— Так точно, ведь он уже командовал им после гибели моего предшественника и вплоть до моего прибытия.
— Правильно, я и забыл об этом. Кстати, как вы себя чувствуете? От доктора Хабермана я слышал недавно, что у вас осложнения?
— Меня уже однажды оперировали. Доктор Хаберман находит, что у меня нагноение в гайморовой полости.
— Послушайте, дорогой! Послезавтра я уезжаю в отпуск. Похоже, что русские временно нас здесь оставят в покое. Дивизией будет командовать начальник оперативного отдела. Если я вас обоих здесь оставлю, начнутся скандалы. Почему вы не ладите?
— Начальник оперативного отдела узнал из моего личного дела, что в отделе комплектования на меня было наложено взыскание. Вероятно, он решил, что я человек строптивый.
— Ну, вы-то действительно порядочный нахал. Вы берлинец, я пруссак, а эти господа — из Нижней Саксонии, характеры у вас разные. Послушайте, едем со мной и подлечитесь как следует! Согласны?
Я недолго размышлял. Мне хотелось избежать столкновения с начальником оперативного отдела, а лечение мне было необходимо. Поэтому мое «так точно» последовало столь быстро и прозвучало так радостно, что генерал расхохотался.
История с Зейдлицем и Национальным комитетом не выходила у меня из головы. Я уже больше не мог избавиться от впечатления, что составители листовок были правы, когда спрашивали, почему и зачем мы воюем. Но с другой стороны, я считал, что нельзя просто прекратить борьбу. Я также не мог составить себе какое-либо представление о том немецком демократическом государстве, о котором говорилось в листовках. В Веймарской республике я разочаровался. Я ни в коем случае не желал возврата к аналогичным условиям.
Я сделал ставку на национал-социализм; с этим «новым порядком» я связывал надежды на лучшее будущее моего отечества. Но мне были противны методы нацистской партии и ее вмешательство во все сферы жизни; однако Гитлер оставался для меня исключением. Вероятно, немалую роль играло то, что в качестве верховного главнокомандующего вермахта он был моим начальником, и я считал, что обязан при любых обстоятельствах повиноваться и сохранять ему верность.
Хотя меня раздражали лживые сводки вермахта, а нелепые приказы ставки фюрера часто возмущали, все же обвинения, содержавшиеся в листовках, вызывали у меня внутреннее сопротивление. Гитлер — преступник, и эта война — позор для Германии?
Нет, это не так. Правда, я уже не верил в полную конечную победу, но я надеялся, что возможен сносный итог войны, но только не поражение, в крайнем случае — ничейный исход. Таким образом, я продолжал покорно выполнять приказы. Для моих тогдашних настроений является показательным то, что я с такой охотой согласился на предложение командира дивизии отправиться на лечение.
Я взял с собой денщика, который уже полтора года не был в отпуске. Нам понадобилось три дня, пока мы наконец в Дебрецене попали в поезд для отпускников, который шел через Будапешт в Вену. Там наши пути разошлись. Генерал уехал в Ганновер, а я — в Кольберг, в больницу, где меня оперировали.
Покушение
В светлой больничной палате нас было шесть офицеров: четверо пехотинцев, один моряк и обер-лейтенант медицинской службы из парашютно-десантных войск.
Капитан-лейтенант прибыл с береговой батареи во Франции. В этом районе американцы и англичане высадились 6 июня 1944 года. Обер-лейтенант медицинской службы доктор Клаас прибыл с дивизионного медицинского пункта на французском побережье Атлантики. Капитан-лейтенант был ранен в первый день вторжения, а доктор Клаас — на шестой. Из их рассказов видно было, что там творилось нечто страшное, потому что противник полностью господствовал в воздухе.
Офицер флота полагал, что англичан и американцев еще удастся сбросить в море.
Доктор Клаас держался иного мнения, которое он достаточно ясно высказывал, а именно что западные союзники вскоре окажутся на Рейне.
Меня больше интересовали события на Восточном фронте, где русские, поддерживая вторжение на западе, предприняли большое наступление, возвратили Минск, Вильно, Гродно, а также обширные территории на юге. Обстановка для Германии складывалась весьма плохо.
Капитан-лейтенант становился все более сдержанным в своих прогнозах.
Мы, три пехотинца, не были согласны ни с капитан-лейтенантом, ни с доктором Клаасом. Мы считали, что наиболее целесообразным было бы заключить перемирие на западе и освободившиеся там дивизии как можно быстрее перебросить на Восточный фронт, чтобы остановить продвижение Красной Армии.
Главный врач лазарета, доктор Петри, маленький, невзрачный подполковник медицинской службы в резерве, славился как отличный хирург. В его больнице царил безупречный порядок и соблюдалась идеальная чистота.
Если время позволяло, доктор Петри иногда задерживался на несколько минут в палате, чтобы выслушать наше мнение относительно обстановки или для того, чтобы наблюдать за ходом шахматной партии между мной и доктором Клаасом. Обычно он охотнее всего говорил о своей работе до войны, о своей семье, о музыке и книгах.
Видимо, он желал лишь одного: как можно скорее снова иметь возможность вернуться к мирной жизни. Он уклонялся от определенного ответа на наши вопросы, но как-то заметил:
— Понаблюдайте как-нибудь всего часок за тем, как я оперирую, взгляните на искалеченных людей, которых сюда доставляют, и тогда вы узнаете, как я отношусь к войне.
Однажды он зашел в нашу палату необычайно рано; это было 21 июля 1944 года.
Доктор прикрыл дверь и сказал — на сей раз, как мне показалось, с легкой торжествующей усмешкой:
— На Гитлера вчера совершено покушение — в ставке в «Вольфшанце».
Вскочив, мы наперебой закричали:
— Расскажите, что случилось?
Мы с напряженным вниманием ждали ответа: не может же наш доктор ограничиться кратким сообщением?
Взаимное недоверие и страх перед доносом были столь сильны, что ни один из нас не рисковая хотя бы единым словом выдать свои затаенные мысли.
Может быть, это не так, но мне почудилось, что легкая усмешка на устах подполковника медицинской службы исчезла, когда он снова заговорил в наэлектризованной тишине:
— Фюрер остался жив. Он лишь ранен. То был офицерский заговор. Преступник, совершивший покушение, схвачен в Берлине и тотчас же расстрелян.
Итак, Гитлер жив, и ничего не изменилось. От моего внимания не ускользнуло, что главный врач сначала сказал «Гитлер», а потом уже говорил «фюрер» — тонкое различие, показательное для реакции всех нас на случившееся. Возможно, что в первое мгновение, находясь в состоянии, близком к шоку, каждый из нас в душе по-разному реагировал на случившееся, но теперь мы вернулись в привычную колею.
Миновала возможность хоть раз услышать подлинное мнение другого человека, но одновременно миновала и опасность скомпрометировать себя слишком поспешным высказыванием по поводу событий.
Только обер-лейтенант медицинской службы доктор Клаас решился пойти на риск, когда он — впрочем, весьма ловко — снова и снова восстанавливал ход событий, и каждый раз приходил к выводу, что, собственно, просто непостижимо, каким образом фюрер так счастливо спасся. Доктор так глубоко вникал во все обстоятельства, что нам, право же, казалось, что он втайне осуждает покушавшихся за то, что они не воспользовались более мощной бомбой или пистолетом. Но, уловив недоуменный взгляд кого-либо из нас, он заканчивал тираду фразой:
— Да, провидение сохранило нам фюрера.
Доктор Клаас и я стали друзьями. Мы играли в шахматы, гуляли в больничном саду, вместе с его женой-шведкой совершали прогулки по улицам или по пляжу; иной раз вечером в винном погребке при кольбергской ратуше мы посиживали за бутылкой вина, которую хозяин приносил нам из своих особых запасов.
Иногда я беседовал о событиях 21 июля с капитаном запаса из 12-й дивизии, по профессии юристом.
Как-то я спросил его:
— Что бы теперь было, если бы фюрер пал жертвой покушения?
— Этого не случилось, тем самым всякое дальнейшее обсуждение излишне, — ответил юрист.
При этом он дружелюбно усмехнулся. Конечно, он был прав. Но наши беседы на эту тему продолжались.
— Как вы думаете, кто стал бы преемником фюрера?
— Трудно сказать. При известных обстоятельствах могло бы начаться соперничество между кандидатами в преемники, поскольку заместитель фюрера Рудольф Гесс в Англии. Сомневаюсь в том, чтобы дела пошли хорошо. Я, безусловно, не принадлежу к тем, кто все приемлет на все сто процентов; но, во-первых, как юрист, я принципиально отвергаю покушение. Смену правительства — да еще во время войны — можно одобрить лишь в том случае, если к власти приходит кто-либо более приемлемый. Но что же это было за предприятие, которому смог положить конец какой-то майор Рамер с одним батальоном? И что собой представляет Герделер, который пешком спасался от преследования и его поймала какая-то связистка вместе с одним полицейским? Эта брюнеточка получила, впрочем, миллион за его голову.
— Как, по вашему мнению, дальше пойдут дела?
— Я возлагаю надежды на «фау-1» и «фау-2»; кроме того, поговаривают о новом оружии, которое уже испытано и которому никто ничего не сумеет противопоставить.
Поговаривают о каких-то «лучах смерти» и тому подобном. Я полагаю, что фюрер это новое оружие пустит в ход в самую последнюю минуту, до того как русские или американцы перейдут наши границы.
Так заканчивались многие беседы. Мы надеялись на чудо, мы просто не могли себе представить, что будут напрасны все усилия и все принесенные жертвы.
Но у меня не выходило из головы заявление Национального комитета «Свободная Германия».
Ведь туда входили немецкие офицеры. После некоторых раздумий я возбудил ходатайство об отправлении меня на фронт.
Перед концом
После выздоровления доктор Клаас возглавил одно из отделений госпиталя. Я зашел к нему.
— Ули, я здоров и хочу снова на передовую. Позаботься о том, чтобы меня выписали!
— Какие глупости, ты нездоров. Что тебе надо там, на передовой, победить, что ли?
— Дорогой доктор, тебе известно, точно так же, как и мне, что я ничем не болен.
Напиши, пожалуйста, записку, сделай одолжение.
— Да пойми ты наконец! Ведь это уже бессмысленно! Радуйся, что я могу тебя здесь прятать! Ты, что же, хочешь, чтобы в самые последние дни тебе снесло череп?
— Здешняя жизнь стала для меня невыносимой: куда ни пойдешь, где ни задержишься, всюду брюзжат.
Каждый второй спрашивает, верю ли я еще в конечную победу. А что означает конечная победа? Русские стоят у порога, надо у границы их остановить.
Остановить надо и американцев. Неужели ты этого не понимаешь?
— Нет! Не думаешь ли ты, что у границы война прекратится? Ты только помогаешь оттягивать конец.
— А если чудо-оружие не поспеет?
— Послушай, ты и есть наше чудо-оружие, ты один из тех, кто не привык мыслить и думает, что должен исполнять свой так называемый долг. Другое чудо-оружие — это совсем юные мальчишки из гитлеровской молодежи, мечтающие о геройстве и Рыцарском кресте, а также престарелые мальчики, участвовавшие еще в первой мировой войне, на которых теперь снова напяливают военную форму. Не следует забывать и тех, кто постоянно жалуется, все ночи просиживает в убежище, а утром снова идет на работу. Мы все и есть это чудо-оружие.
— Даже если ты трижды прав, Ули, все же я хочу на фронт. Будь честен, ведь я принадлежу к категории пригодных к службе в военное время. На фронт уже возвращались офицеры с одной рукой или с протезом вместо ноги. Выпиши меня из лазарета! Ведь, в конце концов, это действительно мой долг, ты должен это понять.
— Ты безнадежен. Иди, бог с тобой! Впрочем, у тебя вскоре начнется желтуха, это я вижу по твоим глазам. Погоди еще неделю, согласен?
— Нет.
— Ну как хочешь, желаю успеха. Ты действительно безнадежен.
После короткого телефонного разговора с управлением кадров главного командования сухопутных войск в Берлине я получил назначение. Потери в офицерском составе были очень высокими, и свободных командирских постов имелось предостаточно. Мне надлежало принять артиллерийский дивизион на Восточном фронте. Через неделю я явился в 551-ю пехотную дивизию, расположенную близ Тильзита.
Еще через неделю я заметил первые признаки заболевания желтухой. Это, правда, скоро прошло. Но начало моей служебной деятельности было сопряжено с большим разочарованием. Пехотную дивизию предполагалось снабдить новым оружием, но в действительности все выглядело по-иному.
Первоначально в моей части имелось в наличии только две роты: одна с двенадцатью противотанковыми орудиями и другая с самоходными зенитными орудиями. Третья рота еще только формировалась; она должна была получить самоходные артиллерийские орудия.
Укомплектованной была только зенитная рота. Рота противотанковых орудий располагала лишь одним тягачом на три орудия. При штабе дивизиона имелось несколько мотоциклов и легковых машин; но столь необходимых водителей еще надо было обучить. Когда они окончили школу водителей, обнаружилась нехватка бензина, и легковые машины были переведены на древесный газ. Машины были оборудованы подобием газовой колонки, какие используются в ванных помещениях. Чурки для выработки газа поставляли восточнопрусские мебельные фабрики. Нужно было за час до запуска мотора разогревать газовую колонку, а это невозможно в случае боевой тревоги.
Я решил использовать знакомство с офицером службы материально-технического обеспечения, который ведал снабжением противотанковых частей, и через него «организовать» получение машин и орудий. Дабы мой план увенчался успехом, я по совету интенданта дивизии взял с собой из военной лавки ящик с подходящим товаром — шнапсом и сигаретами. Этот «сезам, откройся» возымел свое действие, и в Берлине мне обещали, что в течение недели я смогу в Бранденбурге принять нужные мне машины.
Из Берлина я поехал в Кольберг, надеясь получить через управление комплектования недостающих специалистов: водителей, радистов и наводчиков. Мне дали добровольцев. Одну команду водителей я тотчас же послал в Бранденбург; но я их никогда больше не видел; не получил я и машин в Бранденбурге. Вместе с отобранными людьми и лейтенантом Хаазе, которому, так же как и мне, надоела суета в гарнизоне, я прибыл на Земландский полуостров перед тем, как Красная Армия окончательно сомкнула кольцо окружения.
Гитлер приказал удерживать Земландский полуостров любой ценой. Гаулейтер Кох непосредственно руководил этим делом. Произошло смешение компетенции вермахта и нацистской партии, серые и коричневые нити переплелись между собой. До того времени мы получали приказы из штаба группы армий и из корпуса, теперь распоряжения, имевшие силу приказа, стали поступать из стального бункера гаулейтера Восточной Пруссии, а на стенах домов были расклеены плакаты с призывами и скрытыми угрозами. Вскоре распространились слухи о том, что военно-полевые суды выносят приговоры офицерам и солдатам, а полевая жандармерия или эсэсовцы их вешают.
Для обсуждения мероприятий по координации действий, необходимых для «обороны Земланда», командир нашего корпуса созвал в конце ноября 1944 года совещание командиров подразделений. Ожидалось, что прибудут гаулейтер Кох, какие-то штандартенфюреры штурмовиков. а также командиры батальонов «фольксштурма».
Каждый, кто походил на мужчину, должен был облачиться в заплатанную военную форму, снабжался огнестрельной железкой и направлялся для участия в «обороне».
Не хватало военного обмундирования — заменяли его нарукавные повязки. На вооружении «фольксштурма» были ружья всех типов, какие только когда-либо находились в употреблении со времен изобретения бездымного пороха. Однако роль чудо-оружия играл в «фольксштурме» фауст-патрон — ручной противотанковый гранатомет, при помощи которого подростки и старики должны были остановить продвижение танковых дивизий Красной Армии.
Представители «фольксштурма» явились на совещание у командира корпуса с такой же точностью, как и прочие командиры. Потом прибыл командир корпуса, Представители «фольксштурма» явились на совещание, но все еще опаздывал гаулейтер Кох и его свита.
Мы ждали целый час. Затем началось совещание, своего рода штабные игры, которые должны были дать нам представление о наших боевых возможностях. Прошло еще десять минут, и мы услышали, как подъезжает колонна машин — разумеется, не с газогенераторами. Слышно было, как хлопали дверцы автомобилей, все громче звучали голоса новоприбывших «господ», и наконец перед нами предстал гаулейтер, а вслед за ним в дверях показались толстые животы в коричневых мундирах со многими звездочками и позументами. Как и в 1933 году, когда я в Берлине посетил штаб штурмовых отрядов, все это производило впечатление какой-то оперетты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54