Я повернул голову, и ее губы оказались у
другой моей щеки. Рука с кружкой вдруг вернулась ко мне. Я почувствовал,
что она напряженно застыла в воздухе над раскладушкой брата.
- Поставь кружку, - сказала она.
Легко сказать! Я не знал, куда ее поставить. Тогда Вера снова избави-
ла меня от кружки, поставив ее на пол. У меня появилась рука, ладонь и
пальцы.
Дальше были прикосновения - без слов и поцелуев. Моя свободная рука
нашла ее и тихо-тихо двинулась в путь, ужасаясь происходящему. Рука ду-
мала отдельно. Я же не думал совсем, а только касался ее лица неподвиж-
ными губами. Рука нашла пуговку на спине и удивилась. Ее пальцы путе-
шествовали по моему затылку к шее. И мои пальцы поехали куда-то по
узенькой и гладкой полоске материи. Уши горели. Одним из горячих ушей я
ощущал жар ее дыхания. Моя рука пробралась к ее груди, и я почувствовал,
что теряю сознание.
Тут проснулся брат и приподнялся на раскладушке.
- Ты чего на стол залез? - спросил он.
Мы с Верой отлетели друг от друга бесшумно, как тени. Я услышал, как
противно скрипнуло о пол днище кружки. Кружка полетела по воздуху, и
раздался глубокий спасительный звук глотка.
- Жарко... - вздохнула Вера. - Хочешь воды? - спросила она брата.
Сонный брат нехотя выпил воды. Я стал сползать по столу на животе к
своей кровати и упал в нее наоборот, оказавшись ногами к подушке. Пере-
ворачиваться я не решился, а только перетянул по себе подушку к голове,
перевел дух и прислонился щекой к ледяной никелированной спинке кровати.
Потом я заснул.
На следующий день Вера вела себя так, будто ничего не произошло. Во-
обще ничего. Мне даже стало казаться, что все приснилось. Я ощущал доса-
ду. Я был уверен, что наша ночная тайна связала нас на всю жизнь. Но на-
поминать об этом я не решался.
Оказалось, что близость - а это и было тогда близостью для меня - не
имеет решающего значения. Открытие меня ошеломило и продолжает ошелом-
лять до сих пор, правда, в сильно разбавленном виде. До сих пор я испы-
тываю недоумение, когда обнаруживаю, что ночные страсти, прикосновения,
разговоры - наутро исчезают куда-то, затихают, обесцвечиваются и во вся-
ком случае не способны перевернуть жизнь вверх дном.
Мы с Верой пошли на пляж и купались. Потом мы укрылись в душевых ка-
бинках, чтобы смыть соленую морскую воду. Женская и мужская кабинки раз-
делялись деревянной перегородкой, в которой были просверлены дырки. Они
не были даже замаскированы.
Я прильнул к одной из них глазом. Холодная вода падала на меня из ду-
ша. Я трясся всем телом, зубы у меня стучали. За перегородкой в тонких
струйках воды стояла Вера. Плавными движениями рук она омывала тело. Не
знаю, приходило ли ей в голову, что перегородка усеяна отверстиями. Во
всяком случае, она вела себя совершенно спокойно и артистично.
Я же дрожал, повторяю.
В мою кабинку вошел какой-то мужик, и я отпрянул от дырки. Мужик
стукнул меня кулаком по заду, ухмыльнулся и сам припал к отверстию. Я в
ужасе выскочил из кабинки, едва успев натянуть трусы.
Этот опыт чувственности не повлиял заметно на мою жизнь. В последую-
щие два года ничего похожего не случалось. Были школьные увлечения, ко-
торые проносились с пугающей быстротой. Я был тщеславен. Девочки из на-
шего класса меня не интересовали. Но я совершенно преображался, когда
чувствовал внимание посторонних девочек.
В девятом классе я испытал любовь десятиклассницы. Ее звали Таня. Она
пела эстрадные песенки на школьных вечерах, то есть была в некотором ро-
де звездой. Я тоже был звездой, но спортивной. Мне передали, что она ин-
тересуется мною. Я испытал страшную гордость и возвысился в собственных
глазах.
На очередном вечере я пригласил ее танцевать, а потом пошел прово-
жать. Мы молчали. Возможно, что-то зарождалось в наших душах, но заро-
диться не успело. У подъезда ее дома стояли двое. Когда мы подошли, я
узнал в них ее одноклассников. Один из них без лишних слов стукнул меня
в грудь. Я покачнулся, но не ответил. Я понимал незаконность своих при-
тязаний.
Таня молча скользнула в подъезд, оставив нас выяснять отношения. Но
выяснять было нечего. Второй тоже сунул мне кулаком в грудь, однако не
очень сильно. Он явно выполнял формальность. Я вяло ударил его в плечо,
и мы тут же разошлись.
Вот так кончилась эта любовь. Пожалуй, она была рекордно короткой.
Следующей была девочка на год младше меня. Она училась в восьмом
классе. Ее подружки передали мне записку - удивительно глупую и претен-
циозную. Я тогда этого не понимал. Мне льстило женское внимание.
Мы пошли с нею в кино. Фильм оказался хорошим. Он назывался "Дом, в
котором я живу". После сеанса я шел и думал о людях, которых увидел на
экране, о девушке, которая погибла, и в голове у меня вертелась простая
и трогательная песенка из этого фильма.
И тут моя подружка сказала какую-то чепуху и глупо захохотала. Этого
оказалось достаточно, чтобы любовь, не успев вспыхнуть, снова погасла.
Мне стало стыдно и досадно.
- А у меня завтра день рождения, - сказала она. - Я тебя приглашаю.
Ты придешь, придешь?..
И стала заглядывать мне в глаза.
- Приду, - буркнул я.
Я подумал - ладно уж, приду, так и быть, а то получается что-то слиш-
ком ветренно с моей стороны. Я думал, что будет обычный день рождения:
мальчики, девочки, танцы под радиолу... Как бы ни так!
Я пришел с большой коробкой конфет и цветами. Как жених. Дома были
она и ее родители. Небольшой круглый стол был накрыт на четверых. У меня
сразу упало сердце. Я почувствовал, что сравнение с женихом не слишком
преувеличено.
Отец помог мне снять плащ и повесил его на вешалку. Мать смотрела на
меня добрым испытывающим взглядом. Он накладывал на меня великую от-
ветственность за все, что произошло или когда-либо произойдет с ее до-
черью.
Меня усадили за стол и открыли шампанское. Жуткая тоска проникла в
мое сердце. Дверца мышеловки захлопнулась. Теперь я как честный человек
был обязан жениться. Эта мысль предстала передо мною во всей неотврати-
мости. Мне стало жаль себя - слишком юного, не успевшего вкусить.
Между тем родители повели со мною светскую беседу. Я отвечал учтиво,
но без душевного подъема. Я старался показаться скучным и туповатым
субъектом. Это давало маленький шанс на спасение.
- Леночка, угости Петю печеньем, - сказала мама. - Вы знаете, Леночка
сама его пекла, - обратилась мама ко мне.
Я покорно взял печенье. С трепетом я ожидал рокового вопроса: "Когда
же свадьба?" - или чего-нибудь в этом роде. Но вопрос почему-то не проз-
вучал. Мне удалось вырваться на улицу. Я шел домой и пел песни, с удо-
вольствием вдыхая юный запах свободы.
Потом я стал избегать Лену.
Я прятался от нее как мог - в школе и на улице. Она записалась в мою
спортивную секцию и дважды в неделю являлась на тренирровки в черных ши-
роких трусах, обтягивающих ноги резинками. Эти трусы окончательно стерли
остатки теплых чувств с моей стороны. Я не разговаривал с нею, словно
вспомнил вдруг, что мы незнакомы.
Она поймала меня на предмет серьезного разговора после зимнего пер-
венства города. Я занял первое место и шел домой в упоении. Брат тащил
рядом мою спортивную сумку, как оруженосец. Вдруг я услышал позади про-
тивный мелкий стук каблучков. Я сразу догадался.
Она поравнялась со мною и, придав брату легкий, но повелительный им-
пульс в спину, сказала ему:
- Оставь нас наедине!
Брат посмотрел на меня с сочувствием, но повиновался.
Она изобразила на лице сложную гамму чувств. Я ничего не изобразил,
кроме унылого ожидания. И тут она выдала классическую сцену оскорбленной
и покинутой невинности. Я почувствовал себя законченным подлецом. Вместе
с тем решимость никогда ни при каких условиях не жениться на ней - ок-
репла необычайно.
Она заплакала натуральными слезами, чем только ожесточила мое сердце.
- Я никогда, никогда больше не встречу никого! - всхлипывала она. -
Это останется со мной на всю жизнь.
- Встретишь... - вяло возразил я.
- Не смей так говорить! - топнула она ножкой.
С трудом удалось ее успокоить. У своего дома она утерла слезы и попы-
талась улыбнуться.
- Расстанемся друзьями, - сказала она вычитанные где-то слова.
Как я узнал позже, она выскочила замуж сразу после выпускных экзаме-
нов на аттестат зрелости.
Вышеперечисленные любови были исключительно целомудренны, хотя едва
не привели к женитьбе. Во всяком случае, не было даже поцелуев. Это обс-
тоятельство огорчало меня, потому что целоваться хотелось. То есть не
то, чтобы хотелось
- просто являлось общепринятым. Отсутствие поцелуев делало любовь не-
полноценной.
Я твердо решил избавиться от этого недостатка и поцеловать какую-ни-
будь девушку. Очень кстати явилась и девушка. Это было после девятого
класса, на той же даче, где я два года назад несколько ускорил события в
ночном приключении с Верой. На соседней даче отдыхала семья капитана
первого ранга. Его дочка была черненькой, хорошенькой, пухлощекой, с
роскошной косой.
Мы качались на качелях, и она обнимала руками широкую юбку. Мы гуляли
по вечерам, и наши щеки пылали. Рядом с нами всегда вертелся мой брат.
Вообще, во всех моих любовных начинаниях или окончаниях брат играл
скромную, но постоянную роль.
Очень скоро он стал нам мешать. Во взглядах и движениях моей новой
возлюбленной появилась досада. Каникулы кончались. Вскоре она должна бы-
ла уезжать с семьей в свой военный городок, где была военно-морская ба-
за, а поцелуй медлил исполнением.
Произошло все внезапно. Однажды, в очередной раз проводив ее вечером
до калитки, я увидел, что брата отвлекли поиски светляков. Он шарил в
траве, выискивая и пряча в горсти крупные синеватые звездочки. Я уже от-
пустил возлюбленную за калитку, не выпуская, впрочем, ее руки из своей,
но мгновенно оценил обстановку, притянул девушку к закрытой калитке и
быстро чмокнул в щеку, на которой лежал изящный маленький завиток.
Собственно, чмокнул в завиток.
Она с готовностью подставила лицо, прикрыла глаза, и мы стали цело-
ваться уже всерьез, пока не заметили, что нам что-то мешает. Это была
калитка с заостренными полосками штакетника, которая находилась между
нами. Ребра штакетника весьма чувствительно упирались в грудь, а заост-
ренные концы вонзались в подбородок. Однако открыть калитку было нельзя,
ибо для этого пришлось бы хоть на миг оторваться друг от друга. Так мы
обнимались -возлюбленная, я и калитка - пока брат не принес полную при-
горшню светляков. Я одарил ими возлюбленную. Она украсила свою черную
широкую косу и ушла по дорожке, мерцая в темноте, как маленькое удаляю-
щееся созвездие.
После этого до последнего дня каникул мы целовались каждый вечер с
отчаянной добросовестностью дилетантов, которым поручили трудную профес-
сиональную работу. Брат был тактичен и предан. Он истребил всех светля-
ков в поселке. В его взгляде я читал стойкое непонимание необходимости
наших долгих и бессмысленных занятий.
И эта возлюбленная испарилась из моей памяти быстрее летнего утренне-
го тумана, выражаясь изысканно и фигурально.
Если вам не надоело мое безудержное донжуанство, могу сообщить, что
подобных романов до моей женитьбы было еще несколько. Все они стреми-
тельно развивались до первого поцелуя, а дальше замирали в недоумении.
Что могло быть дальше?.. Я этого не знал. Обрывки искаженных сведений о
жизни мужчин и женщин, почерпнутые на улице, образовывали в моем созна-
нии грубую и пугающую картину. Интимная жизнь казалась стыдной и неприс-
тойной.
Все это привело к тому, что я женился двадцати лет на девушке, кото-
рая имела еще более туманные представления о любви. О наших совместных
поисках истины можно написать отдельную поучительную книгу. Это была бы
очень смешная и грустная книга. Это была бы книга о том, как двое моло-
дых людей, знакомых с функциями Лагранжа и историческим материализмом,
вынуждены были самостоятельно изобретать велосипед. Я опять выражаюсь
фигурально. К сожалению, в нашем языке слишком мало слов, которыми можно
пользоваться для описания всех этих дел, не нарушая приличий.
Политика
Сейчас я хочу рассказать о тех общественных потрясениях, которые за-
метно повлияли на мое мировоззрение.
Мировоззрение, пожалуй, - слишком громкое слово. Я до сих пор не уве-
рен - есть ли оно у меня. В таком случае, если угодно, я расскажу о со-
бытиях, которые привели к отсутствию мировоззрения.
В детстве я был тихим конформистом. Мои родители были членами партии.
Я занимал небольшие руководящие посты в школьной пионерской организации.
Я любил гладить утюгом шелковый красный галстук и сам пришивал к рукаву
белой рубашки лычку звеньевого.
В вестибюле школы висел большой транспарант. На нем было написано:
"Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!" На пионерских
слетах и торзжествах я пел в составе мужского квартета. Мы пели песню
"По улицам шагает веселое звено" и еще одну, текст которой сейчас уте-
рян. Восстанавливаю его по памяти. Мы пели примерно так:
Русский с китайцем - братья навек.
Крепнет единство народов и рас.
Плечи расправил простой человек,
С песней шагает простой человек.
Сталин и Мао слушают нас
Здесь все ложь - от первого до последнего слова. К сожалению, я узнал
это значительно позже. А тогда я пел, выпятив грудь с галстуком, и мне
казалось, что Сталин и Мао, и впрямь, нас слушают.
Однажды произошел эпизод, который я запомнил. Что-то я понял в тот
момент. Я понял, что не так все безоблачно, как написано на транспаран-
те. В те годы я еще не знал, что отец сидел в тридцать седьмом году.
Так вот. На первомайских парадах над Красной площадью пролетали само-
леты. Было известно, что первый самолет, четырехмоторный бомбардировщик
типа "летающая крепость" ведет Василий Сталин, сын Иосифа Виссарионови-
ча. Василия Сталина обычно сопровождал эскорт истребителей.
Направляясь к Красной площади, Сталин пролетал над крышей нашего до-
ма. В тот день отец не пошел со мною смотреть парад, и мы прогуливались
с ним во дворе. Вокруг была музыка первомайского дня, воздушные шарики,
леденцы на палочке и бумажные мячики, набитые опилками. Мячики прыгали
на тонких резинках.
Я бросал мячик, и он возвращался ко мне. Внезапно послышался гул са-
молетов. Я поднял голову и увидел "летающую крепость", по бокам которой,
чуть впереди нее, неслись две пары истребителей.
Истребителям было положено лететь чуть позади. Эскорт явно опережал
Василия Сталина и рисковал прибыть на площадь раньше него.
- Сталин отстал! Сталин отстал! - завопил я восторге, тыча пальцем в
небо.
Отец подскочил ко мне и зажал рот ладонью. Это было так неожиданно,
что я растерялся. Отец побледнел. Я впервые увидел на его лице выражение
страха. И главное - я ничего не понимал.
- Не ори глупости! - тихо сказал он и снял ладонь с моего рта. Потом
он вдруг покраснел, засунул руки в карманы, резко повернулся и отошел. Я
остался стоять с раскрытым ртом. Я даже не спросил - почему нельзя обра-
тить внимание окружающих на забавный эпизод в небе.
Память у меня, надо сказать, дырявая. Но этот случай я помню очень
хорошо.
Смутно запомнилось еще какое-то "дело врачей". В журнале "Крокодил"
были нарисованы противные люди в белых халатах, с длинными хищными
пальцами, с которых капала кровь. Примерно в то же время из нашего клас-
са ушел Яша Тайц. Он жил по соседству в красном кирпичном доме, где было
много профессоров, а потом уехал жить куда-то в другое место.
Затем Сталин умер. Об этом я уже упоминал. В скором времени взяли и
разоблачили Берию. Мы пели частушку "Берия, Берия, вышел из доверия!" -
и нас не очень занимал вопрос, каким же образом ему удалось войти в до-
верие?
Сталина положили в мавзолее рядом с Лениным. Это было естественно и
справедливо. Сталин лежал в форме генералиссимуса. Там еще оставалось
много места. Я ходил с отцом смотреть Сталина. Тогда я подумал, что мав-
золей специально сделали попросторнее, чтобы хватило на всех. Теперь я
думаю, что он не такой просторный, как кажется.
Двадцатый съезд случился, когда мне шел шестнадцатый год. Это было
уже во Владивостоке. И вот тут-то я ощутил тот великий стыд, о котором
уже говорил. Я читал газеты и думал. Я разговаривал с отцом. "Как же
так? Неужели никто не знал?" - спрашивал я с юношеским негодованием. -
"Кто-то знал. Кто-то догадывался. Большинство думало, что так надо", -
сказал отец.
1 2 3 4 5 6 7