..Фракиеу ростом более двух метров открывал шествие. Его выбрали, зная вкусы Цезаря, которому нравились представители этой расы. За ним следом шли четыре карлика, ковыляя на своих коротеньких ножках, они были вооружены мечами и сетками, сделанными под их рост, двое из них изображали ретиариев. Их кукольные трезубцы вызывали смех трибун.Фракиец со своими карликами подошел к императорской трибуне. Гигант остановился, замерла и вся воинственная колонна. Он повернулся к императору и, подняв в установившейся тишине руку, прокричал звучным голосом ритуальное заклинание: «Ave, император Цезарь... идущие на смерть приветствуют тебя!» В этих трех последних словах для римского гения-завоевателя был заключен культ силы, который и был его истинной религией.Цезарь показал жестом музыкантам, державшим трубы и рожки, чтобы они дали сигнал к началу схваток. Повинуясь звуку духовых инструментов, колонна бойцов распалась на группы по всей длине дорожки, шедшей вдоль арены, в соответствии с заранее отрепетированным порядком.Одновременно чиновники, обслуживавшие игры в качестве арбитров, смешались с этими группками, чтобы распределить гладиаторов по двое и чертой, которую они проводили длинной палкой на песке, ограничить площадку для сражения каждой пары. Они проверили лезвия мечей, чтобы убедиться, что те не притупились. Эти судьи останутся рядом с соперниками, следя за каждым их шагом, чтобы удостовериться в истинности происходящего и в том, что противники не вошли в тайный сговор. Если же они заподозрят что-то похожее, лорарии, стегальщики кнутом, готовы тут же высечь по их приказу любого мошенника или просто того, чье рвение, по мнению судей, было недостаточным. В этих случаях арбитры кричали стегальщикам: «Бей!» или даже «Задуши его!» — в зависимости от ситуации...На непрерывные крики с арены трибуны ответят радостными восклицаниями тех, кто увидит, как гладиатор, на которого они поставили, всаживает свой меч в тело противника. «Хабет!» (Он попал!) «Хок хабет!» (Вот здорово ударил!)И вот наконец комичные фигуры в костюмах Харона, перевозчика в аду, и Гермеса-психопомпа Психопомп — в греческой мифологии проводник души в загробный мир.
с тяжелыми кувалдами в руках. Когда кто-нибудь из сражавшихся падал недвижимым на песок, они подходили и ударом своих инструментов удостоверялись, что те действительно мертвы...Итак, все персонажи были на месте, спектакль начался, мечи скрестились, первые удары вызвали первые крики толпы; на глазах Металлы, сидевшей в боевых латах в первом ряду ложи владельцев гладиаторов и неподвижной как статуя, на песок пролилась первая кровь.Ее бесстрастное лицо со знаменитым шрамом было обращено к колючей ограде, за которой вот-вот должна была показаться клетка подъемника. * * * Клетка была полна мужчин и женщин, они пели странную протяжную мелодию. Христиане возносили молитву Христосу, идя навстречу своей ужасной смерти, и это пение терялось среди восклицаний и шума трибун, вызывая то здесь, то там лишь взрывы смеха.С пересохшим ртом возница напряженно искала силуэт Алии среди жалкой кучки людей за решеткой. Служащие бестиария в форме, отделанной леопардовыми шкурами, подняли одну из боковых стенок клетки. Прижимаясь друг к другу, как животные в стаде, ослепленные светом, оглушенные дикими воплями несущимися со всех сторон, христиане ступили на песок, который должен был вскоре пропитаться их кровью. Те, кого наставляли прощать, быть милосердными и ласковыми, лицом к лицу столкнулись с нечеловеческой радостью своих мучителей, тысяча которых собралась под велумом.Еще какое-то время Металла нетерпеливо искала среди них прекрасную Алию. И вдруг, в одно мгновение, с ослепительной молниеносностью, вознице открылось, что Рим, цирк, лошади, оружие, смерть или жизнь, которую надо было отвоевать на арене, — во всем этом в действительности нет и не было для нее смысла. Пока Алия была около нее, пока она слышала, как та пела, расставляя в вазе цветы, собранные в саду, пока она чувствовала тепло ее тела, лежащего рядом в кровати, пока встречала, возвращаясь из амфитеатра, улыбающуюся ей молодую девушку, Металла продолжала жить, и жить той жизнью, которую уготовил ей Менезий, с ее дорогостоящими лошадьми, с колесницами, сделанными из редких пород деревьев, и с трупами всех тех, кого она пронзала своим копьем; в глазах Города — короля мира, для которого цирк был всем, она была королевой цирка.Но как только у нее отняли Алию, от всего этого осталась лишь одна оболочка, а грандиозное действо, разворачивающееся вокруг нее, превратилось в бессмысленный маскарад.Христиане все еще стояли группкой, взявшись за руки, и тихо пели, и Металле с неоспоримой очевидностью стало ясно, что, обреченные на близкую смерть, они одни — живые в этом амфитеатре, в то время как тысячи мужчин и женщин, бесновавшихся на трибунах, — лишь пустые оболочки, не несущие в себе ничего от настоящей жизни.Этот новый амфитеатр превратится в руины, бестиарии замрут в безмолвии, конюшни станут пустынными, гладиаторы, боровшиеся друг с другом, обратятся в привидения, а ветер унесет голос жестокого народа.Слова Сертория, произносимые им во время тайных собраний в катакомбах и повторяющие слова Того, кто погиб на кресте между двумя ворами, были и Правдой и Жизнью; эта же Истина жила в мужчинах и женщинах, которых сейчас должны были сожрать хищники. Эти слова открыли Металле то, что у нее есть душа, о чем она не подозревала раньше. И это открытие было плодом ее любви к Алии и любви, которую Алия питала к ней. Теперь Металла была в этом уверена, потому что в сердце молодой девушки жили слова Христоса, который сам был любовью...В душе Металлы снова затеплилась надежда, потому что Алии не было среди тех, кто готовился умереть. * * * Последних умирающих гладиаторов унесли в сполетарий, дорожка была освобождена для колесниц с возничими. Сначала на ней появились восемь двукопытных упряжек, составленных из галльских рабочих лошадей, которые шли в ряд, волоча за собой бороны, сглаживая окровавленный песок, взрытый ногами сражавшихся. Рабы, шедшие за боронами, следили, чтобы на дорожке не осталось ни одного обломка от доспехов или мечей, которые могли бы поранить лошадей.Когда они сделали полный круг и арена, приведенная в порядок, казалось, забыла об ужасных сценах, на ней только что разыгравшихся, рабы с лошадьми, запряженными в бороны, исчезли, и появились первые боевые колесницы, оснащенные боковыми горизонтальными лезвиями, они выехали галопом из главного входа; лошади, которых уже несколько дней кормили одним овсом, подняли копытами тучи песка.Двенадцать упряжек перегоняли друг друга. Мерились силой, пытались определить решимость и силу противника. Одни нападали, заставляя противников прижиматься к окружавшей дорожку стене, чтобы избежать их грозных лезвий. Лезвия колесниц, возница которых промахивался, бросив дротик, с ужасным скрежетом ломались об ограду. А без них колесничий становился добычей для всех остальных.Раненные дротиками валились назад от неожиданности и боли и падали на песок, обезумевшие лошади неслись с колесницей без ездока как одержимые и опрокидывали ее на повороте. Рабы бросались к оставшимся без управления упряжкам, к головным их лошадям, или оттаскивали к центру арены раненых возничих, которых они спасали из-под копыт взбесившихся лошадей, рискуя собственной жизнью, так как владельцы выплачивали им за это премию. Ведь подготовка возничего длилась очень долго, отчего стоили они дорого.С трибун слышались крики радости, смешанные с негодующими возгласами: все зависело от того, какая упряжка выбывала из сражения, а какая, сделав уже несколько кругов, все еще держалась. Нервы зрителей, ожидающих близящуюся легендарную битву карфагенянки с Металлой, были напряжены до предела. * * * Металла лежала на массажном столе, в ее покоях, расположенных рядом с подземными конюшнями, стояла тишина. В клепсидре капала вода, вместе с ней истекали тридцать минут, отделяющие возницу от ее последнего сражения. Как всегда, пока она отдыхала перед тем, как выйти в залитый солнцем и возбужденный амфитеатр, чтобы еще раз взглянуть в лицо смерти, окружавшие ее хранили молчание. Орфит, ее слепой массажист, сидел позади стола, так чтобы она его видела; Юния, помогавшая ей мыться и одеваться с тех пор, как пропала Алия, сидела на табурете перед входом в маленькую комнату для омовений.В определенный срок должна была открыться дверь, и Оцций, уже несколько лет заботившийся о ее упряжке, войдет, чтобы сказать, что пора готовиться. Обычно он в конюшне слышал звук труб и шум арены, доносившиеся через аэрационные колодцы, и хорошо представлял, какого момента достигла дневная программа представления.Дверь открылась, но это был не Оцций. Это была Иддит, и она пришла рассказать о том, что узнала, обежав с утра один за другим христианские дома города в поисках Алии. Металла, повернув к ней голову, по ее лицу поняла, что она принесла горестную весть.Она подошла и приблизила морщинистое лицо к лицу своей хозяйки:— Их арестовали в катакомбах. Ее и множество других людей увезли в тюрьму Друзилию. Я видела ее и то, как сразу приехали повозки, чтобы их всех забрать...Металла приподнялась и села на столе. Они должны были привезти Алию в амфитеатр. В этот момент дверь снова отворилась, и вошел Серторий.Возница направилась к нему. Он взял ее за руки и тихо произнес:— Я пришел предупредить тебя. Она здесь.Облаченная в кожаные доспехи, Металла уже была готова к бою. Она, не говоря ни слова, посмотрела на хозяина сполетария, высвободила руки и пошла к выходу из покоев.— Что ты делаешь? — с беспокойством спросил он.— Что я еще могу сделать, как не пойти к ней? — ответила она и шагнула в подземный коридор.— Куда ты идешь? — так же взволнованно спросил Оцций, который стоял в конюшне перед двумя уже запряженными в дышло лошадьми. — Надо быть готовыми, скоро выходить!Лезвия были прислонены к стене. Слуги перенесут их к выходу на арену, там их и прикрепят к колеснице. Переднюю пару лошадей, не связанную дышлом, как другая, впрягли в последний момент.Металла на секунду повернулась к нему, чтобы ответить, но не смогла ничего произнести. Слова, которые она должна была теперь сказать Оццию, не были бы ему понятны.Она любила Оцция за то, что он вот уже несколько лет тщательно ухаживал за ее упряжками, и подумала, что Оцций приносит ей удачу, так как все всегда было в порядке — лошади, упряжь и колесницы — и благодаря ему она безупречно проводила бои. Но Оцций принадлежал к миру, который Металла уже покинула.Она пошла дальше по коридору, провожаемая недоумевающим взглядом своего раба, стоявшего рядом с колесницей, роскошно отделанной серебряными украшениями. Серторий, вышедший из покоев возницы, тоже смотрел ей вслед. * * * Металла дошла до подземного перекрестка, в центре которого был устроен большой подъемник, соединявший подземелье и арену, здесь же находились клетки и контора управляющего Мезия. За одними решетками виднелись хищники, за другими — христиане. В этом месте, которое было сердцем машины для убийств, уже собрались все артисты кровавого театра. Здесь находились служащие бестиария в леопардовых шкурах, умевшие быстро ставить передвижные решетки, пинками перегоняя зверей в клетку подъемника. Томились слуги, смотревшие за ареной, в коричневых плащах, со своими метлами и ведрами. За всем и всеми следили вездесущие представители администрации амфитеатра. Рядом слуги сполетария готовили свои носилки.Мезий, стоявший у входа в свою конторку, нахмурился при виде возницы. Все обратили на нее внимание.Она увидела, что дворецкий из императорской ложи, тот самый, которого она оскорбила и ударила в день, когда Суллу отдали на растерзание тиграм, тоже был здесь. Но он пришел не один. Он стоял в конце коридора, ведшего к лестницам, в окружении людей из преторианской гвардии, огромных германцев, облаченных в красные одежды и каски с плюмажем, с мечами в руках. Дворецкий явно не хотел повторения того, что уже однажды с ним приключилось.Он, как и все, удивленно следил за Металлой, направившейся к решеткам, за которыми находились христиане. Серторий, спешивший за Металлой по коридору, вошел в этот самый момент и остановился около управляющего бестиарием.Металла обеими руками схватилась за решетку. Она была самой большой знаменитостью цирка, а христиане приравнивались к чумным. Но Металла увидела Алию среди них, и она улыбнулась ей.Потом она обернулась.— Мезий! — спокойно произнесла она. — Прикажи открыть эту решетку, чтобы я смогла пойти вместе с ними.Сверху волнами накатывал шум арены. Металла, которая победила несколько тысяч гладиаторов, которую не задело ни одно копье и не поранило ни одно лезвие, богатства которой исчислялись миллионами, хотела войти в клетку с христианами, этим отребьем империи, этими фанатиками, отказывавшимися поклоняться богам Рима и отрицавшими божественное происхождение Цезаря...Все, пораженные происходящим, молчали. Мезий выступил вперед.— Ты, конечно, слишком разнервничалась в ожидании этого поединка, который скоро начнется, — сказал он, — и это давит на тебя уже несколько месяцев. Напряжение помутило твой рассудок...Он подошел к ней и осторожно взял за руку. Она взглянула на Мезия со счастливой улыбкой.— Пойдем со мной, — продолжал он. — Я провожу тебя в твои покои, а дворецкий Хелвидий, присутствующий здесь, попросит представителей администрации, чтобы тебе, если захочешь, позволили выйти на сражение с карфагенянкой на полчаса или даже час позже, чтобы ты смогла прийти в себя. Не так ли, Хелвидий? — добавил он, поворачиваясь к дворецкому.Металла тоже посмотрела на императорского служащего.— Так твое имя Хелвидий? — спросила она. — Не сердись на меня за то, как я тогда с тобой поступила, я тебя не знала... Я виновата, что ударила тебя, а ведь ты был ни при чем и не мог знать, хорошо или плохо то, что ты тогда требовал. Но мои чувства и мысли, начиная с того рокового дня, когда Сулла был брошен на растерзание тиграм, переменились, так как я стала христианкой, как те, кто за этой решеткой. И после того как я узнала, что Христос, распятый палачами на кресте, просил у Господа Бога простить их, говоря, что они невинны, так как не знали, что творили, меня мучила совесть за то, что я оскорбила тебя. Поэтому иди с миром и дай мне присоединиться к тем, кто отныне мои братья и сестры...Тот, кого звали Хелвидием и кто, как важное государственное лицо, носил тогу, хотел было посмеяться над этой бессмыслицей, но, так как все остальные слушали ее, ничего не говоря, он растерялся, взволнованный непонятным величием произнесенных возницей слов.Рабы в испачканных за день работы на арене туниках, служащие бестиария, пропитанные сильным запахом хищников, Мезий — все вдруг ощутили, как пошатнулся мир, к которому они привыкли и частью которого являлись, потому что такие фразы в устах знаменитой на всю империю убийцы обретали доселе неслыханную разрушительную силу.Серторий с застывшим лицом молился про себя. На перекрестке жизни и смерти, в нескольких метрах от ложи императора Цезаря, он услышал слова Бога, сказанные возницей, лицо которой напоминало маску со шрамом. Это был всего лишь миг.— Металла, — сказал он размеренным тоном, — мы не знаем, что и думать о твоих странных словах... Ты оскорбляешь богов, повторяя глупости того Христоса, которые ведут тебя к бесславной смерти. Ты сама сказала мне в тот самый день, что народ на трибунах не допустит отмены твоего сражения. Зачем тебе погибать от хищников, когда ты можешь славно умереть на арене?Возница отрицательно покачала головой.— Ты ошибаешься, Хелвидий, — сказал она. — Это они, мои браться и сестры, обретут славу. Их имена переживут века, тогда как имена гладиаторов канут в неизвестность, а воспоминания об их сражениях будут вызывать отвращение... — Она снова взглянула на Алию, потом обратилась к дворецкому Хелвидию: — Воспользуйся своей властью и прикажи поднять эту решетку, чтобы я смогла соединиться с ними...— Я этого ни за что не сделаю, — твердо сказал он. — Я не изменю ход событий, которому здесь все подчинено... — И он добавил: — А мы умолчим о твоих словах, и ты должна теперь забыть их. Иди к своей колеснице и лошадям!Металла увидел, что Оцций, раб, занимающийся ее упряжкой, тоже был здесь и, бледный от волнения, смотрел на свою хозяйку. Он подошел к ней.— Пора, — осторожно произнес он. — Все, как обычно, готово...Тогда Металла пошла за ним, а Алия видела из клетки, что она уходит, и все расступаются перед ней, и что она не обернулась.Но теперь Алия знала, что Металла любит ее любовью, подобной любви Христоса к людям, и что скоро они навсегда соединятся в нем.Приветствуемые звуками труб двадцати четырех музыкантов, стоявших по двенадцать с двух сторон амфитеатра, из ворот, находившихся на противоположных концах арены, одновременно появились колесницы Металлы и карфагенянки и двинулись навстречу друг другу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
с тяжелыми кувалдами в руках. Когда кто-нибудь из сражавшихся падал недвижимым на песок, они подходили и ударом своих инструментов удостоверялись, что те действительно мертвы...Итак, все персонажи были на месте, спектакль начался, мечи скрестились, первые удары вызвали первые крики толпы; на глазах Металлы, сидевшей в боевых латах в первом ряду ложи владельцев гладиаторов и неподвижной как статуя, на песок пролилась первая кровь.Ее бесстрастное лицо со знаменитым шрамом было обращено к колючей ограде, за которой вот-вот должна была показаться клетка подъемника. * * * Клетка была полна мужчин и женщин, они пели странную протяжную мелодию. Христиане возносили молитву Христосу, идя навстречу своей ужасной смерти, и это пение терялось среди восклицаний и шума трибун, вызывая то здесь, то там лишь взрывы смеха.С пересохшим ртом возница напряженно искала силуэт Алии среди жалкой кучки людей за решеткой. Служащие бестиария в форме, отделанной леопардовыми шкурами, подняли одну из боковых стенок клетки. Прижимаясь друг к другу, как животные в стаде, ослепленные светом, оглушенные дикими воплями несущимися со всех сторон, христиане ступили на песок, который должен был вскоре пропитаться их кровью. Те, кого наставляли прощать, быть милосердными и ласковыми, лицом к лицу столкнулись с нечеловеческой радостью своих мучителей, тысяча которых собралась под велумом.Еще какое-то время Металла нетерпеливо искала среди них прекрасную Алию. И вдруг, в одно мгновение, с ослепительной молниеносностью, вознице открылось, что Рим, цирк, лошади, оружие, смерть или жизнь, которую надо было отвоевать на арене, — во всем этом в действительности нет и не было для нее смысла. Пока Алия была около нее, пока она слышала, как та пела, расставляя в вазе цветы, собранные в саду, пока она чувствовала тепло ее тела, лежащего рядом в кровати, пока встречала, возвращаясь из амфитеатра, улыбающуюся ей молодую девушку, Металла продолжала жить, и жить той жизнью, которую уготовил ей Менезий, с ее дорогостоящими лошадьми, с колесницами, сделанными из редких пород деревьев, и с трупами всех тех, кого она пронзала своим копьем; в глазах Города — короля мира, для которого цирк был всем, она была королевой цирка.Но как только у нее отняли Алию, от всего этого осталась лишь одна оболочка, а грандиозное действо, разворачивающееся вокруг нее, превратилось в бессмысленный маскарад.Христиане все еще стояли группкой, взявшись за руки, и тихо пели, и Металле с неоспоримой очевидностью стало ясно, что, обреченные на близкую смерть, они одни — живые в этом амфитеатре, в то время как тысячи мужчин и женщин, бесновавшихся на трибунах, — лишь пустые оболочки, не несущие в себе ничего от настоящей жизни.Этот новый амфитеатр превратится в руины, бестиарии замрут в безмолвии, конюшни станут пустынными, гладиаторы, боровшиеся друг с другом, обратятся в привидения, а ветер унесет голос жестокого народа.Слова Сертория, произносимые им во время тайных собраний в катакомбах и повторяющие слова Того, кто погиб на кресте между двумя ворами, были и Правдой и Жизнью; эта же Истина жила в мужчинах и женщинах, которых сейчас должны были сожрать хищники. Эти слова открыли Металле то, что у нее есть душа, о чем она не подозревала раньше. И это открытие было плодом ее любви к Алии и любви, которую Алия питала к ней. Теперь Металла была в этом уверена, потому что в сердце молодой девушки жили слова Христоса, который сам был любовью...В душе Металлы снова затеплилась надежда, потому что Алии не было среди тех, кто готовился умереть. * * * Последних умирающих гладиаторов унесли в сполетарий, дорожка была освобождена для колесниц с возничими. Сначала на ней появились восемь двукопытных упряжек, составленных из галльских рабочих лошадей, которые шли в ряд, волоча за собой бороны, сглаживая окровавленный песок, взрытый ногами сражавшихся. Рабы, шедшие за боронами, следили, чтобы на дорожке не осталось ни одного обломка от доспехов или мечей, которые могли бы поранить лошадей.Когда они сделали полный круг и арена, приведенная в порядок, казалось, забыла об ужасных сценах, на ней только что разыгравшихся, рабы с лошадьми, запряженными в бороны, исчезли, и появились первые боевые колесницы, оснащенные боковыми горизонтальными лезвиями, они выехали галопом из главного входа; лошади, которых уже несколько дней кормили одним овсом, подняли копытами тучи песка.Двенадцать упряжек перегоняли друг друга. Мерились силой, пытались определить решимость и силу противника. Одни нападали, заставляя противников прижиматься к окружавшей дорожку стене, чтобы избежать их грозных лезвий. Лезвия колесниц, возница которых промахивался, бросив дротик, с ужасным скрежетом ломались об ограду. А без них колесничий становился добычей для всех остальных.Раненные дротиками валились назад от неожиданности и боли и падали на песок, обезумевшие лошади неслись с колесницей без ездока как одержимые и опрокидывали ее на повороте. Рабы бросались к оставшимся без управления упряжкам, к головным их лошадям, или оттаскивали к центру арены раненых возничих, которых они спасали из-под копыт взбесившихся лошадей, рискуя собственной жизнью, так как владельцы выплачивали им за это премию. Ведь подготовка возничего длилась очень долго, отчего стоили они дорого.С трибун слышались крики радости, смешанные с негодующими возгласами: все зависело от того, какая упряжка выбывала из сражения, а какая, сделав уже несколько кругов, все еще держалась. Нервы зрителей, ожидающих близящуюся легендарную битву карфагенянки с Металлой, были напряжены до предела. * * * Металла лежала на массажном столе, в ее покоях, расположенных рядом с подземными конюшнями, стояла тишина. В клепсидре капала вода, вместе с ней истекали тридцать минут, отделяющие возницу от ее последнего сражения. Как всегда, пока она отдыхала перед тем, как выйти в залитый солнцем и возбужденный амфитеатр, чтобы еще раз взглянуть в лицо смерти, окружавшие ее хранили молчание. Орфит, ее слепой массажист, сидел позади стола, так чтобы она его видела; Юния, помогавшая ей мыться и одеваться с тех пор, как пропала Алия, сидела на табурете перед входом в маленькую комнату для омовений.В определенный срок должна была открыться дверь, и Оцций, уже несколько лет заботившийся о ее упряжке, войдет, чтобы сказать, что пора готовиться. Обычно он в конюшне слышал звук труб и шум арены, доносившиеся через аэрационные колодцы, и хорошо представлял, какого момента достигла дневная программа представления.Дверь открылась, но это был не Оцций. Это была Иддит, и она пришла рассказать о том, что узнала, обежав с утра один за другим христианские дома города в поисках Алии. Металла, повернув к ней голову, по ее лицу поняла, что она принесла горестную весть.Она подошла и приблизила морщинистое лицо к лицу своей хозяйки:— Их арестовали в катакомбах. Ее и множество других людей увезли в тюрьму Друзилию. Я видела ее и то, как сразу приехали повозки, чтобы их всех забрать...Металла приподнялась и села на столе. Они должны были привезти Алию в амфитеатр. В этот момент дверь снова отворилась, и вошел Серторий.Возница направилась к нему. Он взял ее за руки и тихо произнес:— Я пришел предупредить тебя. Она здесь.Облаченная в кожаные доспехи, Металла уже была готова к бою. Она, не говоря ни слова, посмотрела на хозяина сполетария, высвободила руки и пошла к выходу из покоев.— Что ты делаешь? — с беспокойством спросил он.— Что я еще могу сделать, как не пойти к ней? — ответила она и шагнула в подземный коридор.— Куда ты идешь? — так же взволнованно спросил Оцций, который стоял в конюшне перед двумя уже запряженными в дышло лошадьми. — Надо быть готовыми, скоро выходить!Лезвия были прислонены к стене. Слуги перенесут их к выходу на арену, там их и прикрепят к колеснице. Переднюю пару лошадей, не связанную дышлом, как другая, впрягли в последний момент.Металла на секунду повернулась к нему, чтобы ответить, но не смогла ничего произнести. Слова, которые она должна была теперь сказать Оццию, не были бы ему понятны.Она любила Оцция за то, что он вот уже несколько лет тщательно ухаживал за ее упряжками, и подумала, что Оцций приносит ей удачу, так как все всегда было в порядке — лошади, упряжь и колесницы — и благодаря ему она безупречно проводила бои. Но Оцций принадлежал к миру, который Металла уже покинула.Она пошла дальше по коридору, провожаемая недоумевающим взглядом своего раба, стоявшего рядом с колесницей, роскошно отделанной серебряными украшениями. Серторий, вышедший из покоев возницы, тоже смотрел ей вслед. * * * Металла дошла до подземного перекрестка, в центре которого был устроен большой подъемник, соединявший подземелье и арену, здесь же находились клетки и контора управляющего Мезия. За одними решетками виднелись хищники, за другими — христиане. В этом месте, которое было сердцем машины для убийств, уже собрались все артисты кровавого театра. Здесь находились служащие бестиария в леопардовых шкурах, умевшие быстро ставить передвижные решетки, пинками перегоняя зверей в клетку подъемника. Томились слуги, смотревшие за ареной, в коричневых плащах, со своими метлами и ведрами. За всем и всеми следили вездесущие представители администрации амфитеатра. Рядом слуги сполетария готовили свои носилки.Мезий, стоявший у входа в свою конторку, нахмурился при виде возницы. Все обратили на нее внимание.Она увидела, что дворецкий из императорской ложи, тот самый, которого она оскорбила и ударила в день, когда Суллу отдали на растерзание тиграм, тоже был здесь. Но он пришел не один. Он стоял в конце коридора, ведшего к лестницам, в окружении людей из преторианской гвардии, огромных германцев, облаченных в красные одежды и каски с плюмажем, с мечами в руках. Дворецкий явно не хотел повторения того, что уже однажды с ним приключилось.Он, как и все, удивленно следил за Металлой, направившейся к решеткам, за которыми находились христиане. Серторий, спешивший за Металлой по коридору, вошел в этот самый момент и остановился около управляющего бестиарием.Металла обеими руками схватилась за решетку. Она была самой большой знаменитостью цирка, а христиане приравнивались к чумным. Но Металла увидела Алию среди них, и она улыбнулась ей.Потом она обернулась.— Мезий! — спокойно произнесла она. — Прикажи открыть эту решетку, чтобы я смогла пойти вместе с ними.Сверху волнами накатывал шум арены. Металла, которая победила несколько тысяч гладиаторов, которую не задело ни одно копье и не поранило ни одно лезвие, богатства которой исчислялись миллионами, хотела войти в клетку с христианами, этим отребьем империи, этими фанатиками, отказывавшимися поклоняться богам Рима и отрицавшими божественное происхождение Цезаря...Все, пораженные происходящим, молчали. Мезий выступил вперед.— Ты, конечно, слишком разнервничалась в ожидании этого поединка, который скоро начнется, — сказал он, — и это давит на тебя уже несколько месяцев. Напряжение помутило твой рассудок...Он подошел к ней и осторожно взял за руку. Она взглянула на Мезия со счастливой улыбкой.— Пойдем со мной, — продолжал он. — Я провожу тебя в твои покои, а дворецкий Хелвидий, присутствующий здесь, попросит представителей администрации, чтобы тебе, если захочешь, позволили выйти на сражение с карфагенянкой на полчаса или даже час позже, чтобы ты смогла прийти в себя. Не так ли, Хелвидий? — добавил он, поворачиваясь к дворецкому.Металла тоже посмотрела на императорского служащего.— Так твое имя Хелвидий? — спросила она. — Не сердись на меня за то, как я тогда с тобой поступила, я тебя не знала... Я виновата, что ударила тебя, а ведь ты был ни при чем и не мог знать, хорошо или плохо то, что ты тогда требовал. Но мои чувства и мысли, начиная с того рокового дня, когда Сулла был брошен на растерзание тиграм, переменились, так как я стала христианкой, как те, кто за этой решеткой. И после того как я узнала, что Христос, распятый палачами на кресте, просил у Господа Бога простить их, говоря, что они невинны, так как не знали, что творили, меня мучила совесть за то, что я оскорбила тебя. Поэтому иди с миром и дай мне присоединиться к тем, кто отныне мои братья и сестры...Тот, кого звали Хелвидием и кто, как важное государственное лицо, носил тогу, хотел было посмеяться над этой бессмыслицей, но, так как все остальные слушали ее, ничего не говоря, он растерялся, взволнованный непонятным величием произнесенных возницей слов.Рабы в испачканных за день работы на арене туниках, служащие бестиария, пропитанные сильным запахом хищников, Мезий — все вдруг ощутили, как пошатнулся мир, к которому они привыкли и частью которого являлись, потому что такие фразы в устах знаменитой на всю империю убийцы обретали доселе неслыханную разрушительную силу.Серторий с застывшим лицом молился про себя. На перекрестке жизни и смерти, в нескольких метрах от ложи императора Цезаря, он услышал слова Бога, сказанные возницей, лицо которой напоминало маску со шрамом. Это был всего лишь миг.— Металла, — сказал он размеренным тоном, — мы не знаем, что и думать о твоих странных словах... Ты оскорбляешь богов, повторяя глупости того Христоса, которые ведут тебя к бесславной смерти. Ты сама сказала мне в тот самый день, что народ на трибунах не допустит отмены твоего сражения. Зачем тебе погибать от хищников, когда ты можешь славно умереть на арене?Возница отрицательно покачала головой.— Ты ошибаешься, Хелвидий, — сказал она. — Это они, мои браться и сестры, обретут славу. Их имена переживут века, тогда как имена гладиаторов канут в неизвестность, а воспоминания об их сражениях будут вызывать отвращение... — Она снова взглянула на Алию, потом обратилась к дворецкому Хелвидию: — Воспользуйся своей властью и прикажи поднять эту решетку, чтобы я смогла соединиться с ними...— Я этого ни за что не сделаю, — твердо сказал он. — Я не изменю ход событий, которому здесь все подчинено... — И он добавил: — А мы умолчим о твоих словах, и ты должна теперь забыть их. Иди к своей колеснице и лошадям!Металла увидел, что Оцций, раб, занимающийся ее упряжкой, тоже был здесь и, бледный от волнения, смотрел на свою хозяйку. Он подошел к ней.— Пора, — осторожно произнес он. — Все, как обычно, готово...Тогда Металла пошла за ним, а Алия видела из клетки, что она уходит, и все расступаются перед ней, и что она не обернулась.Но теперь Алия знала, что Металла любит ее любовью, подобной любви Христоса к людям, и что скоро они навсегда соединятся в нем.Приветствуемые звуками труб двадцати четырех музыкантов, стоявших по двенадцать с двух сторон амфитеатра, из ворот, находившихся на противоположных концах арены, одновременно появились колесницы Металлы и карфагенянки и двинулись навстречу друг другу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62