Дружка жениха резал хлебы и сыр, ставил перед новобрачными и рассылал присутствующим, а дружка невесты Годунов раздавал ширинкиnote 85.
Немного посидев с невестой, царь отправился к венчанию в церковь со всеми своими боярами, а на месте, где сидел, положил сорок соболей.
На разукрашенных санях поехала в церковь невеста, а перед ее санями несли свечи и караваи хлеба.
Обряд совершал митрополит Кирилл в соборной церкви. После венчания новобрачным дали вина. Царь бросил опорожненную скляницу оземь, разбил и потоптал ногами. Никто не смел ступить ногою на эти стекла.
Митрополит, а за ним все бояре поздравляли молодоженов. Царица устала и держалась из последних сил. Выходя из церкви под торжественный звон колоколов, она, тихонько вскрикнув, покачнулась и потеряла сознание. Царь едва успел ее подхватить.
Среди приближенных началось смятение. Несколько боярских жен взвыли дурными голосами.
— Перестать! — гневно крикнул Иван Васильевич, все еще держа на руках царицу, глядя на всех страшными, выпученными глазами.
Причитания разом стихли.
Долго Марфа Васильевна лежала без памяти на своей золоченой кровати. Лекарь, видя свою смерть, метался возле больной, то ставя ей грелки на ноги, то прикладывая лед к голове.
Через три дня жертве Малюты — Бомелия стало немного лучше, и царь решил женить сына Ивана на Евдокии Сабуровой.
Вторую свадьбу сыграли 4 ноября. Но свадебные пиры закончились похоронами. Через неделю скончалась молодая царица Марфа Васильевнаnote 86.
Царь получил неожиданный удар и страдал. Но страдал не потому, что потерял любимого человека. Любви к Марфе он не чувствовал. Ему было жаль самого себя. Он досадовал на бога, считая его несправедливым. Почему всевышний не внял его мольбам, зная, что он, царь Иван, женился на Марфе для ее исцеления? Молился о здравии царицы не только он, но и митрополит и монахи по монастырям. А вышло, что он, великий государь, обладавший на земле почти божественной силой, по слову которого умерщвлялись тысячи людей, не смог сохранить жизнь одному человеку — своей жене. Царь чувствовал себя униженным.
Матвей Постников, которого оговорила боярыня Шереметева, по приговору царя был бит плетьми до смерти. В своей вине Постников не сознался и никого другого не назвал, несмотря на страшные пытки. Лекаря Бомелия прежний царь Иван послал бы на костер, он никогда не забывал подобных обещаний. Теперешний царь раздумывал, что сделать с провинившимся? Через неделю после смерти царицы он призвал Бомелия в свои покои. Лекарь пришел зеленый от страха. Оскалив редкие мышиные зубы, с воплем бросился он на колени.
— Это был сильный яд, я не мог ничего сделать. Пощадите, пощадите, ваше величество!
— Разве ты знаешь сильные и слабые яды? — спросил царь без всякого интереса, чтобы только спросить.
— В моей аптеке есть две дюжины лекарств, смертельных для человека, — ответил, не поднимаясь с колен, немец. — Соединив их в разных количествах, я могу приготовить яд, от которого человек умрет в назначенное время.
У царя пробудилось любопытство:
— Почему ты говоришь о лекарствах, которые убивают?
— И лекарство есть яд, и яд есть лекарство, — ответил Бомелий. — Все зависит от количества: много — убивает, мало — исцеляет.
Иван Васильевич в задумчивости теребил свою редкую бородку.
— Великий государь, — взмолился лекарь, — пощади меня… Я буду тебе полезен. Без всякого шума я уничтожу любого врага, стоит только пригласить его на обед или на ужин. Он умрет не за столом, нет, это совсем не разумно. Он может умереть на следующий день, через три дня, через неделю. И никто не подумает, что твой враг умер по твоему приказу. Никто, кроме меня, не сможет этого сделать. Григорий Лукьянович очень верный тебе человек, но он грубо работает. Его вся Москва считает злодеем и убийцей… Зачем это тебе? А твои болезни, великий государь, я буду лечить лучше любого другого. Я нужен тебе, великий государь.
Иван Васильевич барабанил пальцами по ручке кресла. Он подумал: и в самом деле, один такой врач, как Бомелий, может заменить многих опричников. И решил сохранить его.
— Добро, — сказал он, — встань, живи… Ответь мне, — помедлив, добавил царь, — все ли яды смертельны или во благовремении можно спасти человека?
— Я знаю противоядия почти от всех ядов, только от двух я не могу спасти — они действуют мгновенно.
— Добро, будешь моим лекарем и тайным советником.
Елисей Бомелий поднял голову. Его плутовские глаза встретились с сверлящими черными глазами царя. Сейчас в них не было гнева. Лекарь бросился к царской руке, осыпая ее поцелуями. Он не чувствовал под собой ног от счастья.
— Я могу сделать восковую свечу с отравленным фитилем. Она ничем не отличается от других свечей, но если человек посидит с ней час — он умрет.
— Добро, добро, — кивнул царь. И это ему понравилось, о таких свечах он раньше не слышал.
— А почему, ваше величество, вы не употребляете казнь через повешение?.. За шею, — осмелев, спросил Бомелий. — В аглицком государстве считают эту казнь очень удобной. Никакой крови…
— «В аглицком государстве»… — с презрением сказал Иван Васильевич. — Разве там христиане? Разве там думают о душе? Я казню тело, но православная душа идет ко всевышнему чистой.
— Не понимаю, ваше величество, что может случиться с душой повешенного?
— Душа человека, повешенного за шею, должна выходить низом, и это поганит ее… Понял теперь? — добавил царь с чувством превосходства.
— Понял, вы правы, ваше величество, — низко склонился лекарь.
…В эти же недели судьба готовила царю Ивану еще один удар. В морозный декабрьский день гонцы из Юрьева принесли неожиданную весть. Войдя в горницу, боясь взглянуть на царя, они молча повалились на четвереньки и поползли к его ногам.
— С чем пришли? — пронзительно вскрикнул царь Иван, чуя недоброе.
— Измена, великий государь, — сказал боярский сын Микита Силов, не поднимая головы. — В городе Юрьеве немецкая дружина перешла на сторону короля Жигимонда.
— Говори толком, все говори! — Царь вскочил со своего места. — Поднять их! — крикнул он телохранителям.
Гонцы мгновенно вскочили на ноги.
— Твои доверенные Иоганн Таубе и Элерт Крузе, великий государь, подговорили капитана немецкой дружины Розена, состоящего на твоей службе, и он намерился взять в свои руки город Юрьев…
— Дальше!
— В воскресенье, когда русские после обеда легли спать, Розен напал на спящих. Перебили стражу, отворили тюрьмы, выпустили узников, и они, взяв оружие убитых, стали помогать изменникам…
— А что стрельцы, дети боярские?
— Те, что остались живы, закрылись в домах и стали обороняться. Подоспели стрельцы из посада и оружные русские купцы. Капитан Розен со своими воинами покинул город.
— Город остался в наших руках, — облегченно произнес царь и перекрестился. Лицо его прояснилось.
— В наших, в наших, великий государь! — обрадовались гонцы.
— Почему вам известно, что опричники Таубе и Крузе изменили мне? — спросил царь, снова грозно нахмурясь.
— В доме, где они жили, стрельцы нашли письмо от Жигимонда. Король в том письме…
— Где письмо?
Силов достал из-за пазухи бумагу и подал.
— Собаки шелудивые, — прохрипел царь, прочитав письмо. — Я верил им, все им дал: знатность, деньги, почет… Опричники! — Он швырнул письмо на пол.
Дьяк Василий Щелкалов нагнулся и поднял его.
— Где они? Поймать!
— Утекли, великий государь, к королю и женок своих и детишек увезли.
Царь затопал ногами. Глаза его закатились. Он зашатался и словно слепой стал руками искать опору.
Двое слуг подхватили его.
Прибежал Бомелий со склянкой в руках и стал поить царя пахучим лекарством.
Через два дня примчались новые гонцы из Юрьева.
«Порядок в городе восстановлен, — доложили они. — Жители города не поддержали изменников. Таубе и Крузе призывали их, но жители, помня твое грозное имя, отказались и закрылись в своих домах».
Царя Ивана поразила измена лифляндских дворян-опричников. Он снова подумал, что полагаться на корыстолюбивых, потерявших стыд и совесть людей опасно. «Только тому, кто ищет благоденствия своему отечеству, своему царю больше чем собственное благополучие, можно доверить свою судьбу, — решил царь, — а те, кто зарится на почет, деньги и знатность, верны до тех пор, пока не найдут другой выгоды. Мерзавцы, выбрали тяжелое время! Хотели мне нож в спину всадить. Ладно, посчитаемся…»
В конце уходящего 1571 года царь Иван приехал в Новгород с целью отомстить шведскому королю Иоганну. Готовилась война.
В Казанскую землю царь послал Василия Тюфякина и Григория Мещерского, приказав им собрать казанских князей, и татар, и черемису, и мордву и, собрав, за собою вести в Новгород.
В Кириллов монастырь царь Иван и митрополит отправили грамоты к игумену и старцам, просили их молиться о победе над врагом.
Однако до войны дело не дошло.
10 января 1572 года царь вызвал в Новгород опальных шведских послов из Мурмана и в тронной речи объявил им новые условия заключения мирного договора. Король Юхан должен заплатить 10 тысяч ефимков за оскорбление послов Воронцова и Наумова в Стокгольме, уступить свои владения в Ливонии, заключить союз против Дании и Литвы. Кроме этого, царь требовал, чтобы Иоганн именовал его в грамотах властителем Швеции и прислал в Москву свой герб для изображения на царской печати.
Царь Иван исчислил все вины короля. А про себя объявил, что, требуя от Ирика Катерину Ягеллонку, считал ее бездетною вдовой и, следовательно, не нарушал божественного устава.
Послы уверяли, что их новый король во всем исправится и будет бить челом. Они подписали грамоту, где указывалось, чего требует великий государь русский и что он переменил к Швеции гнев на милость и согласен не воевать ее владений до троицына дня.
Бояре расспрашивали шведского епископа Павла о юной сестре короля и давали понять, что царь Иван может на ней жениться.
С епископом Павлом царь отправил королю письмо: «Ничем не умолишь меня, если не откажешься от Ливонии. Надежда твоя на цесаря римского есть пустая. Говори что хочешь, но словами не защитишь своей земли…»
С тем шведское посольство и отбыло, умоляя русских мирно ждать ответа Стокгольма.
Глава тридцать вторая. КТО НЕ РАСПОЛАГАЕТ СИЛОЙ, ДОЛЖЕН ДОБИВАТЬСЯ ЦЕЛИ ХИТРОСТЬЮ
В самом начале лета 1572 года у мурзы Сулеша родился шестой сын. Поздравить пришли высокие сановники, приближенные хана. Даже из Кафы приехал важный турок, посланный пашой Касимом.
Над Бахчисараем снова стояла жара. Опьяняюще пахли розы в саду Сулеша.
Пиршество началось в шатре, поднятом среди персиковых деревьев на толстых столбах высотою в три копья. Посреди шатра били холодные струи фонтана, в которых танцевали золотые, серебряные и красные шарики. Фонтан был гордостью мурзы Сулеша. Гости расселись вокруг волшебного фонтана на мягких шелковых матрасиках. Перед ними на золоченой коже лежали конские окорока и бараньи туши. Слуги отрезали большие куски жареного мяса, клали их в серебряные чаши, поливали крепким соленым бульоном и ставили перед гостями. Другие слуги складывали тонкие пшеничные лепешки вчетверо и клали сверху на мясо. Гости, не теряя времени, со вкусом жевали сочное мясо и запивали его хорошо перебродившим кумысом. Когда с жареным было покончено, слуги принесли большое серебряное блюдо с крупными кусками лошадиных почек и другое блюдо с бараньими головами.
Мурза Сулеш был одним из самых богатых людей в Крыму. Он умел добывать деньги. Немалую часть военной добычи он получал на дележе. Многочисленные рабы создавали ему богатство на виноградниках, бахчах и пашнях.
Мурза не считал за большой грех приторговывать секретами своего повелителя Девлет-Гирея, за что ему перепадал изрядный кошель золота от московского князя. А другой раз он уговаривал крымского хана поступить так, как хотел московский. Недаром в своих тайных бумагах русский посол Афанасий Нагой называл мурзу Сулеша «наш крымский доброжелатель».
После вареного и жареного мяса подали соленую баранину и колбасы. Когда стемнело и гости могли порезать руки острыми ножами, слуги зажгли двенадцать позолоченных восковых свечей. Гости резали мясо ножами, рвали его зубами и руками. Каждый старался как можно больше запихать в свой живот. Все знали, что от мяса человек делался сильнее и бесстрашнее в боях.
Мурза Сулеш, желая позабавить гостей, позвал русского невольника Петра Овчину и заставил его играть на гуслях и петь. Петр играл и пел, а гости пьянели все больше и больше. Не слушая музыканта, они спорили, перебивая друг друга.
Настоящий разговор начался после мясных блюд за сочными персиками, сладким виноградом и холодными дынями. Гости отяжелели, часто отрыгивали, желая показать хозяину свою сытость. Заговорили о скорой войне с московским царем Иваном. Не напрасно крымские вельможи заговорили о войне. Король Сигизмунд-Август, оценив обстановку, создавшуюся в соседней стране после разгрома татарами Москвы, опять преподнес крымскому хану богатые поминки и просил еще раз обрушить свои орды на Русскую землю. К турецкому султану выехало новое королевское посольство с просьбой оказать давление на крымского владетеля. Послы должны были растолковать султану бедственное положение московского царя, стоявшего, по мнению короля Сигизмунда-Августа, на краю гибели.
Приняв новые дары от польского короля, Девлет-Гирей поблагодарил, но воевать не собирался. Он вел переговоры с царем Иваном и надеялся добиться успехов мирным путем. Послы докладывали хану, что царь Иван делается все уступчивее…
Но вскоре пришло повеление от турецкого султана, и Девлет-Гирей, повздыхав и поохав, стал готовиться к походу. В душе он проклинал султана, заставлявшего снова садиться в седло. Ослушаться он не мог. Недаром Девлет-Гирей получал султанское жалованье — пятьдесят золотых дукатов ежедневно.
Ханские сановники с восторгом приняли весть о войне. Они спорили, как лучше ее начать. В какое время выступить, где собираться войскам, по какой дороге направить свои орды.
— А я говорю, — крикнул Дивей-мурза, — надо начинать поход не раньше, а позже, чем обычно! — Брат любимой ханской жены не любил пустых слов.
Татарские вельможи повернули к нему головы.
— За тридцать дней до похода надо послать обманные вести московскому, что идем воевать Литву, — продолжал Дивей-мурза, — пусть московский радуется. А мы тем временем соберем войска и ударим на Серпухов и перелезем через Оку. Теперь я знаю, на каких перелазах переправлять войска. Я надеюсь захватить много рабов, каждый из вас получит не меньше десяти десятков. — Дивей-мурза поднял руки кверху и растопырил толстые пальцы. — Но самым ценным рабом будет сам московский царь.
Ханские вельможи радостно загалдели.
— Хорошо, когда много рабов. Раб — это оружие, и деньги, и лошади, и богатая одежда. Жены будут довольны, и нам будет весело.
— Мы должны в первый день последнего летнего месяца быть у стен Москвы, — продолжал Дивей-мурза. — Русские называют этот месяц августом.
— Не лучше ли, господин, ограничиться Рязанскими землями, — заметил царевич, наследник ханского престола, — путь до Москвы далек и опасен. Удача не всегда с нами. Русские могут отбить пленных. И московского царя захватить трудно, его земля обширна, он далеко ускачет.
— Сначала я буду воевать Рязань и отправлю пленных в Бахчисарай, — властно сказал Дивей-мурза. — Потом налегке мы двинемся в гости к московскому царю. Его поймают и приведут ко мне на веревке русские бояре.
Ханские вельможи почтительно засмеялись. Они поняли, что Дивей-мурза будет командовать войсками крымского хана. С таким командующим, как Дивей-мурза, каждый был рад идти воевать. Он не только был братом любимой ханской жены, но и лучше всех знал, как водить на врагов ханские войска.
В заключение Дивей-мурза, отбросив церемонии, приказал всем готовиться к походу. Только толстый мурза Сулеш не сказал о войне ни одного слова. Он слушал, что говорят другие, и щурил свой единственный глаз.
Петр Овчина вышел на двор, когда гости стали разъезжаться. Ночь была теплая и темная. Ярко светились в далеком небе звезды, а внизу, на траве и на кустах, горели зеленоватым огнем тысячи светлячков. Опьяняюще пахли цветы и травы.
Татарских вельмож у дома мурзы Сулеша ждали слуги, русские невольники. После обильного пиршества гостей приходилось под руки уводить со двора и с трудом усаживать в седла.
Факельщики впереди несли яркие огни, разгонявшие ночную темноту. А мурзы и князья медленно ехали следом на лошадях, поддерживаемые с двух сторон слугами.
Петр Овчина, прислонившись к теплому, нагревшемуся за день каменному забору, долго слушал удалявшийся топот лошадиных копыт. Разговор на пиру у мурзы Сулеша заставил его призадуматься. На ослабленную войнами Русскую землю снова готовилась гроза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Немного посидев с невестой, царь отправился к венчанию в церковь со всеми своими боярами, а на месте, где сидел, положил сорок соболей.
На разукрашенных санях поехала в церковь невеста, а перед ее санями несли свечи и караваи хлеба.
Обряд совершал митрополит Кирилл в соборной церкви. После венчания новобрачным дали вина. Царь бросил опорожненную скляницу оземь, разбил и потоптал ногами. Никто не смел ступить ногою на эти стекла.
Митрополит, а за ним все бояре поздравляли молодоженов. Царица устала и держалась из последних сил. Выходя из церкви под торжественный звон колоколов, она, тихонько вскрикнув, покачнулась и потеряла сознание. Царь едва успел ее подхватить.
Среди приближенных началось смятение. Несколько боярских жен взвыли дурными голосами.
— Перестать! — гневно крикнул Иван Васильевич, все еще держа на руках царицу, глядя на всех страшными, выпученными глазами.
Причитания разом стихли.
Долго Марфа Васильевна лежала без памяти на своей золоченой кровати. Лекарь, видя свою смерть, метался возле больной, то ставя ей грелки на ноги, то прикладывая лед к голове.
Через три дня жертве Малюты — Бомелия стало немного лучше, и царь решил женить сына Ивана на Евдокии Сабуровой.
Вторую свадьбу сыграли 4 ноября. Но свадебные пиры закончились похоронами. Через неделю скончалась молодая царица Марфа Васильевнаnote 86.
Царь получил неожиданный удар и страдал. Но страдал не потому, что потерял любимого человека. Любви к Марфе он не чувствовал. Ему было жаль самого себя. Он досадовал на бога, считая его несправедливым. Почему всевышний не внял его мольбам, зная, что он, царь Иван, женился на Марфе для ее исцеления? Молился о здравии царицы не только он, но и митрополит и монахи по монастырям. А вышло, что он, великий государь, обладавший на земле почти божественной силой, по слову которого умерщвлялись тысячи людей, не смог сохранить жизнь одному человеку — своей жене. Царь чувствовал себя униженным.
Матвей Постников, которого оговорила боярыня Шереметева, по приговору царя был бит плетьми до смерти. В своей вине Постников не сознался и никого другого не назвал, несмотря на страшные пытки. Лекаря Бомелия прежний царь Иван послал бы на костер, он никогда не забывал подобных обещаний. Теперешний царь раздумывал, что сделать с провинившимся? Через неделю после смерти царицы он призвал Бомелия в свои покои. Лекарь пришел зеленый от страха. Оскалив редкие мышиные зубы, с воплем бросился он на колени.
— Это был сильный яд, я не мог ничего сделать. Пощадите, пощадите, ваше величество!
— Разве ты знаешь сильные и слабые яды? — спросил царь без всякого интереса, чтобы только спросить.
— В моей аптеке есть две дюжины лекарств, смертельных для человека, — ответил, не поднимаясь с колен, немец. — Соединив их в разных количествах, я могу приготовить яд, от которого человек умрет в назначенное время.
У царя пробудилось любопытство:
— Почему ты говоришь о лекарствах, которые убивают?
— И лекарство есть яд, и яд есть лекарство, — ответил Бомелий. — Все зависит от количества: много — убивает, мало — исцеляет.
Иван Васильевич в задумчивости теребил свою редкую бородку.
— Великий государь, — взмолился лекарь, — пощади меня… Я буду тебе полезен. Без всякого шума я уничтожу любого врага, стоит только пригласить его на обед или на ужин. Он умрет не за столом, нет, это совсем не разумно. Он может умереть на следующий день, через три дня, через неделю. И никто не подумает, что твой враг умер по твоему приказу. Никто, кроме меня, не сможет этого сделать. Григорий Лукьянович очень верный тебе человек, но он грубо работает. Его вся Москва считает злодеем и убийцей… Зачем это тебе? А твои болезни, великий государь, я буду лечить лучше любого другого. Я нужен тебе, великий государь.
Иван Васильевич барабанил пальцами по ручке кресла. Он подумал: и в самом деле, один такой врач, как Бомелий, может заменить многих опричников. И решил сохранить его.
— Добро, — сказал он, — встань, живи… Ответь мне, — помедлив, добавил царь, — все ли яды смертельны или во благовремении можно спасти человека?
— Я знаю противоядия почти от всех ядов, только от двух я не могу спасти — они действуют мгновенно.
— Добро, будешь моим лекарем и тайным советником.
Елисей Бомелий поднял голову. Его плутовские глаза встретились с сверлящими черными глазами царя. Сейчас в них не было гнева. Лекарь бросился к царской руке, осыпая ее поцелуями. Он не чувствовал под собой ног от счастья.
— Я могу сделать восковую свечу с отравленным фитилем. Она ничем не отличается от других свечей, но если человек посидит с ней час — он умрет.
— Добро, добро, — кивнул царь. И это ему понравилось, о таких свечах он раньше не слышал.
— А почему, ваше величество, вы не употребляете казнь через повешение?.. За шею, — осмелев, спросил Бомелий. — В аглицком государстве считают эту казнь очень удобной. Никакой крови…
— «В аглицком государстве»… — с презрением сказал Иван Васильевич. — Разве там христиане? Разве там думают о душе? Я казню тело, но православная душа идет ко всевышнему чистой.
— Не понимаю, ваше величество, что может случиться с душой повешенного?
— Душа человека, повешенного за шею, должна выходить низом, и это поганит ее… Понял теперь? — добавил царь с чувством превосходства.
— Понял, вы правы, ваше величество, — низко склонился лекарь.
…В эти же недели судьба готовила царю Ивану еще один удар. В морозный декабрьский день гонцы из Юрьева принесли неожиданную весть. Войдя в горницу, боясь взглянуть на царя, они молча повалились на четвереньки и поползли к его ногам.
— С чем пришли? — пронзительно вскрикнул царь Иван, чуя недоброе.
— Измена, великий государь, — сказал боярский сын Микита Силов, не поднимая головы. — В городе Юрьеве немецкая дружина перешла на сторону короля Жигимонда.
— Говори толком, все говори! — Царь вскочил со своего места. — Поднять их! — крикнул он телохранителям.
Гонцы мгновенно вскочили на ноги.
— Твои доверенные Иоганн Таубе и Элерт Крузе, великий государь, подговорили капитана немецкой дружины Розена, состоящего на твоей службе, и он намерился взять в свои руки город Юрьев…
— Дальше!
— В воскресенье, когда русские после обеда легли спать, Розен напал на спящих. Перебили стражу, отворили тюрьмы, выпустили узников, и они, взяв оружие убитых, стали помогать изменникам…
— А что стрельцы, дети боярские?
— Те, что остались живы, закрылись в домах и стали обороняться. Подоспели стрельцы из посада и оружные русские купцы. Капитан Розен со своими воинами покинул город.
— Город остался в наших руках, — облегченно произнес царь и перекрестился. Лицо его прояснилось.
— В наших, в наших, великий государь! — обрадовались гонцы.
— Почему вам известно, что опричники Таубе и Крузе изменили мне? — спросил царь, снова грозно нахмурясь.
— В доме, где они жили, стрельцы нашли письмо от Жигимонда. Король в том письме…
— Где письмо?
Силов достал из-за пазухи бумагу и подал.
— Собаки шелудивые, — прохрипел царь, прочитав письмо. — Я верил им, все им дал: знатность, деньги, почет… Опричники! — Он швырнул письмо на пол.
Дьяк Василий Щелкалов нагнулся и поднял его.
— Где они? Поймать!
— Утекли, великий государь, к королю и женок своих и детишек увезли.
Царь затопал ногами. Глаза его закатились. Он зашатался и словно слепой стал руками искать опору.
Двое слуг подхватили его.
Прибежал Бомелий со склянкой в руках и стал поить царя пахучим лекарством.
Через два дня примчались новые гонцы из Юрьева.
«Порядок в городе восстановлен, — доложили они. — Жители города не поддержали изменников. Таубе и Крузе призывали их, но жители, помня твое грозное имя, отказались и закрылись в своих домах».
Царя Ивана поразила измена лифляндских дворян-опричников. Он снова подумал, что полагаться на корыстолюбивых, потерявших стыд и совесть людей опасно. «Только тому, кто ищет благоденствия своему отечеству, своему царю больше чем собственное благополучие, можно доверить свою судьбу, — решил царь, — а те, кто зарится на почет, деньги и знатность, верны до тех пор, пока не найдут другой выгоды. Мерзавцы, выбрали тяжелое время! Хотели мне нож в спину всадить. Ладно, посчитаемся…»
В конце уходящего 1571 года царь Иван приехал в Новгород с целью отомстить шведскому королю Иоганну. Готовилась война.
В Казанскую землю царь послал Василия Тюфякина и Григория Мещерского, приказав им собрать казанских князей, и татар, и черемису, и мордву и, собрав, за собою вести в Новгород.
В Кириллов монастырь царь Иван и митрополит отправили грамоты к игумену и старцам, просили их молиться о победе над врагом.
Однако до войны дело не дошло.
10 января 1572 года царь вызвал в Новгород опальных шведских послов из Мурмана и в тронной речи объявил им новые условия заключения мирного договора. Король Юхан должен заплатить 10 тысяч ефимков за оскорбление послов Воронцова и Наумова в Стокгольме, уступить свои владения в Ливонии, заключить союз против Дании и Литвы. Кроме этого, царь требовал, чтобы Иоганн именовал его в грамотах властителем Швеции и прислал в Москву свой герб для изображения на царской печати.
Царь Иван исчислил все вины короля. А про себя объявил, что, требуя от Ирика Катерину Ягеллонку, считал ее бездетною вдовой и, следовательно, не нарушал божественного устава.
Послы уверяли, что их новый король во всем исправится и будет бить челом. Они подписали грамоту, где указывалось, чего требует великий государь русский и что он переменил к Швеции гнев на милость и согласен не воевать ее владений до троицына дня.
Бояре расспрашивали шведского епископа Павла о юной сестре короля и давали понять, что царь Иван может на ней жениться.
С епископом Павлом царь отправил королю письмо: «Ничем не умолишь меня, если не откажешься от Ливонии. Надежда твоя на цесаря римского есть пустая. Говори что хочешь, но словами не защитишь своей земли…»
С тем шведское посольство и отбыло, умоляя русских мирно ждать ответа Стокгольма.
Глава тридцать вторая. КТО НЕ РАСПОЛАГАЕТ СИЛОЙ, ДОЛЖЕН ДОБИВАТЬСЯ ЦЕЛИ ХИТРОСТЬЮ
В самом начале лета 1572 года у мурзы Сулеша родился шестой сын. Поздравить пришли высокие сановники, приближенные хана. Даже из Кафы приехал важный турок, посланный пашой Касимом.
Над Бахчисараем снова стояла жара. Опьяняюще пахли розы в саду Сулеша.
Пиршество началось в шатре, поднятом среди персиковых деревьев на толстых столбах высотою в три копья. Посреди шатра били холодные струи фонтана, в которых танцевали золотые, серебряные и красные шарики. Фонтан был гордостью мурзы Сулеша. Гости расселись вокруг волшебного фонтана на мягких шелковых матрасиках. Перед ними на золоченой коже лежали конские окорока и бараньи туши. Слуги отрезали большие куски жареного мяса, клали их в серебряные чаши, поливали крепким соленым бульоном и ставили перед гостями. Другие слуги складывали тонкие пшеничные лепешки вчетверо и клали сверху на мясо. Гости, не теряя времени, со вкусом жевали сочное мясо и запивали его хорошо перебродившим кумысом. Когда с жареным было покончено, слуги принесли большое серебряное блюдо с крупными кусками лошадиных почек и другое блюдо с бараньими головами.
Мурза Сулеш был одним из самых богатых людей в Крыму. Он умел добывать деньги. Немалую часть военной добычи он получал на дележе. Многочисленные рабы создавали ему богатство на виноградниках, бахчах и пашнях.
Мурза не считал за большой грех приторговывать секретами своего повелителя Девлет-Гирея, за что ему перепадал изрядный кошель золота от московского князя. А другой раз он уговаривал крымского хана поступить так, как хотел московский. Недаром в своих тайных бумагах русский посол Афанасий Нагой называл мурзу Сулеша «наш крымский доброжелатель».
После вареного и жареного мяса подали соленую баранину и колбасы. Когда стемнело и гости могли порезать руки острыми ножами, слуги зажгли двенадцать позолоченных восковых свечей. Гости резали мясо ножами, рвали его зубами и руками. Каждый старался как можно больше запихать в свой живот. Все знали, что от мяса человек делался сильнее и бесстрашнее в боях.
Мурза Сулеш, желая позабавить гостей, позвал русского невольника Петра Овчину и заставил его играть на гуслях и петь. Петр играл и пел, а гости пьянели все больше и больше. Не слушая музыканта, они спорили, перебивая друг друга.
Настоящий разговор начался после мясных блюд за сочными персиками, сладким виноградом и холодными дынями. Гости отяжелели, часто отрыгивали, желая показать хозяину свою сытость. Заговорили о скорой войне с московским царем Иваном. Не напрасно крымские вельможи заговорили о войне. Король Сигизмунд-Август, оценив обстановку, создавшуюся в соседней стране после разгрома татарами Москвы, опять преподнес крымскому хану богатые поминки и просил еще раз обрушить свои орды на Русскую землю. К турецкому султану выехало новое королевское посольство с просьбой оказать давление на крымского владетеля. Послы должны были растолковать султану бедственное положение московского царя, стоявшего, по мнению короля Сигизмунда-Августа, на краю гибели.
Приняв новые дары от польского короля, Девлет-Гирей поблагодарил, но воевать не собирался. Он вел переговоры с царем Иваном и надеялся добиться успехов мирным путем. Послы докладывали хану, что царь Иван делается все уступчивее…
Но вскоре пришло повеление от турецкого султана, и Девлет-Гирей, повздыхав и поохав, стал готовиться к походу. В душе он проклинал султана, заставлявшего снова садиться в седло. Ослушаться он не мог. Недаром Девлет-Гирей получал султанское жалованье — пятьдесят золотых дукатов ежедневно.
Ханские сановники с восторгом приняли весть о войне. Они спорили, как лучше ее начать. В какое время выступить, где собираться войскам, по какой дороге направить свои орды.
— А я говорю, — крикнул Дивей-мурза, — надо начинать поход не раньше, а позже, чем обычно! — Брат любимой ханской жены не любил пустых слов.
Татарские вельможи повернули к нему головы.
— За тридцать дней до похода надо послать обманные вести московскому, что идем воевать Литву, — продолжал Дивей-мурза, — пусть московский радуется. А мы тем временем соберем войска и ударим на Серпухов и перелезем через Оку. Теперь я знаю, на каких перелазах переправлять войска. Я надеюсь захватить много рабов, каждый из вас получит не меньше десяти десятков. — Дивей-мурза поднял руки кверху и растопырил толстые пальцы. — Но самым ценным рабом будет сам московский царь.
Ханские вельможи радостно загалдели.
— Хорошо, когда много рабов. Раб — это оружие, и деньги, и лошади, и богатая одежда. Жены будут довольны, и нам будет весело.
— Мы должны в первый день последнего летнего месяца быть у стен Москвы, — продолжал Дивей-мурза. — Русские называют этот месяц августом.
— Не лучше ли, господин, ограничиться Рязанскими землями, — заметил царевич, наследник ханского престола, — путь до Москвы далек и опасен. Удача не всегда с нами. Русские могут отбить пленных. И московского царя захватить трудно, его земля обширна, он далеко ускачет.
— Сначала я буду воевать Рязань и отправлю пленных в Бахчисарай, — властно сказал Дивей-мурза. — Потом налегке мы двинемся в гости к московскому царю. Его поймают и приведут ко мне на веревке русские бояре.
Ханские вельможи почтительно засмеялись. Они поняли, что Дивей-мурза будет командовать войсками крымского хана. С таким командующим, как Дивей-мурза, каждый был рад идти воевать. Он не только был братом любимой ханской жены, но и лучше всех знал, как водить на врагов ханские войска.
В заключение Дивей-мурза, отбросив церемонии, приказал всем готовиться к походу. Только толстый мурза Сулеш не сказал о войне ни одного слова. Он слушал, что говорят другие, и щурил свой единственный глаз.
Петр Овчина вышел на двор, когда гости стали разъезжаться. Ночь была теплая и темная. Ярко светились в далеком небе звезды, а внизу, на траве и на кустах, горели зеленоватым огнем тысячи светлячков. Опьяняюще пахли цветы и травы.
Татарских вельмож у дома мурзы Сулеша ждали слуги, русские невольники. После обильного пиршества гостей приходилось под руки уводить со двора и с трудом усаживать в седла.
Факельщики впереди несли яркие огни, разгонявшие ночную темноту. А мурзы и князья медленно ехали следом на лошадях, поддерживаемые с двух сторон слугами.
Петр Овчина, прислонившись к теплому, нагревшемуся за день каменному забору, долго слушал удалявшийся топот лошадиных копыт. Разговор на пиру у мурзы Сулеша заставил его призадуматься. На ослабленную войнами Русскую землю снова готовилась гроза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49