Уже были проведены командующим фронтом маршалом Жуковым командно-штабные учения; остались позади проигрыши предстоящей операции на макетах и картах в штабе воздушной армии и в штабе корпуса; были поставлены боевые задачи… Оставалось дождаться, когда наступит так называемое время Ч — время начала наступления.
Суть замысла Ставки Верховного Главнокомандования состояла в том, чтобы силами трех фронтов — 2-го и 1-го Белорусских и 1-го Украинского — прорвать в нескольких местах вражескую оборону, расчленить берлинскую группировку противника и, уничтожив ее по частям, овладеть Берлином и выйти на Эльбу. Советское командование располагало для этой цели 19 общевойсковыми, 4 танковыми и 4 воздушными армиями, насчитывающими в общей сложности 2,5 миллиона человек, 41 600 орудий и минометов, 6250 танков и самоходных орудий и 7500 самолетов.
Главный удар предстояло нанести войскам 1-го Белорусского фронта с кюстринского плацдарма, на исходных рубежах которого сосредоточились 3-я и 5-я ударные, 8-я гвардейская и 47-я общевойсковые армии. Там же ждали своего часа 1-я и 2-я гвардейские танковые армии, а также 9-й и 11-й танковые корпуса. Ширина участка, где намечалось взломать оборону противника, составляла 24,3 километра.
В задачу 3 иак входило прикрывать в центре, на направлении главного удара, наступающие войска фронта, а после прорыва вражеской обороны и ввода в прорыв танков — прикрывать и поддерживать их на всю глубину операции. Иными словами, идти впереди танков и пехоты.
Незадолго до наступления состоялись митинги личного состава авиационных частей и соединений. На них зачитывалось обращение Военного совета фронта к воинам:
«Войска нашего фронта прошли за время Великой Отечественной войны тяжелый, но славный путь. Боевые знамена наших частей и соединений овеяны славой побед, одержанных над врагом под Сталинградом и Курском, на Днепре и в Белоруссии, под Варшавой и в Померании, в Бранденбурге и на Одере… Славой наших побед, потом и своей кровью завоевали мы право штурмовать Берлин и первыми войти в него, первыми произнести грозные слова сурового приговора нашего народа немецким захватчикам. Призываем вас выполнить эту задачу с присущей вам воинской доблестью, честью и славой. Вперед, на Берлин!»
На митингах брали слово командиры и рядовые летчики, инженеры и механики; их короткие, но страстные речи находили живой отклик у собравшихся; многие сразу же после митингов писали заявления с просьбой принять их в ряды ленинской партии. За время подготовки и штурма Берлина число коммунистов среди авиаторов увеличилось на две тысячи человек.
Мы как-то привыкли к тому, что перед началом сражения советские воины подавали заявления с просьбой принять их в партию. Привыкли и к цифрам, отражающим массовость этого процесса. А напрасно привыкли. Что греха таить, есть еще люди, которые пытаются получить партийный билет ради карьеры или в надежде на льготы и привилегии. А в войну единственной привилегией коммуниста было то, что тебя первым пошлют в бой или на наиболее ответственное, опасное задание. Первым расстреляют, если попадешь в плен к фашистам. Причем хорошо, если только расстреляют — считай повезло, как ни парадоксально это звучит. Приведу, чтобы пояснить свою мысль, только один-единственный случай.
Во время Висло-Одерской операции летчик-штурмовик В. В. Шишкин и его стрелок А. В. Хренов посадили свой продырявленный зенитными снарядами Ил-2 на вынужденную возле польского села Ветковице. Окопы противника оказались рядом. Завязался бой. Шишкин и Хренов били сначала по фашистам из установленных на штурмовике пулеметов. Когда патроны кончились, стали отстреливаться из пистолетов. Гитлеровцы, считавшие двух сбитых советских летчиков легкой добычей, потеряли в перестрелке более пятидесяти солдат. Погиб от вражеской пули и воздушный стрелок А. В. Хренов. А тяжело раненному Шишкину, потерявшему способность сопротивляться, фашисты выкололи глаза, отрезали язык, сожгли до костей ступни ног. А в довершение всего вырезали, не сомневаясь в том, что имеют дело с коммунистом, на спине летчика пятиконечную звезду.
Вот на какие «льготы» могли рассчитывать те, кто писал на фронте заявления с просьбой принять их в ряды партии. Потому и разбирали такие заявления сразу, без проволочек. Идя в бой, нередко говорили: если погибну, прошу считать меня коммунистом… И считали. А из такого вот счета и складывались те самые цифры, вроде тех двух тысяч воздушных бойцов, которые подали заявления с просьбой принять их в партию накануне последнего, решающего сражения с врагом.
Все мы тогда верили, что оно станет последним. Одна только мысль о том, что полыхавшее долгих четыре года зарево войны вот-вот погаснет, вызывала всеобщее воодушевление. Хотя каждый из нас, конечно, понимал, что враг будет сражаться до конца и пройти сквозь огонь и кровь живым удастся далеко не всякому. И все же мысль о мире, который был теперь так близок, согревала наши души, укрепляла решимость и волю к победе.
Незадолго до рассвета 16 апреля 1945 года все стволы артиллерийских и минометных батарей фронта открыли огонь по передовой линии и ближайшим тылам противника. За полчаса до атаки 109 самолетов 16-й воздушной армии нанесли удары по штабам и узлам связи врага. Нанесли свой сокрушительный бомбовый удар — по 50 тонн взрывчатки на каждый квадратный километр — и 743 бомбардировщика. За передним краем, казалось, горело все, что только может гореть. А когда разом вспыхнули лучи ста сорока зенитных прожекторов, направленных в сторону вражеских позиций, последние клочья ночной тьмы развеялись и стало светло почти как днем. Началось наступление ударной группировки войск 1-го Белорусского фронта на главном направлении.
Противник, как и ожидалось, сопротивлялся с крайним, зачастую фанатичным упорством. Вдобавок с рассвета все вокруг затянуло густым туманом, и оказать необходимую поддержку с воздуха в течение первых часов наступления не представлялось возможным. В небо поднимались лишь наиболее опытные экипажи. В основном штурмовики и пикирующие бомбардировщики. Но из-за плохой видимости и опасений попасть по своим работать им приходилось, главным образом, в глубине обороны противника. Чтобы ускорить темп продвижения войск, командующий фронтом принял решение ввести во второй половине дня в сражение 1-ю и 2-ю гвардейские танковые армии.
Видимость к тому времени улучшилась, и истребители корпуса начиная с восьми часов утра непрерывно вели боевые действия непосредственно над полем боя. Оставив за себя начальника штаба, я перебрался на подвижной КП корпуса, который размещался вместе с командным пунктом танковой армии генерала Богданова. Обстановка в воздухе быстро накалялась. Авиация противника стремилась прорваться к боевым порядкам наступающих танковых частей. Груженные бомбами ФВ-190 шли группами по пятнадцать — двадцать машин. Не успевала закончиться одна воздушная схватка, как тут же завязывалась другая. Особенно жарко было в районе Зееловских высот, где немцы оборонялись упорнее всего. Крутые склоны, вдоль и поперек изрытые траншеями, рвами, буквально нафаршированные долговременными фортификационными сооружениями и минными полями, сильно затрудняли продвижение наших танков. Танкистам то и дело приходилось ждать, пока пехота не разминирует дороги, не расчистит завалы из бревен и металлических балок на подходах к ним. Немецкие летчики, учитывая обстановку, не оставляли попыток прорваться к то и дело останавливавшимся танкам. Наши истребители не давали им отбомбиться, перехватывая на подходах к целям, и навязывали бой.
То же самое происходило над переправами через Одер. Немецкая авиация делала все, чтобы их разрушить, но достичь цели противнику так и не удалось. Вражеские самолеты либо сбрасывали бомбы куда придется и уходили на запад, либо падали, подожженные нашими летчиками, вместе с бомбами на своей территории.
Летчики корпуса уничтожили за первый день наступления 50 вражеских самолетов. Командующий 5-й ударной армией генерал Н. Э. Берзарин, отзываясь о самоотверженной работе истребителей, прислал вечером на мое имя телеграмму:
«Прошу объявить благодарность летчикам Вашего корпуса, отлично действовавшим в сложных метеорологических условиях при обеспечении войск и переправ через Одер. 16.4.45 г.»
Все мы хорошо понимали, чего стоит подобный отзыв. Во время тяжелых, кровопролитных сражений не до реверансов. Если уж Николай Эрастович Берзарин улучил минуту, чтобы выразить удовлетворение работой истребителей, значит, мы недаром ели свой хлеб.
В целом за 16 апреля летчики 16-й воздушной армии провели 140 воздушных схваток, сбив 165 самолетов противника. Немалыми оказались и наши потери: 87 боевых машин не вернулись на аэродромы. Немецкая авиация не оставляла попыток перехватить инициативу в воздухе, но все они решительно пресекались. Хотя обходилось это нам, понятно, недешево.
Помимо пехоты генерала Берзарина и танков генерала Богданова истребители корпуса прикрывали также действия штурмовой и бомбардировочной авиации. Но в небе одновременно находилось порой такое множество самолетов — и наших, и вражеских, — что обстановка в воздухе постоянно менялась и требовала принимать мгновенные решения.
Шестерка старшего лейтенанта А. П. Филатова прикрывала группу «илов» 6-го штурмового авиакорпуса, когда в воздухе появились пятьдесят ФВ-190, груженных бомбами и стремившихся прорваться к боевым порядкам наших наземных войск. Филатов принял единственно верное решение. Оставив пару «яков» прикрывать штурмовики, он отдал приказ второй паре атаковать противника с фланга, а сам с ведомым ринулся на колонну «фоккеров» в лобовую. Немцы, не ожидавшие столь стремительных действий, потеряли в первые же минуты четыре машины, рассыпали строй и в конце концов оставили поле боя, повернув на запад. А Филатову в тот же день удалось, по его собственному выражению, «вогнать в землю» еще один вражеский истребитель.
И 17 и 18 апреля продолжались ожесточенные бои в воздухе, нередко переходившие в сражения, в которые втягивались с обеих сторон до пятидесяти и больше самолетов. Оборона противника рушилась под ударами наземных войск, и в активных действиях своей авиации фашисты видели единственное средство, способное если не остановить, то хотя бы замедлить их продвижение. Но мы надежно удерживали господство в воздухе.
Особенно сложная воздушная обстановка сложилась 18 апреля. Летчики 3 иак, делая по 4 — 5 боевых вылетов в день, провели с рассвета до позднего вечера 84 воздушных боя, уничтожив 76 вражеских самолетов. Это был рекордный по числу одержанных побед день — и для корпуса в целом, и для отдельных, особо отличившихся летчиков. Старший лейтенант И. Г. Кузнецов и капитан С. Н. Моргунов сбили по четыре самолета каждый. По три самолета уничтожили капитаны В. В. Калашников и Е. Ф. Тужилин, а также младший лейтенант В. С. Ткаченко.
Одно из таких сражений произошло вечером 18 апреля. Находившаяся на КП корпуса радиолокационная станция засекла большую — около 35 машин — группу вражеских «юнкерсов» и «фокке-вульфов», направлявшихся в район боевых действий 2-й гвардейской танковой армии. В воздухе в тот момент патрулировала шестерка Як-9 во главе с командиром звена старшим лейтенантом Кузнецовым. Подняв ей в подмогу еще одно звено «яков», я вывел шестерку Кузнецова на противника таким образом, чтобы он смог начать атаку внезапно, маскируясь облачностью.
Шестерка, имея преимущество в высоте, скрыто подошла к немцам и атаковала их столь стремительно, что те в первые же минуты потеряли три машины. Затем Кузнецов поджег еще одну. Когда подошло высланное мной на помощь звено «яков», врагу было уже не до танков. «Юнкерсы», рассыпав строй, поворачивали на запад, а ФВ-190, отделавшись от бомб, вели бой с истребителями Кузнецова над своей территорией. С локатора между тем поступили данные о подходе еще 30 самолетов противника. Я тотчас поднял на перехват им до четырех десятков «яков». Одну из групп вел капитан Моргунов, другую — капитан Федоров. Потеряв в общей сложности еще шесть машин, немцы оставили поле боя, а вместе с тем и мысль прорваться к боевым порядкам танковых частей генерала Богданова.
Несли потери и мы. 18 апреля погиб старший лейтенант Филатов. Его звено прикрывало группу штурмовиков, когда на «илы» набросились шестьдесят «фоккеров». Филатов связал немцев боем, в результате которого те потеряли пять самолетов, но и сам не уберегся от вражеской трассы…
Но постепенно напряженность воздушной обстановки стала снижаться. Если за эти два дня летчики 16-й воздушной армии провели 312 боев, сбив в общей сложности 173 самолета противника, то 20 и 21 апреля число воздушных схваток сократилось почти наполовину. Немцы, судя по всему, отказались от борьбы за инициативу в воздухе. Фашистская люфтваффе доживала последние дни. Как, впрочем, и сам «тысячелетний рейх» Адольфа Гитлера и его нацистской клики.
К исходу 21 апреля наши передовые части завязали бои на улицах столицы Германии. Началось сражение за Берлин. А 22 апреля войска 1-го Белорусского фронта, прорвав внутренний оборонительный обвод, устремились в глубь городских кварталов. Одновременно танковые соединения 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, взаимодействуя с общевойсковыми армиями, продолжали маневр по окружению и расчленению берлинской группировки.
Прикрывать танки с воздуха оставалось нашей главной задачей. Чтобы не отрываться от них, приходилось выдвигать подвижной командный пункт корпуса на многие десятки километров впереди пехоты. Однажды развернули мы его в небольшом городке, название которого теперь не припомню. Танкисты продолжали продвигаться на запад, а мы остались, чтобы организовать управление авиацией. Присмотрели подходящее здание, установили на крыше радиоантенну. Бронетранспортер и три грузовых «студебеккера» поставили во дворе, выставили охрану. Всего нас было человек тридцать, считая и девушек-связисток, а из вооружения — автоматы, гранаты, пара ручных пулеметов и ящик противопехотных мин. Не бог весть что, но отбиться, если сунутся немцы, на первых порах можно. Во всяком случае, мы к подобному положению вещей успели привыкнуть, да и выбора у нас не было.
Вышел я на связь со штабом армии и доложил генералу Руденко, что находимся в таком-то населенном пункте и готовы приступить к управлению боевыми действиями авиации. В ответ радиограмма: «Уточните местонахождение. По нашим данным, этот населенный пункт находится в руках противника».
Может, название перепутал, подумалось мне. Сверились еще раз с картой: нет, все сходится. Спросили на всякий случай старуху немку, оказавшуюся вместе с нами в пустом, брошенном жильцами трехэтажном здании; та подтвердила, что городок именуется именно так, как я и назвал его при своем докладе Руденко.
Выхожу вновь на связь, докладываю вторично, что местонахождение наше указано правильно. Немцев в городке нет. Неподалеку от нас на окраине имеется небольшой пятачок, подходящий для посадки связного По-2. Какие будут указания?
Руденко после довольно продолжительной паузы ответил, что завтра в семь утра к нам вылетит офицер связи, и дал данные, необходимые для управления авиацией — причем не только истребительной, но штурмовой и бомбардировочной.
А поздно вечером, когда мы в одном из помещений верхнего этажа заканчивали собранный на скорую руку ужин, на улице послышался гул моторов. Сперва подумали: наша пехота подошла. Заместитель начальника связи капитан Штейн подошел к окну, бросил взгляд на улицу и, тотчас обернувшись ко мне, негромко сказал:
— Немцы, командир! И много их…
Улица действительно была запружена машинами и мотоциклами, кругом полно солдат, но видно, что о нашем присутствии никто не подозревает… Стоят возле машин, о чем-то совещаются. Судя по всему, на ночлег собрались устроиться.
На решение у меня оставались считанные секунды: вот-вот в дом войдут или во двор, где наш бронетранспортер с грузовиками стояли. Если они нас обнаружат первыми, нам несдобровать. Единственный шанс — ошеломить противника внезапностью, напасть, пока он того не ожидает.
Не теряя времени, я послал обоих пулеметчиков на крышу, расставил людей у окон, распорядился, чтобы подтащили ящик с противопехотными минами и по команде — выстрел из пистолета — открыли боевые действия. В окна на головы вражеских солдат посыпались мины и гранаты, с крыши ударили пулеметы, хлестнули автоматные очереди. Атака из всех видов имевшегося у нас оружия оказалась для немцев столь неожиданной и сокрушительной, что через несколько минут улица опустела. Остались только несколько горящих машин да трупы немцев.
Спустившийся с крыши пулеметчик рассказал, что при первых же взрывах мин немцы бросились кто куда и быстро скрылись в переулках, ведущих в поле за окраинными домишками городка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Суть замысла Ставки Верховного Главнокомандования состояла в том, чтобы силами трех фронтов — 2-го и 1-го Белорусских и 1-го Украинского — прорвать в нескольких местах вражескую оборону, расчленить берлинскую группировку противника и, уничтожив ее по частям, овладеть Берлином и выйти на Эльбу. Советское командование располагало для этой цели 19 общевойсковыми, 4 танковыми и 4 воздушными армиями, насчитывающими в общей сложности 2,5 миллиона человек, 41 600 орудий и минометов, 6250 танков и самоходных орудий и 7500 самолетов.
Главный удар предстояло нанести войскам 1-го Белорусского фронта с кюстринского плацдарма, на исходных рубежах которого сосредоточились 3-я и 5-я ударные, 8-я гвардейская и 47-я общевойсковые армии. Там же ждали своего часа 1-я и 2-я гвардейские танковые армии, а также 9-й и 11-й танковые корпуса. Ширина участка, где намечалось взломать оборону противника, составляла 24,3 километра.
В задачу 3 иак входило прикрывать в центре, на направлении главного удара, наступающие войска фронта, а после прорыва вражеской обороны и ввода в прорыв танков — прикрывать и поддерживать их на всю глубину операции. Иными словами, идти впереди танков и пехоты.
Незадолго до наступления состоялись митинги личного состава авиационных частей и соединений. На них зачитывалось обращение Военного совета фронта к воинам:
«Войска нашего фронта прошли за время Великой Отечественной войны тяжелый, но славный путь. Боевые знамена наших частей и соединений овеяны славой побед, одержанных над врагом под Сталинградом и Курском, на Днепре и в Белоруссии, под Варшавой и в Померании, в Бранденбурге и на Одере… Славой наших побед, потом и своей кровью завоевали мы право штурмовать Берлин и первыми войти в него, первыми произнести грозные слова сурового приговора нашего народа немецким захватчикам. Призываем вас выполнить эту задачу с присущей вам воинской доблестью, честью и славой. Вперед, на Берлин!»
На митингах брали слово командиры и рядовые летчики, инженеры и механики; их короткие, но страстные речи находили живой отклик у собравшихся; многие сразу же после митингов писали заявления с просьбой принять их в ряды ленинской партии. За время подготовки и штурма Берлина число коммунистов среди авиаторов увеличилось на две тысячи человек.
Мы как-то привыкли к тому, что перед началом сражения советские воины подавали заявления с просьбой принять их в партию. Привыкли и к цифрам, отражающим массовость этого процесса. А напрасно привыкли. Что греха таить, есть еще люди, которые пытаются получить партийный билет ради карьеры или в надежде на льготы и привилегии. А в войну единственной привилегией коммуниста было то, что тебя первым пошлют в бой или на наиболее ответственное, опасное задание. Первым расстреляют, если попадешь в плен к фашистам. Причем хорошо, если только расстреляют — считай повезло, как ни парадоксально это звучит. Приведу, чтобы пояснить свою мысль, только один-единственный случай.
Во время Висло-Одерской операции летчик-штурмовик В. В. Шишкин и его стрелок А. В. Хренов посадили свой продырявленный зенитными снарядами Ил-2 на вынужденную возле польского села Ветковице. Окопы противника оказались рядом. Завязался бой. Шишкин и Хренов били сначала по фашистам из установленных на штурмовике пулеметов. Когда патроны кончились, стали отстреливаться из пистолетов. Гитлеровцы, считавшие двух сбитых советских летчиков легкой добычей, потеряли в перестрелке более пятидесяти солдат. Погиб от вражеской пули и воздушный стрелок А. В. Хренов. А тяжело раненному Шишкину, потерявшему способность сопротивляться, фашисты выкололи глаза, отрезали язык, сожгли до костей ступни ног. А в довершение всего вырезали, не сомневаясь в том, что имеют дело с коммунистом, на спине летчика пятиконечную звезду.
Вот на какие «льготы» могли рассчитывать те, кто писал на фронте заявления с просьбой принять их в ряды партии. Потому и разбирали такие заявления сразу, без проволочек. Идя в бой, нередко говорили: если погибну, прошу считать меня коммунистом… И считали. А из такого вот счета и складывались те самые цифры, вроде тех двух тысяч воздушных бойцов, которые подали заявления с просьбой принять их в партию накануне последнего, решающего сражения с врагом.
Все мы тогда верили, что оно станет последним. Одна только мысль о том, что полыхавшее долгих четыре года зарево войны вот-вот погаснет, вызывала всеобщее воодушевление. Хотя каждый из нас, конечно, понимал, что враг будет сражаться до конца и пройти сквозь огонь и кровь живым удастся далеко не всякому. И все же мысль о мире, который был теперь так близок, согревала наши души, укрепляла решимость и волю к победе.
Незадолго до рассвета 16 апреля 1945 года все стволы артиллерийских и минометных батарей фронта открыли огонь по передовой линии и ближайшим тылам противника. За полчаса до атаки 109 самолетов 16-й воздушной армии нанесли удары по штабам и узлам связи врага. Нанесли свой сокрушительный бомбовый удар — по 50 тонн взрывчатки на каждый квадратный километр — и 743 бомбардировщика. За передним краем, казалось, горело все, что только может гореть. А когда разом вспыхнули лучи ста сорока зенитных прожекторов, направленных в сторону вражеских позиций, последние клочья ночной тьмы развеялись и стало светло почти как днем. Началось наступление ударной группировки войск 1-го Белорусского фронта на главном направлении.
Противник, как и ожидалось, сопротивлялся с крайним, зачастую фанатичным упорством. Вдобавок с рассвета все вокруг затянуло густым туманом, и оказать необходимую поддержку с воздуха в течение первых часов наступления не представлялось возможным. В небо поднимались лишь наиболее опытные экипажи. В основном штурмовики и пикирующие бомбардировщики. Но из-за плохой видимости и опасений попасть по своим работать им приходилось, главным образом, в глубине обороны противника. Чтобы ускорить темп продвижения войск, командующий фронтом принял решение ввести во второй половине дня в сражение 1-ю и 2-ю гвардейские танковые армии.
Видимость к тому времени улучшилась, и истребители корпуса начиная с восьми часов утра непрерывно вели боевые действия непосредственно над полем боя. Оставив за себя начальника штаба, я перебрался на подвижной КП корпуса, который размещался вместе с командным пунктом танковой армии генерала Богданова. Обстановка в воздухе быстро накалялась. Авиация противника стремилась прорваться к боевым порядкам наступающих танковых частей. Груженные бомбами ФВ-190 шли группами по пятнадцать — двадцать машин. Не успевала закончиться одна воздушная схватка, как тут же завязывалась другая. Особенно жарко было в районе Зееловских высот, где немцы оборонялись упорнее всего. Крутые склоны, вдоль и поперек изрытые траншеями, рвами, буквально нафаршированные долговременными фортификационными сооружениями и минными полями, сильно затрудняли продвижение наших танков. Танкистам то и дело приходилось ждать, пока пехота не разминирует дороги, не расчистит завалы из бревен и металлических балок на подходах к ним. Немецкие летчики, учитывая обстановку, не оставляли попыток прорваться к то и дело останавливавшимся танкам. Наши истребители не давали им отбомбиться, перехватывая на подходах к целям, и навязывали бой.
То же самое происходило над переправами через Одер. Немецкая авиация делала все, чтобы их разрушить, но достичь цели противнику так и не удалось. Вражеские самолеты либо сбрасывали бомбы куда придется и уходили на запад, либо падали, подожженные нашими летчиками, вместе с бомбами на своей территории.
Летчики корпуса уничтожили за первый день наступления 50 вражеских самолетов. Командующий 5-й ударной армией генерал Н. Э. Берзарин, отзываясь о самоотверженной работе истребителей, прислал вечером на мое имя телеграмму:
«Прошу объявить благодарность летчикам Вашего корпуса, отлично действовавшим в сложных метеорологических условиях при обеспечении войск и переправ через Одер. 16.4.45 г.»
Все мы хорошо понимали, чего стоит подобный отзыв. Во время тяжелых, кровопролитных сражений не до реверансов. Если уж Николай Эрастович Берзарин улучил минуту, чтобы выразить удовлетворение работой истребителей, значит, мы недаром ели свой хлеб.
В целом за 16 апреля летчики 16-й воздушной армии провели 140 воздушных схваток, сбив 165 самолетов противника. Немалыми оказались и наши потери: 87 боевых машин не вернулись на аэродромы. Немецкая авиация не оставляла попыток перехватить инициативу в воздухе, но все они решительно пресекались. Хотя обходилось это нам, понятно, недешево.
Помимо пехоты генерала Берзарина и танков генерала Богданова истребители корпуса прикрывали также действия штурмовой и бомбардировочной авиации. Но в небе одновременно находилось порой такое множество самолетов — и наших, и вражеских, — что обстановка в воздухе постоянно менялась и требовала принимать мгновенные решения.
Шестерка старшего лейтенанта А. П. Филатова прикрывала группу «илов» 6-го штурмового авиакорпуса, когда в воздухе появились пятьдесят ФВ-190, груженных бомбами и стремившихся прорваться к боевым порядкам наших наземных войск. Филатов принял единственно верное решение. Оставив пару «яков» прикрывать штурмовики, он отдал приказ второй паре атаковать противника с фланга, а сам с ведомым ринулся на колонну «фоккеров» в лобовую. Немцы, не ожидавшие столь стремительных действий, потеряли в первые же минуты четыре машины, рассыпали строй и в конце концов оставили поле боя, повернув на запад. А Филатову в тот же день удалось, по его собственному выражению, «вогнать в землю» еще один вражеский истребитель.
И 17 и 18 апреля продолжались ожесточенные бои в воздухе, нередко переходившие в сражения, в которые втягивались с обеих сторон до пятидесяти и больше самолетов. Оборона противника рушилась под ударами наземных войск, и в активных действиях своей авиации фашисты видели единственное средство, способное если не остановить, то хотя бы замедлить их продвижение. Но мы надежно удерживали господство в воздухе.
Особенно сложная воздушная обстановка сложилась 18 апреля. Летчики 3 иак, делая по 4 — 5 боевых вылетов в день, провели с рассвета до позднего вечера 84 воздушных боя, уничтожив 76 вражеских самолетов. Это был рекордный по числу одержанных побед день — и для корпуса в целом, и для отдельных, особо отличившихся летчиков. Старший лейтенант И. Г. Кузнецов и капитан С. Н. Моргунов сбили по четыре самолета каждый. По три самолета уничтожили капитаны В. В. Калашников и Е. Ф. Тужилин, а также младший лейтенант В. С. Ткаченко.
Одно из таких сражений произошло вечером 18 апреля. Находившаяся на КП корпуса радиолокационная станция засекла большую — около 35 машин — группу вражеских «юнкерсов» и «фокке-вульфов», направлявшихся в район боевых действий 2-й гвардейской танковой армии. В воздухе в тот момент патрулировала шестерка Як-9 во главе с командиром звена старшим лейтенантом Кузнецовым. Подняв ей в подмогу еще одно звено «яков», я вывел шестерку Кузнецова на противника таким образом, чтобы он смог начать атаку внезапно, маскируясь облачностью.
Шестерка, имея преимущество в высоте, скрыто подошла к немцам и атаковала их столь стремительно, что те в первые же минуты потеряли три машины. Затем Кузнецов поджег еще одну. Когда подошло высланное мной на помощь звено «яков», врагу было уже не до танков. «Юнкерсы», рассыпав строй, поворачивали на запад, а ФВ-190, отделавшись от бомб, вели бой с истребителями Кузнецова над своей территорией. С локатора между тем поступили данные о подходе еще 30 самолетов противника. Я тотчас поднял на перехват им до четырех десятков «яков». Одну из групп вел капитан Моргунов, другую — капитан Федоров. Потеряв в общей сложности еще шесть машин, немцы оставили поле боя, а вместе с тем и мысль прорваться к боевым порядкам танковых частей генерала Богданова.
Несли потери и мы. 18 апреля погиб старший лейтенант Филатов. Его звено прикрывало группу штурмовиков, когда на «илы» набросились шестьдесят «фоккеров». Филатов связал немцев боем, в результате которого те потеряли пять самолетов, но и сам не уберегся от вражеской трассы…
Но постепенно напряженность воздушной обстановки стала снижаться. Если за эти два дня летчики 16-й воздушной армии провели 312 боев, сбив в общей сложности 173 самолета противника, то 20 и 21 апреля число воздушных схваток сократилось почти наполовину. Немцы, судя по всему, отказались от борьбы за инициативу в воздухе. Фашистская люфтваффе доживала последние дни. Как, впрочем, и сам «тысячелетний рейх» Адольфа Гитлера и его нацистской клики.
К исходу 21 апреля наши передовые части завязали бои на улицах столицы Германии. Началось сражение за Берлин. А 22 апреля войска 1-го Белорусского фронта, прорвав внутренний оборонительный обвод, устремились в глубь городских кварталов. Одновременно танковые соединения 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, взаимодействуя с общевойсковыми армиями, продолжали маневр по окружению и расчленению берлинской группировки.
Прикрывать танки с воздуха оставалось нашей главной задачей. Чтобы не отрываться от них, приходилось выдвигать подвижной командный пункт корпуса на многие десятки километров впереди пехоты. Однажды развернули мы его в небольшом городке, название которого теперь не припомню. Танкисты продолжали продвигаться на запад, а мы остались, чтобы организовать управление авиацией. Присмотрели подходящее здание, установили на крыше радиоантенну. Бронетранспортер и три грузовых «студебеккера» поставили во дворе, выставили охрану. Всего нас было человек тридцать, считая и девушек-связисток, а из вооружения — автоматы, гранаты, пара ручных пулеметов и ящик противопехотных мин. Не бог весть что, но отбиться, если сунутся немцы, на первых порах можно. Во всяком случае, мы к подобному положению вещей успели привыкнуть, да и выбора у нас не было.
Вышел я на связь со штабом армии и доложил генералу Руденко, что находимся в таком-то населенном пункте и готовы приступить к управлению боевыми действиями авиации. В ответ радиограмма: «Уточните местонахождение. По нашим данным, этот населенный пункт находится в руках противника».
Может, название перепутал, подумалось мне. Сверились еще раз с картой: нет, все сходится. Спросили на всякий случай старуху немку, оказавшуюся вместе с нами в пустом, брошенном жильцами трехэтажном здании; та подтвердила, что городок именуется именно так, как я и назвал его при своем докладе Руденко.
Выхожу вновь на связь, докладываю вторично, что местонахождение наше указано правильно. Немцев в городке нет. Неподалеку от нас на окраине имеется небольшой пятачок, подходящий для посадки связного По-2. Какие будут указания?
Руденко после довольно продолжительной паузы ответил, что завтра в семь утра к нам вылетит офицер связи, и дал данные, необходимые для управления авиацией — причем не только истребительной, но штурмовой и бомбардировочной.
А поздно вечером, когда мы в одном из помещений верхнего этажа заканчивали собранный на скорую руку ужин, на улице послышался гул моторов. Сперва подумали: наша пехота подошла. Заместитель начальника связи капитан Штейн подошел к окну, бросил взгляд на улицу и, тотчас обернувшись ко мне, негромко сказал:
— Немцы, командир! И много их…
Улица действительно была запружена машинами и мотоциклами, кругом полно солдат, но видно, что о нашем присутствии никто не подозревает… Стоят возле машин, о чем-то совещаются. Судя по всему, на ночлег собрались устроиться.
На решение у меня оставались считанные секунды: вот-вот в дом войдут или во двор, где наш бронетранспортер с грузовиками стояли. Если они нас обнаружат первыми, нам несдобровать. Единственный шанс — ошеломить противника внезапностью, напасть, пока он того не ожидает.
Не теряя времени, я послал обоих пулеметчиков на крышу, расставил людей у окон, распорядился, чтобы подтащили ящик с противопехотными минами и по команде — выстрел из пистолета — открыли боевые действия. В окна на головы вражеских солдат посыпались мины и гранаты, с крыши ударили пулеметы, хлестнули автоматные очереди. Атака из всех видов имевшегося у нас оружия оказалась для немцев столь неожиданной и сокрушительной, что через несколько минут улица опустела. Остались только несколько горящих машин да трупы немцев.
Спустившийся с крыши пулеметчик рассказал, что при первых же взрывах мин немцы бросились кто куда и быстро скрылись в переулках, ведущих в поле за окраинными домишками городка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53