подушки большого дивана.
Он снял рубашку, небрежно сбросил ее на пол и опустился рядом с ней. На какое-то мгновение она почувствовала древний, атавистический страх женщины перед хищным самцом. Она не отпрянула, но все ее тело напряглось, приготовившись к отпору.
Лицо его было почти сурово.
— Тебе достаточно сказать только одно слово. Я не насильник, — спокойно сказал он.
И она поняла, как глупы были все ее страхи.
— Прости меня, — сказала она и очень тихо добавила: — Мне нужно привыкнуть к тому, что рядом с тобой я такая маленькая! А ты, — она застенчиво улыбнулась, — стал вдруг таким большим.
Действительно, его элегантная стройность была обманчива. Она не могла отвести глаз от его широких плеч, которые, казалось ей, могли заслонить собой луну, от его рук, крепких мускулов груди, игравших под гладкой бронзовой кожей.
— Должно быть, временами жизнь может казаться очень страшной для такой маленькой женщины, как ты, — сказал он, играя завитком волос у ее виска, нежно и уверенно накручивая на палец теплый локон, словно ему нравилось ощущать кожей его шелковистость.
— Рядом с тобой мне ничего не страшно, — воскликнула она и поразилась, прочитав в его глазах полное понимание того, о чем она думала.
Глаза его сузились, он склонился над ней и поцеловал ее шею.
— Я имел в виду не только это, — ответил он, и его дыхание коснулось ее мягкой кожи. — На самом деле, я думаю, ты с таким же успехом можешь быть одной из самых опасных женщин, которых я когда-либо встречал. — Он помолчал, а потом добавил: — И я испытываю к тебе далеко не братские чувства.
Она коснулась пальцами его головы и почувствовала, как его рука скользнула у нее за спиной; губы его прижались к ее губам и вдавили ее в подушки. Запрокинув голову, она подставила шею его жадным поцелуям и снова тихо застонала. Доводы здравого смысла захлестнуло ощущение того, что она делает все правильно, что всю свою жизнь она ждала именно этого мгновения, этого человека. Не незнакомца, а свою вторую половину…
Скользивший по полу террасы лунный свет вначале освещал их медленное бесшумное движение навстречу друг другу, навстречу своей любви, но потом, когда он снял с нее сарафан, тактичная луна скрылась в облаках и оставила их в темноте. Затерявшись в чувственном тумане его рук и губ, Кэндис сладострастно следила за тем, как его темная голова склонилась к ее груди, а губы коснулись ее так нежно и легко, что она не смогла подавить тихий вскрик протеста и желания.
Мускулы у него на спине напряглись, пока он продолжал сладко мучить ее жаркими прикосновениями своего рта. Наслаждение пронзало ее сладкой болью, от которой груди ее налились, как бы прося еще и еще поцелуев, а тело, словно расплавленный жаром свечи воск, текло, таяло и стонало от дикого желания.
— Сол, прошу тебя. — Это должно было прозвучать как призыв к действию, но в голосе ее слышалась умоляющая нота, и это испугало ее.
Ее влажный сосок почувствовал его горячее дыхание.
— Прошу что?
— Прошу… помоги мне.
Он замер, словно пораженный ее словами, но, когда ее бедра сделали легкое движение ему навстречу, он наклонят голову и вобрал жадным ртом пульсирующий ореол ее соска.
Кэндис тихо вскрикнула, все тело ее замерло в неподвижности, и волна неизвестных ей доныне ощущений накрыла ее с головой, унося туда, где она могла погибнуть, и единственной надеждой на спасение был человек, который сейчас с такой колдовской чувственностью ласкал ее грудь.
Она стиснула руки, потом расслабилась и уступила, сдалась, отдавая ему гибкую нежность своего тела, весь свой огонь и страсть, которые она до сих пор держала взаперти. Мучивший ее кодекс боли и наслаждения, который она так долго соблюдала, был отброшен в сторону и предан забвению.
Ей предстояло испытать откровение, стать посвященной в вечную, как мир, и юную, как наступающий день, тайну, и все ее существо радовалось и торжествовало оттого, что именно этот человек, эта ночь, эта луна сошлись сегодня вместе, чтобы помочь ей воскреснуть.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Сол поднял голову. Кэндис чувствовала опустошенность, холод и одиночество.
— Прикоснись ко мне, Кэндис, — тихо сказал он. — Не заставляй меня делать все самому.
Эти слова странно задели ее, но мысли ее были сейчас слишком далеко, чтобы она могла понять причину этого. Куда исчез привычный холод в его глазах? Даже в темноте ей было видно, что они похожи на жидкий, расплавленный огонь, в котором было так просто сгореть и который, каким-то волшебным образом освобождая ее от стыда и предрассудков, заставлял делать такие вещи, о которых она прежде только читала. Прикоснувшись к нему, как к чуду, она с трепетом провела своей маленькой, изящной рукой по завиткам волос у него на груди и почувствовала, как весь он замер от ее прикосновения. Кэндис улыбнулась одними кончиками губ, слегка распухшими от его долгих поцелуев, и, вся подавшись вперед, наклонилась над ним, чтобы коснуться жаркими губами его соска.
Кончиком языка она скользнула по его крохотной твердой припухлости и, замерев в ожидании, вновь осмелилась повторить то же самое. Она тихо засмеялась и так же нежно и осторожно, как бабочка цветка, коснулась языком другого соска.
По телу его пробежала дрожь, и она, отдавшись власти темного и опасного порыва, слегка сжала его сосок зубами. Ее руки блуждали по его груди, чувствуя напряженную неподвижность его мускулов, легко скользнули по ребрам вниз и ощутили стальную упругость мышц живота.
У самого пояса брюк ее руки замерли в нерешительности, и она, подняв голову, вопросительно посмотрела на него. Сейчас черты его лица обозначились еще резче и выражали такое дикое, страстное и неукротимое желание, что к ней снова вернулись ее прежние страхи. Она видела выступившие у него на лбу капли пота, и дьявольское наслаждение, пронзившее ее в эту минуту, сменило собою страх.
— Я вижу, — резко произнес он, — тебе приятно видеть меня таким. Давай посмотрим, смогу ли я ответить тебе тем же.
Он повернулся, заставив ее лечь себе на руку, и так жадно прильнул губами к ее груди, что она тихонько застонала. Он поднял голову и посмотрел в ее охваченное восторгом лицо; его прекрасный рот шевельнулся в улыбке — пугающей, откровенной, обещавшей адское наслаждение.
— Это выше моих сил, — прошептала она, закрывая глаза, чтобы не видеть его почти неподвижного и странно напряженного лица.
— Я знаю, но мы не сможем удержаться от соблазна испытать это.
Бережно опустив ее на диванные подушки, он встал, чтобы стащить с себя оставшуюся одежду, представ перед ней во всем великолепии мужской красоты. Во рту у нее пересохло. Замерев от восхищения, она наблюдала, как симметрично напряглись мышцы его стройных ног и спины, как поблескивала глянцем его смуглая кожа.
В ней больше не было страха. Все ее тело пело и радовалось неизбежности того, что должно было произойти, зная, что, как только оно утолит свой голод, наступит наконец желанное умиротворение и покой. Кэндис встала и начала медленно расстегивать сандалии.
— Дай я, — глухим от волнения голосом произнес он.
Прикосновения его пальцев были сладкой мукой, рот его, медленно и чувственно терзающий ее губы, — карой и редчайшим из наслаждений. Она почувствовала, как напряглись и отвердели ее мышцы, и, не в силах больше сдерживать себя, ее тело задвигалось медленно и волнообразно, а бедра подталкивали, просили, умоляли.
Огонь, который он так старательно и искусно пытался разжечь, вдруг вспыхнул с неистовой силой, охватив своим адским пламенем развилку ее тела. Она восхищенно наблюдала за ним во всем великолепии темной и дикой страсти, и глаза ее становились все больше и больше. Они безмолвно призывали его к этому пылающему огню, в пламени которого оба они познают сладость насыщения.
Он заглянул в ее охваченное экстазом лицо. Его собственное в эту минуту напоминало вырезанный из камня лик какого-то древнего жестокого божества, готового к тому, чтобы взять силой то, что не будет положено на его алтарь добровольно. Из груди его вырвался сотрясающий все его тело глубокий вздох, словно он потерял способность управлять собой; он накрыл ее тело своим, и она познала пронзительный восторг слияния двух тел, простого и древнего, как мир, сокрушающую силу мужской плоти, одержавшей победу и одновременно побежденной ее нежной женской силой.
Почувствовав первый яростный удар его плоти, она вскрикнула. Звук ее голоса растворился и замер в разогретом мерцающем воздухе. Она не испытывала никакой боли, лишь ощущение легкого дискомфорта, словно внутри у нее все перестраивалось, привыкая к тому, чего она так долго ждала.
Скоро она перестала удивляться тому, как просто все это было, и, послушная зову своего тела, исступленно отдавалась мощным тактам любовного транса, который, казалось, вырывал ее из привычных основ ее прошлой жизни и с силой бросал в какой-то другой, новый мир, где правило только чувство.
Он окутал ее плащом из огня и света, и, паря в этом чувственном забытьи, она остро ощущала лишь скользящие прикосновения кожи к коже, шелка к шелку, жар его рук и губ, тяжесть и напряженную силу его мышц. Она растворилась в благоухании их любви, этой восхитительной смеси запахов чистого мужского тела и сладостно-душистой женственности, которые, слившись воедино, образовали такую головокружительную и возбуждающую эссенцию, что с ней не мог сравниться даже аромат гардений и жасмина.
Но сильнее всего она ощущала переполнявший его восторг обладания, его превосходство самца, свою покорность, так необходимую ему в этот момент; то, как восторженно и бесстрашно принимало его ее тело, выдвигавшее ему свои требования, уверенное в том, что они будут обязательно удовлетворены.
Но постепенно наслаждение, державшее ее в своем сладком плену, сменилось напряжением; в поисках еще чего-то, чего-то большего, что находилось за гранью затопившей ее страсти, тело ее начало свой огненный танец.
— Не делай этого! Я не могу… — резко выкрикнул он.
Прогнувшись ему навстречу, она почувствовала, как хлынувший в нее с силой прорвавшейся плотины поток заставил ее содрогнуться и, подхватив, понес прочь. Каждая клеточка ее тела была охвачена в этот миг невыразимым наслаждением, обожжена адским огнем. Испуганная, она боролась с уносившим ее потоком, но он подхватил и накрыл ее новой волной, затопляя ощущениями такой силы и остроты, что ей показалось, что она теряет сознание.
Упругая сила неожиданно покинула его тело; оно вдруг стало очень тяжелым и, разгоряченное и влажное, в изнеможении опустилось на край дивана. Сквозь гулкие удары своего сердца она слышала его хрипловатое шумное дыхание. Тело ее обмякло и ослабело, но внутри она чувствовала такое ликование и такую легкость, что на миг ей показалось, будто оно вот-вот оторвется от диванных подушек и воспарит, поднимаясь вверх так же легко и бесшумно, как струи фонтана, и смешается с пеной и брызгами, с ночью и лунной радугой.
Постепенно сердце ее стало биться ровнее. Она почувствовала, как в комнату ворвался прохладный, напоенный ночными ароматами воздух, но одновременно с этим она ощутила внезапный холод, который не имел ничего общего со сквозняком, влетевшим на террасу. Этот холод исходил от человека, который лежал сейчас радом с ней, — близкий, как шепот, и холодный, как далекие звезды.
Она кусала губы, не зная, что сказать и что сделать. Ведь не мог же он сначала любить ее — так жадно, так ненасытно! — а потом вдруг сразу отвергнуть, хотя то ощущение, которое волнами исходило от него в эту минуту, означало именно это. Неожиданно все показалось ей отвратительным и мерзким: их тела, распростертые со сладострастно-развязной непринужденностью, страсть, которая, казалось, на короткое мгновение возвысилась над физической похотью, а теперь проявила свою грубую, животную суть.
Жгучее чувство стыда и унижения пронзило ее. Не в силах унять охватившую ее дрожь, она стала подниматься с дивана.
— Лежи спокойно, — мягко скомандовал он. Повернувшись, он притянул ее к себе. — Ты замерзла?
— Нет.
— Тебе одиноко? — Он тихо засмеялся, когда она крепко прижалась к нему всем телом. — Прости меня, — сказал он. — Я не привык к такому… к такой бурной реакции. Неужели сейчас я свалял большего дурака, чем когда бы то ни было?!
— Ты? — Приподняв голову от подушки, она посмотрела на него с крайним изумлением.
— Да, я. — Он криво усмехнулся. — Несмотря на твое не слишком лестное мнение обо мне, я не тот, кто делает это с каждой встречной. — Она промолчала, а он улыбнулся, хотя улыбка была далеко не из приятных. — Я не сплю с каждой, кого приглашаю в ресторан, или с каждой, кто проводит в моем доме свой отпуск. До сих пор я умел сдерживать свои аппетиты. До сегодняшнего дня.
В груди ее вспыхнула надежда, глаза заблестели. Или, может быть, он имел в виду Лидию? Конечно, то, что он сейчас сказал, ничего общего не имело с любовью, но она была настолько без ума от него, что согласна довольствоваться и этим. Она улыбнулась ему, глаза ее искрились. Сейчас они были в полной темноте, луна спряталась за выступ крыши прямо у них над головой, но Кэндис все-таки заметила, как он улыбнулся ей в ответ, и удивилась тому цинизму, который, как ей показалось, она уловила в его словах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22