Правилам и обычаям ордена немецкой церкви буду подчиняться и буду послушен до самой смерти. Аминь».«Присяга тевтонских рыцарей. Кому понадобилось писать её на стене? И герб ордена!» — Сбоку едва заметно проступал рисунок щита с чёрным крестом.Профессор мысленно обратился к сочинению Христофора Харткнохта «Старая и новая Пруссия». Сколько раз он перечитывал объёмистый фолиант со множеством рисунков!Тевтонский орден девы Марии возник в Иерусалиме ещё в двенадцатом веке. В начале монахи ухаживали за больными и ранеными, вели скромный образ жизни. Орден был вполне безобиден и даже полезен, пока одному из великих магистров, Герману фон Сользу, не пришла в голову заманчивая идея — поживиться чужой землёй. Ему помог польский князь Конрад Мазовецкий, призвавший божьих рыцарей завоевать язычников — балтийских славян, пруссов и литовцев — и привести их к вере Христовой.Расположившись на пожалованных польским князем землях, рыцари вскоре не только овладели исконной землёй пруссов, но оказались хозяевами чуть не всей восточной Прибалтики.Профессору пришла в голову похвальба Адольфа Гитлера: «Я начну своё наступление там, где были остановлены тевтоны много веков тому назад». Да, фюрер взял на себя трудную и опасную задачу — завершить дело, начатое монахами-завоевателями.Мысли профессора снова обратились к средневековому покойнику в латах. «Я должен узнать, кем был этот человек, — повторял про себя профессор. — Почему рыцарь похоронен здесь, в подземелье. Может быть, мне посчастливится раскрыть что-нибудь новое из истории ордена? Следует осмотреть ещё раз все, каждую мелочь».Основательно потревожив рыцаря, профессор обнаружил под черепом небольшое евангелие в переплёте из телячьей кожи и несколько серебряных монет с гербом ордена.Профессор стёр пыль с евангелия, полистал пожелтевшие страницы, защёлкнул медные застёжки и положил в карман. Теперь его внимание привлекло старинное вооружение, валявшееся на каменных плитах. Тут были панцири и шлемы, кольчуги, алебарды, мечи — целое сокровище для музея. Большая часть военных доспехов, несомненно, принадлежала тевтонским рыцарям, бывшим хозяевам Кенигсбергского замка.Иногда нога Хемпеля ступала на что-то мягкое, похожее на мох. Это были трухлявые обломки дерева, обрывки одежды, перержавевшие позументы, гвозди. Тут же на плитах подземелья он разглядел человеческие кости и белое вещество, напоминавшее извёстку: профессор знал — так выглядит мышечная ткань людей, умерших сто, двести лет назад.Стены могли бы рассказать о многом. Профессор умел слушать и понимать язык древних камней. Но сегодня надо было спешить. О-о, если бы не эта ужасная война, все было бы иначе!Без всякой брезгливости шагая по мягкой трухе, по костям, он торопился закончить осмотр тайника. То, что подземелье, видимо, уходило глубже под землю, его не удивляло. Он знал, что в старинных замках-крепостях потайные ходы часто спускались к подземному источнику.Угнетала душная тишина склепа. Профессор слышал удары сердца. Казалось, урони он булавку — и гром разнесётся по подземелью. Когда же профессор попробовал крикнуть — голос прозвучал глухо, словно через подушку. Эхо не отозвалось.Вот ещё несколько истёртых ступенек. Над головой в лучах фонаря поблёскивали кристаллики соли на кирпичах; все гуще чёрная слизь. В слабом световом пятне поперёк подземелья встала стена, сложенная из сглаженных ледниками плоских камней. Там, где ход упирался в массивную железную дверь, запертую на замок, профессора ждала ещё одна находка. Он рассмотрел в углу кованый железный ящик. Сундук был очень тяжёл: профессор не мог сдвинуть его с места.Носовым платком и перочинным ножиком он очистил ящик от пыли и грязи и обнаружил на одной из стенок три замочные скважины. Хемпель обрадовался: видимо, ему повезло. В таких сундуках за тремя замками рыцари прятали орденскую печать, а кроме того, знаменитое кольцо Германа Сользы — подарок папы римского, единственную собственность, которую великий магистр мог передавать по наследству. Ключи хранились у трех должностных лиц орденского государства: великого магистра, великого комтура Комтур — управляющий округом орденского государства, комендант замка.
и казначея. Эти трое имели право открыть сундук и приложить к документу печать, только собравшись вместе. Не очень-то братья рыцари доверяли друг другу.«Дольше оставаться в этой слепой кишке невозможно, задохнёшься», — подумал профессор. Да и батарейка в фонарике совсем ослабела. Хемпель, с сожалением оглядываясь на сундук, повернул обратно.Вот и рыцарский гроб, тут дышалось легче, и профессор решил отдохнуть. Силы совсем покинули его, ноги подкашивались… «Нервы… ничего не попишешь». Он, не раздумывая, нарушил покой последнего рыцарского обиталища. Подвинув в сторону гроб, Хемпель сел. С наслаждением пуская ядовитый сигарный дым, он прислушивался к звукам, доносившимся с поверхности земли. В угнетающей могильной тишине они были вестниками жизни. Где-то над головой прошёл грузовик. Но вот опять все стихло.Профессор, экономя свет, потушил фонарь. Тяжёлая, душная темнота тотчас навалилась на него. Даже сигара потеряла прелесть. Стараясь оградиться от тягостных размышлений, Хемпель задумчиво смотрел на её огненный кончик…Сверху опять донёсся шум.«Что это? Будто кто-то бьёт молотом?»Ритмичные удары все усиливались. Когда грохот раздался прямо над головой, профессор, наконец, понял: рота солдат входит во двор замка.Тяжёлая поступь войны доносилась даже сюда.Посасывая сигару, профессор прикинул, под какой частью старого замка он находится, а потом стал перебирать в памяти обстоятельства, сопутствовавшие открытию подземного хода.Дело было так. Три месяца назад, осматривая подвальные помещения крепости, он обратил внимание на каменную плиту пола в одной из комнат. Она была меньше истерта, чем соседние, и отличалась от них по цвету. Заметив несколько небольших углублений по краям соседних плит, он догадался, что это следы железного лома, которым приподнимали люковую крышку. Стукнув по плите молотком, он услышал глухой продолжительный гул: там была пустота.Внизу, под каменной плитой, оказалось небольшое квадратное помещение высотой около двух метров. В одной из стен, сложенных из желтоватых кирпичей, профессор заметил замурованный вход. Именно тогда ему пришла в голову мысль: если придёт настоящая нужда, спрятать в этом тайнике все самое ценное из музейных сокровищ.В марте, после разгрома хельсенбергских дивизий, профессор велел перенести музейные реликвии в комнату с потайным люком. А сегодня он решил осуществить своё намерение и надёжно укрыть все самое дорогое. Его подтолкнули к этому некоторые важные обстоятельства. Три дня назад крейслейтер Кенигсберга Вагнер приказал перенести сокровища музея, давно упакованные в ящики и готовые к эвакуации, в один из глубоких бункеров неподалёку от замка. Место хранения профессору показалось ненадёжным. Но приказ есть приказ, и первая партия ящиков была перевезена в бункер.Однако учёный, до фанатизма преданный своему делу, решил дальше действовать наперекор всем приказам, на свой страх и риск. И вот хранилище найдено. Теперь он может быть спокоен, его коллекциям не грозит опасность от бомбы или пожара. Да, да, решено. Сегодня же он перенесёт сюда все самое ценное.Но кем же все-таки замурован тайник? Профессор задумался: его мысли ушли вновь в туман прошлого, к стёртым временем именам и событиям.…Тевтонский орден рвался к морю. Рыцарям удалось захватить изрядную часть балтийского побережья с родиной драгоценного янтаря — Земландским полуостровом.А пруссы яростно сопротивлялись. Они не желали становиться христианами, не хотели быть рабами. Они боролись за право жить свободными людьми на своей земле. Много раз пытались они сбросить ненавистное ярмо тевтонцев…Войну с язычниками-пруссами и литовцами орден превратил в крестовый поход против славян, населявших берега Балтийского моря. Великие магистры, не обращая внимания на протесты польских князей, продолжали завоёвывать славянские земли. Только в начале пятнадцатого века великая Грюнвальдская битва положила конец захватническим войнам орденского государства. Объединившись, поляки, литовцы и русские разбили врагов. Крестоносцы постепенно сдавали свои позиции Польше. Но, потеряв прежнее могущество, они все же оставались значительной силой.Профессору казалось, что история в назидание снова повторяет Грюнвальдское сражение. Да, да, повторяет. Оно происходит сейчас в тех же самых местах, и вновь отстаивают в нем свою свободу храбрые, непокорённые потомки людей, победивших тевтонских рыцарей в той битве. Но несравнимы масштабы, несравнимы последствия…Профессор вздрогнул от лёгкого шороха за спиной. Он включил фонарик. Желтоватый луч, метнувшись по стене, поймал большую серую крысу на самом верху каменной лестницы. Испугавшись света, крыса мгновенно исчезла. Профессор брезгливо повёл плечами, бросил сигару и через пробитую брешь вернулся в комнату. Люк в подземелье он тут же закрыл — снова пришлось немало потрудиться над тяжёлой плитой.Наверху дышалось легко. В комнате ярко светила электрическая лампочка. Профессор присел на ящик с музейными экспонатами, снял кепку и пригладил остатки волос — они были светлые, слегка тронутые сединой. На выхоленном лице — почётные шрамы студенческих дуэлей.Отдохнуть как следует не пришлось. Он услышал стук в дверь и испуганный голос своего верного помощника Карла Крамера:— Господин профессор! Где вы, господин профессор?— Я занят! Что случилось? Я просил меня не беспокоить.— Гаулейтер Эрих Кох прибыл в замок и требует вас! Вы слышите, господин профессор, сам гаулейтер Кох. * * * В большой комнате с деревянным резным потолком и опустевшими стенами, развалившись, сидел в кресле гитлеровский вельможа. Все остальные: крейслейтеры, генералы, эсэсовская и нацистская знать — стояли, окружив высокую особу. Почти у всех на френчах и пиджаках поблёскивали золотые свастики. Несколько поодаль стояли сотрудники музея — три испуганных, но старавшихся сохранить достоинство человека. Возле кресла гаулейтера лежала собака — любимица Коха.Когда-то здесь была столовая герцога Альбрехта Бранденбургского. Позже у одной из стен восседал на королевском троне Фридрих Великий. Ещё так недавно любопытным кенигсбержцам показывали трон — ничем не примечательное полумягкое седалище. Ещё недавно стены «тронного зала» украшались картинами знаменитых художников. Сейчас на них остались только крючья да тёмные квадраты на выцветших шпалерах. В разбитое окно врывался ветер, раскачивая бархатную занавеску. По углам пустой и неуютной комнаты расползлась сырость, на плиточном полу стекленели замёрзшие лужи.Несомненно, историческое прошлое этой комнаты было известно Эриху Коху. Возможно, поэтому кресло его было установлено на том самом месте, где раньше возвышался королевский трон.— Ха-ха! Глубокоуважаемый учёный муж! Посмотрите, в каком он виде. Чем вы занимались, позвольте узнать?Приближённые наместника громко засмеялись.— Вы меня звали, господин гаулейтер? — спросил профессор. Его голос дрогнул от сдерживаемого гнева.— Долго вас пришлось разыскивать! Хорошо вы храните доверенные вам ценности! — заорал гаулейтер. — Они преспокойно валяются в здешних подвалах. Каждому негодяю известно, где и что лежит. Как вы допустили такое разгильдяйство, а? Отвечайте, я вас спрашиваю!Эрих Кох, сидя в кресле, затопал короткими ногами в начищенных сапогах.Профессор побледнел и сжал зубы. Чтобы успокоиться, он старался смотреть на гвоздь с обрывком бечёвки. На этом месте раньше висела картина Рубенса «Марс и Венера». Кто-то курил, Хемпель проглотил слюну — табак был явно настоящим.— Почему до сих пор вы не выполнили моего распоряжения? — продолжал бушевать гаулейтер. — Недавно я предоставил музею превосходный литерный бункер! Разве крейслейтер Кенигсберга Вагнер не передавал вам моих приказаний?— Вчера мы начали перевозку экспонатов, гаулейтер. И я уверен, сумеем сделать все как надо. Мои помощники думают так же. — Профессор произнёс эту фразу размеренно и настолько правильно, что можно было, слушая, расставлять знаки препинания. В минуты раздражения профессор имел обыкновение говорить особенно чётко.— Ах, вот как! Только вчера вы удосужились взяться за дело. Хорош, нечего сказать… Это ваши помощники? — гаулейтер небрежно ткнул пальцем на трех коллег профессора. — Как вы могли оставить в замке янтарный кабинет? А другие шедевры, с таким трудом добытые мною на Украине и в Белоруссии?.. Где они, я вас спрашиваю? Государственное преступление! — вдруг взвизгнул он.Лежавшая у ног Коха собака заворчала.— Впрочем, мне наплевать на ваших коллег! Я требую от вас, понимаете — от вас, окончания всех дел немедленно. И сам прослежу за выполнением. Эй, кто-нибудь! — Кох чуть повернулся к своей свите. — Дайте лист бумаги, я напишу несколько строк на память…Блокнот мгновенно очутился в руках Коха. Он вынул перо и оглянулся.— Пожалуйста, гаулейтер! — уполномоченный по строительству укреплений Фидлер, крепкий высокий человек с тёмными глазами, угодливо согнулся перед Эрихом Кохом. — Яволь! Пишите на моей спине, гаулейтер. Лучшего стола сейчас вы не найдёте во всем королевском замке. — Повернув голову, он посмотрел на Коха таким же взглядом, каким смотрела на гаулейтера собака.Усмехнувшись, восточно-прусский наместник Гитлера положил блокнот на спину Фидлеру и небрежно, неразборчиво набросал несколько строк.— Возьмите, профессор, — смягчившись, произнёс Кох. — Здесь восемь пунктов, все они должны быть выполнены, все до последней буквы. Иначе я не посчитаюсь с вашими заслугами… Поняли? Не задерживаю…И для гаулейтера профессор Хемпель больше не существовал.— Из вас вышел превосходный дубовый стол, Фидлер, — милостиво пошутил вельможа, глядя на красные, налитые кровью щеки и растрепавшиеся волосы уполномоченного, — молодец, спина крепкая. И цвет лица прекрасный! Дерьмо с молоком.— Яволь! Готов служить всем, чем вы прикажете, гаулейтер, — отозвался Фидлер.Окружавшие гаулейтера сановники снова засмеялись, и сам Фидлер громче других.— Прошу вас, крейслейтер, — Кох круто повернулся к высокому сутулому человеку с золотой свастикой на лацкане пиджака, — доложите, как вы укрепляете замок. Я уверен, старая крепость ещё послужит фюреру.Крейслейтер начал было говорить, но Эрих Кох прервал его выкриком:— Вы несёте чушь, Вагнер! Замок надо укрепить иначе. Я предлагаю установить на старой башне орудие. Тогда мы будем иметь преимущество перед русскими, замок и так стоит на возвышенности, да ещё и высокая башня…— Это невозможно, гаулейтер, — хладнокровно возразил Вагнер, — если мы поставим туда орудие и начнём стрелять, русская авиация мгновенно уничтожит замок.— Генерал Ляш! — позвал гаулейтер. — Что думаете вы?Никто не ответил.— Его нет, — сказал кто-то.— Генерал Мюллер, — не оборачиваясь и не изменяя голоса, произнёс Кох.— Я слушаю, гаулейтер. — Начищенный и наглаженный генерал возник перед вельможей.— Мне надоело возиться с этим недоноском Ляшем! Я не могу больше доверять. Уберите!— Будет сделано, гаулейтер, — вытянулся генерал.Кох продолжал распоряжаться, раздавал направо и налево приказы, не забывая время от времени гладить собаку.Сановники слушали молча, склонив головы.Вошедший в зал эсэсовский генерал стал нашёптывать в волосатое ухо гаулейтера. Собака заворчала, а Кох быстро, не задумываясь, сказал:— Недоверие к фюреру карается смертью. Повесить!— Но, гаулейтер, полковник из хорошей фамилии, с боевыми заслугами, чистокровный ариец. Его братья сражаются в рядах рейха. Может быть, вы найдёте возможным…— Ну, расстреляйте, — равнодушно бросил гаулейтер, — сделаем скидку на хорошую фамилию.Эсэсовец удивлённо поднял брови.— Думаю, вопрос решён, — заявил Кох. — Вообще я предпочитаю верёвку, и вы знаете моё правило: «Лучше повесить на сто человек больше, чем на одного меньше». Могу вас заверить — правило проверялось не раз и всегда с положительным результатом. — Гаулейтер засмеялся. Засмеялся и кое-кто из свиты, хотя афоризм был давно всем известен. — Что же касается красных: немедленно уничтожить всех без разбора Трупы облить керосином и сжечь.Эсэсовский генерал удалился.Гаулейтер зашагал по комнате. Низенький и толстый. Голова почти без шеи плотно сидела на коренастом туловище. Руки заложены за спину. Два пистолета болтались на поясе, придавая ему несколько опереточный вид.Не раз ещё темно-синие глаза вельможи загорались бешенством и поток ругательств выливался на головы подчинённых. Собака неотступно ходила за хозяином. Партейгеноссе с каменными лицами дожидались конца приёма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
и казначея. Эти трое имели право открыть сундук и приложить к документу печать, только собравшись вместе. Не очень-то братья рыцари доверяли друг другу.«Дольше оставаться в этой слепой кишке невозможно, задохнёшься», — подумал профессор. Да и батарейка в фонарике совсем ослабела. Хемпель, с сожалением оглядываясь на сундук, повернул обратно.Вот и рыцарский гроб, тут дышалось легче, и профессор решил отдохнуть. Силы совсем покинули его, ноги подкашивались… «Нервы… ничего не попишешь». Он, не раздумывая, нарушил покой последнего рыцарского обиталища. Подвинув в сторону гроб, Хемпель сел. С наслаждением пуская ядовитый сигарный дым, он прислушивался к звукам, доносившимся с поверхности земли. В угнетающей могильной тишине они были вестниками жизни. Где-то над головой прошёл грузовик. Но вот опять все стихло.Профессор, экономя свет, потушил фонарь. Тяжёлая, душная темнота тотчас навалилась на него. Даже сигара потеряла прелесть. Стараясь оградиться от тягостных размышлений, Хемпель задумчиво смотрел на её огненный кончик…Сверху опять донёсся шум.«Что это? Будто кто-то бьёт молотом?»Ритмичные удары все усиливались. Когда грохот раздался прямо над головой, профессор, наконец, понял: рота солдат входит во двор замка.Тяжёлая поступь войны доносилась даже сюда.Посасывая сигару, профессор прикинул, под какой частью старого замка он находится, а потом стал перебирать в памяти обстоятельства, сопутствовавшие открытию подземного хода.Дело было так. Три месяца назад, осматривая подвальные помещения крепости, он обратил внимание на каменную плиту пола в одной из комнат. Она была меньше истерта, чем соседние, и отличалась от них по цвету. Заметив несколько небольших углублений по краям соседних плит, он догадался, что это следы железного лома, которым приподнимали люковую крышку. Стукнув по плите молотком, он услышал глухой продолжительный гул: там была пустота.Внизу, под каменной плитой, оказалось небольшое квадратное помещение высотой около двух метров. В одной из стен, сложенных из желтоватых кирпичей, профессор заметил замурованный вход. Именно тогда ему пришла в голову мысль: если придёт настоящая нужда, спрятать в этом тайнике все самое ценное из музейных сокровищ.В марте, после разгрома хельсенбергских дивизий, профессор велел перенести музейные реликвии в комнату с потайным люком. А сегодня он решил осуществить своё намерение и надёжно укрыть все самое дорогое. Его подтолкнули к этому некоторые важные обстоятельства. Три дня назад крейслейтер Кенигсберга Вагнер приказал перенести сокровища музея, давно упакованные в ящики и готовые к эвакуации, в один из глубоких бункеров неподалёку от замка. Место хранения профессору показалось ненадёжным. Но приказ есть приказ, и первая партия ящиков была перевезена в бункер.Однако учёный, до фанатизма преданный своему делу, решил дальше действовать наперекор всем приказам, на свой страх и риск. И вот хранилище найдено. Теперь он может быть спокоен, его коллекциям не грозит опасность от бомбы или пожара. Да, да, решено. Сегодня же он перенесёт сюда все самое ценное.Но кем же все-таки замурован тайник? Профессор задумался: его мысли ушли вновь в туман прошлого, к стёртым временем именам и событиям.…Тевтонский орден рвался к морю. Рыцарям удалось захватить изрядную часть балтийского побережья с родиной драгоценного янтаря — Земландским полуостровом.А пруссы яростно сопротивлялись. Они не желали становиться христианами, не хотели быть рабами. Они боролись за право жить свободными людьми на своей земле. Много раз пытались они сбросить ненавистное ярмо тевтонцев…Войну с язычниками-пруссами и литовцами орден превратил в крестовый поход против славян, населявших берега Балтийского моря. Великие магистры, не обращая внимания на протесты польских князей, продолжали завоёвывать славянские земли. Только в начале пятнадцатого века великая Грюнвальдская битва положила конец захватническим войнам орденского государства. Объединившись, поляки, литовцы и русские разбили врагов. Крестоносцы постепенно сдавали свои позиции Польше. Но, потеряв прежнее могущество, они все же оставались значительной силой.Профессору казалось, что история в назидание снова повторяет Грюнвальдское сражение. Да, да, повторяет. Оно происходит сейчас в тех же самых местах, и вновь отстаивают в нем свою свободу храбрые, непокорённые потомки людей, победивших тевтонских рыцарей в той битве. Но несравнимы масштабы, несравнимы последствия…Профессор вздрогнул от лёгкого шороха за спиной. Он включил фонарик. Желтоватый луч, метнувшись по стене, поймал большую серую крысу на самом верху каменной лестницы. Испугавшись света, крыса мгновенно исчезла. Профессор брезгливо повёл плечами, бросил сигару и через пробитую брешь вернулся в комнату. Люк в подземелье он тут же закрыл — снова пришлось немало потрудиться над тяжёлой плитой.Наверху дышалось легко. В комнате ярко светила электрическая лампочка. Профессор присел на ящик с музейными экспонатами, снял кепку и пригладил остатки волос — они были светлые, слегка тронутые сединой. На выхоленном лице — почётные шрамы студенческих дуэлей.Отдохнуть как следует не пришлось. Он услышал стук в дверь и испуганный голос своего верного помощника Карла Крамера:— Господин профессор! Где вы, господин профессор?— Я занят! Что случилось? Я просил меня не беспокоить.— Гаулейтер Эрих Кох прибыл в замок и требует вас! Вы слышите, господин профессор, сам гаулейтер Кох. * * * В большой комнате с деревянным резным потолком и опустевшими стенами, развалившись, сидел в кресле гитлеровский вельможа. Все остальные: крейслейтеры, генералы, эсэсовская и нацистская знать — стояли, окружив высокую особу. Почти у всех на френчах и пиджаках поблёскивали золотые свастики. Несколько поодаль стояли сотрудники музея — три испуганных, но старавшихся сохранить достоинство человека. Возле кресла гаулейтера лежала собака — любимица Коха.Когда-то здесь была столовая герцога Альбрехта Бранденбургского. Позже у одной из стен восседал на королевском троне Фридрих Великий. Ещё так недавно любопытным кенигсбержцам показывали трон — ничем не примечательное полумягкое седалище. Ещё недавно стены «тронного зала» украшались картинами знаменитых художников. Сейчас на них остались только крючья да тёмные квадраты на выцветших шпалерах. В разбитое окно врывался ветер, раскачивая бархатную занавеску. По углам пустой и неуютной комнаты расползлась сырость, на плиточном полу стекленели замёрзшие лужи.Несомненно, историческое прошлое этой комнаты было известно Эриху Коху. Возможно, поэтому кресло его было установлено на том самом месте, где раньше возвышался королевский трон.— Ха-ха! Глубокоуважаемый учёный муж! Посмотрите, в каком он виде. Чем вы занимались, позвольте узнать?Приближённые наместника громко засмеялись.— Вы меня звали, господин гаулейтер? — спросил профессор. Его голос дрогнул от сдерживаемого гнева.— Долго вас пришлось разыскивать! Хорошо вы храните доверенные вам ценности! — заорал гаулейтер. — Они преспокойно валяются в здешних подвалах. Каждому негодяю известно, где и что лежит. Как вы допустили такое разгильдяйство, а? Отвечайте, я вас спрашиваю!Эрих Кох, сидя в кресле, затопал короткими ногами в начищенных сапогах.Профессор побледнел и сжал зубы. Чтобы успокоиться, он старался смотреть на гвоздь с обрывком бечёвки. На этом месте раньше висела картина Рубенса «Марс и Венера». Кто-то курил, Хемпель проглотил слюну — табак был явно настоящим.— Почему до сих пор вы не выполнили моего распоряжения? — продолжал бушевать гаулейтер. — Недавно я предоставил музею превосходный литерный бункер! Разве крейслейтер Кенигсберга Вагнер не передавал вам моих приказаний?— Вчера мы начали перевозку экспонатов, гаулейтер. И я уверен, сумеем сделать все как надо. Мои помощники думают так же. — Профессор произнёс эту фразу размеренно и настолько правильно, что можно было, слушая, расставлять знаки препинания. В минуты раздражения профессор имел обыкновение говорить особенно чётко.— Ах, вот как! Только вчера вы удосужились взяться за дело. Хорош, нечего сказать… Это ваши помощники? — гаулейтер небрежно ткнул пальцем на трех коллег профессора. — Как вы могли оставить в замке янтарный кабинет? А другие шедевры, с таким трудом добытые мною на Украине и в Белоруссии?.. Где они, я вас спрашиваю? Государственное преступление! — вдруг взвизгнул он.Лежавшая у ног Коха собака заворчала.— Впрочем, мне наплевать на ваших коллег! Я требую от вас, понимаете — от вас, окончания всех дел немедленно. И сам прослежу за выполнением. Эй, кто-нибудь! — Кох чуть повернулся к своей свите. — Дайте лист бумаги, я напишу несколько строк на память…Блокнот мгновенно очутился в руках Коха. Он вынул перо и оглянулся.— Пожалуйста, гаулейтер! — уполномоченный по строительству укреплений Фидлер, крепкий высокий человек с тёмными глазами, угодливо согнулся перед Эрихом Кохом. — Яволь! Пишите на моей спине, гаулейтер. Лучшего стола сейчас вы не найдёте во всем королевском замке. — Повернув голову, он посмотрел на Коха таким же взглядом, каким смотрела на гаулейтера собака.Усмехнувшись, восточно-прусский наместник Гитлера положил блокнот на спину Фидлеру и небрежно, неразборчиво набросал несколько строк.— Возьмите, профессор, — смягчившись, произнёс Кох. — Здесь восемь пунктов, все они должны быть выполнены, все до последней буквы. Иначе я не посчитаюсь с вашими заслугами… Поняли? Не задерживаю…И для гаулейтера профессор Хемпель больше не существовал.— Из вас вышел превосходный дубовый стол, Фидлер, — милостиво пошутил вельможа, глядя на красные, налитые кровью щеки и растрепавшиеся волосы уполномоченного, — молодец, спина крепкая. И цвет лица прекрасный! Дерьмо с молоком.— Яволь! Готов служить всем, чем вы прикажете, гаулейтер, — отозвался Фидлер.Окружавшие гаулейтера сановники снова засмеялись, и сам Фидлер громче других.— Прошу вас, крейслейтер, — Кох круто повернулся к высокому сутулому человеку с золотой свастикой на лацкане пиджака, — доложите, как вы укрепляете замок. Я уверен, старая крепость ещё послужит фюреру.Крейслейтер начал было говорить, но Эрих Кох прервал его выкриком:— Вы несёте чушь, Вагнер! Замок надо укрепить иначе. Я предлагаю установить на старой башне орудие. Тогда мы будем иметь преимущество перед русскими, замок и так стоит на возвышенности, да ещё и высокая башня…— Это невозможно, гаулейтер, — хладнокровно возразил Вагнер, — если мы поставим туда орудие и начнём стрелять, русская авиация мгновенно уничтожит замок.— Генерал Ляш! — позвал гаулейтер. — Что думаете вы?Никто не ответил.— Его нет, — сказал кто-то.— Генерал Мюллер, — не оборачиваясь и не изменяя голоса, произнёс Кох.— Я слушаю, гаулейтер. — Начищенный и наглаженный генерал возник перед вельможей.— Мне надоело возиться с этим недоноском Ляшем! Я не могу больше доверять. Уберите!— Будет сделано, гаулейтер, — вытянулся генерал.Кох продолжал распоряжаться, раздавал направо и налево приказы, не забывая время от времени гладить собаку.Сановники слушали молча, склонив головы.Вошедший в зал эсэсовский генерал стал нашёптывать в волосатое ухо гаулейтера. Собака заворчала, а Кох быстро, не задумываясь, сказал:— Недоверие к фюреру карается смертью. Повесить!— Но, гаулейтер, полковник из хорошей фамилии, с боевыми заслугами, чистокровный ариец. Его братья сражаются в рядах рейха. Может быть, вы найдёте возможным…— Ну, расстреляйте, — равнодушно бросил гаулейтер, — сделаем скидку на хорошую фамилию.Эсэсовец удивлённо поднял брови.— Думаю, вопрос решён, — заявил Кох. — Вообще я предпочитаю верёвку, и вы знаете моё правило: «Лучше повесить на сто человек больше, чем на одного меньше». Могу вас заверить — правило проверялось не раз и всегда с положительным результатом. — Гаулейтер засмеялся. Засмеялся и кое-кто из свиты, хотя афоризм был давно всем известен. — Что же касается красных: немедленно уничтожить всех без разбора Трупы облить керосином и сжечь.Эсэсовский генерал удалился.Гаулейтер зашагал по комнате. Низенький и толстый. Голова почти без шеи плотно сидела на коренастом туловище. Руки заложены за спину. Два пистолета болтались на поясе, придавая ему несколько опереточный вид.Не раз ещё темно-синие глаза вельможи загорались бешенством и поток ругательств выливался на головы подчинённых. Собака неотступно ходила за хозяином. Партейгеноссе с каменными лицами дожидались конца приёма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44