Герр Хокман поднял на небо выпуклые глаза.— Когда люди в убежище — больше порядка. Приказ есть приказ Мы заботимся о вашей безопасности.— Спасибо за такие заботы, господин нацист. Вернули бы лучше наших мужей…— На что вы намекаете, фрау Ретгер?— На войну.— Осторожнее. Я могу донести на вас куда следует, фрау Ретгер.Женщина с ненавистью посмотрела на уполномоченного и, не сказав больше ни слова, отошла прочь.— В самом деле, штурмбанфюрер, тревоги не было, — опомнился профессор, услышав слова женщины. — Что же произошло, столько жертв. Ведь в доме погибли все жильцы. А мой янтарь?— Теперь-то ваш янтарь в сохранности. По счастливой случайности какой-то Иван угодил из пушки прямо в этот дом, — с явной насмешкой ответил эсэсовец.Страшная догадка опалила сознание профессора.— Это вы взорвали… вы, негодяй! — профессор открыл было дверцу, пытаясь выйти. — А я-то… Боже мой, все вы…— Вы с ума сошли, — грубо отбросив Хемпеля на сиденье и захлопнув дверцу, сказал Эйхнер.Машина рванулась.— Нет, это вы сошли с ума! — кричал профессор. — Я немедленно сообщу обо всем моему другу крейслейтеру Вагнеру. Я вам не русский военнопленный. Я чистокровный немец, член национал-социалистской партии. Остановитесь! Я требую. Я должен сказать жене… — Доктор как-то сразу обмяк и схватился за сердце.Сначала Эйхнер хотел покончить с надоедливым учёным привычным способом: удар кулака — и жертва затихает. Это первое, что пришло ему в голову, раздумывать, казалось, было нечего. Но имя Вагнера заставило насторожиться. Эйхнер искоса посмотрел на побледневшее лицо Хемпеля. Собственно говоря, никто не приказывал ему расправляться с этим стариком профессором. Напротив, Эйхнер получил совершенно ясное предписание: закончить акцию «Янтарь» и посадить профессора на одно из судов, уходивших на запад. Может быть, даже на подводную лодку. Но как быть с его женой? Никаких указаний насчёт жены профессора Эйхнер не получил.— Какая блоха вас укусила, профессор? Вы волнуетесь из-за пустяков, в вашем возрасте надо беречь здоровье, — с трудом выдавил штурмбанфюрер. — Ровно через пять минут я позвоню своему начальнику. И все будет ясно. Я выполнял приказ, это надо понять, — закончил он примирительно.— Надо думать, даже когда выполняешь приказы. Вы законченный идиот!Эйхнер не счёл нужным обижаться. Затормозив у подъезда невзрачного домика, он вежливо помог профессору выйти из машины.В небольшой душной комнате за обшарпанными канцелярскими столами сидели эсэсовские унтер-офицеры. Вытертый плюшевый диван, такое же кресло и четыре стула с резными спинками… На стенах, оклеенных грязными обоями, украшенные дубовыми листьями портреты Гитлера и Гинденбурга. Напротив висела засиженная мухами карта военных действий. Кое-где на ней ещё торчали флажки и булавки с разноцветными головками. После январского прорыва русских эсэсовское начальство запретило отмечать попятное движение немецких войск.— Хай… тлер! — несколько более вяло, чем обычно, пролаял Эйхнер, появляясь в дверях.Офицеры разом вскочили с мест, отвечая на стандартное приветствие.— Звонили мне? — спросил Эйхнер.— Несколько раз, штурмбанфюрер. Приказано немедленно доложить о прибытии на пункт, — одновременно ответили унтер-офицеры, словно вперёдсмотрящие на паруснике в доброе старое время.Эйхнер снял трубку и, наморщив лоб, стал набирать номер.— Докладывает штурмбанфюрер Эйхнер. Все исполнено, — он покосился на профессора, — согласно приказу акция «Янтарь» окончена. Входы замаскированы, много жертв от действий противника. — Эйхнер умолк и стал сосредоточенно слушать… — Да… да, благодарю вас. Лейтенанта с командой на передовую? Ясно. Профессор Хемпель находится здесь… так точно. Он требует немедленно отпустить его домой. Что? Да, у него жена. Но, но… Выполняю. — Штурмбанфюрер бережно положил трубку на замызганный чёрный аппарат и обернулся к доктору Хемпелю: — Почему вы стоите, профессор? Садитесь.Запоздавшая вежливость не произвела никакого впечатления на учёного, он не пошевелился.— Вот что, дорогой профессор, произошло недоразумение, — очень вежливо произнёс эсэсовец. — Идите домой, вы свободны. Ровно в одиннадцать за вами придёт серая машина «оппель-капитан», номер восемнадцать-двадцать. Мы поможем вам и вашей жене эвакуироваться из города.— Но я не просил об этом… я не собирался эвакуироваться! — возмутился Хемпель.— Приказ есть приказ, профессор, — развёл руками эсэсовец. — Курт, — сказал он, помедлив, — проводи профессора домой… ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯБЕЗ ОДНОЙ МИНУТЫ ДВЕНАДЦАТЬ Совещание при новом главнокомандующем окончилось около полуночи.Генерал Мюллер горячо выступал перед старшими офицерами гарнизона. Он убеждал верить в победу, требовал самопожертвования, твёрдости духа, призывал дать сокрушительный отпор врагу.— Отсюда, из Кенигсберга, — утверждал он, — начнётся новое большое наступление, которое выметет русских из Восточной Пруссии подобно штормовому ветру…Речь его закончилась привычным славословием в честь фюрера.Командиры дивизий: генерал-лейтенант Герман Ганле, генерал-лейтенант Шперль, начальник штаба крепости, командующий крепостной артиллерией полковник Вольф и другие штаб-офицеры — вместе покинули прокуренное бомбоубежище полковника Фелькера. Большинство из них промолчало все совещание. Хорошего по нынешним временам мало, а о плохом говорить не полагалось. «Молчание — золото» — было девизом офицеров вермахта.Обособленной группой, громко рассуждая, ушли представители национал-социалистской партии во главе с заместителем гаулейтера Фердинандом Гроссхером. Эти, как всегда, расхваливали на все лады обстановку на фронте и мудрые деяния фюрера.Денщик унёс переполненные окурками пепельницы. Смахнул со стола мусор, обрывки бумаг, убрал пустые бутылки из-под пива. Свернул трубочкой наклеенный на коленкор подробный план Кенигсберга.Совещались в подвале университета, на командном пункте шестьдесят девятой пехотной дивизии. Здесь было удобнее, а главное — просторнее, чем в подземелье коменданта крепости.Главнокомандующий генерал Мюллер и комендант крепости генерал Ляш, оба кавалеры рыцарского креста с дубовыми листьями и мечами, покинули университетский подвал позже всех. На площади их встретил тревожный шум войны. Где-то настойчиво, через ровные промежутки, бухала пушка, рвались мины, стучал пулемёт. Фронт был рядом, на окраинах города.Генерал Мюллер давно не был в Кенигсберге. Как все изменилось! Сгорел оперный театр. Изрядно повреждён новый университет; война по-своему его приспособила — на каменных статуях-аллегориях, изображающих различные науки, висят провода штабной радиостанции, а в подвалах разместился дивизионный штаб. Похожие на овощехранилища, тянулись через площадь огромные солдатские бомбоубежища. Между ними восседал на бронзовом коне Фридрих Вильгельм Третий. Вокруг плотное кольцо полуразрушенных кирпичных зданий с выбитыми окнами. На площади вместо веселящейся, изысканной публики около развалин уныло бродили солдаты в длинных дождевых плащах. Кое-где торчали грустные мокрые деревья. Только что небо было ясным — и вот туман. Тяжёлые, низкие тучи медленно проползали над развалинами. Тучи шли от моря, высеивая на город мелкий нудный дождь.— Вам не напоминают мертвецов эти дома, дорогой генерал? — спросил Мюллер. — Если смотреть отсюда на город, он кажется кладбищем. Городом мёртвых. Помпея, ни дать ни взять.— Нет, мне не кажется, — вежливо и холодно возразил Ляш.Генерал Мюллер проследил взглядом за группой нацистских чиновников. Они скрылись в убежище под развалинами областного управления национал-социалистов.Искоса взглянув на прямую, будто негнущуюся фигуру Ляша, Мюллер сказал:— Я хочу с вами поговорить, дорогой генерал… Разговор серьёзный, без свидетелей.— Прошу вас ко мне, — Ляш любезно поклонился.Около памятника Эммануилу Канту они протиснулись в узкую дверь бетонированного укрытия и стали спускаться вниз. На десятой ступени — площадка, на двадцатой — ещё площадка и железная дверь в подземные владения генерала Ляша. У входа вытянулся часовой.Синий мертвенно-бледный свет. По обеим сторонам длинного коридора с голыми бетонными стенами расположились небольшие одинаковые комнаты для офицеров штаба. У кабинета Ляша их встретили начальник штаба полковник барон фон Зюскинд и дежурный офицер.Мюллер уселся в уютное комендантское кресло. На маленьком столике появились горячий кофейник, покрытый попонкой из цветной шерстяной ткани, две чашки, пузатая бутылка ликёра, рюмки.Гул войны не проникал в подземелье: было тихо. Вернее, в подземелье царили совсем другие шумы. Звонили телефоны, пели умформеры радиостанции. Однообразно и глухо ворчали вентиляторы. Совсем по-домашнему в уборной журчала вода.Главнокомандующий продолжал молчать, рассматривая оттопыренный мизинец левой руки.Отто Ляш не хотел первым начинать разговор. Он был рад минутной передышке — сказывалась усталость последних дней. Опустив изрядно облысевшую голову, он красным карандашом выводил узоры на листке бумаги.— Я очень сожалею, дорогой генерал, — наконец подал голос Мюллер, — но я должен вам объявить прискорбную новость. Вы будете смещены.Отто Ляш приподнял голову. На его бледном одутловатом лице ничего не дрогнуло. Большие, немного навыкате глаза смотрели спокойно.— Гм… да, вам придётся оставить должность коменданта Кенигсбергской крепости. Собственно, для вас это не должно быть неожиданностью. Человек, потерявший веру, ну как бы выразиться, — генерал запнулся… — в надёжность обороны крепости, не может оставаться её комендантом. Вы это понимаете, конечно!— Понимаю, господин генерал, — бесцветным голосом отозвался Ляш.— А кроме того, вы осложнили службу, гм… недоразумениями с гаулейтером Кохом. Вы забыли — он имеет большое влияние на фюрера, — тоном дружеского выговора внушал главнокомандующий. — Шутка ли, имперский комиссар обороны. Скажу открыто, это грозит вам очень серьёзными последствиями. Осторожность — важнейшая добродетель в наше время.Генерал Мюллер замолчал. Вздохнув, он взял рюмку ликёру, посмотрел зеленую жидкость на свет и, смакуя, выпил. Отхлебнул кофе.Настольная лампа освещала мягким светом лицо главнокомандующего. Короткая стрижка, несомненно, молодила его, но мешки под глазами и чуть заметные морщинки выдавали возраст: пятьдесят два года. Нос у генерала прямой, губы капризные, с опущенными уголками.Недавно Мюллер получил новую награду: как же, благополучно избежал полного разгрома в Хельсенсбергском котле, вывел из окружения остатки своих войск. Генерал всегда старательно выполнял все приказы фюрера, умел смотреть на все сквозь розовые очки, при этих качествах не только победы, но зачастую и поражения вознаграждались. Мундир главнокомандующего был новенький, с иголочки. Блестели генеральское серебро, пуговицы, лаковые голенища сапог. Мюллер благоухал хорошим табаком, тонкими духами и казался только что вымытым и накрахмаленным.Генерал Ляш, несомненно, проигрывал рядом с Мюллером. Он был каким-то тусклым, будничным в мундире с потёртыми рукавами…— Я не знаю, по правде говоря, как обосновать вашу отставку. Отзывы начальников самые хорошие, — начал Мюллер после небольшого молчания. — Считаю, что вы, как бы выразиться, вполне соответствуете своей должности… Я доложу о вас лично фюреру, — подсластил он пилюлю, — пожалуй, это будет правильно. Пусть фюрер сам распорядится.— Я доволен вашим решением, — устало вымолвил Ляш. — Я действительно не вижу, чем и как оборонять крепость от русских. Защищать Кенигсберг против такой силищи все равно что пытаться из ночного горшка, простите генерал, затушить пожар в доме. Да и вечные столкновения с гаулейтером и его людьми делают службу просто невыносимой. Продолжать борьбу на два фронта, пожалуй, бесполезно.Генерал Ляш залпом выпил кофе. Вынул из ящика пачку сигарет и с жадностью закурил.— Только вчера, господин генерал, я беседовал об этом с гаулейтером, — выдохнув табачный дым, продолжал комендант. — Он заявил мне так: «Несмотря на трудности, Кенигсберг надо удержать во что бы то ни стало. Это личный приказ Гитлера». Тогда я решил объясниться начистоту, — Ляш выпрямился и в упор посмотрел на собеседника. — Оборона Кенигсберга и оставшихся в наших руках клочков прусской земли, — сказал я, — бессмысленна. Русский фронт находится на Одере. Другими словами…— Так вести себя с гаулейтером? — всполошился главнокомандующий. Он бросил быстрый взгляд на телефон и стены комнаты. — Это сумасшествие! — понизил он голос. — Фюрер верит каждому его слову.— Для меня существует прежде всего Германия, — отрезал генерал Ляш. — Ради неё я буду говорить правду всем, кому сочту необходимым. — Он сидел строгий и прямой. — Но послушайте, что мне ответил гаулейтер: «Ход событий уже нельзя понять с помощью разума, надо полагаться только на веру». Чепуха какая-то, мистика! Мне, боевому генералу, приказывают верить в чудо, — лицо коменданта покрылось красными пятнами. — А я, знаете ли, в чудеса не верю.— Неужели, дорогой генерал, — живо возразил Мюллер, — вы не усвоили простую истину: если наш обожаемый фюрер приказывает защищать Кенигсберг, значит мы при любых обстоятельствах должны его защищать. Если фюрер говорит: «надейтесь на чудо», значит надо надеяться. Хайль Гитлер… — повысил он голос. — У вас сто тридцать тысяч солдат и офицеров, по нынешним временам это армия. Ваш пессимизм непонятен.Комендант с удивлением посмотрел на генерала Мюллера.…В одной из секретных комнат бомбоубежища на другом конце площади двое молодых людей в форме СС подслушивали генеральский разговор.— Ты только подумай, Вильгельм, до чего может договориться господин комендант. Ему не нужна Пруссия, он хочет отдать Кенигсберг русским. Как ты смотришь на этого пораженца? — спрашивал худосочный эсэсовец с острым кадыком. — За такие слова ставят к стенке. Не правда ли?Он сидел перед репродуктором с карандашом в руках и старался записывать в книгу дежурного все, что слышал.Старший из юнцов, награждённый крестом «За военные заслуги», с фельдфебельскими нашивками и наголо обритой головой, подкрутил ручку регулятора, усиливая звук.— …В январе, в самое тяжёлое время, когда русские взломали нашу оборону, ваш сверхчрезвычайноуполномоченный Кох оставил Кенигсберг. По существу, он убежал, — очень громко доносился из репродуктора голос Ляша.— Прошу вас, генерал…— Это главнокомандующий Мюллер, — шепнул фельдфебель, — бормочет, точно спросонок.Микрофон в комнате Ляша регистрировал самые незначительные звуки. Молодым людям было слышно, как звякнула кофейная чашка о блюдечко, заскрипел стул. Назойливо лезло в уши чёткое тиканье настенных часов.— Гаулейтер Кох в такой момент, я полагаю, должен был находиться в Кенигсберге, — повторил Ляш, — а не проводить время в имении Нойтиф…— Ах, генерал, оставьте, пожалуйста. Имперский комиссар обороны, как бы это выразиться, волен находиться там, где он считает нужным, — поспешил вступиться Мюллер. — Я убеждаюсь, вы несправедливы к гаулейтеру.— Вместе с гаулейтером бежали деятели национал-социалистской партии, — неумолимо продолжал генерал Ляш. — Остались крейслейтер Вагнер и обер-бургомистр Хельмут Билль. В городе творилось что-то ужасное… Пропаганда Геббельса сыграла злую шутку с народом. Я всегда утверждал: нет болезни тяжелее глупости… Немцы не ждали врага у себя дома. Бегство на запад было повальным, будто прорвало плотину. Обезумевшие от страха люди бросались на тонкий лёд залива… Я не могу без содрогания вспомнить об этой ледяной трагедии. Сколько погибло народу, знает один бог.Слышно было, как комендант тяжело вздохнул, как чиркнула спичка. Задребезжала ложка о блюдечко.— Пиши, Ганс, — шипел фельдфебель, стараясь как можно ближе придвинуть своё ухо к репродуктору. — Нельзя пропустить ни одного слова. Это настоящая измена… Проклятье! — Второпях вместе с прилипшей сигаретой он сорвал кожу с губы.— Гм-гм… до нас доходили слухи, но я никогда не думал, что все зашло так далеко, — звучал в репродукторе ленивый голос Мюллера. — Мне кажется, дорогой генерал, вы сгущаете краски.Звонко ударили часы. Два часа ночи. Собеседники умолкли. Послышались шаги — кто-то вошёл, попросил разрешения доложить обстановку на позициях.…Дежурный офицер подал Ляшу стопку депеш. Зашелестели бумаги. Комендант мельком провёл глазами по строчкам и отложил документы в сторону. Их содержание так и не дошло до сознания генерала.— Надеюсь, ничего серьёзного? — спросил главнокомандующий.Мюллер сам не надеялся на победу, но всем говорил другое. Так поступали все, кто его окружал. Говорили одно, делали другое, думали третье. Кому можно верить, пойди разберись; чем хуже шли дела, тем больше твердили о победе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44