ныла поясница, болела спина, ломило все кости. Ей всегда становилось особенно тяжело перед наступлением зимы. Люди говорили, что это ревматизм, а такая болезнь бывает от сырости. Действительно, в кабачке, который она не покидала ни днём, ни ночью, было очень сыро. Имей она деньги, от сырости и следа бы не осталось! За деньги всё можно было здесь изменить. Но где их взять, эти деньги?..
Нищенка появилась на следующий день. Наджие опять сама стояла за стойкой. Женщина молча, не глядя протянула бутыль и отсчитала деньги. Наджие не сводила с неё глаз. Да, не могло быть сомнения, она знала эту женщину! Но когда это было? Наверно, очень давно.
– Как тебя зовут? – спросила Наджие.
Нищенка подняла голову, и на лице её стал виден глубокий шрам, проходивший от виска до подбородка.
– А зачем тебе? – спросила она, глядя исподлобья.
Наджие сразу узнала голос. Но и нищенка узнала в этой старой опустившейся женщине свою прежнюю соседку. «Бежать, сейчас же бежать отсюда!» Она схватила бутыль и мгновенно исчезла.
– Беги следом за этой женщиной! – крикнула Наджие гарсону. – Узнай, где живёт, но только так, чтобы она ничего не заметила…
– Эх, сестрица, ведь у меня дела..
– Брось всё к чертям!
Придурковатый гарсон что-то буркнул и выскочил из кабачка.
Нищенка тяжело ступала по булыжной мостовой. «Придётся, – думала она, – больше не брать вино в этом кабачке. Хорошо, что она сразу узнала хозяйку заведения… А где её муж?.. И кто этот нескладный деревенский парень?..
Ахмет крался за ней, а сам негодовал: «Кому нужна эта поганая нищенка? Да вся она с потрохами не стоит и ломаного гроша! А тут бросай из-за неё все дела. Старуха, наверно, из табора? Так это ж у чёрта на куличках!»
Парень слыхал от людей, что цыганский табор раскинул шатры далеко от города. Он видел на базаре цыган – кузнецов, медников, жестянщиков… Они продавали тазы, вёдра, корыта, которые делали сами. А женщины их ничего не умели. Они только гадали. Так, размышляя сам с собой, гарсон следовал за нищенкой и вдруг увидел, что на самой окраине города она свернула на грязную улочку. «Эге, не пошла в поле… Стало быть, не цыганка», – подумал парень и ускорил шаг.
Вот она остановилась возле какой-то конюшни… Ба! Отперла дверь! Закрылась! Он вылез из-за угла, подкрался, прильнул к щели в дверях – темно. Ахмет огляделся вокруг. Нигде ни фонаря. Только через щели закрытых ставень пробивается слабый свет. Вон промелькнула какая-то тень, а кто это – мужчина или женщина – не разберёшь… Ахмет влепил плевок в стену хибарки и заспешил назад.
Хозяйка, видно, без него набегалась до седьмого пота. И про ноги забыла, и про боль в пояснице…
Увидя гарсона, Наджие с облегчением вздохнула.
– Ну, выследил, где она живёт?
– Нет. Она пошла в конюшню.
– Какую конюшню?
– Какую? Для лошадей, стало быть…
– Ладно, ладно! Принимайся за работу. Завтра сходим туда – я сама посмотрю.
Наждие проснулась ни свет ни заря и растолкала гарсона, храпевшего в углу на циновке.
– Вставай, Ахмет! Живо! Бери корзину!
Они ходили на базар каждый день, но никогда его не будили так рано. Спросонок он с трудом разыскал конюшню, в которой накануне ночью скрылась старая нищенка.
– Вот здесь, – указал он пальцем. Хозяйка кивнула.
– А теперь ступай на базар. Вот тебе деньги. Печёнку и потроха возьмёшь у нашего мясника, фасоль – у бакалейщика. Остальное – сам увидишь. Как вернёшься, начисть картошки. А я скоро приду.
Наджие хотела было постучать в дверь, но раздумала. Ахмет мог всё напутать. Лучше подождать.
Вскоре появилась нищенка. Она прошла мимо Наджие, не заметив её, и побрела в город. Наджие следовала за ней на некотором расстоянии.
Нищенка дошла до самого рынка и уселась на камень почти у порога приёмной врача. «Не могла выбрать место побойчей! – подумала Наджие и тут же спохватилась: – Да что я в самом деле – ведь она мать этого доктора! Небось, поджидает сынка! Он скоро разбогатеет…»
Наджие было известно, что молодой человек обручён с дочерью того самого адвоката Нихат-бея, который как-то заглядывал в её кабачок со своим другом. Не больно он был разговорчив, этот адвокат. Она и в контору к нему потом приходила, но её встретили очень холодно. «Ишь какой гусь! И знать не хочет старых знакомых! Забыл, что приехал в наш город чуть ли не бедняком! А откуда его богатство? Да только от Мазхара! Теперь вот придётся принять в свою семью жену покойника. Если, конечно, эта нищенка и вправду Назан…»
Прошло немного времени, и появился новый доктор. Она сразу узнала Халдуна, который шёл, разговаривая со своей невестой. Наджие вся напряглась от ожидания. Но почему же нищенка опустила голову? «А-а-а! Боишься показаться сыну в таком виде?» Молодая пара скрылась в дверях кабинета.
«Подождём ещё», – решила Наджие.
Вдруг дверь кабинета открылась, показался Халдун и прямёхонько направился к нищенке! Она не могла слышать, о чём они говорили. Это длилось недолго. Старуха с трудом поднялась и последовала за доктором.
– Стыдно ходить по миру с протянутой рукой, – выговаривал нищенке Халдун. – Уж лучше умереть, чем так жить! Вот – бери веник и подмети вокруг крыльца.
– А полить не надо? – спросила она чуть слышно.
– Разве можно подметать не поливая? Возьми кувшин и хорошенько побрызгай.
Невеста Халдуна тоже вышла на порог и смотрела на старую женщину.
– Всё-таки, – сказал Халдун, видимо продолжая прерванный разговор, – мне бы не хотелось устраивать свадьбу в Народном доме.
– Я согласна с тобой. Но что поделаешь, отец вбил себе в голову, что его обязывает к этому положение.
– Ведь мама обещала его уговорить.
– Обещала! А разве ты не знаешь отца? Для него важнее мнение коллег, чем близких… «Дело, – говорит, – не во мне, а в принципах».
– Не такой уж он принципиальный человек! Просто хочет подладиться к руководителям своей партии…
Нищенка всё подмела, и Халдун протянул ей монету:
– Вот тебе за труды!
– Спасибо, бей-эфенди! Да превратит аллах камень в руках ваших в золото! Да вознаградит вас аллах…
– Хватит! Я этого не люблю! Приходи каждое утро, уберёшь тут и получишь деньги. А аллаха оставь в покое. Поняла?
– Поняла, – чуть слышно прошептала нищенка и поплелась в холодок.
Молодые люди рука об руку ушли в кабинет, а она долго не отводила взгляда от закрывшейся двери…
Она не плакала. Зачем было плакать? Ведь сбылась её мечта. Она не только увидела сына, но даже говорила с ним! Пусть он был неласков, укорял её, да простит ему это аллах! Откуда мог знать её Халдун, что перед ним была мать?..
– А ты случаем не Назан-ханым? – раздался вдруг возле самого её уха грубый голос.
Она зашаталась и в страхе попятилась.
– Н-е-ет!
Наджие не успела и глазом моргнуть, как нищенка исчезла. Она только рот разинула от изумления. Бежать за ней следом? Да где там! Попробуй догнать с такими больными ногами. «Ну, ну, пусть уходит! – думала Наджие. – Теперь-то я знаю, кто ты такая. От сына прячешься, да от меня не скроешься!»
Наджие решила либо заставить Назан выклянчить денег у сына и дать ей хотя бы половину, либо… Если старуха упрётся, она знала, как сделать её посговорчивей. Весь город узнает, что зять известного адвоката связан одной пуповиной с жалкой бездомной нищенкой. Сегодня же ночью она нагрянет в конюшню. Пусть только попробует эта Назан увильнуть!
22
Целый день Назан просидела в своей хибарке, нахохлившись, словно большая испуганная птица. Время от времени она машинально наполняла стакан вином. В хибарке царила непроглядная тьма. Но вот через щели ставни, наглухо закрывавшей маленькое окошко, проникли лучи света. Значит, на дальнем углу улочки зажёгся электрический фонарь.
Вот и наступил вечер! Назан нашарила лампочку, чиркнула спичкой… и пошатнулась. Мрачное логово вихрем кружилось у неё перед глазами. Ещё немного, и она упала бы на земляной пол. «Я совсем пьяная, – думала она, опускаясь на ворох соломы. – А если вдруг сюда явится полиция? Быть может, кабатчица уже побывала у сына?.. Но ведь прошёл целый день и никто не постучался… Наверно Наджие ничего не сказала, – пыталась она успокоить себя. – Ах, да что там! Не сказала сегодня – пойдёт к нему завтра…»
Больше здесь нельзя было оставаться. Она должна исчезнуть навсегда, чтобы не опозорить сына.
Да, ей нужно уходить сегодня же, ночью. Перед глазами закачались волны бушующего моря. Она скроется там, где её никто никогда не разыщет!
Назан осторожно приоткрыла дверь. Ветер со свистом ворвался в хибарку. И тут она вспомнила: «Перстень!» Метнувшись в угол, она разгребла руками землю. «Вот он!» Драгоценный камень блеснул, заиграл, заискрился при слабом свете маленькой лампы…
Послышался стук. У Назан захолонуло сердце. «Кто это? Полиция?» Ах, зачем она мешкала?
Снова постучали. Едва держась на ногах, она подошла к двери и дрожащими руками нащупала щеколду…
На пороге стояла женщина.
– Кого тебе?
– Тебя! – и женщина переступила порог.
Порыв ветра с силой хлопнул дверью о стену.
– Кто ты такая?
– Не знаешь? Зато я тебя хорошо знаю! А ну, дай мне дорогу!
Женщина оттолкнула растерявшуюся Назан, и та при слабом свете едва мерцавшей лампы узнала Наджие.
– Закрой дверь. Я принесла тебе вина.
Назан машинально повиновалась.
– Теперь не убежишь от меня!
Только сейчас Назан поняла, что совершила большую оплошность. «Что я наделала!» – с отчаянием подумала она, закрыв руками лицо.
Яркий блеск бриллианта ослепил Наджие. «Да ведь это тот самый перстень! А Хаджер-ханым уверяла, что он потерялся…»
– Как же ты его не продала? – она показала пальцем на перстень.
Назан молчала.
«Надо напоить её до бесчувствия. А там…» Наджие наполнила стакан.
– Бери!
– Не хочу!
– Почему? Я принесла тебе по старой дружбе.
– Не хочу! – Назан подняла голову. – Умоляю, не говори никому, что ты узнала меня!
– А чего тебе таиться? Я бы на твоём месте не стала терпеть нужду, имея такого сына.
Назан метнулась, как подстреленная птица.
– Нет! Я не хочу! Не хочу, чтобы сын знал обо мне!
– Ты не хочешь, зато… – глаза Наджие хищно сверкнули, – …зато я хочу!
– Что-о-о? – Назан с ненавистью взглянула на кабатчицу.
– Назан-ханым, – вкрадчиво проговорила Наджие. – Ведь я для тебя стараюсь. Твой сын доктор, его невеста – дочь богатого человека. У него столько денег, сколько песчинок в пустыне… А мы с тобой бедняки. Плохи наши дела!
– Нет, нет! Пусть сын считает меня мёртвой! Зачем мне пятнать его имя и честь?
– Вот чепуха!
– Погоди, а тебе что за дело?
– Мне? Денежки нужны – вот что!
– А при чём тут я и мой сын?
– Эге! Да у меня целый план! Ты поступай как знаешь, а я, клянусь аллахом, пойду к твоему сыну и скажу: «Если не дашь денег, все узнают, какая у тебя мать!» Небось, побоится позора! У него скоро свадьба… А не захочет дать – пойду к его тестю. Я не отступлюсь. Смотри – ноги у меня опухли от ревматизма. А почему? Потому, что в кабачке сырость. Нужен ремонт – да где взять денег? Дожидаться, пока аллах сбросит их с нёба?.. Нет, как хочешь, а я не упущу такого случая…
Глаза у Назан закатились.
– Я не позволю тебе надругаться над честью сына! – крикнула она, опуская руку на плечо Наджие.
– Погоди, погоди! Если он даст мне денег, никто не станет его позорить, – попробовала высвободиться перепуганная Наджие.
– Но ты ничего не получишь!
Наджие попятилась, но тут же почувствовала около своего лица зловонное дыханье. Ей стало дурно.
– Садись! – приказала Назан, глядя на неё в упор и нажимая на плечи.
Наджие вновь попыталась вывернуться. Напрасно! Тогда, сделав усилие, она ударила Назан головой в грудь и закричала. Мгновенье – и ладонь зажала ей рот. Она рухнула на пол. Назан подмяла её под себя.
– Пусти!
– Ну, нет! Я не позволю тебе позорить моё дитя!
Наджие извивалась как змея. Ей уже нечем было дышать под тяжестью навалившегося тела. Вдруг она почувствовала, что пальцы Назан сдавливают ей горло. Собрав последние силы, она рванулась. Послышался клекот. Перед глазами обезумевшей Назан замелькал быстро ходивший кадык. Не помня себя, она вцепилась ей в горло…
Наджие билась, кусалась, царапалась… Но вот руки её упали словно плети, она вытянула ноги и затихла.
Только сейчас Назан пришла в себя. Что она сделала? Её схватит полиция! А дальше? Суд? Тюрьма? Сын будет опозорен на весь город!.. Нет, это страшнее смерти!
Нельзя терять ни минуты… И она ринулась в ночную тьму.
Она бежала под свист встречного ветра. Падала. Вставала. И вновь бежала, словно за ней уже гнались по пятам… Внизу под ногами шумело море. Волны с грохотом разбивались о прибрежные скалы, обдавая её брызгами… Вот залаяли собаки. Она продолжала бежать, боясь оглянуться. Но до неё уже долетало свистящее дыхание разъярённых животных. А-а-а! На неё неслась целая стая…
Наконец она достигла обрыва. Ну, нет, здесь её не достанут собаки…
Небо разорвала ослепительная молния, на мгновение озарив бушующее море…
Сильный порыв ветра швырнул в пучину чёрный трепетавший комок. Удар грома поглотил короткий крик…
Шторм свирепствовал почти до утра… постепенно всё улеглось, и рыбаки вышли в открытое море. Но к ночи опять разыгралась буря…
– Позвольте, господин комиссар, снять с неё перстень, – сказал молодой рыбак, склонившийся с фонарем над утопленницей.
– Ни в коем случае! – закричал чиновник. –Отойди от неё!
Буря не унималась. Огромные волны с рёвом обрушивались на берег. Полицейский комиссар спустился к дороге и стал в защищённом от ветра месте. Вскоре он увидел свет фар. Автомобиль, подпрыгивая на камнях, медленно подвигался вперёд. Наконец он подъехал. Комиссар бросился открывать дверцу. Из машины вылезли трое: начальник отдела безопасности, следователь и доктор.
– Что здесь произошло? – спросил следователь.
– Я уже докладывал по телефону. Море выбросило утопленницу. Мы осмотрели её, на пальце у женщины перстень.
– Молодая?
– Не очень старая. Видно, ей крепко досталось – всё лицо исцарапано, а от левого виска до самого подбородка – глубокий шрам.
– Шрам на левой щеке? – спросил Халдун.
– Да, бей-эфенди!
Халдун почему-то сразу подумал о нищенке, которой недавно велел подмести возле своего кабинета.
Первым к берегу стал спускаться врач. Остальные последовали за ним. Едва приблизившись к распростёртому телу, Халдун крикнул:
– Это она!
– Вы её знаете?
– Я видел эту женщину несколько раз… Поднеси-ка фонарь поближе, – бросил Халдун рыбаку и склонился над трупом. – На лице следы свежих царапин…
– Да… Её смерти, несомненно, предшествовала схватка… Я думаю, что здесь скорее убийство, чем самоубийство… Вот, взгляните-ка – и он показал на перстень.
Следователь присел на корточки рядом с ним.
– Вот так-так! Бриллиантовый перстень на руке нищенки!
Он с любопытством посмотрел на лицо утопленницы.
– Снимите перстень! – приказал полицейским начальник отдела безопасности. – Составим протокол и отправим это вещественное доказательство на хранение.
Халдун вдруг быстро поднялся и закурил.
– Что с тобой? – спросил следователь, глядя на его побледневшее лицо.
– Ничего…
– Но, ради аллаха, скажи, что случилось?
– Я же говорил, что видел эту женщину, и мне стало не по себе…
– Понимаю… Трудно оставаться равнодушным, когда видишь знакомое лицо… Даже нам трудно.
Халдун молчал.
Рыбак посветил фонарём полицейским. Один из них поднял руку утопленницы, а другой пытался снять перстень. Но дело не клеилось.
– Может, отрезать палец?
– Нет, нет! – остановил их Халдун. – Вам было приказано только снять перстень!
Он перестал замечать, что творится вокруг. Какое-то непонятное чувство влекло его к утопленнице. Это не было похоже на обычное сострадание… Но что же это? Почему ему стало так больно, когда они хотели отрезать ей палец?..
…Перстень! Где-то в глубине памяти всплывали обрывки воспоминаний. Они то возникали, то исчезали, подобно щепке, брошенной в волны…
…В их доме много говорилось о каком-то перстне. Он был тогда ребёнком… Да, ведь однажды он нашёл под кроватью какой-то футляр, из которого мать вынула перстень… Но она давно умерла…
Наконец полицейские с помощью рыбаков сняли перстень и передали его следователю. Внутри оказалась надпись. Одно слово было почти совсем стёрто, но рядом чётко виднелись ещё два: «Назан» и «Халдун».
Ему стало дурно.
– Что случилось, дорогой?
– Ничего…
– Тебе плохо?
– Пустяки!.. Маленькое недомогание…
– Мы можем идти, – сказал следователь, – а труп надо доставить в морг.
Он кивнул доктору, чтобы тот отправлялся к автомобилю.
Халдун с трудом вскарабкался на скалу. Он был совершенно подавлен. Значит, женщина, выдававшая себя за нищенку, была… Но почему она это скрыла? Может, она покончила с жизнью, чтобы унести в могилу свою тайну? Но нет, это не похоже на самоубийство! Царапины на её лице свидетельствуют о том, что она отчаянно боролась за жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Нищенка появилась на следующий день. Наджие опять сама стояла за стойкой. Женщина молча, не глядя протянула бутыль и отсчитала деньги. Наджие не сводила с неё глаз. Да, не могло быть сомнения, она знала эту женщину! Но когда это было? Наверно, очень давно.
– Как тебя зовут? – спросила Наджие.
Нищенка подняла голову, и на лице её стал виден глубокий шрам, проходивший от виска до подбородка.
– А зачем тебе? – спросила она, глядя исподлобья.
Наджие сразу узнала голос. Но и нищенка узнала в этой старой опустившейся женщине свою прежнюю соседку. «Бежать, сейчас же бежать отсюда!» Она схватила бутыль и мгновенно исчезла.
– Беги следом за этой женщиной! – крикнула Наджие гарсону. – Узнай, где живёт, но только так, чтобы она ничего не заметила…
– Эх, сестрица, ведь у меня дела..
– Брось всё к чертям!
Придурковатый гарсон что-то буркнул и выскочил из кабачка.
Нищенка тяжело ступала по булыжной мостовой. «Придётся, – думала она, – больше не брать вино в этом кабачке. Хорошо, что она сразу узнала хозяйку заведения… А где её муж?.. И кто этот нескладный деревенский парень?..
Ахмет крался за ней, а сам негодовал: «Кому нужна эта поганая нищенка? Да вся она с потрохами не стоит и ломаного гроша! А тут бросай из-за неё все дела. Старуха, наверно, из табора? Так это ж у чёрта на куличках!»
Парень слыхал от людей, что цыганский табор раскинул шатры далеко от города. Он видел на базаре цыган – кузнецов, медников, жестянщиков… Они продавали тазы, вёдра, корыта, которые делали сами. А женщины их ничего не умели. Они только гадали. Так, размышляя сам с собой, гарсон следовал за нищенкой и вдруг увидел, что на самой окраине города она свернула на грязную улочку. «Эге, не пошла в поле… Стало быть, не цыганка», – подумал парень и ускорил шаг.
Вот она остановилась возле какой-то конюшни… Ба! Отперла дверь! Закрылась! Он вылез из-за угла, подкрался, прильнул к щели в дверях – темно. Ахмет огляделся вокруг. Нигде ни фонаря. Только через щели закрытых ставень пробивается слабый свет. Вон промелькнула какая-то тень, а кто это – мужчина или женщина – не разберёшь… Ахмет влепил плевок в стену хибарки и заспешил назад.
Хозяйка, видно, без него набегалась до седьмого пота. И про ноги забыла, и про боль в пояснице…
Увидя гарсона, Наджие с облегчением вздохнула.
– Ну, выследил, где она живёт?
– Нет. Она пошла в конюшню.
– Какую конюшню?
– Какую? Для лошадей, стало быть…
– Ладно, ладно! Принимайся за работу. Завтра сходим туда – я сама посмотрю.
Наждие проснулась ни свет ни заря и растолкала гарсона, храпевшего в углу на циновке.
– Вставай, Ахмет! Живо! Бери корзину!
Они ходили на базар каждый день, но никогда его не будили так рано. Спросонок он с трудом разыскал конюшню, в которой накануне ночью скрылась старая нищенка.
– Вот здесь, – указал он пальцем. Хозяйка кивнула.
– А теперь ступай на базар. Вот тебе деньги. Печёнку и потроха возьмёшь у нашего мясника, фасоль – у бакалейщика. Остальное – сам увидишь. Как вернёшься, начисть картошки. А я скоро приду.
Наджие хотела было постучать в дверь, но раздумала. Ахмет мог всё напутать. Лучше подождать.
Вскоре появилась нищенка. Она прошла мимо Наджие, не заметив её, и побрела в город. Наджие следовала за ней на некотором расстоянии.
Нищенка дошла до самого рынка и уселась на камень почти у порога приёмной врача. «Не могла выбрать место побойчей! – подумала Наджие и тут же спохватилась: – Да что я в самом деле – ведь она мать этого доктора! Небось, поджидает сынка! Он скоро разбогатеет…»
Наджие было известно, что молодой человек обручён с дочерью того самого адвоката Нихат-бея, который как-то заглядывал в её кабачок со своим другом. Не больно он был разговорчив, этот адвокат. Она и в контору к нему потом приходила, но её встретили очень холодно. «Ишь какой гусь! И знать не хочет старых знакомых! Забыл, что приехал в наш город чуть ли не бедняком! А откуда его богатство? Да только от Мазхара! Теперь вот придётся принять в свою семью жену покойника. Если, конечно, эта нищенка и вправду Назан…»
Прошло немного времени, и появился новый доктор. Она сразу узнала Халдуна, который шёл, разговаривая со своей невестой. Наджие вся напряглась от ожидания. Но почему же нищенка опустила голову? «А-а-а! Боишься показаться сыну в таком виде?» Молодая пара скрылась в дверях кабинета.
«Подождём ещё», – решила Наджие.
Вдруг дверь кабинета открылась, показался Халдун и прямёхонько направился к нищенке! Она не могла слышать, о чём они говорили. Это длилось недолго. Старуха с трудом поднялась и последовала за доктором.
– Стыдно ходить по миру с протянутой рукой, – выговаривал нищенке Халдун. – Уж лучше умереть, чем так жить! Вот – бери веник и подмети вокруг крыльца.
– А полить не надо? – спросила она чуть слышно.
– Разве можно подметать не поливая? Возьми кувшин и хорошенько побрызгай.
Невеста Халдуна тоже вышла на порог и смотрела на старую женщину.
– Всё-таки, – сказал Халдун, видимо продолжая прерванный разговор, – мне бы не хотелось устраивать свадьбу в Народном доме.
– Я согласна с тобой. Но что поделаешь, отец вбил себе в голову, что его обязывает к этому положение.
– Ведь мама обещала его уговорить.
– Обещала! А разве ты не знаешь отца? Для него важнее мнение коллег, чем близких… «Дело, – говорит, – не во мне, а в принципах».
– Не такой уж он принципиальный человек! Просто хочет подладиться к руководителям своей партии…
Нищенка всё подмела, и Халдун протянул ей монету:
– Вот тебе за труды!
– Спасибо, бей-эфенди! Да превратит аллах камень в руках ваших в золото! Да вознаградит вас аллах…
– Хватит! Я этого не люблю! Приходи каждое утро, уберёшь тут и получишь деньги. А аллаха оставь в покое. Поняла?
– Поняла, – чуть слышно прошептала нищенка и поплелась в холодок.
Молодые люди рука об руку ушли в кабинет, а она долго не отводила взгляда от закрывшейся двери…
Она не плакала. Зачем было плакать? Ведь сбылась её мечта. Она не только увидела сына, но даже говорила с ним! Пусть он был неласков, укорял её, да простит ему это аллах! Откуда мог знать её Халдун, что перед ним была мать?..
– А ты случаем не Назан-ханым? – раздался вдруг возле самого её уха грубый голос.
Она зашаталась и в страхе попятилась.
– Н-е-ет!
Наджие не успела и глазом моргнуть, как нищенка исчезла. Она только рот разинула от изумления. Бежать за ней следом? Да где там! Попробуй догнать с такими больными ногами. «Ну, ну, пусть уходит! – думала Наджие. – Теперь-то я знаю, кто ты такая. От сына прячешься, да от меня не скроешься!»
Наджие решила либо заставить Назан выклянчить денег у сына и дать ей хотя бы половину, либо… Если старуха упрётся, она знала, как сделать её посговорчивей. Весь город узнает, что зять известного адвоката связан одной пуповиной с жалкой бездомной нищенкой. Сегодня же ночью она нагрянет в конюшню. Пусть только попробует эта Назан увильнуть!
22
Целый день Назан просидела в своей хибарке, нахохлившись, словно большая испуганная птица. Время от времени она машинально наполняла стакан вином. В хибарке царила непроглядная тьма. Но вот через щели ставни, наглухо закрывавшей маленькое окошко, проникли лучи света. Значит, на дальнем углу улочки зажёгся электрический фонарь.
Вот и наступил вечер! Назан нашарила лампочку, чиркнула спичкой… и пошатнулась. Мрачное логово вихрем кружилось у неё перед глазами. Ещё немного, и она упала бы на земляной пол. «Я совсем пьяная, – думала она, опускаясь на ворох соломы. – А если вдруг сюда явится полиция? Быть может, кабатчица уже побывала у сына?.. Но ведь прошёл целый день и никто не постучался… Наверно Наджие ничего не сказала, – пыталась она успокоить себя. – Ах, да что там! Не сказала сегодня – пойдёт к нему завтра…»
Больше здесь нельзя было оставаться. Она должна исчезнуть навсегда, чтобы не опозорить сына.
Да, ей нужно уходить сегодня же, ночью. Перед глазами закачались волны бушующего моря. Она скроется там, где её никто никогда не разыщет!
Назан осторожно приоткрыла дверь. Ветер со свистом ворвался в хибарку. И тут она вспомнила: «Перстень!» Метнувшись в угол, она разгребла руками землю. «Вот он!» Драгоценный камень блеснул, заиграл, заискрился при слабом свете маленькой лампы…
Послышался стук. У Назан захолонуло сердце. «Кто это? Полиция?» Ах, зачем она мешкала?
Снова постучали. Едва держась на ногах, она подошла к двери и дрожащими руками нащупала щеколду…
На пороге стояла женщина.
– Кого тебе?
– Тебя! – и женщина переступила порог.
Порыв ветра с силой хлопнул дверью о стену.
– Кто ты такая?
– Не знаешь? Зато я тебя хорошо знаю! А ну, дай мне дорогу!
Женщина оттолкнула растерявшуюся Назан, и та при слабом свете едва мерцавшей лампы узнала Наджие.
– Закрой дверь. Я принесла тебе вина.
Назан машинально повиновалась.
– Теперь не убежишь от меня!
Только сейчас Назан поняла, что совершила большую оплошность. «Что я наделала!» – с отчаянием подумала она, закрыв руками лицо.
Яркий блеск бриллианта ослепил Наджие. «Да ведь это тот самый перстень! А Хаджер-ханым уверяла, что он потерялся…»
– Как же ты его не продала? – она показала пальцем на перстень.
Назан молчала.
«Надо напоить её до бесчувствия. А там…» Наджие наполнила стакан.
– Бери!
– Не хочу!
– Почему? Я принесла тебе по старой дружбе.
– Не хочу! – Назан подняла голову. – Умоляю, не говори никому, что ты узнала меня!
– А чего тебе таиться? Я бы на твоём месте не стала терпеть нужду, имея такого сына.
Назан метнулась, как подстреленная птица.
– Нет! Я не хочу! Не хочу, чтобы сын знал обо мне!
– Ты не хочешь, зато… – глаза Наджие хищно сверкнули, – …зато я хочу!
– Что-о-о? – Назан с ненавистью взглянула на кабатчицу.
– Назан-ханым, – вкрадчиво проговорила Наджие. – Ведь я для тебя стараюсь. Твой сын доктор, его невеста – дочь богатого человека. У него столько денег, сколько песчинок в пустыне… А мы с тобой бедняки. Плохи наши дела!
– Нет, нет! Пусть сын считает меня мёртвой! Зачем мне пятнать его имя и честь?
– Вот чепуха!
– Погоди, а тебе что за дело?
– Мне? Денежки нужны – вот что!
– А при чём тут я и мой сын?
– Эге! Да у меня целый план! Ты поступай как знаешь, а я, клянусь аллахом, пойду к твоему сыну и скажу: «Если не дашь денег, все узнают, какая у тебя мать!» Небось, побоится позора! У него скоро свадьба… А не захочет дать – пойду к его тестю. Я не отступлюсь. Смотри – ноги у меня опухли от ревматизма. А почему? Потому, что в кабачке сырость. Нужен ремонт – да где взять денег? Дожидаться, пока аллах сбросит их с нёба?.. Нет, как хочешь, а я не упущу такого случая…
Глаза у Назан закатились.
– Я не позволю тебе надругаться над честью сына! – крикнула она, опуская руку на плечо Наджие.
– Погоди, погоди! Если он даст мне денег, никто не станет его позорить, – попробовала высвободиться перепуганная Наджие.
– Но ты ничего не получишь!
Наджие попятилась, но тут же почувствовала около своего лица зловонное дыханье. Ей стало дурно.
– Садись! – приказала Назан, глядя на неё в упор и нажимая на плечи.
Наджие вновь попыталась вывернуться. Напрасно! Тогда, сделав усилие, она ударила Назан головой в грудь и закричала. Мгновенье – и ладонь зажала ей рот. Она рухнула на пол. Назан подмяла её под себя.
– Пусти!
– Ну, нет! Я не позволю тебе позорить моё дитя!
Наджие извивалась как змея. Ей уже нечем было дышать под тяжестью навалившегося тела. Вдруг она почувствовала, что пальцы Назан сдавливают ей горло. Собрав последние силы, она рванулась. Послышался клекот. Перед глазами обезумевшей Назан замелькал быстро ходивший кадык. Не помня себя, она вцепилась ей в горло…
Наджие билась, кусалась, царапалась… Но вот руки её упали словно плети, она вытянула ноги и затихла.
Только сейчас Назан пришла в себя. Что она сделала? Её схватит полиция! А дальше? Суд? Тюрьма? Сын будет опозорен на весь город!.. Нет, это страшнее смерти!
Нельзя терять ни минуты… И она ринулась в ночную тьму.
Она бежала под свист встречного ветра. Падала. Вставала. И вновь бежала, словно за ней уже гнались по пятам… Внизу под ногами шумело море. Волны с грохотом разбивались о прибрежные скалы, обдавая её брызгами… Вот залаяли собаки. Она продолжала бежать, боясь оглянуться. Но до неё уже долетало свистящее дыхание разъярённых животных. А-а-а! На неё неслась целая стая…
Наконец она достигла обрыва. Ну, нет, здесь её не достанут собаки…
Небо разорвала ослепительная молния, на мгновение озарив бушующее море…
Сильный порыв ветра швырнул в пучину чёрный трепетавший комок. Удар грома поглотил короткий крик…
Шторм свирепствовал почти до утра… постепенно всё улеглось, и рыбаки вышли в открытое море. Но к ночи опять разыгралась буря…
– Позвольте, господин комиссар, снять с неё перстень, – сказал молодой рыбак, склонившийся с фонарем над утопленницей.
– Ни в коем случае! – закричал чиновник. –Отойди от неё!
Буря не унималась. Огромные волны с рёвом обрушивались на берег. Полицейский комиссар спустился к дороге и стал в защищённом от ветра месте. Вскоре он увидел свет фар. Автомобиль, подпрыгивая на камнях, медленно подвигался вперёд. Наконец он подъехал. Комиссар бросился открывать дверцу. Из машины вылезли трое: начальник отдела безопасности, следователь и доктор.
– Что здесь произошло? – спросил следователь.
– Я уже докладывал по телефону. Море выбросило утопленницу. Мы осмотрели её, на пальце у женщины перстень.
– Молодая?
– Не очень старая. Видно, ей крепко досталось – всё лицо исцарапано, а от левого виска до самого подбородка – глубокий шрам.
– Шрам на левой щеке? – спросил Халдун.
– Да, бей-эфенди!
Халдун почему-то сразу подумал о нищенке, которой недавно велел подмести возле своего кабинета.
Первым к берегу стал спускаться врач. Остальные последовали за ним. Едва приблизившись к распростёртому телу, Халдун крикнул:
– Это она!
– Вы её знаете?
– Я видел эту женщину несколько раз… Поднеси-ка фонарь поближе, – бросил Халдун рыбаку и склонился над трупом. – На лице следы свежих царапин…
– Да… Её смерти, несомненно, предшествовала схватка… Я думаю, что здесь скорее убийство, чем самоубийство… Вот, взгляните-ка – и он показал на перстень.
Следователь присел на корточки рядом с ним.
– Вот так-так! Бриллиантовый перстень на руке нищенки!
Он с любопытством посмотрел на лицо утопленницы.
– Снимите перстень! – приказал полицейским начальник отдела безопасности. – Составим протокол и отправим это вещественное доказательство на хранение.
Халдун вдруг быстро поднялся и закурил.
– Что с тобой? – спросил следователь, глядя на его побледневшее лицо.
– Ничего…
– Но, ради аллаха, скажи, что случилось?
– Я же говорил, что видел эту женщину, и мне стало не по себе…
– Понимаю… Трудно оставаться равнодушным, когда видишь знакомое лицо… Даже нам трудно.
Халдун молчал.
Рыбак посветил фонарём полицейским. Один из них поднял руку утопленницы, а другой пытался снять перстень. Но дело не клеилось.
– Может, отрезать палец?
– Нет, нет! – остановил их Халдун. – Вам было приказано только снять перстень!
Он перестал замечать, что творится вокруг. Какое-то непонятное чувство влекло его к утопленнице. Это не было похоже на обычное сострадание… Но что же это? Почему ему стало так больно, когда они хотели отрезать ей палец?..
…Перстень! Где-то в глубине памяти всплывали обрывки воспоминаний. Они то возникали, то исчезали, подобно щепке, брошенной в волны…
…В их доме много говорилось о каком-то перстне. Он был тогда ребёнком… Да, ведь однажды он нашёл под кроватью какой-то футляр, из которого мать вынула перстень… Но она давно умерла…
Наконец полицейские с помощью рыбаков сняли перстень и передали его следователю. Внутри оказалась надпись. Одно слово было почти совсем стёрто, но рядом чётко виднелись ещё два: «Назан» и «Халдун».
Ему стало дурно.
– Что случилось, дорогой?
– Ничего…
– Тебе плохо?
– Пустяки!.. Маленькое недомогание…
– Мы можем идти, – сказал следователь, – а труп надо доставить в морг.
Он кивнул доктору, чтобы тот отправлялся к автомобилю.
Халдун с трудом вскарабкался на скалу. Он был совершенно подавлен. Значит, женщина, выдававшая себя за нищенку, была… Но почему она это скрыла? Может, она покончила с жизнью, чтобы унести в могилу свою тайну? Но нет, это не похоже на самоубийство! Царапины на её лице свидетельствуют о том, что она отчаянно боролась за жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33