Обстановка на редкость благоприятная. К тому же напарник тоже заметил врага и сообщил мне. Глаз острый. Пускай тренирует его и при атаке. Правда, я не надеюсь, что Суламу удастся уничтожить вражеский самолет. Но зато лучшего случая поучить молодого летчика стрельбе по самолету не придумаешь.
Выбираю момент, когда удобнее всего обрушиться на вражеских истребителей. «Фоккеры» то исчезают в облаках, то вновь появляются в просветах. Нужно атаковать их при выходе из облаков. Выскочив из густой пелены, они на несколько секунд будут ослеплены солнцем.
И как только оба вражеских самолета исчезли в облачной вате, мы круто спикировали, притормозив там, где они должны снова появиться. «Фоккеры» выскочили одновременно и сразу оказались перед нами и чуть пониже. Прекрасные мишени! Секунда-две на маневр — и один самолет противника вписался в блестящие нити моего прицела. Снаряды и крупнокалиберные пули, ударившись о твердый металл, словно высекли из «фоккера» искры. Он вспыхнул.
Но куда делся Сулам? Выше меня ни одного самолета. Может быть, где-нибудь в тучах? Не вижу. Сбить его не могли. Значит, внизу. Скорее всего, под облаками. Ныряю в просвет.
Так и есть, Сулам гонится за «фоккером», торопливо стреляя ему вслед. Красные, зеленые и оранжевые нити тают, не достигнув врага. Далеко. Сколько у Априданидзе задора, напористости! Сказывается-таки горячий темперамент. Видно, Сулам по характеру боец, и боец крепкий, волевой. А это главное. В первом бою не так важно сбить самолет, как суметь почувствовать свои слабости.
Гитлеровец удирал на полных парах, даже с копотью. Очевидно, шел на форсаже. Сулам мог бы его догнать. Да и я бы помог, но сейчас неподходящее время. «Петляковы» подходят к лесу «Дача Пуща Водица». Здесь где-то скопление фашистских танков. Их и должны накрыть бомбардировщики. Наступил самый ответственный участок полета. Если еще появятся вражеские истребители, они могут помешать «петляковым» выполнить задачу. Нам гнаться за «фоккером» нельзя. Априданидзе, приняв команду, немедленно оставил преследование «фоккера» и пристроился ко мне.
Бомбардировщики без всяких помех нанесли удар по танкам противника и пошли домой. Правее нас, окутанный темной пеленой, в безмолвии лежал Киев. Под нами облаков нет. Командир полка перед вылетом приказал мне: «Будет погода и спокойно в воздухе, загляни на аэродром Жуляны и узнай: стоят ли там самолеты?»
Аэродром Жуляны находился на западной окраине города. Сейчас все способствовало разведке. И я спросил Сулама:
— Ну как, сходим на Киев?
— С удовольствием! — ответил он и в знак согласия даже помахал крыльями.
Василяка еще на земле предупредил, что Киев прикрыт сильным огнем зенитной артиллерии. Это осложняло наш полет. Правильнее было бы выйти на аэродром со стороны противника, с его тыла, откуда зенитчики менее всего ожидают наши самолеты. Но для такого маневра оставалось мало горючего. И я решил идти прямо на Жуляны. Летели мы на большой высоте, и я надеялся, что противник примет нас за своих «охотников», возвращающихся с задания.
И все же, когда знаешь, что на тебя смотрят жерла пушек, готовых изрыгнуть сотни снарядов, как бы ты ни тешил себя надеждой, самочувствие не из приятных. Лечу наэлектризованный ожиданием разрывов. Известно по опыту: если первые снаряды не заденут, то последующие не так страшны. Поэтому надо обязательно увидеть первый залп. Он пристрелочный. Второй, если не сманеврируешь, может уже поразить тебя.
Под нами Киев. На улицах пустынно. Никакого движения. Где же девятисоттысячное население, которое было до войны? Город словно вымер. Кажется, все застыло в неподвижности.
И только я подумал о том, что зенитчики противника принимают нас за своих, как тут же земля подо мной озарилась и торопливо замелькали сполохи огня. Все вокруг как бы охнуло и судорожно задрожало. Мы мгновенно оказались окруженными чернотой рваных хлопьев. Они толпами трудились около нас, остервенело стараясь захлестнуть наши самолеты.
Огонь зенитных батарей был до того густ, что за какие-то секунды от повисших в воздухе черных бутонов гари стало темно вокруг. Очевидно, вражеские посты воздушного наблюдения уже давно следили за нами. И, допустив в зону огня, ударили с наибольшей силой.
Не теряя ни одной секунды, ныряем под ближнюю гряду рваных бутонов. Черные облака пороховой гари остались выше. Зенитчики вводят в свои приборы поправки на снижение. Секунда-две — и мы кидаем свои самолеты вправо. Левее, где зенитчики думали нас накрыть, выросли новые дебри черноты, но мы оттуда своевременно ушли. Враг снова хочет поймать нас, но мы, ускользнув от его залпов, идем теперь уже кверху. Попробуй догони! Ориентирами нам служат сами разрывы. Мы отталкиваемся от них, как от стенок, и чувствуем себя уверенно.
Продолжая эту «игру», мы пролетели Киев и вышли на аэродром. Он пуст. Впрочем, не совсем так. В подковообразных капонирах — три одномоторные машины и один какой-то большой самолет. Маловато. Значит, здесь постоянно авиация противника уже не базируется.
Снижаясь, разворачиваемся на север. А зенитчики все бьют и бьют. Только теперь разрывы далеко позади. Они, как гончие, преследуют нас, но каждый их прыжок приходится в пустое место. Мы для них слишком вертки.
— Товарищ капитан, задание выполнено. Разрешите получить замечания? — сухим голосом доложил мне Априданидзе после посадки. На его. возбужденном лице радость боевого крещения и нетерпеливое ожидание оценки первого вылета. Для него сейчас главное — укрепить веру в свои силы. Все остальное вырастет в буднях войны. Поэтому я поздравляю его с успешным вылетом:
— Хорошо. На первый раз очень хорошо!
— Правда?! — воскликнул Судам и облегченно вздохнул. Он несколько секунд постоял в раздумье, а затем неуверенно сказал: — Но я же не сбил «фоккера». — Это не беда. В другой раз он от тебя не уйдет.
Ни на что так пристально летчик не смотрит в боевом полете, как на солнце. В его лучах, кажется, всегда прячется враг. Немало истребителей поплатились жизнью, позабыв на мгновение о солнце. И я сегодня из-за этого чуть было не стал жертвой пары «фоккеров»-охотников. Спасибо напарнику Суламу, выручил.
И сейчас, под вечер, когда летчики собираются на КП, мы с Априданидзе, прежде чем спуститься в землянку, под впечатлением прошедшего боя оценивающе глядим на солнце. Оно опустилось в мутную пелену и, потеряв всю свою яркость, стало матово-красным, тревожным. Однако вылета уже не предвиделось: наш рабочий день кончался. Я с облегчением открыл дверь КП, но нам навстречу уже торопливо поднимался Василяка.
— Срочный вылет всего полка на прикрытие лютежского плацдарма, — с тревогой в голосе сказал он.
Группу составили из десяти опытных летчиков. Мы ужо давно летали полковыми группами, а не поэскадрильно: мало осталось «стариков». И только мой напарник Сулам был новичком. Василяка, увидав его в строю, заметил:
— А ты, кацо, когда успел «стариком» стать?
— За последнюю неделю, — не задумываясь, отчеканил Сулам.
— Он теперь и бреется каждое утро, — пошутил я, заступаясь за своего напарника.
— Ну, ладно, — махнул рукой Василяка. И, обращаясь уже ко мне, как к командиру группы, сказал: — Время позднее. Больше положенного над фронтом не задерживайся, а то будете садиться в темноте.
Выше нас с Суламом, расчленившись, шли четыре пары. Выше всех летели Миша Сачков с Выборновым. Как бы сетью, распущенной по вертикали, мы прочесывали просторы воздушного океана.
За Днепром сплошной стеной стояла облачность. Днем ее не было. Но сейчас она, подобно горам, начиналась у земли и громоздилась до трех-четырех тысяч метров. От устья Припяти и далее на юг стена облаков тянулась по Днепру. Ближе к Киеву она делала крутой изгиб, оголив весь лютежский плацдарм, словно специально его не закрыла для вражеской авиации. Но самолеты противника, наверное, не прилетят: его территория закрыта облаками.
Запрашиваю воздушную обстановку у командного пункта 38-й армии.
— Все спокойно, — отвечает земля.
Отбитые у врага плацдармы из узеньких прибрежных кусочков выросли в большие районы и полосы, занимаемые уже армиями и корпусами. Поэтому теперь мы летаем не над переправами, а за Днепром, надежно охраняя наши войска и мосты.
Идем на закатное солнце. Под нами облака. Они похожи на громадные сугробы девственного снега, уходящего на запад, в бесконечную даль.
Прошло пять минуту и вот уже стали маячить разрывы облаков. Издали они кажутся темнеющими островками земли среди снежной пустыни. Таких островков чем дальше, тем больше. Это насторожило меня. Не исключена возможность, что у врага летная погода и он может появиться. Но нам пора уже поворачивать назад.
Мы снова у Днепра. Облака никуда не сдвинулись, точно река заворожила их на неподвижность. Снизу уже надвигалась темнота, но еще хорошо были видны наши плацдармы и темнеющее пятно Киева.
Делаем последний заход на запад. Перед нами золотится в закате небо и горизонт. А вершины облаков, освещенные косыми лучами солнца, до того красочно сияют, что невольно любуешься этой картиной. Правда, игра света мешает смотреть вдаль, но в такое позднее время противник, как правило, не летает бомбить наши войска.
Настроение спокойное, и я не спешу домой. Уж очень здесь хорошо!
— Товарищ командир! Время вышло, — напоминает Миша Сачков.
Ему с Выборновым не до заоблачных сияний. Они летят выше всех и вот уже минут двадцать пять дышат разреженным воздухом. Я хотел было дать команду на разворот, но Миша в это время с высоты отрывисто крикнул:
— Появилась четверка «фоккеров»! Атакую!
Вот тебе и домой! Опять подвело солнце — оно скрыло противника.
Впереди почти ничего не видно: закат слепит глаза, и все же я заметил еще две пары «фоккеров». Одна из них шныряла по вершинам облаков рядом с нами, другая — в стороне. Правда, находясь под ударом наших верхних «яков», они пока не проявляют активности.
Нет никакого сомнения: вражеские истребители прокладывают дорогу своим бомбардировщикам.
Вскоре догадка подтвердилась. В пылающем небе замечаю большое темное пятно. Это, видимо, бомбардировщики. Я не спускаю глаз с пятна. Да, действительно, это «юнкерсы»! За первой группой темнеет вторая, а из глубины неба выплывает еще и третья. Фашисты хотят нанести удар в сумерках, рассчитывая, что в такое позднее время советские истребители над фронтом не появятся. Хорошо, что мы далеко залетели. на вражескую территорию и теперь разобьем «юнкерсов» еще до подхода к плацдарму.
Атаковать? Атаковать немедленно, пока есть горючее! Шесть «яков» пусть бьют бомбардировщиков, а четверка Сачкова возьмет на себя истребителей. А потом? Потом, может быть, кое-кому из нас придется приземлиться не на аэродроме. Бензина-то у нас мало. Правда, посадка ночью опасна. Но ничего, можно будет спуститься и с парашютом. Иного выхода нет. Но все равно, как бы мы решительно и умело ни действовали, у нас не хватит горючего разбить все три группы «юнкерсов». Нужно немедленно запросить помощь. Она наверняка успеет прибыть вовремя: ведь до бомбометания осталось еще минут десять — пятнадцать.
— Летит большая стая «юнкерсов», — сообщаю на землю. — Прошу срочно выслать подкрепление.
В небе высоко-высоко вихрятся белые струи. Там четверка Сачкова уже кромсает «фоккеров». Один горит. Но и на нашу шестерку, которая должна бить бомбардировщиков, наскочили два «фоккера». Мы отгоняем их и устремляемся на «юнкерсов». Я и Сулам идем на первую группу. Четверка Кустова — на вторую. У нас должно хватить горючего отразить удар этих двух групп. С третьей расправятся свежие силы наших истребителей. Если они почему-либо задержатся, тогда только мы с Суламом можем броситься на третью стаю бомбардировщиков. Только у нас с ним останется бензин, потому что горючее у ведущей пары расходуется меньше, чем у остальных истребителей. Мы должны действовать как можно быстрее. И я, не медля ни секунды, устремляюсь в атаку, одновременно поторапливаю землю:
— Скорее высылайте помощь!
Земля не отвечает. Я снова передаю и запрашиваю, как она меня поняла.
— Мы не видим и не слышим никаких самолетов, — раздался ответ.
Не верится, что это идет с нашего командного пункта.
Запрашиваю пароль — все правильно, связь держу со своими. Значит, земля меня не поняла. И прежде чем атаковать «юнкерсов», снова информирую командира о противнике и прошу помощи.
— Ворожейкин, Ворожейкин! — открытым текстом отвечают мне. — Вас поняли. Действуйте!
«Действуйте!» Мы уже действуем, и действуем, рискуя где-нибудь приземлиться без горючего. Даже, может быть, на вражеской территории, ведь мы находимся не меньше чем километрах в пятидесяти от линии фронта.
Туманные слова земли тревожат, но нет больше времени на разговоры, и я ловлю в прицел заднего «юнкерса», летящего в правом крыле строя бомбардировщиков. Как всегда, подбираюсь снизу. В другом крыле у фашистов началось оживление. «Юнкерсы» спускаются вниз и приближаются ко мне. Понимаю, они хотят защищаться. Переговариваясь с землей, долго занимал исходное положение для атаки, этим дал бомбардировщикам возможность разгадать свой маневр. Нужно торопиться, пока они еще не стреляют. Надо хоть одного «юнкерса» завалить и расстроить правое крыло, а потом переключиться на левое.
Спешу. Уже вижу на крыльях опознавательные знаки. Еще чуть поближе. Сейчас… Я уже был готов полоснуть .»юнкерса», как перед глазами заструились нити вражеских трассирующих пуль. Они хлестнули по моему «яку». Что-то щелкнуло и вспыхнуло в моторе. Подбили? Этого еще не хватало!
Круто ухожу из огня. К счастью, «як» послушен управлению. Все в порядке! Сулам зорко стоит на страже, охраняя меня. Не теряя ни мгновения, подхожу под левое крыло бомбардировщиков. Враг хорош и быстро вписался в прицел. Нажимаю на кнопки оружия. Но оно молчит. Я жму еще. Молчит. В это время слышу, кто-то из летчиков отрывисто сообщает:
— Ухожу домой! Нет бензина.
— Я тоже, — откликнулся другой.
Вот оно, началось! Сейчас и у остальных кончится горючее.
А первая группа бомбардировщиков по-прежнему идет стройно и грозно. Меня душит злость. «Юнкере» сидит в прицеле, а я бессилен его уничтожить. Такого на «яках» со мной еще не случалось. Таранить? Но что это даст? Отрубишь хвост одному, а остальные отбомбятся.
Скорее наладить оружие! И я, опасаясь снова попасть под огонь вражеских стрелков, отскакиваю от них подальше и перезаряжаю пушку и оба пулемета. Пробую. Но огня нет. Очевидно, оружие повредили «юнкерсы».
— Судам, бей «лапотников», а я тебя прикрою! — приказываю Априданидзе.
Тот, словно только и ждал команды, мгновенно ринулся в атаку. Он нетерпелив и стреляет с большой дистанции.
— Судам! Подходи ближе!
Какое великое дело радио! Ты, как на земле, командуешь строем.
— Есть ближе!
Первую группу непременно нужно разбить. Это повлияет на остальных. Получив от меня команду, Кустов с Лазаревым, прекратив бой со второй группой, которую они уже разбили, спешат к нам на помощь. Вот загорелся один «юнкере», другой… Откуда-то сверху на защиту их опустилась пара «фоккеров». Значит, вышла из боя четверка Сачкова. Теперь над головами фашистских истребителей никто не висит, поэтому они и начали активничать. Я тут же атакую эту пару. Ведь врагу неизвестно, что у меня не стреляет оружие.
«Фоккеры», боясь попасть под огонь, крутятся возле меня, не беспокоя тройку «яков», расправлявшуюся с флагманской стаей бомбардировщиков. Я вижу, что она уже потеряла компактность строя и, сбросив бомбы, разворачивается на запад. Затлела слабая надежда отразить налет третьей группы. Ю-87 очень уязвимы и робки. Их стоит только тряхнуть — и они наутек.
— Пошли, Игорь, разгоним последнюю армаду, — говорю Кустову.
— Не могу! Всё!..
Через какую-то, минуту-две из боя без горючего уходят еще несколько самолетов. Мы остаемся вдвоем с Суламом. На нас сверху наваливается целая свора «фоккеров». Вести с ними бой бессмысленно, а к бомбардировщикам они не дают даже повернуться. Теперь на их стороне все преимущества. У нас же вот-вот кончится бензин. Последняя надежда на свежие силы.
Взглянул на часы. Тринадцать минут идет бон. По расчету, помощь должна уже подоспеть. Я и мысли не допускал, что она не придет. Жду. Наши истребители могут появиться где-нибудь в стороне. На поиск противника они не должны тратить ни секунды. Я обязан навести их на бомбардировщиков. Только при атаке с ходу наши истребители не позволят отбомбиться врагу. Вдвоем вертимся с «фоккерами». Мы теперь для них — единственный объект «развлечения». Солнце уже скрылось. Хотя наверху еще и светло, но на землю уже легла ночь. Как в темноте сядет Судам? У него сейчас остановится мотор, а он все еще продолжает драться. Больше его задерживать нельзя.
— Судам, иди домой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42