Суда спешат в спокойную воду, за надёжный волнолом из каменных глыб. Позади всех ныряет в волнах небольшой парусно-моторный бот «Медуза». На корме сгрудились четверо рыбаков в непромокаемой одежде и зюйдвестках. Ветер швыряет в людей тяжёлые морские капли.— …Озолотить обещал, если к завтрему свинцового кабеля привезём. — Человек за рулём подставил спину налетавшим брызгам; они горохом забарабанили по твёрдой, как жесть, мокрой парусине. — Ванюшка Хомяк — тот, что утильсырьё на базаре скупает. Зелёная палатка, против почты, — добавил рулевой, когда бот снова вышел на волну.— Спешка! — бабьим пронзительным голосом откликнулся бородатый мужик. — Видать, выгодное дельце, сукин кот, обтяпать хочет, вот и спешка. А не обманет?— Пусть попробует… Пять кусков обещал. — Рулевой приподнялся. — Не зевай, ребята, подходим.Поравнявшись с затонувшим кораблём, он ловко повернул мотобот и с подветра подвалил к ржавому корпусу. Стало тихо, как в гавани. Трое рыбаков с пустыми мешками в руках враз перемахнули на палубу.Корабль, погруженный в море на четырнадцать метров, все же выглядел величаво. Главная палуба выступала над водой: над ней подымались этажи надстроек.— Рыбу сдашь, вали домой спать, — распорядился Миколас Кейрялис, тот, что стоял за рулём. — Завтра, как выйдешь в море, сразу за нами. Понял? А главное — не трепись.— Понял, чего там…— Да смотри осторожней. Справишься один?— Справлюсь.— Фамилии не забудь счетоводу перечесть. Пусть запишет, не то пропадут денежки. Доказывай потом.Затарахтев мотором, бот отвалил от борта.Трое на затонувшем корабле медленно двинулись по палубе.— Смотри-ка, маяк зажгли… — Бородатый показал на красный огонь. — Соли налипло черт те што! — Он остановился, вынул грязный платок и вытер лицо. — Жрать охота: видать, время позднее.— За мной, ребята, — нетерпеливо командовал Миколас. — Нечего прохлаждаться. Поработаем. Гм… Потом закусим. У меня шнапс припасён. — Он чувствовал себя уверенно, не первый раз попадает он на это затопленное судно.Стуча сапогами, приятели поднялись по трапу на спардек, повозились с тугой, разбухшей от сырости дверью и скрылись в надстройке. В пустых, просторных помещениях шаги отдавались глухим эхом. Компаньоны протопали по застеклённой прогулочной палубе, спустились вниз. В курительном салоне зажгли «летучую мышь». Фонарь прицепили на позеленевший медный крючок, служивший когда-то вешалкой.Одну из стен салона, отделанного полированным деревом, украшал большой камин. В кормовом простенке уцелел витраж из цветных стёкол с изображением старинного парусника. В углу одиноко стоял исковерканный и облупившийся белый с золотом рояль. Возле камина была приставлена грубо сколоченная лестница. Миколас поднялся к потолку и стал безжалостно орудовать ломом: деревянная облицовка разлеталась щепками.— Нашёл, ребята! — радостно закричал он, ощупывая что-то руками. — Тут он, кабель, целым пучком идёт. Клянусь Иезусом, с одного салона заказ выполним!Миколас опять принялся со скрежетом отворачивать филёнки. От усердия у него вылезла из штанов нижняя рубаха. Доски с шумом падали на пол.Бородатый Федя раскуривал огромную самокрутку. У него толстые уши и маленький нос с густыми складками на переносице. Увидавшему Федю первый раз казалось, будто он задрал кверху нос, как злая собака верхнюю губу. Третий, Юргис, молодой и бледнолицый, с модной кудлатой причёской, сорвал изящные, старой бронзы бра над камином, а теперь пробовал пальцем клавиши разбитого рояля: звуки получались жужжащие, расслабленные.— Миколас, — лениво позвал он, сдвинув густые чёрные брови. — Если снять струны — и на базар? Тут для мандолины и для гитары басовитых много. Как думаешь, сколько дадут?— К черту! — закричал сверху Миколас. — Дороже себе станет. В два дня не снимешь. А ты, Федя, брось курить, помогай.Ругаясь тонким, плачущим голосом, Федя принялся крошить сухое дерево. Свинцовых жил обнажалось все больше и больше. На паркетном полу появились тяжёлые мотки; филёнки продолжали падать.А скучающий Юргис вынул карманный радиоприёмник. Зазвучала музыка. Юргис стал перебирать ногами в зелёных брючках. На его чахлом лице появилось глупое и самодовольное выражение.В разбитое стекло иллюминатора проникали яростный шум моря и хриплое дыхание ветра. Иногда от сильного удара волны тяжёлый корабль содрогался. Ветер со свистом врывался в щели. С размеренной точностью по стенам салона проползал багровый отсвет маячного огня. Жёлтый язычок пламени в закопчённом фонаре тянулся кверху, а тени в салоне на стенах шевелились.— Страховито, — по-бабьи пропел Федя, — будто нечистый играет или ещё что… В море-то на мелкой посуде не того, неспокойно, — добавил он, почёсывая под рубахой.Каждый раз, когда корабль вздрагивал, приятели прерывали работу и оглядывались. Страшно в непогоду на затонувшем корабле… * * * — Открылся маяк Песчаный, прямо на курсе! — закричал старпом Ветошкин.Антон Адамович Медоиис вытер платком рот после очередной жертвы, принесённой морскому богу, и, закутавшись в плащ, вышел на мостик. Он волновался. Это был его первый рейс. Ему не приходилось выходить в море дальше внешнего рейда. Правда, рейс был короткий, всего несколько часов, и старший помощник не раз бывал в здешних местах, но капитан всегда волен сомневаться.Маленькой букашкой полз по морю буксир «Шустрый». Ветер злобно свистел и бросал охапками солёные брызги на мостик. Откуда-то из темноты наступали непонятные, беспокойные волны с накипью светящейся пены. Они яростно бились о корпус. Медонис с опаской смотрел на чёрную воду. Нет, море не его стихия! Опасное занятие. Куда спокойнее сидеть в конторе, разбирать аварии и задавать вопросы: «Почему вы не сделали то? Почему не предусмотрели этого?»Мало ли возникает вопросов у сидящего за канцелярским столом человека, да ещё начитавшегося разных справочников, где сказано, как надо поступать по правилам хорошей морской практики…Антон Адамович с трудом подавил новые гнетущие позывы тошноты. И Мильду он не взял с собой только потому, что боялся уронить себя в её глазах. Неприятное дело — морская болезнь.— Проверьте характеристику, возьмите секундомер, — распорядился Медонис, так и не рассмотрев маячного огня. Бинокль дрожал в его руках.Но ничего проверить не удалось. Внезапно начавшийся дождь накрыл маячный огонь.— Посвистайте! Скорее! — волнуясь и коверкая слова, сказал Антон Адамович.Потянулись нудные сигналы: «Осторожнее», «Я ничего не вижу», «Осторожнее», — и так без конца.Прошло ещё полчаса. Дождь, дождь…Раздался тревожный голос вахтенного. Он указывал на что-то неразличимое из-за ливня. Антон Адамович остановил машину. Стало тише. Неестественно громко стучали струи дождя. Внезапно совсем близко оглушительно взревела сирена. У Медониса похолодело внутри и подкосились ноги. Он дал машине ход назад, даже не подумав, что нарушает правила, и в ужасе ждал, что будет. Перед глазами возникло чёрное пятно. Оно принимало все более отчётливую форму: появился мохнатый, расплывчатый огонь на мачте, труба, мостик… Пятно превратилось в огромное судно. Нависая высоким бортом над «Шустрым», шлёпая по воде полуоголенным винтом, оно медленно отвернуло борт с красным фонарём. Ещё минута — и потоки дождя снова скрыли чужой корпус. Сквозь дождь тускло отсвечивали ходовые огни.— Разминулись благополучно, — поёживаясь, сказал старпом Ветошкин, — но могло быть иначе. Проклятый слон, там забыли про сигналы! Спят, что ли, на вахте?— Я говорил, надо поставить локатор, — плаксиво пожаловался Антон Адамович. Нервы у него отказывали.— Локатор! — презрительно фыркнул Ветошкин. — У этой бандуры наверняка есть локатор. Однако, как видите, не помогло.Медонис немного успокоился. Значит, все правильно, и буксир когда-нибудь придёт по назначению. Черт, а ведь он едва уговорил капитана порта назначить его на «Шустрый»! Медониса угнетало предчувствие несчастья: то ли волна захлестнёт судно, и оно пойдёт как топор на дно, то ли разъярённый громадный вал все смоет с палубы, унесёт в море и мостик и капитанскую каюту; он и ощущал-то себя посторонним предметом, по недоразумению попавшим на корабль.Медонис пугался каждого удара волны. Он не верил самому себе, не верил в свои знания. Словом, его капитанство подвергалось тяжким испытаниям. Все, что Медонис постиг в «инкубаторе», на краткосрочных судоводительских курсах, перевернулось, встало дыбом. Предложи кто-нибудь решить простенькую навигационную задачку — её не одолеть ему. Он был счастлив, что сейчас никто не может заставить его решать задачки.Терзаясь и проклиная своё первое плавание, Антон Адамович утешался тем, что его ждёт. «Я взял в руки свою судьбу, — рассуждал он. — Как только найду дядюшкин ящик и достану сокровища, немедленно в Швецию!..»Команда буксира присматривалась к капитану. За короткое время трудно определить, чем человек дышит. Но моряки народ понятливый, они сразу смекнули: с капитаном что-то неладное. Очевидно, он на отходе перехватил лишку спиртного и мучается. Плохо, конечно, но что поделаешь!Буксир «Шустрый» бросало на волне, переваливало с боку на бок. Это доводило капитана до белого каления. Стараясь не показать слабости, он, широко и неловко расставляя ноги, хватаясь за все по пути, спустился с мостика. Поручни, солёные от морской воды, липли к рукам.В капитанской каюте было неуютно. По полу разлита вода, вперемежку с окурками — конфеты: Медонис любил сладости. Билась и стучала распахнутая дверка шкафа. Жёлтые «штатские» ботинки Антона Адамовича проворно ездили по каюте. Позвякивал ручкой металлический чайник, колебалась на крюках одежда. Все предметы двигались из угла в угол, как бы переговариваясь на разные голоса. Иногда движение и шум на минуту приостанавливались, но, повинуясь неодолимой силе, тотчас возобновлялись.Капитан лежал на диване с восковым лицом и не мог дождаться, когда кончатся его мучения. Пусть судно идёт хоть к черту на рога! Пусть все рушится, только бы прекратилась тянущая внутренности качка!.. Но охота, как говорят, пуще неволи. Курс ведёт на затонувший корабль. Как только Медонис вспоминал про дядюшкину шкатулку, ему становилось легче. Что бы ни было, а дело прежде всего. Он должен увидеть лайнер своими глазами. Старпом уверял, что сейчас под правым бортом лайнера как у Христа за пазухой. Никакой качки. Но что это? Антон Адамович насторожился. Ботинки остановились у дивана, занавески повисли перпендикулярно палубе, качать стало меньше.Свистнула переговорная труба. Медонис проворно вытащил пробку.— Подходим к «утопленнику», — раздался голос Ветошкина.Словно пружиной Медониса вытолкнуло на палубу. Со свету он не сразу понял, что к чему. Перед ним постепенно вырастал тёмный силуэт огромного судна. Под бортом великана совсем не качало, было тихо, как в заводи. Старпом оказался прав. Антон Адамович сразу почувствовал себя лучше.— Я осмотрю корабль, — сказал он. — Надо прикинуть, много ли здесь работы. Завтра велено подать заявку на уголь. А вам разрешаю сходить в порт, и через три часа быть здесь.Антон Адамович знал, что многим не терпится на берег: их жены уже приехали подыскивать комнаты в городке — работа предстояла долгая. Слава богу, ему не надо беспокоиться. В Ясногорске нашлись знакомые, и Мильда сняла небольшую квартирку с отдельным входом.— Есть через три часа обратно! — обрадовался старпом, хотя жены у него не было: он радовался за других.Подсвечивая фонариком, Медонис перелез через поручни. Буксир отошёл сразу, мгновенно растворившись в темноте.«Вот теперь я опять человек, — сказал себе Антон Адамович, чувствуя под ногами неподвижную палубу. — Сегодня особенный день — первый шаг к богатству».У Медониса все ещё кружилась голова. «Может быть, это нервы? Я так долго ждал. Сегодня мой праздник».Антон Адамович предусмотрительно захватил бутылку коньяку.В левый борт корабля, как в скалистый берег, шумно била волна. Говорят, морские волны приходят неизвестно откуда и уходят неведомо куда. Нет, для Медониса все было ясно. Волны шли из Швеции и разбивались о железный борт. Корабль отзывался на яростные удары утробным гулом, похожим на вздохи какого-то гигантского животного. Вокруг все стонало и скрипело. Изо всех углов неслись таинственные, пугающие звуки. На всяком корабле без света невесело, неуютно, а уж в такую погоду…Маяк на мысе Песчаном озарял кровавыми вспышками надстройки с остатками белил, трубы и мачты. * * * В это время в каюте «люкс» готовился пир. На письменном столе лежали открытые консервные банки, колбаса, хлеб. На почётном месте красовалась бутылка водки.Коптящий фонарь «летучая мышь» освещал каюту. Окна были плотно занавешены обрывками бархатных шторок.Приятели закончили работу. Они не без удобства расположились на ломаных стульях и сняли парусиновые куртки.Порыв ветра неожиданно распахнул дверь. Рыжебородый Федя кинулся и проворно прихватил её за ручку.— Неймётся проклятому! — ругался он. — В такую темень огонь беспременно заметят с берега.— И тогда мы лишимся оптовой базы, — с живостью поддакнул Кейрялис, — ты прав, Федя!Собеседники замолкли. Кейрялис, прижав буханку к груди и что-то напевая, принялся усердно резать хлеб.— Ты веришь в загробную жизнь, Федя? — ни с того ни с сего спросил он у бородатого.— Загробную? — Лицо мужика сразу стало серьёзным. — С чего это тебя на мёртвых потянуло?— Знаешь, Федя, — Миколас положил нож на стол, — мёртвые всякого человека притягивают. Ты и я — все мёртвыми будем. Узнать бы, как и что после смерти.— Помрёшь, тогда и узнаешь.— Интересно бы заранее знать. Вот, к примеру, я в тюрьме слышал, будто чайки — это души моряков, погибших в кораблекрушениях. Поэтому эта птица от моря никуда. Над этим утопленником, — он пристукнул ногой об пол, — тучами чайки летают. Небось внизу мертвецов не один десяток.На палубе бесновался ветер. Непогода разыгралась вовсю. Кейрялис посмотрел на притихших компаньонов.— Выпьем по маленькой. — Он принялся разливать водку. — Выпьем, и мёртвые нам будут не страш… — Он замолк и судорожно глотнул слюну.Явственно послышались шаги. Кто-то шёл по палубе. Бутылка в руке Миколаса дрогнула, водка полилась мимо.Дверь распахнулась, на пороге стоял Антон Адамович.— Приятного аппетита, друзья, — окинув всех быстрым взглядом, сказал он. — Простите за беспокойство. Я думал, эта развалина необитаема.Приятели молча переглянулись. Уж чего-чего, а гостя они не ждали.— Спасибо, гражданин начальник, — выдавил Миколас.— Разрешите сесть? — Медонис, не дождавшись ответа, примостился на сложенные в углу мешки. — Давайте знакомиться. Я сегодня приехал из области в творческую командировку. Литератор. Пишу очерки преимущественно из жизни преступного мира… Кажется, я не ошибся? — Он выразительно посмотрел на торчавший из мешков кабель.— Мы не воры, — хмуро возразил Миколас. — Корабль ничейный… Сколько лет гниёт добро, вот мы… — Он надел кепку и тут же снял её.— С точки зрения международного права и высшей юриспруденции вы правы, — вежливо откликнулся Медонис. — Но социалистическая мораль все равно не оправдает вас. Расхищение государственной собственности, а государственная собственность везде, — он развёл руками.— Короче, гражданин, — тонким, плачущим голосом прервал рыжебородый. — Что вам нужно?Антон Адамович окинул Федю оценивающим взглядом.— Литовцы здесь есть? — не отвечая, по-литовски спросил Антон Адамович. Он как бы и не заметил угрозы.— Я литовец, — откликнулся Миколас.— У меня мать литовка, — сказал Юргис.Федя продолжал с недоверием и беспокойством рассматривать незнакомца.— Разве так литовцы встречают гостей? У нас в Каунасе это делают иначе, — укоризненно покачал головой Антон Адамович. — Мы, литовцы, всегда поддерживаем друг друга. Я, как католик…— Виноват, гражданин начальник, я совсем упустил из виду национальный вопрос, — смягчился Миколас. — Садитесь за стол, подвиньтесь, товарищи, освободите нашему гостю место. — Он подал Медонису стакан. — Я тоже верю в непорочное зачатие и святую троицу.— Ну, ребята, за ваши успехи! — Медонис причмокнул губами. — В такую погоду грех не выпить.Через час литровая бутылка опустела. Водка располагала к откровенности. Потом перешли на коньяк, появившийся из кармана незваного гостя. Антону Адамовичу пришла мысль, что без помощника ему не обойтись, и он стал присматриваться к приятелям. Он болтал без конца, подливая собеседникам. Бородатый Федя и молодой Юргис скоро охмелели. Бросив на голые панцирные сетки кроватей грязные куртки, пропахшие рыбой, они мгновенно заснули.— Теперь покурим и о деле поговорим, — ласково сказал Антон Адамович, выйдя вместе с Миколасом из каюты в широкий коридор. Он успел разглядеть, что пиджак Миколаса стар, потрёпан, и решил, что именно такой человек ему и необходим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44