Среди собравшихся баронов королевства не нашлось бы ни одного человека, который мог бы вполне довериться графу. Потеряв надежду заполучить престол, он неожиданно подписал мирный договор с турками. И столь же неожиданно расторг этот договор. Сейчас Саладин осадил принадлежащий ему замок и город Тивериаду, однако бароны продолжали не доверять ему. Мотивы двух его прямо противоположных решений им были совершенно непонятны.
Когда в палатку зашли последние члены высокого собрания, сразу же стихло гудение голосов. Все присутствующие явились на собрание вооруженными с ног до головы, закованными в кольчуги; на белых плащах красовались родовые рыцарские эмблемы, а на лицах застыло мрачное, но твердое выражение, говорившее о решимости сражаться до конца. Собрание походило скорее на военный совет на поле боя. Собственно, так оно и было.
Ги поднялся со своего места.
– Сеньоры, – обратился он к присутствующим, – мы должны обсудить направление передвижения наших войск. Вам уже известно, что Саладин начал осаду Тивериады. – Тут он сделал паузу, и глаза всех присутствующих повернулись к графу Триполийскому, владельцу замка, за стенами которого осталась вся его семья. Но граф продолжал упрямо смотреть вниз. – Язычники подняли против нас мощную армию, – продолжал Ги. – По слухам, силы Саладина превосходят нас вдвое. – По толпе пронесся ропот недовольства. – Сеньоры, что вы можете предложить мне и высокому собранию?
Он снова опустился на стул и стал ждать выступлений. Наступила непродолжительная пауза. Бароны предполагали, что первым захочет взять слово граф. Владея графством Триполи, он, по сути дела, был независимым принцем, находящимся лишь в союзе с остальным королевством, и графство его, как и княжество Антиохийское на севере, имело статус самостоятельного образования в числе четырех христианских государств, основанных в Святой земле.
Но Раймонд не сдвинулся с места. У Филиппа появилось смутное подозрение, что граф желал выступить последним, чтобы оказать наиболее сильное влияние на короля.
И все же в палатке нашелся один человек, которому не терпелось высказаться. С противоположного конца стола послышался резкий, с хрипотцой, знакомый Филиппу голос.
– Я думаю, нам нужно выступить на рассвете, сир, – выкрикнул Рено де Шатильон. – Озеро находится в пятнадцати милях отсюда, и к нему мы доберемся после полудня. Уверен, мы сможем окружить турок, разоружить и загнать в воды Галилейского озера!
В палатке послышались одобрительные возгласы: здесь было немало приверженцев политики агрессии. Оба Великих Магистра военных орденов, перегнувшись через стол, прокричали что-то в поддержку оратора.
Лицо короля просветлело, плечи расправились. Даже граф Триполийский на мгновение оторвал глаза от поверхности стола, перестав выстукивать пальцами дробь. Потом он поднялся, его высокая фигура слегка согнулась над столом.
Наступила тишина. Некоторое время граф всматривался в окружавшие его лица. Ему было хорошо известно, что в числе собравшихся в этой палатке находилось немало его врагов, но на лице его не отразилось ничего, кроме холодной отчужденности.
– У меня есть другое предложение, сеньоры, – тихо и будто бы нерешительно проговорил он странно притягательным голосом. – Мы должны отойти к Акре.
Рено, бешено вращая зрачками, вскочил на ноги и воскликнул в гневе:
– Предатель!
Тонкие губы графа слегка дрогнули, но он сдержался.
– Я не предатель, – все так же тихо проговорил он. – Если бы я даже решил предать вас, то неужели вы полагаете, что я мог бы оставить моих детей и жену на растерзание нехристям? Город Тивериада – мой город. Это мои земли, и сейчас туда вторглись войска иноверцев.
Он сделал паузу, чтобы дать возможность присутствующим оценить, взвесить его слова. Приведенные им доводы оказались настолько просты и очевидны, что ни у кого не могло остаться сомнений в его искренности. Филипп смутно ощущал силу личности графа и начал понимать, насколько верными были все характеристики, даваемые сиру Раймонду Триполийскому в Святой земле. Но, присутствуя при разговоре сира Хьюго с сиром Вальяном, он не мог не изменить своего мнения и явился на собрание, уже будучи сильно предубежденным против графа.
– Прошу вас внимательно выслушать меня, сеньоры, – сказал граф, наклоняя над столом свое длинное тело. – Если мы отступим, у нас будет сильный тыл – мощные стены Акры. Город хорошо снабжается провизией, и там есть большие запасы воды. Там мы сможем диктовать вражескому войску, где и когда вступить в сражение. Не мы должны идти к Саладину, а Саладин должен прийти к нам. Уж мне-то известно, насколько коварны иноверцы.
– Слишком хорошо известно, – прошипел дребезжащий голос с противоположного конца стола.
Граф не обращал ровно никакого внимания на язвительные выпады Рено.
– Да, я хорошо знаю мусульман, – спокойно повторил он. – Саладин сейчас на пике славы. Он привел огромную армию в Святую землю. И он не будет прохлаждаться под стенами Тивериады. Сами его сподвижники, вставшие сейчас рядом с ним под знаменем ислама, потребуют от него войны и побед над нами. Но нас то и не будет. Ему придется идти к нам. И тогда у него возникнут трудности с доставкой продовольствия и оружия. Одно поражение, и люди его разбегутся. А потом мы сможем напасть и разбить наголову его войско, тем самым утвердив позиции нашего королевства!
Граф снова сделал паузу, чтобы его слова как следует дошли до присутствующих.
К сожалению, в палатке находились люди, чья ненависть к туркам оказалась столь велика, что даже самые сильные аргументы, выдвинутые Графом, не могли переубедить их. Один из этих людей был Великий Магистр госпитальеров.
– Но почему бы нам не бросить все силы на Тивериаду, мой дорогой граф? – спросил он. – Неужели язычники настолько сильны, что мы должны их бояться? Мы уже не раз побеждали их. У нас в королевстве имеются огромные резервы; мы сражаемся за правое дело. У нас есть Святой Крест, принесенный из церкви Гроба Господня. Неужели вы думаете, что Бог оставит детей своих и позволит нам проиграть войну проклятым нехристям? Мы сильны своей верой, мы вооружены священной реликвией.
Филиппу стало не по себе. В этой фанатичной вере Великого Магистра было что-то притягательное и вместе с тем нечто отталкивающее. Рыцари, разделяющие с Великим Магистром его настроения, согласно закивали в ответ. Но граф Триполийский даже не шелохнулся.
– Поход на Тивериаду грозит нам смертью, – твердо заявил он. – Пятнадцать миль по изматывающей жаре, без капли воды.
– На дороге есть источники, – возразил чей-то голос.
– Они пересохли. Они всегда пересыхают летом. И наверняка турки для пущей уверенности засыпали их на всем пути.
– Но мы можем взять запас воды с собой! – выкрикнул кто-то из баронов.
– Но очень небольшой, – сказал граф. – Мы должны двигаться налегке, если хотим быстро добраться до озера, и повозки придется оставить здесь. Если же на нас нападут, мы будем вынуждены сражаться, не имея за спиной надежного тыла – только пятнадцать миль голой пустыни.
– На нас не нападут, – снова закричал Рено.
– Может быть, Рено, может быть. Более того, если на нас нападут, может быть, мы даже сможем выиграть битву. Но вы толкаете нас на чудовищный риск. Неужели вы не видите, что мы возьмем ход войны в свои руки, если только останемся здесь или вернемся назад, в Акру? Саладину придется прийти сюда, к нам, или отступить назад, в Дамаск. Зачем подвергать такой смертельной опасности судьбу целого королевства? Это же просто безумие!
Тут уже закивали головами противники Рено де Шатильона. Ги Лузиньянский ловил каждое слово графа с каким-то напряженным вниманием, беспокойно ерзая на своем стуле и время от времени вытирая пот со лба дрожащими пальцами. Хотя солнце уже почти опустилось за горизонт, в душном воздухе все еще стояла жара.
Граф Раймонд был умным человеком. Как и все собравшиеся, он знал, как работало мышление короля. Он понимал, что последний довод в споре должен стать решающим, и поэтому решил выждать время. Он умолк и опустился на свое место. Выслушав еще несколько противоречивых выступлений баронов, граф снова встал и буквально заставил присутствующих слушать. Филиппу казалось, что он видит на холодном, непроницаемом лице этого человека глубокую внутреннюю борьбу: с одной стороны – расчетливость, с какой он выбирал время для вступления в спор, с другой – страстная искренность, звучащая в каждом его слове.
– Сеньоры, – снова тихо начал он, но затем голос его становился все увереннее и громче. – Хотя моя жена сейчас находится за стенами Тивериады, а вместе с нею мои дети и все мое состояние, хотя враги напали на мою землю и осаждают мой замок, я скорее предпочту потерять все это, чем обречь на гибель целое королевство.
Он замолчал.
В палатке установилась гробовая тишина.
И тогда граф поднялся и заговорил в третий раз, вложив в слова всю свою убежденность и страстность.
– Я абсолютно уверен в том, что, если вы решите идти к Тивериаде, – сказал он неторопливо, будто взвешивая каждое слово, наполовину повернувшись к королю, – вы погубите плоды наших прежних побед навсегда. Я знаю сельджуков. Я видел почти с самого рождения, как они воюют. Но никогда еще не видел, чтобы они собирали такую мощную армию, как на этот раз!
Он сел. Все молчали. Даже Рено де Шатильон или Великий Магистр госпитальеров не осмелились что-либо сказать в ответ на эту прочувствованную речь.
Лицо Ги Лузиньянского снова просветлело. Слегка улыбнувшись, он поднялся на ноги. Он уже принял решение, и к нему вернулся уверенный вид человека, которому надлежало вершить судьбы своего народа.
– Сеньоры, – сказал он. – Спасибо вам за ваши советы. Я принял решение. Армия останется у Колодцев Саффарии. Мы пошлем вперед разведчиков и будем охранять подступы к Акре, нам нет смысла двигаться дальше, к Тивериаде.
Филипп услышал рядом с собой глубокий вздох облегчения, вырвавшийся у его отца и сира Бальяна.
Через несколько минут палатка опустела, бароны разошлись к своим отрядам, и вскоре в лагере был объявлен отбой. Солнце уже село, но людей все еще продолжала терзать жара. Только немногим удалось сразу уснуть, остальные, несмотря на то, что очень устали за день, ворочались в душной темноте ночи. В абсолютно неподвижном воздухе не было даже намека на самый легкий ветерок, несущий облегчение высушенным за день легким, и измученные воины никак не могли забыться сном.
Филипп скоро понял, что ему не удастся уснуть. Он встал и, переступив через вытянутые во всю длину неуклюжие ноги Жильбера, шагнул в темноту. Однако не успел он отойти и на сотню футов, как услышал со стороны лагеря встревоженные крики и топот бегущих ног. Вернувшись к палатке, он увидел, что мимо пробегают гонцы и оруженосцы, выкрикивая приказ короля и коннетабля. Из палатки вышел сир Хьюго и присоединился к Филиппу. Вместе они тщательно прислушивались к крикам, пытаясь разобрать слова. Вдруг из темноты возникла плотная фигура сира Бальяна. Он хриплым голосом что-то бормотал, до Филиппа донеслись обрывки молитв и раздраженных проклятий.
Сир Хьюго схватил его за руку.
– В чем дело, Бальян?
– На рассвете мы выступаем к Тивериаде.
– Выступаем? – переспросил сир Хьюго. Все его спокойствие улетучилось в одно мгновение. Голос его зазвенел гневом. – Выступаем! Ты шутишь, Бальян?
– Хотел бы я, чтобы это оказалось шуткой. Но, кажется, сегодня вечером кто-то еще успел побывать в палатке короля.
– Рено?
– Нет. Главный тамплиер Жерар де Ридфор. Он обвел этого дурня короля вокруг пальца.
Некоторое время они стояли молча, напряженно вглядываясь в темноту. В кои-то веки даже сиру Бальяну нечего было сказать. Сир Хьюго заставил себя встряхнуться. К ним направлялась группа людей с факелами; красноватые отблески пламени плясали на кольчугах и белых плащах с гербами. Это были воины из отряда графа Триполийского, и сам граф шел во главе их.
– Вот так, сир Бальян, – с горькой усмешкой сказал граф, приближаясь. Ему никто не ответил, но он и не ждал ответа. Он исчез в темноте ночи вместе с ватагой пьяных солдат, весело размахивающих факелами. Но еще раз до них долетел его голос.
– Королевству конец! Королевству конец!
Глава 7
ПОХОД К ТИВЕРИАДЕ
У Филиппа было такое чувство, что его медленно поджаривают на огромной сковороде. С безоблачного неба обжигающими лучами било солнце; Филипп обреченно трясся в седле, и каждое движение лошади острой болью отзывалось в усталом теле.
Армия христиан ужасно медленно ползла по холмам и равнинам по направлению к Галилее. Только голова армии с Рено де Шатильоном впереди представляла собой нечто организованное, а в арьергарде колонны, за движением которого было поручено наблюдать тамплиерам, плелась просто бесформенная толпа измученных людей. То один, то другой вояка то и дело отставал от колонны в попытке найти более удобный путь, нежели узкая тропа, по которой двигалось войско.
Правда некоторые рыцари уже наивно начинали думать, что им удастся добраться до Тивериады и Галилейского озера до захода солнца, поскольку с рассвета до полудня они успели пройти целых восемь миль.
До сих пор отсутствовали какие-либо признаки готовящегося нападения со стороны Саладина, хотя разведчики доложили, что войска сарацин расположились очень близко.
Армия крестоносцев упорно двигалась к намеченной цели.
Но не сельджуки, а солнце, зной, пыль, высушенная пустынная земля, по которой ступали их ноги, стали самыми опасными врагами этих людей. От окрестных холмов на землю ложились неспасающие блеклые тени, а глыбы известняковых скал так блестели на солнце, что становилось больно глазам. Солдаты падали и умирали под тяжестью своего вооружения, лошади ложились прямо на обочине дороги и больше не вставали – трупами животных и людей был отмечен весь путь перехода армии от Колодцев Саффарии.
А теперь к тому же почти полностью истощились запасы драгоценной воды. Людям, страдающим от невыносимой жары, сколько они ни пили, никак не удавалось утолить жажду. Большую часть воды отдали лошадям, которых старались сохранить во что бы то ни стало, иначе войну можно было считать заранее проигранной: пешие воины не могли противостоять конной армии турок.
Но хуже всего было то, что ужасы пути сильно поколебали веру солдат в собственные силы. Хорошо организованная и тренированная армия, вышедшая из Саффарии, теперь больше походила на толпу отчаявшихся людей, сознающих бесполезность совершаемого ими перехода и смертельную опасность, которая им угрожала по окончании марша. Некоторые уже, оставив войско, повернули назад. Конечно, под предлогом болезни. В Леванте дезертиру не приходилось рассчитывать на снисхождение. Остальные из последних сил двигались дальше, молясь о скорейшем привале и надеясь на то, что Святой Крест принесет им удачу в бою и поможет сражаться за правое дело.
Филипп ехал рядом со своим отцом и Жильбером. Уже несколько часов они двигались молча, не перекинувшись ни словом. Жильбер, и так обычно не отличающийся болтливостью, теперь совсем умолк, совершенно пав духом. Ему было особенно тяжело – за все время, проведенное в Святой земле, он так и не смог привыкнуть к жаркому климату этой страны, и теперь едва не теряя сознания, ссутулившись, с опущенной головой, мотающейся из стороны в сторону, как пьяный качался в седле с полузакрытыми глазами, уставшими от непрерывного блеска небесного светила.
Хотя Филипп и его отец куда лучше переносили страшный зной, но и им приходилось не сладко. Филипп чувствовал, что уже не может двигаться дальше. Усилием воли он заставлял себя думать о более приятных вещах, чем эта голая, выжженная солнцем пустыня, вызывая в своем воображении видения прохладной, бегущей из источника воды, представляя себе журчание фонтанов в Иерусалиме или легкое прикосновение к коже тонкого шелка вместо болезненно-грубой ткани гамбизона и тяжести кольчуги, под весом которой, казалось, скоро хрустнут его кости. Замечтавшись, он представил себе, как пьет воду из кувшина, но, сделав якобы большой глоток, почувствовал во рту только привычную сухость и привкус пыли на губах. На щеку его с гудением уселась черная муха, и он смахнул ее рукой, но в этом не было смысла: целые рои мух вились вокруг каравана, усаживаясь с поразительной настойчивостью на лица и шеи людей, на крупы лошадей.
На одежде оседали тучи пыли, так что теперь даже в ослепительных лучах солнца начищенные перед походом шлемы и кольчуги не отражали ни единого блика.
Серо-коричнево-черная невероятная гусеница ползла по пескам Леванта.
– Мне надо попить, – хрипло выдавил из себя Жильбер.
Сир Хьюго поднял голову.
– Нет, Жильбер! – с трудом проговорил он. – Нужно оставить воду для лошадей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34