— Он остановился и выглянул в окно, за которым во тьме снова повалил снег. — Десять лет назад вы распростились с королевской службой, чтобы охотиться за богатством в Индии...— В Индии я не просто «охотился за богатством», а служил в войсках Ост-Индской компании. Я носил красный мундир и служил Короне, когда вы, молодой человек, еще бегали в коротких штанишках.— Мундир вы носили, сэр, не спорю, но вот служили при этом только себе. Искали своей выгоды. Все знают, как отчаянно вы стремились раздобыть денег, чтобы спасти ваши семейные владения, которых вы едва не лишились из-за сумасшествия и банкротства вашего отца. Кстати, мы снова возвращаемся к тому, что кровь есть кровь. Склонность к своеобразным суждениям и поступкам вы могли унаследовать не только по материнской линии.Андре снова принялся расхаживать по комнате.— И всем известно, что вас вынудили участвовать в этой войне. Войне, цели которой не вызывают у вас сочувствия. Я слышал о необычной речи, произнесенной вами за столом генерала Бургойна в тот вечер, когда вы прибыли в Квебек. Кажется, сия речь была исполнена похвалы американцам и сочувствия их делу.— Не спорю, я и вправду отношусь к ним с сочувствием. Точно так же, как и половина заседающих в Вестминстере членов парламента.— И тем не менее никого из членов парламента не зовут Дагановеда, не так ли? Они не заводили себе домов в этой земле, не спали с индейскими скво, не плодили бастардов...Джек встал со стула.— И снова вы оскорбляете меня, ничего не зная обо мне или моей жизни.— Я знаю все. — Андре дал отмашку солдату, который, едва Джек вскочил, навел на него ружье, и продолжил: — Вы что же думаете, мы тут собираем сведения только о явных мятежниках? Ничего подобного, все подозрительные личности не обделены нашим вниманием. Что же до вашей персоны, то она, безусловно, заслуживает самого пристального наблюдения. Я собрал о вас целый ящик донесений. Что за красочную жизнь вы вели! Вас следует сделать героем не только пьесы, но романа. По части распутства вы могли бы потягаться с Томом Джонсом и переперегринить самого Перегрина Пикля! Но вот в качестве шпиона, сэр, вы проявили себя как дилетант. С тех пор, как вы в боевой раскраске и с перьями на макушке изображали из себя дикаря, бегая по тылам французов, мир изменился.Неожиданно Джек понял, что Андре намеренно провоцирует его, и постарался подавить свой гнев. Глубоко вздохнув, он снова сел и изобразил самую очаровательную улыбку, на какую только был способен.— Вполне возможно, сэр. В последнее время меня частенько награждают новыми прозвищами. Пусть к ним добавится и «дилетант». Почему бы и нет? Я также признаю, что всегда был человеком влюбчивым. Да и от звания глупца отказываться не стану. Замечу лишь, молодой человек, что все это никоим образом не уличает меня ни в чем наказуемом. А иных доказательств какой-либо моей вины у вас нет.— Нет?Андре присел на краешек стола, поднял пушинку с гусиного пера и дунул на нее, чтобы полетела.— Вообще-то я думаю, что содержание дневника, где ваше имя в открытом тексте упоминается не реже, чем номер пятьсот девяносто седьмой в тайнописи, ваша репутация, ваши общеизвестные выходки, дурная, если можно так выразиться, наследственность, сомнительные связи с индейцами и, главное, ваши романтические чувства по отношению к изобличенной шпионке — всего этого будет предостаточно для обвинительного приговора. Вы волк-одиночка, сэр, а их лордства, которые будут заседать на вашем военном трибунале, не доверяют тем, кто бегает отдельно от стаи.Андре наклонился.— Но вам, как вы говорите, нужно более надежное доказательство? Полагаю, мы найдем и его. — Он посмотрел мимо Джека на дверь и прошептал: — Где оно, Джек? В вашей седельной суме? Или у вас в кармане?— Какое доказательство? О чем вы говорите?— Право же, Джек! Ну разумеется, о похищенном у Бургойна шифровальном шаблоне. Том самом, пропажа которого, по некоторым предположениям, стоила ему кампании. Кстати, ведь из-за отсутствия этой вещицы он вынужден был положиться на вашу трактовку содержания депеши генерала Хоу.Джек почувствовал, как его пробирает холодом.— Бургойн потерял трафарет! — возмущенно воскликнул он. — Меня в это время вообще не было рядом. Я прибыл позже — и как раз вовремя, чтобы сделать новый.Андре рассмеялся:— Ах да! Замечательная история, я тоже ее слышал! Джек Абсолют — спаситель! Прекрасный способ отвести от себя подозрения! Возможно, вы, в конце концов, и не такой уж глупец. Правда, трафарет, изготовленный вами взамен утраченного, оказался не без изъяна, а? Может быть, какие-то детали остались сокрытыми?Глаза Андре блеснули.— Я слышал также, что этот трафарет — речь идет о подлинном трафарете — до сих пор у вас.Джек остался неподвижен.— И от кого же вы это слышали?— От друга. Который узнал это от своего друга. Бросьте, Джек, будет вам запираться! Неужели мне придется посылать своего человека за вашими седельными сумами? Нет, постойте-ка, это слишком важная вещь, чтобы возить ее на спине лошади. Бьюсь об заклад, вы держите ее при себе!Поскольку Джек промолчал, Андре продолжил:— Капрал, дайте мне ружье и обыщите полевого майора, хорошо?— Есть, сэр.Рослый солдат передал оружие Андре, который переместился так, чтобы положить ствол на краешек стола, нацелив раструб Джеку в грудь.Когда солдат шагнул к Джеку, тот поднял руку.— Вот.Он полез в жилетный карман и достал оттуда кусочек вырезанного шелка.— Наверное, мне бесполезно уверять вас в том, что я сохранил это для генерала, чтобы помочь ему очистить его имя.— Совершенно бесполезно, — согласился Андре и, взяв кусочек ткани, поднес к свету. — Такая маленькая вещица, — пробормотал он. Потеребив шелк пальцами, Джон Андре выпустил его из рук, подхватил в медленном падении, так и не позволив почти невесомой тряпице упасть, и наконец спрятал в карман. — Такая пустяковина, а понаделала таких бед! Но ведь на мелочах мы, как правило, и попадаемся, верно, Джек?Он повернулся к капралу.— Свяжите ему руки. Мы отведем его в тюрьму.Солдат рывком поставил Джека на ноги и резко завел его запястья за спину, отчего еще не зажившую руку пронзила боль. Теперь у Джека в запасе оставалась лишь одна козырная карта. Одна, последняя надежда, заключавшаяся, как ни странно, в том, чтобы сказать правду.— Выслушайте меня. Я не пятьсот девяносто седьмой и не виновен ни в чем из того, в чем вы меня обвиняете, — кроме, конечно, того, что действительно являюсь влюбленным глупцом. Но личность того человека, который вам нужен, мне известна. Он трижды пытался убить меня. Его вмешательство в ход дел у Орискани обусловило нашу неудачу. Он контролирует развитую шпионскую сеть и здесь и в Европе и является, наверное, самым опасным человеком на континенте, ибо работает не на нас и даже, в конечном счете, не на мятежников, а на небольшое, но могущественное тайное общество, которое стремится к установлению мирового господства.Андре изменился в лице.— Кто? Что за тайное общество?— Они называют себя иллюминатами. А их предводитель — не кто иной, как ваш сегодняшний гость, граф фон Шлабен. Именно он и есть ваш пятьсот девяносто седьмой. Его кодовое имя «Катон».Андре уставился на Джека, а Джек уставился на него, отчаянно желая, чтобы ему поверили. Ведь теперь речь шла не о частных судьбах, его или Луизы, и даже не об исходе этой войны, а о необходимости пресечь гнусную деятельность фон Шлабена и иллюминатов, чудовищного порождения немецкого масонства. И кто должен это сделать, как не Андре, возглавляющий разведку генерала Хоу в Филадельфии?Капрал опробовал затянутые узлы и доложил:— Готово, сэр.— Спасибо, — сказал Андре, возвращая ему ружье. — Возьми это и подожди за дверью.Когда солдат вышел и Андре приблизился к нему, Джек прошептал:— Вы должны поверить мне, Джон. Должны!Они находились так близко друг к другу, что их лица почти соприкасались.— Я бы и рад, Джек. Но, к сожалению, не могу!— Почему? Ради бога, почему?Андре улыбнулся.— Да потому, Джек, что граф фон Шлабен не является главой иллюминатов в Америке. Как раз это мне известно наверняка, в силу того, что, видите ли... им являюсь я. Глава 19Изменник Большую часть этого утра Джек вспоминал детство. Видимо, оттого, что звон полуденного колокола должен был ознаменовать конец его жизни, мысли его все время возвращались к ее началу. К сельской местности на самом краю земли, к гранитным утесам, усеянным камнями полям и песчаным пляжам. И — что не могло не раздражать, ибо как раз к нему Джек никогда не питал особо теплых чувств, — чаще всего ему вспоминался его дядя, Дункан Абсолют, являвшийся его опекуном и воспитателем на протяжении первых девяти лет жизни. Друзья и соседи называли его не Дункан, а «Стакан» Абсолют. Этот тип был постоянно накачан виски, что позволяло склонному ко всякого рода шалостям и проказам Джеку частенько избегать вполне заслуженного наказания. Чаще всего, отчаявшись изловить паренька, чтобы задать ему трепку, дядя орал ему вслед:— Рано или поздно, Джек Абсолют, тебя повесят! Помяни мое слово, повесят!Выходит, в конечном счете этот горький пьяница оказался прав. Это было обиднее всего.Что же касается камеры, в которой предстояло дожидаться казни, то Джеку досталась самая комфортная. Она находилась в городской тюрьме — недавно выстроенном длинном кирпичном здании, фасад которого смотрел на площадь. Вентиляционное отверстие, проделанное под самым потолком — слишком высоко, чтобы до него можно было дотянуться, — и такое маленькое, что через него невозможно было протиснуться, как раз выходило на эту площадь, пропуская кое-какие неприятные звуки. За те два дня, которые Джек провел в узилище, чаще всего он слышал стук молотков и топоров, визг пил, зычные команды и ругань работников, сооружавших эшафот и виселицу.Работа завершилась лишь к полуночи, но едва Джек успел заснуть, как первые зрители, явившиеся спозаранку на площадь, чтобы занять места перед самым эшафотом, разбудили его гомоном и перебранками. Задолго до рассвета туда подтянулись разносчики и лоточники.К подоспевшим первыми булочникам (ноздри узника щекотал запах свежеиспеченного хлеба) вскоре присоединились пивовары, громогласно расхваливавшие достоинства своего товара. Один басовитый голос звучал так зазывно, что Джек решил подкупить стражника, чтобы тот принес ему на пробу образец товара. Вообще-то на основании богатого личного опыта Джек по-прежнему считал американцев неспособными варить приличный эль, но, возможно, последняя кварта, выпитая в колониях, сумеет развеять это предубеждение.До сих пор ему удавалось сосредоточиваться на подобных мелочах, ибо дать своим мыслям волю означало бы поддаться отчаянию, а Джек твердо вознамерился предстать в полдень перед публикой отнюдь не в качестве жалкой, сломленной фигуры.Кроме того, у него еще теплилась слабая надежда. Не в отношении себя — на основании улик, представленных накануне военному трибуналу, он бы сам облачился в черную мантию и вместе с судьей приговорил бы себя к повешению, — но в отношении Луизы. На имя генерала Хоу, обладавшего правом помилования, было подано прошение о смягчении приговора мисс Риардон на основании ее юности и неопытности, заслуг ее отца и того прискорбного факта, что молодая особа стала жертвой вредоносного влияния закоренелого изменника и интригана, Джека Абсолюта.Джек никогда не имел привычки молиться и даже не подумал бы о том, чтобы молить Бога о собственном спасении, но в то утро страстно молился за Луизу. Хотел бы он знать, не молится ли и она за него!Когда куранты, звон которых почти заглушался гулом многолюдного сборища, отбили половину двенадцатого, звякнули засовы и дверь отворилась. Джек поднялся навстречу посетителю.— Хорошие новости, Джек. Это первый из двух подарков, которые я вам принес.Джон Андре появился на пороге, облаченный, как и приличествовало такому дню, в безупречный мундир. Его волосы были тщательно уложены и собраны сзади в скрепленную бриллиантовой заколкой косу. С улыбкой, которая, казалось, наполнила темницу солнечным светом, он опять являл собой образец дружелюбного молодого щеголя и театрала, а не холодного дознавателя, на протяжении недельного заключения вновь и вновь изводившего Джека вопросами.— Луиза?Джек не сумел сдержать отчаяния в своем голосе.Андре остановился, его улыбка исчезла.— Увы, Джек. Право же, у меня и в мыслях не было играть вашими надеждами. Нет, приговор суда будет приведен в исполнение. Хотя, признавая необходимость подобной меры, я действительно о ней сожалею.Джек опустился на свою койку.— И каковы же хорошие новости? — пробормотал он.Андре развернул стул, сел и подался к нему.— Они смягчили ваш приговор.Джек тупо воззрился на него. После того как надежда на спасение Луизы рухнула, он мало интересовался собственной судьбой.— Они что, ее убьют, а меня оставят в живых?— Нет, Джек, ну будьте же серьезны. — Андре извлек из кармана кисет и принялся деловито набивать трубку табаком. — Хорошая новость состоит в том, что суд согласился с моим представлением и вас не повесят.Он зажег трубку от лампы, раскурил и выпустил струйку голубого дыма.Джек издал смешок. Насмешила его неожиданная, нелепая мысль о том, что его дядюшка все-таки ошибся.— О, благодарю вас, — выговорил он.Судя по всему, эта ирония показалась Джону Андре обидной.— Способ казни был изменен в знак уважения к вам как к солдату, каковым вы являлись до того, как... сбились с пути.Он сделал затяжку и выпустил дым в верхний угол камеры, хотя смотрел, казалось, куда-то вдаль.— Хотел бы я надеяться, что, окажись я в вашем положении, кто-нибудь проявил бы такую же доброту по отношению ко мне.Андре оглянулся.— Итак, Джек, учитывая проявленное снисхождение и то, что время ваше на исходе, не желаете ли напоследок чем-нибудь со мной поделиться?На самом деле ни на что такое Андре не рассчитывал: до суда он каждый день пытался получить от Джека какие-либо сведения и, разумеется, ничего не получал. Джеку нечего было ему сказать, ибо истина отнюдь не интересовала Андре. Майор пребывал в убеждении относительно того, что Джек, будучи пособником Вашингтона, пытается оклеветать фон Шлабена, ибо по неизвестной причине питает ненависть к иллюминатам.— Напоследок я повторю лишь то, что твердил вам все это время: следите за немцем. Вы говорите, что по орденской иерархии являетесь его начальником, но если это так, то получается, что хвост виляет собакой.— Джек! Джек! — Андре закашлялся и выпустил некоторое количество дыма. — Чего я решительно не понимаю, так этого вашего странного, явно предвзятого отношения к ордену. Мне хотелось бы переубедить вас, пусть даже в этот поздний час. Ибо именно английские иллюминаты и сформируют общество грядущего. Когда мы одержим для Англии победу в этой войне, просвещенные люди с обеих сторон придут к справедливому миру. Эти соглашения, мудрые и взвешенные, покажут миру пример того, каким может быть общество. Потом этому примеру последуют Британия, вся Европа, весь мир! Мы поклялись вывести человечество из мрака невежества к свету.— А вы не находите, что эта клятва вступает в противоречие с той, которые вы принесли вашему королю и стране?Андре пожал плечами.— Моему королю? Может быть. Но, Джек, разве нам и этому миру так уж необходимы короли? Георг Ганноверский? Тираны Франции и Испании? Невменяемые германские князьки? Ну а что касается Англии... разве я не проявляю высшую степень верности моей родине, добиваясь ее вступления в Великое Содружество Просвещения?— С вами во главе.— Со мной и людьми, подобными мне, да. Но во имя блага всего человечества.Джек заглянул в глаза этого человека и увидел там лишь огонь фанатизма. Он понял: даже будь в его распоряжении целая вечность, он и тогда не смог бы заставить собеседника изменить свое мнение.Однако оставалось еще кое-что, что он хотел бы узнать и что не давало ему покоя даже сейчас.— Что Бургойн?У него теплилась надежда, пусть, как он понимал, и безумная, что Джон Бургойн каким-то образом вырвется из своего заточения сам и вызволит Джека с Луизой. Или, по крайней мере, направит в Филадельфию такое возмущенное послание, что исполнение казни будет отложено. Это могло случиться даже в последний час.Но Андре покачал головой.— Увы, Джек. Гонцы не вернулись. По слухам, капитулировавшая армия разбежалась. Принимая во внимание скорость, с которой осуществлялось в вашем случае правосудие и все приготовления... — Он кивнул в сторону площади, находившейся за стенами. — Да и что мог бы сделать Бургойн, даже если бы до него добрались вовремя и его послание поспело бы сюда до казни? Объявить, что он доверяет вам? Судьи, которые вынесли вам приговор, просто сочли бы генерала очередной жертвой вашего коварства. Так что в этом смысле утешить вас нечем.Это, разумеется, отнюдь не радовало, но, в конечном счете, и не удивляло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40