А я стоял и думал: зачем все же меня так срочно вызвали в Москву? И это в то время, когда мы добиваем немцев на Волге! Когда там, под Сталинградом, каждая боевая машина, каждый летчик-истребитель на счету!
— Да вы, кажется, меня не слушаете? — Голос Никитина прозвучал как-то особенно сухо и строго. Он секунду помолчал и, не дождавшись ответа — а что я мог сказать! — коротко закончил, как бы угадав мой невысказанный вопрос: — Принято решение назначить вас командиром истребительного авиационного корпуса. В вашем распоряжении двести боевых машин. Корпус, как резерв Верховного Главнокомандования, будет использоваться для борьбы за господство в воздухе.
Господство в воздухе… Борьба за него велась на всем советско-германском фронте и отличалась небывалым ожесточением и напряженностью. Успех в этой борьбе зависел от многого. От количества и качества самолетов, мощности их вооружения. Но главным и решающим фактором был все же моральный дух летчиков, их мужество и упорство в борьбе с врагом.
В состав 3-го истребительного авиакорпуса РВГК, которым мне отныне предстояло командовать, входили две дивизии, по три полка в каждой. С комдивами обеих дивизий меня познакомили в тот же день. 265-й истребительной командовал полковник П. Т. Коробков, а 278-й— подполковник В. Т. Лисин. В штабе ВВС о них отзывались как об опытных командирах и отличных летчиках. Такое же впечатление сложилось после знакомства и у меня. Позже, в боях над Кубанью, где наш корпус получил первое боевое крещение, впечатление это полностью подтвердилось. Повезло мне и на начальника штаба. Михаил Андреевич Баранов, которого также рекомендовали мне в штабе ВВС и с которым мне привелось служить еще на Дальнем Востоке, вновь подтвердил свою репутацию энергичного, знающего свое дело специалиста и с первых же дней стал для меня незаменимым помощником.
Скажу сразу, что организация авиационных корпусов резерва Верховного Главнокомандования сыграла весьма существенную роль. Обычно их вводили в дело на тех участках, где требовалось быстро удвоить, а то и утроить ударную силу действовавшей там авиации, чтобы добиться необходимого перелома в ходе событий. Особенно часто это делалось на заключительном этапе войны. Но тогда, в конце сорок второго, дело это было новое и опыта по боевому использованию таких корпусов накопить еще не успели. Да и наш 3-й истребительный только еще предстояло сформировать.
С утра до ночи мотались мы с Барановым по подмосковным аэродромам, обивали пороги кабинетов начальства, просили, спорили, доказывали…
— Ну где я вам наберу людей с боевым опытом?! — отбивался от нашего сдвоенного натиска генерал А. В. Никитин, ведавший вопросами формирования. — Не с фронта же летчиков отзывать…
Никитин, разумеется, был прав. Но и нас тоже можно понять: вновь формируемому корпусу предстояло, как мы считали, решать непростые задачи. В конце концов Никитин сдался и согласился удовлетворить одну из моих просьб — разрешить взять с Дальнего Востока 812-й истребительный полк, входивший в состав дивизии, которой я командовал до войны. Фронтового опыта у летчиков полка тоже не было, но зато боевой техникой они, как я хорошо знал, владели в совершенстве — и ночью могли летать, и пилотировали мастерски, и по мишеням били без промаха. Конечно, боевого опыта это заменить не могло, но все-таки…
Удалось в конце концов заполучить и нескольких летчиков-фронтовиков. Немного, правда, но зато из числа тех, кого я хорошо знал, с кем довелось вместе воевать под Москвой, Воронежем, Сталинградом. Все они — А. И. Новиков, А. К. Янович, А. Е. Рубахин… — не только обладали фронтовым опытом, но и успели зарекомендовать себя в качестве толковых, пользующихся у подчиненных авторитетом боевых командиров. Новиков, к примеру, воевал с первого дня войны, на его счету числилось около пятнадцати сбитых вражеских самолетов. Незадолго до этого ему присвоили звание Героя Советского Союза и предложили командовать полком, но, узнав, что я собираюсь предложить ему должность помощника командира корпуса по воздушно-стрелковой подготовке, он не раздумывая дал свое согласие.
Под стать Новикову были и остальные. С полковником Ананьевым у меня сложились прекрасные отношения еще под Воронежем, в дивизии, которой я тогда командовал. Это был знающий свое дело, широко эрудированный человек — талантливый организатор и коммунист в самом высоком смысле этого слова. И когда Ананьева утвердили по моему ходатайству на должность начальника политотдела корпуса, у меня, прямо окажу, отлегло на душе. Я хорошо понимал, что боевой настрой летчиков и то, как они будут воевать, во многом предопределит умело поставленная в частях и соединениях корпуса идейно-воспитательная работа.
И Новиков, и Ананьев, не тратя ни дня на раскачку, сразу же активно включились в работу.
Сам я тоже времени не терял — стремился сделать все, что в моих силах, чтобы как можно лучше подготовить людей к предстоящим боевым действиям. Знакомясь с командирами полков В. А. Папковым, Н. В. Исаковым, А. А. Дорошенковым, Г. В. Симоновым, А. У. Ереминым, я старался не просто составить для себя впечатление о них как о людях, с которыми предстоит воевать, о сильных и слабых сторонах их характеров, о мере накопленного ими опыта руководить людьми, но и непременно проводил с каждым из них учебный бой, тщательно разбирая после приземления любые допущенные ошибки и просчеты. Личный пример командира во время боевых действий, считал я, ничем не заменишь.
После командиров полков наступил черед и для командиров эскадрилий. Работать приходилось с рассвета до позднего вечера. Но усталости я не чувствовал. Новое дело захватило меня целиком, и я отдавал ему все силы и всю энергию. Но больше всего меня по-прежнему тревожило то, что во вновь сформированных полках корпуса практически не было людей с фронтовым опытом. Подавляющее большинство летчиков не только, как говорится, живого врага в глаза не видели, но и самолеты противника знали лишь по рисункам да редким еще в то время кадрам фронтовой кинохроники. И когда я случайно обнаружил на одном из подмосковных аэродромов трофейный «мессершмитт», то хотя и не без труда, но добился все же разрешения провести на нем показательный бой, чтобы дать возможность летчикам собственными глазами увидеть хваленый немецкий истребитель в деле.
Противником моим вызвался стать командир 812-го полка майор Еремин. Техникой пилотирования он владел блестяще. В учебном бою, который я с ним провел еще при первом знакомстве, Еремин не допустил ни одной ошибки. Как-то он покажет себя теперь, в поединке с «мессером»? Вопрос этот волновал не одного меня — на аэродроме собрались чуть ли не все летчики корпуса.
Погода в тот день выдалась как на заказ. Ни ветра, ни единого облачка. Сошлись мы с Ереминым прямо над центром аэродрома. Иду в глубоком вираже. Еремин, повторив маневр, постепенно сокращает разделяющее нас расстояние. Этого следовало ожидать: у «яка» радиус виража меньше. Мне это стало ясно еще накануне, когда облетывал немецкий истребитель. Хочу, чтобы в преимуществе нашей машины убедился теперь и Еремин. И он, вижу, времени даром не теряет. Но дистанция между нами все еще велика и «открывать огонь» рано. За секунду до того как Еремину нажать на гашетку, круто ухожу вверх. Энерговооруженность у «яка» лучше, и на вертикаль он идет легче «мессера» — это я тоже знаю. Однако Еремин чуть-чуть замешкался и упустил нужный момент. Вскоре, правда, на боевом развороте «як» вновь начинает настигать мой «мессершмитт», норовит сесть на хвост. Пора кончать играть в поддавки: у Еремина было достаточно времени, чтобы понять, что к чему. Да и внизу, думаю, успели заметить, где и в чем немецкий истребитель уступает машине Яковлева… Ухожу от Еремина переворотом через крыло. И снова вверх. Вираж, еще один… Теперь уже я в хвосте у «яка». Но и Еремин свое дело знает: бросает машину в крутой боевой разворот и отрывается от преследования… «Мессершмитт» достаточно легок в управлении. Пользуясь этим, провожу несколько точных маневров — и вновь сижу у «яка» в хвосте. Еремин пытается уйти на крутом пикировании… Вышел из пике почти у самой земли, теперь идет на вертикаль. Тут мне его сейчас не нагнать. Ухожу в сторону и тоже иду в набор высоты. И опять все сначала. Еремин еще раз пытается поймать меня на вираже: усвоил, видимо, где у него лучше шансы. Но и я начеку.
Выполняю еще один переворот через крыло и окончательно ухожу от преследования…
Честно скажу, кому в тот раз досталась победа — не знаю. Карусель мы с Ереминым крутили до тех пор, пока не выжгли горючее. Если бы в стволах пушек были снаряды, и он меня мог не раз срезать, и я его. Исход боя решается в мгновение — попробуй засеки его, это мгновение, в учебной схватке, установи, кому оно выпало первому. Да и не в победе дело было.
Главное, что и Еремин, и собравшиеся на аэродроме летчики воочию убедились: наши «яки», на которых им предстояло воевать, ни в чем не уступают разрекламированным на весь мир немецким истребителям. Общий вывод, что бить их можно, устраивал всех. А в особенности меня как командира корпуса. Я хорошо понимал, насколько важно, чтоб летчики не просто знали, что будут летать на великолепных современных машинах, но и поверили в преимущество собственной техники, превосходящей аналогичную технику врага.
А истребитель конструкции Яковлева — Як-3, — бесспорно, заслуживал самых горячих похвал. И не случайно, когда передо мной поставили вопрос, какими, с моей точки зрения, самолетами предпочтительно вооружать корпус, я не задумываясь назвал Як-1. Впоследствии и мне, и летному составу корпуса ни разу не пришлось жалеть о сделанном выборе. Машина Яковлева оказалась из тех, что созданы для воздушного боя с любыми типами самолетов противника — от тяжелых бомбардировщиков «хейнкелей» до новых, только что появившихся на фронте истребителей «Фокке-Вульф-190».
С «яком» же была связана и одна типичная, в общем-то, для тех дней история, благодаря которой в одном из полков корпуса появился блестящий летчик и великолепный боец Алексей Машенкин.
Первая моя встреча с ним отнюдь не вызывалась необходимостью. Старшина Машенкин, летчик-инструктор одного из запасных авиационных полков, перегнал для нужд корпуса учебно-тренировочный самолет — спарку. Ну перегнал, и ладно, возвращайся назад, в свою часть. Но Машенкин, видимо, считал иначе и добился встречи со мной, якобы для того чтобы доложить лично о выполненном задании.
Выслушал я его доклад, а сам жду, наперед зная, что последует дальше: все находившиеся в тылу летчики настойчиво искали случая правдами и неправдами, но попасть на фронт. Побуждение благородное, однако в армии поступки каждого определяют не его личные желания, а приказ. Поэтому я заранее твердо решил отказать в просьбе старшине, едва он только ее выскажет.
Но Машенкин меня перехитрил. Вместо того чтобы высказать свою просьбу вслух, он, так сказать, вручил мне ее в письменном виде.
Письмо оказалось от капитана Пасынка, комиссара 812-го истребительного авиационного полка, который, как говорилось, мне разрешили взять с Дальнего Востока. Тимофей Евстафьевич со всей убедительностью старого политработника доказывал необходимость во что бы то ни стало помочь Машенкину попасть на фронт, а лучше всего в родной ему 812-й полк. Причем часть его аргументов и впрямь оказалась на редкость сильной. Будто предугадывая наши нынешние трудности, Пасынок бил прямо в точку. Красноречиво расписывая летные таланты своего подопечного, он делал особый упор на то, что Машенкин «научил летать на „яке“ весь личный состав полка». Вот, дескать, какое золото чистейшей пробы он мне предлагает. В конце Пасынок не забыл сделать короткую и в разрез с предыдущими строчками письма необыкновенно скромную приписку, что не худо бы, мол, и ему самому тоже посодействовать попасть на фронт.
С Пасынком все было ясно. Полк только выиграет от того, если в нем останется опытный, пользовавшийся у летчиков уважением и авторитетом политработник. А вот Машенкин… Пришлось, словом, ходатайствовать перед начальством сразу за двоих. Перед этим, правда, я провел со старшиной учебный бой. Пасынок оказался прав: летчиком Машенкин был, как мы говорим, от бога. Ну а великолепное его знание машины Яковлева пришлось как нельзя кстати: летчики, с которыми он изо дня в день поднимался в небо, учились у него мастерству, открывая» для себя новые возможности полюбившегося всем «яка».
К началу апреля 1943 года сложная, многоплановая работа по формированию корпуса вчерне была завершена. Летчики рвались на фронт. В последние дни не проходило буквально ни одного разбора, чтобы после обсуждения учебных боев кто-нибудь не задал вопроса, волновавшего без исключения всех: сколько еще ждать? И хотя ни у меня, ни у других командиров и политработников корпуса не было ответа, вопрос этот сам по себе говорил о многом. Во-первых, он свидетельствовал о высокой морально-политической и боевой готовности к предстоящим схваткам; во-вторых, говорил о нетерпеливом желании летчиков избавиться от ложного положения, в котором они оказались не по своей вине — второй год страна ведет ожесточенную борьбу с захватчиками, а им по стечению обстоятельств приходится отсиживаться в тылу. И они рвались в бой, спешили наверстать упущенное, торопились пустить в ход накопленное боевое мастерство против настоящего, а не условного противника, которого ненавидели всей душой и сердцем.
Понимая это и разделяя с летчиками их нетерпение, я вместе с тем ощущал чувство глубокого удовлетворения: корпус готов к боям, летчики будут драться с врагом настойчиво, отважно, не щадя жизни…
К середине апреля поступил наконец приказ начать переброску полков корпуса в район Обояни, на Воронежский фронт, в распоряжение командующего 17-й воздушной армией. Здесь, судя по всему, назревали серьезные события. Но участвовать в них нам не довелось.
Едва один из полков перебазировался на новое место, меня срочно вызвали в штаб ВВС к генералу Никитину.
— Перебазирование корпуса прекратить, — сказал Никитин, едва я вошел в кабинет. — На Кубани, в районе Новороссийска и станицы Крымская, сложилась крайне тяжелая обстановка. Маршал Новиков уже вылетел туда. Решением Ставки ваш корпус перебрасывается на Кубань. Срочно свяжитесь с генералом Судец, он получил указание лидировать ваших истребителей на «пешках».
Никитин помолчал немного и добавил:
— Звонил Поскребышев. Будьте готовы — в любую минуту вас могут вызвать к товарищу Сталину. Располагайтесь пока в соседней комнате, все необходимое там имеется. И помните: времени у вас в обрез.
Не мешкая я тут же связался с генералом Судец. Тот подтвердил, что приказ им получен, но мое предложение составить план перелета решительно отклонил. Задача истребителей не отрываться от лидера и выполнять его команды по радио, сказал Судец, а об остальном можете не беспокоиться. Мне это не очень понравилось, но спорить не стал. Позвонил начальнику штаба корпуса, затем в дивизии… Работаю, а в голове две неотвязные мысли: что там, на Кубани, и зачем понадобился Сталину?
Сложившуюся обстановку на Северо-Кавказском фронте я в общих чертах знал.
После разгрома немецких войск под Сталинградом гитлеровское командование спешило взять реванш на других участках советско-германского фронта. Руководство вермахта спешно укрепляло группировку войск, оборонявшуюся на Таманском полуострове. 17-я немецкая армия получила в связи с этим приказ любой ценой удержать низовья Кубани и Таманский полуостров.
С целью срыва замысла противника Ставка Верховного Главнокомандования поставила войскам Северо-Кавказского фронта задачу разгромить на Кубани немецкую группировку. В составе 17-й немецкой армии насчитывалось 16 дивизий. Наши войска имели численное превосходство в пехоте, танках и артиллерии, но уступали врагу в авиации. В составе ВВС фронта имелось около 600 самолетов. Немцам же к середине апреля удалось сосредоточить на аэродромах Крыма и Тамани более 800 самолетов. Кроме того, они могли привлекать до 200 бомбардировщиков с аэродромов, расположенных на юге Украины. Воздушная обстановка, таким образом, складывалась на Кубани явно не в нашу пользу. А без надежного прикрытия с воздуха трудно было обеспечить дальнейшее продвижение наших войск, встретивших упорное сопротивление противника, умело использовавшего для обороны выгодную для себя местность — приазовские плавни рек Кубань, Адагум и Вторая. Особенно сильно немцы укрепили участок фронта, проходивший по горной местности от побережья Черного моря в районе Новороссийска до станицы Крымская. Именно там, в одном из пригородов Новороссийска, Станичке, еще в начале февраля высадился десант под командованием майора Ц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53