Она попятилась к двери и прислонилась к стене. Ноги более не держали её, и она сползла на пол, сотрясаясь от рыданий. Всё отодвинулось куда-то далеко-далеко. Не было ни тюрьмы, ни грозного начальника, ни даже её бывшего мужа… И только слёзы, слёзы, которые накопились у неё за эти годы, вдруг прорвались и хлынули неудержимым потоком…
Мазхар, потрясённый видом Назан, дрожал от волнения. Мысль о том, что он повинен в её страданиях, вызвала в нём нестерпимую боль и горечь позднего раскаяния. Бледный как полотно, он подбежал к Назан, схватил её за руки и попытался поднять. Но на это не хватило сил.
– Не плачь, Назан, не плачь! Смотри, я пришёл, – успокаивал он рыдавшую Назан. – Не убивайся так, всё ещё переменится к лучшему. Я ознакомился с твоим делом и полагаю, что правосудие не будет к тебе слишком суровым. Ведь ты была не более чем пособницей, а преступление совершили другие. Не надо так терзать себя!
Назан ничего более не видела и не слышала. Перестав плакать, она прикрыла лицо руками, словно отказываясь глядеть на белый свет.
Её привёл в себя резкий окрик начальника тюрьмы. Чего же она медлит? Время свидания, которое он разрешил исключительно из уважения к Мазхар-бею, истекает…
Мазхар пододвинул ей скамью, и Назан машинально присела на самый край. Медленно подняв глаза, она спросила:
– А как мой Халдун?
Мазхар отвернулся, чтобы скрыть набежавшие слёзы.
– Не беспокойся! Мальчик чувствует себя очень хорошо!
– Вспоминает обо мне?
Ком подкатил к горлу Мазхара. «Что ей ответить? Как лучше сказать, скучает или не скучает?»
– Разве он может не вспоминать о матери?
– Прошу вас, никогда не говорите ему… Я хочу, чтобы он никогда не узнал… что стала скверной женщиной.
Мазхар более не мог терпеть этой пытки. С трудом сдерживая себя, он отошёл к окну. «О аллах! Какое страшное превращение!»
Понимая, что надо взять себя в руки, он сказал, стараясь казаться спокойным:
– Один из моих друзей скоро придёт в тюрьму. Ты дашь ему полномочия вести своё дело. У начальника тюрьмы я оставлю для тебя деньги, будешь брать, когда понадобятся… О Халдуне не беспокойся, ему будет хорошо. А когда, даст аллах, ты выйдешь отсюда, то сможешь приехать и повидаться с ним. И ещё запомни, ты вовсе не скверная, падшая женщина. Всё произошло не по твоей вине, а в силу стечения многих обстоятельств…
У Назан гудело в ушах. Она ничего не понимала, кроме того, что сын, который был для неё всем на свете, снова стал как-то ближе к ней. Она словно видела сейчас его светлую кудрявую головку. Вот он манит её ручонкой, зовёт: «Мама, иди же ко мне!»
– Пусть бабушка не заставляет плакать моего сына. Не позволяйте обижать его! – вырвалось у Назан.
Мазхар покачнулся, как от удара. Только сейчас он вспомнил, что Назан ничего не знает о тех переменах, которые произошли в их доме. Но как можно было ей об этом сказать?
– Не беспокойся, всё будет хорошо…
– Поцелуйте за меня руки мамы Хаджер-ханым, пусть она помолится за мою душу.
Начальник тюрьмы стал её торопить, но, уже выходя, она вспомнила о перстне.
– А ваш подарок я не продала, – сказала Назан. – Он спрятан в ящике, вот у них.
– Да, – подтвердил начальник тюрьмы. – Мы оставляем ценные вещи на хранение. Таков у нас порядок.
Назан больше не плакала, она шла за надзирательницей с видом человека, утолившего долго мучившую его жажду.
Миновав тёмные коридоры, они вошли в отделение. Назан тотчас окружила толпа женщин.
Со всех сторон посыпались вопросы.
Назан только поворачивала голову то направо, то налево, но не отвечала.
Кривоногая надзирательница, решив удовлетворить любопытство арестанток, рассказала, что происходило в канцелярии. Женщины были поражены. Значит, и в самом деле «новенькая» была женой адвоката? Ещё ни разу с тех пор, как Назан попала в тюрьму, ей не удавалось убедить кого бы то ни было, что это правда. А теперь все увидели, что она не лгала. И каждая клялась, что верила ей с самого начала.
Только Недиме, отойдя в сторонку, молчала, не сводя с Назан мрачного взгляда. «Ишь, как осмелела! – бесновалась она. – Чешет язык с этим бабьём, а меня будто и не замечает! Ну, погоди! Получишь ты у меня! Думаешь, за тебя заступится эта кривоногая каракатица? Так и подъезжает, подлюга, почуяла – бахшишем пахнет! А ты и рот разинула!»
Надзирательница и в самом деле пыталась выказать Назан какое-то подобие дружелюбия. Немного осмелели и арестантки и, как только Недиме ушла в свою камеру, наперебой принялись давать Назан добрые советы.
– Раз твой муж оставил деньги, брось сестрицу Недиме! – понизив голос, говорила одна.
– Хватит быть прислугой! Ведь ты жена знатного адвоката! – вторила другая.
– Перестань унижать себя! – советовала третья.
– Значит, у тебя будет адвокат? – переспрашивали женщины, и все сходились на том, что теперь-то Назан и бояться нечего.
Слушая своих товарок по несчастью, Назан думала про себя, что она не может отказаться от покровительства Недиме. Ведь та столько времени делила с ней хлеб-соль! Было бы просто нечестно отвернуться сейчас от неё.
Назан покинула толпу возбуждённых женщин и поплелась в свою камеру. У неё, как всегда, было виноватое лицо.
– Так вот оно что! – размахивая кулаками, встретила её Недиме. – Кто-то там пришёл, а ты и нос задрала!
Назан растерялась и ещё не успела сообразить, что ответить, как получила оплеуху. Недиме отшвырнула её к стене. Назан повалилась на пол, а Цыганка в исступлении начала топтать её ногами.
– Посмей только рот открыть, придушу, как котёнка, шлюха! – шипела Недиме.
Даже не пытаясь подняться, Назан заслонялась руками от сыпавшихся на неё ударов и плакала.
– Если б ты не была дерьмом, – орала Недиме, – этот рогоносец не прогнал бы тебя! Получила пинок в зад, значит, заслужила. Не сумела жить с мужем, так привыкай теперь к нашим порядкам. Думаешь, муж наймёт адвоката, и всё? Станешь чистенькая? Ха! Расскажи это моим башмакам, и те будут смеяться. Ты понимаешь, потаскуха, что значит печатать фальшивые деньги? Да самое маленькое, что ты огребёшь, – это пятнадцать лет.
– Я ж не говорила, что меня выручат отсюда, – пробормотала Назан.
– Заткнись! Не то все космы повыдеру, узнаешь, как разговаривать! А ну, вставай! Скоро стемнеет, а у тебя ещё вон сколько белья не развешано.
Назан утерла глаза подолом арестантского халата, взяла таз и отправилась на тюремный двор.
Солнце клонилось к горизонту.
«Не высохнет, так пусть хоть немного проветрится», – подумала Назан и стала развешивать рваное тряпьё.
Арестантки наблюдали за ней и по-своему жалели. Одна из них, по имени Фериха, осуждённая за прелюбодеяние и уже два месяца сидевшая в тюрьме, сказала:
– Вот дура! Не может отцепиться от хвоста этой ведьмы!
Тихоня Меляхат рассмеялась:
– Посмотреть бы, как ты отцепишься, если она возьмёт тебя в оборот!
– Не приведи аллах! Мне осталось здесь маяться ровно месяц – день в день. А потом… брошусь в объятия моего Бурхана…
– А мужа куда денешь?
– Какого там ещё мужа! Ему бы самому впору найти себе мужика.
Раздался взрыв смеха.
– Над чем смеётесь, распутницы? – спросила, подходя к ним, Недиме.
– Да вот Фериха сон рассказывает…
Назан развесила бельё и, пройдя мимо примолкших арестанток, возвратилась в камеру. Она уже забыла о побоях и ругани Недиме. Вновь и вновь припоминала она подробности свидания с мужем. Ведь он обещал прислать адвоката! Значит, ей дадут небольшой срок. И Назан уже строила планы, как она, отбыв наказание, поедет повидаться с сыном…
А может, муж примет её обратно? Ведь вот приехал сюда… Нанимает адвоката… Дал для неё деньги начальнику тюрьмы. Эх, надо б ей получше обо всём расспросить его, а она потеряла время на слёзы…
– Ну-ка, пошевеливайся, свари мне кофе! Да хорошенько воду вскипяти!
Окрик Недиме вернул её к действительности. Назан бросилась к мангалу и принялась раздувать едва тлевший хлам, заменявший здесь уголь.
Недиме наблюдала за ней, сидя на нарах. Только сейчас она почувствовала, как привязалась к Назан. Эта женщина принадлежала ей и днём и ночью. И вдруг объявился другой повелитель! Сердце Недиме разрывала ревность. Попадись ей в руки этот паршивец, придушила бы его!.. Ишь, что задумал – выгородить свою девку! Ну, нет. Не бывать тому!
«Придумаем что-нибудь, – сказала сама себе Недиме. – Навалим на эту дурёху другие грешки! Что ей лучше подсунуть: гашиш или опиум? Да всё едино, лишь бы его нашли. Уж тогда ей добавят!..»
Взяв из рук Назан чашку кофе, Недиме сказала, стараясь придать голосу заботливый тон:
– Ну-ка, принеси свою посудину!
Назан робко протянула кружку, и Цыганка отлила ей половину кофе.
– Пей! И давай помиримся.
Назан опустила глаза, на которых ещё не просохли слёзы. О, как возбуждал Недиме беспомощный вид этой женщины! Если бы в камере не было арестанток… Она готова была схватить Назан и задушить в своих объятиях.
– Эта несчастная до сих пор стоит перед моими глазами. Она человек конченый! – говорил Мазхар, разбавляя водой ракы. – Ей даже в голову не приходило, что кто-то может позаботиться или хотя бы вспомнить о ней… Посмотрела бы ты на неё, когда она увидела меня! Нет, кто бы там что ни говорил, а Назан была вовлечена в преступление по неведению. Я изучил её дело. Просто поразительно, с какой настойчивостью эти бандюги, стараясь выгородить себя, валили всю вину на неё!
– А с адвокатом ты уже разговаривал? – спросила Нериман.
– Да. Мы с ним давно знакомы – учились на одном факультете. И Нихат его знает. Я предложил коллеге деньги, но он наотрез отказался. Хороший парень!
Мазхар поднял рюмку.
Они сидели в греческом ресторане на одной из улиц Бейоглу. За соседними столами расположились семьи иностранцев. Они оживлённо болтали, ели, пили и громко смеялись.
Мазхар обвёл глазами зал.
– Мне очень нравится, что иностранцы пришли в ресторан со своими жёнами и детьми. Как им всем хорошо, как весело! Такой картины никогда не увидишь в ресторанах старого Стамбула или на Босфоре. Попробуй зайти там в ресторан с женой, все будут пялить на тебя глаза, как на сумасшедшего…
Мазхар посмотрел на Нериман и понял, что её мысли заняты совсем другим.
– О чём ты задумалась?
Очнувшись от его вопроса, Нериман сказала:
– Да всё об этой встрече с братом. Ты заметил, как все обрадовались нашему приезду – его жена, дети и прежде всего он сам?
Приехав в Стамбул, они прямо с вокзала отправились на Крытый рынок, где находилась большая лавка старшего брата Нериман. В первую минуту, увидев сестру рядом с каким-то мужчиной, брат подумал, что она продолжает распутничать в барах. Но как он обрадовался, когда всё разъяснилось! О, Нериман стала женой адвоката Мазхар-бея! Брат заключил её в объятия, словно никогда и не существовало пропасти, разделявшей их столько лет.
Этот высокий, широкоплечий, представительный мужчина не мог сдержать слёз радости. Бросив все дела, он повёл их в свой дом, где сразу стало шумно и весело. Особенно бурно выражали свой восторг сыновья брата.
Его жена – полная, дородная, степенная женщина – оказалась очень радушной и гостеприимной. В честь приезда Нериман и её мужа был устроен настоящий праздник…
Они находились в Стамбуле уже несколько дней.
Мазхар ещё раз наведался к адвокату, которому поручили вести дело Назан. Тот, получив от него доверенность, изучил дело о фальшивомонетчиках и пришёл к выводу, что Назан не участвовала в банде Сами. Он добился от следователя обещания, что Назан будет обвинена лишь в пособничестве. Адвокат пообещал, что сделает всё возможное для смягчения приговора и будет время от времени извещать Мазхара о том, как подвигается дело Назан.
Мазхар больше не ходил в тюрьму считая, что в этом нет необходимости, ведь для спасения Назан было сделано всё, что только возможно, и к тому же, убеждал он себя, не стоило злоупотреблять доверием начальника тюрьмы, который уже однажды пошёл ей навстречу.
Последний вечер они провели в доме брата Нериман. Вся семья сидела за столом допоздна. Нериман перебирала в памяти воспоминания детства. Каким передовым человеком для своего времени был их отец! Несмотря на глубокую религиозность, он дал ей возможность учиться в женском колледже. Как она ему благодарна за это!..
Поездка в Стамбул вместе с дорогой заняла целых восемь дней. Мазхар почувствовал облегчение. Он почти избавился от своих мрачных мыслей и в значительной мере от терзавших его угрызений совести. Быть может, он полностью преодолел бы и то и другое, однако Халдун, глядевший всегда исподлобья, был слишком живым напоминанием…
Не по возрасту смышлёный мальчуган чутьём угадывал, что не следует расспрашивать о матери. Он знал, что отец и Милая мама ездили в Стамбул. Быть может, они видели его маму? Но почему никто не говорил, когда она приедет? Может, мама никогда не вернётся? Этот вопрос не раз вертелся у него на языке, а однажды, когда они шли к портному, Халдун не выдержал.
– Милая мамочка! Можно спросить вас об одной вещи?
– Да, пожалуйста.
– А вы не скажете папе?
– Если ты этого не хочешь, не скажу.
– Да, не хочу!
После некоторого колебания мальчик задал мучивший его вопрос:
– Моя мама больше никогда не вернётся?
Нериман посмотрела на Халдуна и поняла, что ребёнка не следует обманывать.
– Нет.
Халдун больше никогда не заговаривал о своей матери. Он был оживлённым и весёлым и только иногда нахмуривал брови и задумывался. Где-то на глубине его сознания таилась едва ощутимая горечь. Как правило, это случалось после того, как он слышал произнесённое кем-то слово «мама» или видел на улице счастливых мать и сына.
Так продолжалось до того дня, когда пришло известие о гибели отца…
Толки об автомобильной катастрофе на протяжении многих недель и месяцев будоражили весь город. Особенно тяжёл был этот удар для партии, к которой принадлежал Мазхар. На первый взгляд, всё выглядело как нелепая случайность. Адвокат, судья и секретарь суда выехали на осмотр какого-то земельного участка в связи с делом о наследстве фабриканта Шакир-паши. Их путь лежал через деревянный мост. Ещё за несколько часов до их возвращения мост был в полном порядке. Но когда они ехали обратно, мост рухнул, и автомобиль свалился в реку с высоты полутора сот метров.
Явные улики были налицо: деревянные опоры моста оказались подрубленными, на них отчётливо виднелись следы топора. Несомненно, что всё было подстроено с целью избавиться одним ударом от трёх неугодных кому-то людей – адвоката, судьи и секретаря суда.
– Но кто преступник?
– Поговаривали, что это дело рук Шакир-паши…
Но пока по городу ползли всевозможные слухи и бесконечно тянулось следствие, жизнь продолжала идти своим чередом.
К Нериман, которая проводила долгие ночи в слезах, явился однажды её бывший патрон и предложил вернуться в бар. Он назначил очень высокое жалованье, но Нериман отказалась. Она решила в самое ближайшее время отправиться в Стамбул и поселиться у брата, с которым поддерживала постоянную переписку.
Он прислал уже несколько писем, в которых, как мог, утешал её. «Не всё уходит с умершими, жизнь есть жизнь. Если аллах закрывает одну дверь, то ведь может открыться другая». Брат писал, что с нетерпением ожидает встречи и готов оказать любую поддержку.
Нериман полагала, что ей следует поехать. Однако как быть с матерью мужа, которая оставалась в полном одиночестве?
Уже не раз Хаджер-ханым цепляясь за руки Нериман, спрашивала, что ей теперь делать? Больше всего она боялась, что невестка на правах законной наследницы сына могла завладеть всем имуществом и уехать, бросив её на произвол судьбы. К тому же на руках у Нериман оставался ребёнок. Поэтому у Хаджер-ханым было слишком мало шансов на получение какой-то доли наследства.
Старуха прикидывала и так и эдак. Начать хлопоты о пенсии? Но её сын не был государственным чиновником, его семье пенсия не полагалась. Подать в суд? Но вряд ли она там чего-нибудь добьётся.
В конце концов она решила, что вернее всего будет упросить невестку, чтобы та не бросила её на волю аллаха без всяких средств.
Нериман вовсе не собиралась поступать со свекровью столь бессердечно. И однажды отправилась к Хаджер-ханым для обстоятельного разговора.
Только сейчас Нериман заметила, как постарела её свекровь. У Хаджер-ханым сидели Рыза и Наджие. Не стесняясь гостей, она начала лебезить перед невесткой, которую, бывало, поносила на чём свет стоит. Старуха суетилась, не зная, куда и усадить дорогую гостью.
Хаджер-ханым подробно расспрашивала её о самочувствии, о делах, а главное – о планах на будущее. Однако Нериман сухо сказала:
– Рыза-эфенди, оставьте, пожалуйста, нас вдвоём, нам надо поговорить.
Супругам такое обращение пришлось не по душе. Но делать было нечего, и они нехотя поднялись. Нериман сразу приступила к делу.
– Тот, кто ушёл от нас, был не только моим мужем, но и вашим сыном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Мазхар, потрясённый видом Назан, дрожал от волнения. Мысль о том, что он повинен в её страданиях, вызвала в нём нестерпимую боль и горечь позднего раскаяния. Бледный как полотно, он подбежал к Назан, схватил её за руки и попытался поднять. Но на это не хватило сил.
– Не плачь, Назан, не плачь! Смотри, я пришёл, – успокаивал он рыдавшую Назан. – Не убивайся так, всё ещё переменится к лучшему. Я ознакомился с твоим делом и полагаю, что правосудие не будет к тебе слишком суровым. Ведь ты была не более чем пособницей, а преступление совершили другие. Не надо так терзать себя!
Назан ничего более не видела и не слышала. Перестав плакать, она прикрыла лицо руками, словно отказываясь глядеть на белый свет.
Её привёл в себя резкий окрик начальника тюрьмы. Чего же она медлит? Время свидания, которое он разрешил исключительно из уважения к Мазхар-бею, истекает…
Мазхар пододвинул ей скамью, и Назан машинально присела на самый край. Медленно подняв глаза, она спросила:
– А как мой Халдун?
Мазхар отвернулся, чтобы скрыть набежавшие слёзы.
– Не беспокойся! Мальчик чувствует себя очень хорошо!
– Вспоминает обо мне?
Ком подкатил к горлу Мазхара. «Что ей ответить? Как лучше сказать, скучает или не скучает?»
– Разве он может не вспоминать о матери?
– Прошу вас, никогда не говорите ему… Я хочу, чтобы он никогда не узнал… что стала скверной женщиной.
Мазхар более не мог терпеть этой пытки. С трудом сдерживая себя, он отошёл к окну. «О аллах! Какое страшное превращение!»
Понимая, что надо взять себя в руки, он сказал, стараясь казаться спокойным:
– Один из моих друзей скоро придёт в тюрьму. Ты дашь ему полномочия вести своё дело. У начальника тюрьмы я оставлю для тебя деньги, будешь брать, когда понадобятся… О Халдуне не беспокойся, ему будет хорошо. А когда, даст аллах, ты выйдешь отсюда, то сможешь приехать и повидаться с ним. И ещё запомни, ты вовсе не скверная, падшая женщина. Всё произошло не по твоей вине, а в силу стечения многих обстоятельств…
У Назан гудело в ушах. Она ничего не понимала, кроме того, что сын, который был для неё всем на свете, снова стал как-то ближе к ней. Она словно видела сейчас его светлую кудрявую головку. Вот он манит её ручонкой, зовёт: «Мама, иди же ко мне!»
– Пусть бабушка не заставляет плакать моего сына. Не позволяйте обижать его! – вырвалось у Назан.
Мазхар покачнулся, как от удара. Только сейчас он вспомнил, что Назан ничего не знает о тех переменах, которые произошли в их доме. Но как можно было ей об этом сказать?
– Не беспокойся, всё будет хорошо…
– Поцелуйте за меня руки мамы Хаджер-ханым, пусть она помолится за мою душу.
Начальник тюрьмы стал её торопить, но, уже выходя, она вспомнила о перстне.
– А ваш подарок я не продала, – сказала Назан. – Он спрятан в ящике, вот у них.
– Да, – подтвердил начальник тюрьмы. – Мы оставляем ценные вещи на хранение. Таков у нас порядок.
Назан больше не плакала, она шла за надзирательницей с видом человека, утолившего долго мучившую его жажду.
Миновав тёмные коридоры, они вошли в отделение. Назан тотчас окружила толпа женщин.
Со всех сторон посыпались вопросы.
Назан только поворачивала голову то направо, то налево, но не отвечала.
Кривоногая надзирательница, решив удовлетворить любопытство арестанток, рассказала, что происходило в канцелярии. Женщины были поражены. Значит, и в самом деле «новенькая» была женой адвоката? Ещё ни разу с тех пор, как Назан попала в тюрьму, ей не удавалось убедить кого бы то ни было, что это правда. А теперь все увидели, что она не лгала. И каждая клялась, что верила ей с самого начала.
Только Недиме, отойдя в сторонку, молчала, не сводя с Назан мрачного взгляда. «Ишь, как осмелела! – бесновалась она. – Чешет язык с этим бабьём, а меня будто и не замечает! Ну, погоди! Получишь ты у меня! Думаешь, за тебя заступится эта кривоногая каракатица? Так и подъезжает, подлюга, почуяла – бахшишем пахнет! А ты и рот разинула!»
Надзирательница и в самом деле пыталась выказать Назан какое-то подобие дружелюбия. Немного осмелели и арестантки и, как только Недиме ушла в свою камеру, наперебой принялись давать Назан добрые советы.
– Раз твой муж оставил деньги, брось сестрицу Недиме! – понизив голос, говорила одна.
– Хватит быть прислугой! Ведь ты жена знатного адвоката! – вторила другая.
– Перестань унижать себя! – советовала третья.
– Значит, у тебя будет адвокат? – переспрашивали женщины, и все сходились на том, что теперь-то Назан и бояться нечего.
Слушая своих товарок по несчастью, Назан думала про себя, что она не может отказаться от покровительства Недиме. Ведь та столько времени делила с ней хлеб-соль! Было бы просто нечестно отвернуться сейчас от неё.
Назан покинула толпу возбуждённых женщин и поплелась в свою камеру. У неё, как всегда, было виноватое лицо.
– Так вот оно что! – размахивая кулаками, встретила её Недиме. – Кто-то там пришёл, а ты и нос задрала!
Назан растерялась и ещё не успела сообразить, что ответить, как получила оплеуху. Недиме отшвырнула её к стене. Назан повалилась на пол, а Цыганка в исступлении начала топтать её ногами.
– Посмей только рот открыть, придушу, как котёнка, шлюха! – шипела Недиме.
Даже не пытаясь подняться, Назан заслонялась руками от сыпавшихся на неё ударов и плакала.
– Если б ты не была дерьмом, – орала Недиме, – этот рогоносец не прогнал бы тебя! Получила пинок в зад, значит, заслужила. Не сумела жить с мужем, так привыкай теперь к нашим порядкам. Думаешь, муж наймёт адвоката, и всё? Станешь чистенькая? Ха! Расскажи это моим башмакам, и те будут смеяться. Ты понимаешь, потаскуха, что значит печатать фальшивые деньги? Да самое маленькое, что ты огребёшь, – это пятнадцать лет.
– Я ж не говорила, что меня выручат отсюда, – пробормотала Назан.
– Заткнись! Не то все космы повыдеру, узнаешь, как разговаривать! А ну, вставай! Скоро стемнеет, а у тебя ещё вон сколько белья не развешано.
Назан утерла глаза подолом арестантского халата, взяла таз и отправилась на тюремный двор.
Солнце клонилось к горизонту.
«Не высохнет, так пусть хоть немного проветрится», – подумала Назан и стала развешивать рваное тряпьё.
Арестантки наблюдали за ней и по-своему жалели. Одна из них, по имени Фериха, осуждённая за прелюбодеяние и уже два месяца сидевшая в тюрьме, сказала:
– Вот дура! Не может отцепиться от хвоста этой ведьмы!
Тихоня Меляхат рассмеялась:
– Посмотреть бы, как ты отцепишься, если она возьмёт тебя в оборот!
– Не приведи аллах! Мне осталось здесь маяться ровно месяц – день в день. А потом… брошусь в объятия моего Бурхана…
– А мужа куда денешь?
– Какого там ещё мужа! Ему бы самому впору найти себе мужика.
Раздался взрыв смеха.
– Над чем смеётесь, распутницы? – спросила, подходя к ним, Недиме.
– Да вот Фериха сон рассказывает…
Назан развесила бельё и, пройдя мимо примолкших арестанток, возвратилась в камеру. Она уже забыла о побоях и ругани Недиме. Вновь и вновь припоминала она подробности свидания с мужем. Ведь он обещал прислать адвоката! Значит, ей дадут небольшой срок. И Назан уже строила планы, как она, отбыв наказание, поедет повидаться с сыном…
А может, муж примет её обратно? Ведь вот приехал сюда… Нанимает адвоката… Дал для неё деньги начальнику тюрьмы. Эх, надо б ей получше обо всём расспросить его, а она потеряла время на слёзы…
– Ну-ка, пошевеливайся, свари мне кофе! Да хорошенько воду вскипяти!
Окрик Недиме вернул её к действительности. Назан бросилась к мангалу и принялась раздувать едва тлевший хлам, заменявший здесь уголь.
Недиме наблюдала за ней, сидя на нарах. Только сейчас она почувствовала, как привязалась к Назан. Эта женщина принадлежала ей и днём и ночью. И вдруг объявился другой повелитель! Сердце Недиме разрывала ревность. Попадись ей в руки этот паршивец, придушила бы его!.. Ишь, что задумал – выгородить свою девку! Ну, нет. Не бывать тому!
«Придумаем что-нибудь, – сказала сама себе Недиме. – Навалим на эту дурёху другие грешки! Что ей лучше подсунуть: гашиш или опиум? Да всё едино, лишь бы его нашли. Уж тогда ей добавят!..»
Взяв из рук Назан чашку кофе, Недиме сказала, стараясь придать голосу заботливый тон:
– Ну-ка, принеси свою посудину!
Назан робко протянула кружку, и Цыганка отлила ей половину кофе.
– Пей! И давай помиримся.
Назан опустила глаза, на которых ещё не просохли слёзы. О, как возбуждал Недиме беспомощный вид этой женщины! Если бы в камере не было арестанток… Она готова была схватить Назан и задушить в своих объятиях.
– Эта несчастная до сих пор стоит перед моими глазами. Она человек конченый! – говорил Мазхар, разбавляя водой ракы. – Ей даже в голову не приходило, что кто-то может позаботиться или хотя бы вспомнить о ней… Посмотрела бы ты на неё, когда она увидела меня! Нет, кто бы там что ни говорил, а Назан была вовлечена в преступление по неведению. Я изучил её дело. Просто поразительно, с какой настойчивостью эти бандюги, стараясь выгородить себя, валили всю вину на неё!
– А с адвокатом ты уже разговаривал? – спросила Нериман.
– Да. Мы с ним давно знакомы – учились на одном факультете. И Нихат его знает. Я предложил коллеге деньги, но он наотрез отказался. Хороший парень!
Мазхар поднял рюмку.
Они сидели в греческом ресторане на одной из улиц Бейоглу. За соседними столами расположились семьи иностранцев. Они оживлённо болтали, ели, пили и громко смеялись.
Мазхар обвёл глазами зал.
– Мне очень нравится, что иностранцы пришли в ресторан со своими жёнами и детьми. Как им всем хорошо, как весело! Такой картины никогда не увидишь в ресторанах старого Стамбула или на Босфоре. Попробуй зайти там в ресторан с женой, все будут пялить на тебя глаза, как на сумасшедшего…
Мазхар посмотрел на Нериман и понял, что её мысли заняты совсем другим.
– О чём ты задумалась?
Очнувшись от его вопроса, Нериман сказала:
– Да всё об этой встрече с братом. Ты заметил, как все обрадовались нашему приезду – его жена, дети и прежде всего он сам?
Приехав в Стамбул, они прямо с вокзала отправились на Крытый рынок, где находилась большая лавка старшего брата Нериман. В первую минуту, увидев сестру рядом с каким-то мужчиной, брат подумал, что она продолжает распутничать в барах. Но как он обрадовался, когда всё разъяснилось! О, Нериман стала женой адвоката Мазхар-бея! Брат заключил её в объятия, словно никогда и не существовало пропасти, разделявшей их столько лет.
Этот высокий, широкоплечий, представительный мужчина не мог сдержать слёз радости. Бросив все дела, он повёл их в свой дом, где сразу стало шумно и весело. Особенно бурно выражали свой восторг сыновья брата.
Его жена – полная, дородная, степенная женщина – оказалась очень радушной и гостеприимной. В честь приезда Нериман и её мужа был устроен настоящий праздник…
Они находились в Стамбуле уже несколько дней.
Мазхар ещё раз наведался к адвокату, которому поручили вести дело Назан. Тот, получив от него доверенность, изучил дело о фальшивомонетчиках и пришёл к выводу, что Назан не участвовала в банде Сами. Он добился от следователя обещания, что Назан будет обвинена лишь в пособничестве. Адвокат пообещал, что сделает всё возможное для смягчения приговора и будет время от времени извещать Мазхара о том, как подвигается дело Назан.
Мазхар больше не ходил в тюрьму считая, что в этом нет необходимости, ведь для спасения Назан было сделано всё, что только возможно, и к тому же, убеждал он себя, не стоило злоупотреблять доверием начальника тюрьмы, который уже однажды пошёл ей навстречу.
Последний вечер они провели в доме брата Нериман. Вся семья сидела за столом допоздна. Нериман перебирала в памяти воспоминания детства. Каким передовым человеком для своего времени был их отец! Несмотря на глубокую религиозность, он дал ей возможность учиться в женском колледже. Как она ему благодарна за это!..
Поездка в Стамбул вместе с дорогой заняла целых восемь дней. Мазхар почувствовал облегчение. Он почти избавился от своих мрачных мыслей и в значительной мере от терзавших его угрызений совести. Быть может, он полностью преодолел бы и то и другое, однако Халдун, глядевший всегда исподлобья, был слишком живым напоминанием…
Не по возрасту смышлёный мальчуган чутьём угадывал, что не следует расспрашивать о матери. Он знал, что отец и Милая мама ездили в Стамбул. Быть может, они видели его маму? Но почему никто не говорил, когда она приедет? Может, мама никогда не вернётся? Этот вопрос не раз вертелся у него на языке, а однажды, когда они шли к портному, Халдун не выдержал.
– Милая мамочка! Можно спросить вас об одной вещи?
– Да, пожалуйста.
– А вы не скажете папе?
– Если ты этого не хочешь, не скажу.
– Да, не хочу!
После некоторого колебания мальчик задал мучивший его вопрос:
– Моя мама больше никогда не вернётся?
Нериман посмотрела на Халдуна и поняла, что ребёнка не следует обманывать.
– Нет.
Халдун больше никогда не заговаривал о своей матери. Он был оживлённым и весёлым и только иногда нахмуривал брови и задумывался. Где-то на глубине его сознания таилась едва ощутимая горечь. Как правило, это случалось после того, как он слышал произнесённое кем-то слово «мама» или видел на улице счастливых мать и сына.
Так продолжалось до того дня, когда пришло известие о гибели отца…
Толки об автомобильной катастрофе на протяжении многих недель и месяцев будоражили весь город. Особенно тяжёл был этот удар для партии, к которой принадлежал Мазхар. На первый взгляд, всё выглядело как нелепая случайность. Адвокат, судья и секретарь суда выехали на осмотр какого-то земельного участка в связи с делом о наследстве фабриканта Шакир-паши. Их путь лежал через деревянный мост. Ещё за несколько часов до их возвращения мост был в полном порядке. Но когда они ехали обратно, мост рухнул, и автомобиль свалился в реку с высоты полутора сот метров.
Явные улики были налицо: деревянные опоры моста оказались подрубленными, на них отчётливо виднелись следы топора. Несомненно, что всё было подстроено с целью избавиться одним ударом от трёх неугодных кому-то людей – адвоката, судьи и секретаря суда.
– Но кто преступник?
– Поговаривали, что это дело рук Шакир-паши…
Но пока по городу ползли всевозможные слухи и бесконечно тянулось следствие, жизнь продолжала идти своим чередом.
К Нериман, которая проводила долгие ночи в слезах, явился однажды её бывший патрон и предложил вернуться в бар. Он назначил очень высокое жалованье, но Нериман отказалась. Она решила в самое ближайшее время отправиться в Стамбул и поселиться у брата, с которым поддерживала постоянную переписку.
Он прислал уже несколько писем, в которых, как мог, утешал её. «Не всё уходит с умершими, жизнь есть жизнь. Если аллах закрывает одну дверь, то ведь может открыться другая». Брат писал, что с нетерпением ожидает встречи и готов оказать любую поддержку.
Нериман полагала, что ей следует поехать. Однако как быть с матерью мужа, которая оставалась в полном одиночестве?
Уже не раз Хаджер-ханым цепляясь за руки Нериман, спрашивала, что ей теперь делать? Больше всего она боялась, что невестка на правах законной наследницы сына могла завладеть всем имуществом и уехать, бросив её на произвол судьбы. К тому же на руках у Нериман оставался ребёнок. Поэтому у Хаджер-ханым было слишком мало шансов на получение какой-то доли наследства.
Старуха прикидывала и так и эдак. Начать хлопоты о пенсии? Но её сын не был государственным чиновником, его семье пенсия не полагалась. Подать в суд? Но вряд ли она там чего-нибудь добьётся.
В конце концов она решила, что вернее всего будет упросить невестку, чтобы та не бросила её на волю аллаха без всяких средств.
Нериман вовсе не собиралась поступать со свекровью столь бессердечно. И однажды отправилась к Хаджер-ханым для обстоятельного разговора.
Только сейчас Нериман заметила, как постарела её свекровь. У Хаджер-ханым сидели Рыза и Наджие. Не стесняясь гостей, она начала лебезить перед невесткой, которую, бывало, поносила на чём свет стоит. Старуха суетилась, не зная, куда и усадить дорогую гостью.
Хаджер-ханым подробно расспрашивала её о самочувствии, о делах, а главное – о планах на будущее. Однако Нериман сухо сказала:
– Рыза-эфенди, оставьте, пожалуйста, нас вдвоём, нам надо поговорить.
Супругам такое обращение пришлось не по душе. Но делать было нечего, и они нехотя поднялись. Нериман сразу приступила к делу.
– Тот, кто ушёл от нас, был не только моим мужем, но и вашим сыном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33