Оказалось, что большинство людей видят то же, что
вижу я. И вовсе не прикидываются при этом дурачками. Они просто делают
свое дело, а сердце болит у них не меньше моего.
Написав автобиографию, я окончательно убедился в том, что являюсь ти-
пичным представителем. Ничего не было в моей жизни такого, чего бы не
было ни у кого. Различия характеров не имеют значения. Все или почти все
размышляют о жизни и приходят к невеселым выводам.
Я же пришел все-таки к одному веселому выводу. Нас много, типичных
представителей. Мы сумели, оставаясь типичными представителями, не озло-
биться, не потерять веры в людей и не позволить себе стать циниками.
И это самая громкая фраза, какую я могу себе позволить.


* Часть 2
Глагол "инженер" *
Без пяти минут

В один прекрасный день я осознал, что заканчиваю институт.
Это было в начале сентября, когда нас собрали на кафедре, в лаборато-
рии измерительной техники, и объявили, что начинается преддипломная
практика.
Все обставили очень торжественно. Принесли откуда-то доску и водрузи-
ли ее на звуковой генератор. Профессору сделали возвышение. Преподавате-
ли стояли неровным строем, заложив руки за спину. Они испытующе смотрели
на нас. А мы победоносно смотрели на них, потому что знали, что теперь
поделать с нами ничего невозможно. Они просто обязаны нас выпустить с
дипломами.
Профессор вскарабкался на возвышение и сказал:
- Немного вас осталось, друзья мои...
- Вашими заботами, Юрий Тимофеевич, - пробормотал Сметанин, который
сидел рядом со мной. Сметанина пытались выгнать дважды, но он каким-то
чудом удержался. Вместе с ним удержались еще семнадцать человек из пер-
воначальных двадцати пяти. Институт у нас, надо сказать, крепкий.
- Но ничего. Мал золотник, да дорог, - продолжал профессор. - Я позд-
равляю вас с началом шестого, последнего, дипломного курса. Вы уже без
пяти минут инженеры...
Я посмотрел на часы. Было десять минут первого. Следовательно, в две-
надцать пятнадцать мы должны были превратиться в инженеров. Я стал
ждать.
Профессор проговорил еще минут пять, и я почувствовал, что действи-
тельно что-то во мне произошло. Мне показалось, что нас собираются вы-
вести за ворота и бросить на произвол судьбы. И книжечка диплома явля-
лась маленьким фиговым листком, чтобы им мы могли прикрыть свою наготу.
Прошу понять меня правильно. Не фигувым, а фиговым. Это дерево такое
в Греции.
Мне стало страшно. До сих пор нас вели из класса в класс, с курса на
курс, и создалось впечатление, что вся жизнь разграфлена на классы до
самой пенсии, и остается только в нужный момент сдать экзамен, посидеть
пару ночей - и привет! Ты уже на следующей ступеньке.
Профессор в течение двадцати минут разрушил это представление.
Он сказал, что кончилось наше безмятежное счастье. Теперь оно будет
трудным, мятежным и беспокойным. Если вообще будет, в чем профессор был
как-то не очень уверен.
Кончилось тем, что он предложил нам выбрать темы дипломных работ, а
заодно и руководителей. Каждый доцент, аспирант или ассистент выходил к
доске, писал свою фамилию, а рядом тему. Если он находил нужным, он по-
яснял, что это за тема.
Первым вышел к доске Михаил Михайлович, доцент, который нам читал
квантовую электронику. Он, как всегда, был в кожаном пиджаке и с усика-
ми, которые он отпустил летом. Ходили слухи, что он невероятно талант-
лив, поэтому позволяет себе такие молодежные штучки. Он написал на доске
десять слов, из которых понятными мне были только три: "измерение", "па-
раметров" и "концентрация".
- Ну, это просто... - сказал он и написал еще одно название: "Тепло-
обмен в слоистых структурах".
- А вот здесь нужна голова, - сказал он.
Голова в нашей группе была одна. Она принадлежала Славке Крылову, и
все об этом прекрасно знали. Поэтому мы повернули головы, которые на са-
мом деле таковыми не являлись, к голове Славки.
- Спасай, - прошептал Сметанин. - Мих-Миху нужна голова.
Славка почесал эту голову и безнадежно махнул рукой. Мы облегченно
вздохнули. потребуется еще одна голова, которой группа не располагала.
Нет, конечно, все чего-то там соображали, но настоящая светлая голова
была только у Крылова. И он один это отрицал, проявляя повышенную скром-
ность.
Постепенно доска заполнилась названиями и фамилиями. Началось что-то
вроде небольшого торга. Девочки уже менялись темами и руководителями.
Охотнее всего они пошли бы к Мих-Миху в силу его элегантности, но
Мих-Мих презирал умственные способности женщин, о чем неоднократно заяв-
лял на лекциях.
Я всматривался в лица руководителей, пытаясь найти то единственное,
которое не подведет. Все лица были достаточно симпатичны. Все темы были
достаточно непонятны. Я решил пустить дело на самотек.
И вдруг профессор Юрий Тимофеевич, который все еще дремал на своем
возвышении, проснулся, поискал кого-то глазами и остановил взгляд на
мне.
- Верлухин! Подойдите-ка сюда... Я чуть было не забыл.
Я подошел к профессору, испытывая легкое недоумение. Во-первых, было
лестно и тревожно, что профессор помнит мою фамилию. Во-вторых, было не-
понятно, зачем я ему понадобился. Группа замерла в предвкушении.
- Не хотите ли писать дипломную работу по моей теме? - спросил про-
фессор.
Тишина стала жуткой. Что тут ответить? Вообще, имеется ли в подобной
ситуации хоть какой-нибудь выбор? Неужели профессор полагал, что я могу
отказаться?
- Хочу, - пролепетал я, испытывая тягостное желание припасть к руке
профессора.
- Ну вот и прекрасно, - сказал Юрий Тимофеевич, снова погружаясь в
дремоту.
- А... Какая... Тема? - выдавил я совершенно бестактно.
- Что? - встрепенулся профессор. Он недовольно посмотрел на меня, по-
ерзал на возвышении и сказал:
- Тема... Ну тема как тема!.. Не помню, какая тема! - рассердился он.
-Приходите завтра, поговорим.
Я мгновенно растворился в группе, съежился, спрятался и затих. Мысли
стучали во мне, как колесики в будильнике. Я не знал, как расценивать
только что случившееся со мной. Требовалось мыслить твердо и логично. И
я стал мыслить.
Почему именно я? Я не отличник, не именной стипендиат, не обладаю
оригинальным умом, и получил у профессора на экзамене устойчивую "чет-
верку", заработанную усидчивостью и терпением. Таким образом, творческие
причины отпадали.
Мои родители не работают в торговле и сфере обслуживания. Они не за-
нимаются распределением жилплощади, не оформляют туристические путевки
за границу и не устанавливают телефоны. Отец у меня военный, а мать до-
мохозяйка. Следовательно, профессора нельзя было обвинить и в корыстных
интересах тоже.
Может быть, у него есть дочь, которой пора замуж? Но тогда я тоже не
представляю интереса по причине всего вышеизложенного. Кроме того, я же-
нат. Я женился после второго курса, у меня уже дочка. Правда, профессор
может всего этого не знать.
Так что же, он меня за красивые глаза выбрал?
- Как пить дать, оставит в аспирантуре... Как пить дать! - убежденно
прошептал Сметанин. - Везет же олухам!
- Сам ты олух! - сказал я.
Раздача слонов и материализация духов на этом закончилась. Все разош-
лись во главе с профессором, который даже на меня не посмотрел. Группа
отчужденно молчала. Я почувствовал, что меня отгородили прочной стенкой.
Я был приближен к начальству по непонятным причинам, меня возвысили и
навсегда лишили доверия коллектива.
Я побрел домой, чтобы рассказать обо всем жене.
"В пять минут, в пять минут можно сделать очень много..." - пел я про
себя старую бодрую песенку из кинофильма "Карнавальная ночь".
Грузинские фамилии
На следующий день я пришел на кафедру и справился, где будет мое ра-
бочее место.
Зоя Давыдовна, секретарь кафедры, повела меня по коридору. Мы прошли
мимо всех лабораторий и остановились у двери с номером 347. Дверь была
серая, неопрятного вида.
- Юрий Тимофеевич обещал быть к двенадцати, - сказала Зоя Давыдовна и
ушла.
Я вошел в комнату. Справа стояли два пустых стола, а слева, перегора-
живая комнату пополам, громоздилось что-то черное, непонятное, с мно-
жеством круглых ручек. Оно было похоже на мебельную стенку производства
ГДР, на которую мои родители стояли в очереди. Вся передняя панель стен-
ки была густо усеяна рядами ручек с указателями. Внизу была узкая гори-
зонтальная панель с кучей проводов. Я подошел к стенке и покрутил одну
из ручек. Указатель защелкал, перепрыгивая с деления на деление.
- Не трожь! - сказала стенка человеческим голосом.
Я отскочил от стенки к столу и сделал вид, что раскладываю на нем бу-
маги.
- Выставь потенциометр на прежнее деление, - продолжала стенка ровным
голосом.
Теперь я уже знал, что крутил ручку потенциометра. Но какую? Их было
штук триста, и я не успел запомнить, какую я трогал. Я снова приблизился
к стенке и начал шарить глазами по указателям.
- Ну, чего ты там? - лениво поинтересовалась стенка.
Я схватился за первую попавшуюся ручку и повернул ее против часовой
стрелки. Снова раздался треск указателя.
- Ну ты, брат, даешь! - сказал тот же голос, потом за стенкой послы-
шилось шевеление, и из-за нее вышел худой мужчина в черном свитере. Он
был мрачен. Подойдя к стенке, он, почти не глядя, нашел сдвинутые мною
ручки и восстановил первоначальное положение.
- Чемогуров, - сказал он, протягивая руку. - А это электроинтегратор,
-представил он стенку. - Ты его больше не трогай.
- Петя... - сказал я. - Верлухин. Я буду здесь диплом писать.
- У кого? - спросил Чемогуров.
- У Юрия Тимофеевича.
Чемогуров оценивающе посмотрел на меня. Он рассмотрел мое лицо, воло-
сы, пиджак, брюки и ботинки. Мне стало не по себе.
- Годидзе, - сказал он.
- Чего? - не понял я.
- Грузинская фамилия, - мрачно пояснил Чемогуров. - Годидзе.
- При чем тут грузинская фамилия?
- Скоро поймешь, - сказал он и стал разминать своими длинными пальца-
ми папиросу.
Чемогурову было лет под сорок. Он был небрит и нестрижен. Под глазами
фиолетовые мешки. Свитер висел на нем, как на распялке. Было видно, что
Чемогуров холост, любит выпить и пофилософствовать.
Он дунул в папиросу и закурил. Потом, еще раз взглянув на меня, ушел
за электроинтегратор.
Я выбрал себе стол, застелил его листом миллиметровки, который отор-
вал от рулона, и прикнопил. На стол я выложил из портфеля большую толс-
тую тетрадь, стаканчик для карандашей, стирательную резинку, три разноц-
ветных шариковых ручки, пачку белой бумаги и угольник. Все это я разло-
жил в идеальном порядке. Я люблю аккуратность.
После этого я сел за стол и стал ждать. Была половина двенадцатого.
За интегратором что-то тихонько запищало, потом затюкало и зашипело.
Чемогуров пробормотал три слова. Первые два я не расслышал, а последнее
было "мать".
Тут распахнулась дверь, и в комнату быстрым шагом вошел Мих-Мих, за
которым почти бежал Славка Крылов. Мих-Мих поздоровался со мной, окинул
беглым взглядом столы и воскликнул:
- Ага! Так я и предполагал. Стол еще не занят... Располагайтесь! -
приказал он Славке.
Славка молча взял с моего стола лист бумаги, подошел к своему столу,
написал на листе "Занято" и положил лист на стол.
- Расположился, - сказал он.
- Вот и прекрасно, - сказал Мих-Мих. - Женя, ты не возражаешь? -крик-
нул он в сторону интегратора.
Чемогуров снова появился, посмотрел на Славку и пожал плечами.
- Что мне, жалко? - сказал он. - А ты, Мишка, большая скотина, -про-
должал он, обращаясь к Мих-Миху.
Наш доцент сразу подобрался. Он кинул взгляд на нас, и глаза его ста-
ли непроницаемыми. Мы со Славкой сделали вид, что мы глухие от рождения.
- Ты же мне обещал заказать вэтэ семнадцатые. Я без них тут кувырка-
юсь, -сказал Чемогуров.
- Ты не горячись, - сказал доцент и, обняв Чемогурова за плечи, увел
его за интегратор.
- А я не горячусь, - сказал Чемогуров. - Но ты свинья.
Мих-Мих что-то ему зашептал, сначала сердитым голосом, а потом умоля-
ющим.
- А иди ты! - проворчал Чемогуров.
Мих-Мих показался из-за стенки с наигранно-бодрой улыбкой на лице.
Они с Крыловым уселись за его стол и принялись обсуждать тему диплома.
При этом они то и дело хватали чистые листы из моей пачки и писали на
них какие-то формулы. Мне стало жалко своей бумаги, потому что многие
листы они тут же комкали и кидали в корзину. Это было обидно.
Постепенно они увлеклись и стали кричать друг на друга, пользуясь
разными терминами.
- Дэ фи по дэ икс равно нулю! - кричал Мих-Мих.
- Пускай! - кричал Крылов. - А частное решение? Поток идет сюда.
- Сомневаюсь. Надо проверить.
- Да это же и так видно! - кричал Крылов.
- Вам видно, а мне не видно... Стоп! - воскликнул Мих-Мих. - Мне пора
на лекцию. К следующему разу прочитайте вот это.
И он написал на листке список литературы. Потом доцент поправил галс-
тук и ушел. Славка еще немного побегал по комнате, переваривая мысли,
сел к подоконнику и застыл, уставившись на улицу.
- Нужно делать железо, - внятно произнес Чемогуров за стенкой.
Славка встрепенулся, засунул листок с литературой в карман и убежал в
библиотеку. На его столе остался ворох исписанной им и доцентом бумаги.
Я вздохнул, сложил листки в стопку и придвинул их на край стола.
Потом я на цыпочках подкрался к интегратору и заглянул за него. Там
был закуток, заставленный приборами от пола до потолка, опутанный прово-
дами и погруженный в синеватый канифольный дым. Чемогуров настраивал ка-
кую-то схему. На экране осциллографа стоял зеленый прямоугольный им-
пульс. Чемогуров недовольно смотрел на импульс и дотрагивался щупом до
ножки транзистора, отчего импульс подпрыгивал.
Стена над столом была облеплена цветными проспектами с изображением
цифровых вольтметров, счетных машин, лазеров и прочих штук. Проспекты
были наклеены любовно, точно зарубежные красавицы.
- Вот зараза! - сказал Чемогуров и погрузил жало паяльника в кани-
фоль. Брызнула струйка дыма, канифоль зашипела, и Чемогуров прикоснулся
паяльником к ножке транзистора. Импульс на экране провалился куда-то,
потом всплыл в увеличенном виде.
- Ага! - сказал Чемогуров и откинулся на спинку стула. Тут он заметил
меня.
- А-а... Ты еще здесь? - протянул он. - Тоже теоретик? - спросил Че-
могуров сурово.
- Почему тоже? Почему теоретик? - слегка обиделся я.
- Ну, этот парнишка у Майкла будет теорией заниматься. Верно?
Я сообразил, что Майкл - это Михаил Михайлович. На всякий случай я
пожал плечами.
- А ты будешь теоретизировать у шефа, - объяснил Чемогуров.
- Я еще темы не знаю, - сказал я.
- Зато я знаю, - отрезал Чемогуров и снова склонился над импульсом.
Я не успел расспросить его про тему, как в коридоре послышались голо-
са и щелкнул фиксатор двери. Я вышел из закутка и увидел церемонию, про-
исходящую в дверях. В коридоре перед дверью интеллигентно толкались три
человека: Юрий Тимофеевич и два неизвестных. Они пропускали друг друга
вперед. Это было удивительно красиво. Жесты их были предупредительны и
настойчивы. Юрий Тимофеевич загребал незнакомцев обеими руками, а те в
свою очередь пытались пропихнуть его в дверь. Жесты сопровождались соот-
ветствующими восклицаниями. Я подумал, что если они таким образом входят
в каждую дверь, то уже потеряли много сил и времени.
Наконец им удалось войти. Они протиснулись все сразу, облегченно
вздохнули и рассмеялись.
- Разрешите вам представить нашего молодого сотрудника, ответственно-
го исполнителя темы Петра Николаевича Верлухина, - сказал профессор, де-
лая в мою сторону жест раскрытой ладонью.
За интегратором у Чемогурова что-то со стуком упало на пол. А у меня
внутри что-то оборвалось, когда смысл сказанных профессором слов дошел
до моего сознания.
- Харахадзе, - сказал первый незнакомец, протягивая руку.
- Меглишвили, - сказал второй, делая то же самое.
Тут я их разглядел. Несомненно, это были грузины. Тот, что назвал се-
бя Харахадзе, был высок, сед и красив той красотой, которая сводит с ума
некоторых женщин. Меглишвили был покороче и потолще. Глаза у него распо-
лагались так близко к переносице, что между ними оставалось расстояние
миллиметров в пять. Оба грузина смотрели на меня чуть покровительствен-
но.
- Прошу садиться, - сказал Юрий Тимофеевич, указывая той же ладонью
на стулья.
Мы сели. Харахадзе закинул ногу на ногу и достал из кармана пачку
американских сигарет. Он церемонно протянул пачку профессору, но тот
сделал протестующий жест. Харахадзе перевел пачку ближе ко мне. Я вытя-
нул сигарету и поблагодарил легким кивком.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Дитя Эпохи'


1 2 3 4 5 6 7