Перед ним проходили высокие и маленькие, полные и тоненькие. Бледные и румяные, темные и светловолосые.
У царского кресла стояли опричные и земские бояре. Из приближенных опричников многих недоставало. Не было любимца Афанасия Вяземского, он томился в заточении. Не было воевод Петра Зайцева и Ивана Чеботова — один казнен, другой постригся в монастырь. Не было князя Василия Темкина, Басмановых Алексея и сына Федора… Все они погибли по приказу самодержца. Остался Малюта Скуратов.
Желтое лицо царя сегодня особенно было неприглядным. Под глазами набрякли темные мешки. Редкая борода причесана. На облысевшей голове виднелся лишь венчик седых волос. Его внимание совсем не привлекали бледные и худощавые. Зато он тщательно рассматривал высоких, полных и розовощеких. Царь хотел выбрать здоровую жену. Изредка Малюта Скуратов наклонялся к нему и шептал несколько слов.
В палате стояла напряженная тишина, нарушаемая лишь быстрым дыханием и легкими девичьими шагами.
Первый раз царь остановил наряженную в шелка и золото невесту через три часа после начала смотрин.
— Стой, девица, — сказал царь, — посмотри на меня!
Высокая, с русыми волосами, румяная девушка подняла глаза и взглянула на жениха.
— Как зовут?
— Марфа, отца Собакина.
Малюта наклонился к уху царя и произнес:
— Лицом бела, да отцом не мила.
Иван Васильевич отстранился от шепчущих губ своего советника и сказал:
— Хороша, ее наособицу.
Бояре с поклоном отвели девушку направо.
Еще через час царь снова остановил высокую, краснощекую и полную девушку.
— Кто такая?
— Евдокия, отца Сабурова.
— Наособицу, — распорядился царь.
В первый день было осмотрено пятьсот девушек и отмечены царем девять.
К концу пятого дня двадцать четыре прекрасных девицы были отобраны из двух тысяч. Они опять предстали перед глазами царя, и он отобрал из них двенадцать.
Повивальные бабки со всех сторон осматривали девушек, придираясь к каждой родинке или к самому незначительному пятнышку на теле. Им-то ведомо, где родинка украшает, а где приносит несчастье и болезни. Когда невест осматривали повивальные бабки, царь сидел в смежной комнате и подглядывал в маленькое незаметное окошечко. Повитуха Мясоедиха, самая опытная и хитрая, знала, у каких девиц родители не по душе Малюте Скуратову. Его тайные советы тоже были учтены. Осмотр довершили три дворцовых лекаря под наблюдением доктора Елисея Бомелия.
После всех осмотров остались шесть девиц. Они вконец замучились. Такого стыда им никогда не доводилось испытывать. Все они были самые красивые, здоровые… Девушки снова, в большой дворцовой палате, предстали перед глазами царя Ивана. Сейчас решится судьба. Кто-то из них станет русской царицей. Им приказали стоять рядом, спиной к стене, и ждать.
Тяжело опираясь на посох, царь приблизился к девице, стоявшей справа, остановился, оглядел ее. Медленно двигаясь, он прошел по всему ряду, останавливаясь возле каждой. Он заметил, что у них от нервного напряжения дрожат колени, и был доволен. На этот раз и девицы разглядели как следует жениха. Лысый, беззубый, сгорбленный, царь Иван не мог быть по душе ни одной из стоявших перед ним. Только воспитанные в беспрекословном подчинении родителям, верящие в божественную власть царя могли безропотно согласиться на брак с таким человеком. А ведь каждая слышала и про жестокий характер царя, про его казни и опалы.
Наслаждаясь состоянием перепуганных, трепещущих девиц, словно испытывая их, царь еще раз прошелся возле соревновательниц на царский венец. Он впивался взглядом в каждую. Все красивы, все по вкусу царю. Трудно сказать, какая лучше.
К царю приблизился первый боярин земской думы Иван Федорович Мстиславский и с поклоном подал ему кольцо и шелковый платок.
Царь Иван решил снова посмотреть на девиц. Он опять прошел по ряду. Высокую и дородную красавицу, стоявшую второй справа, он взял было за руку. Девица залилась краской, но царь прошел дальше.
Бояре зашептались. Наконец царь Иван решился. Он сделал шаг к высокой, русоволосой и красивой Марфе Собакиной и, чуть склонив голову, подал ей кольцо и платок. Ее тяжелая красота затмила остальных. Царская невеста пошатнулась. Ее поддержали и повели. Вокруг все кланялись и поздравляли с высокой честью. Теперь она стала царевной, и все должно пойти по заведенному с давних времен порядку.
Но царь не уходил и не отпускал стоявших у стены девушек.
Он снова подошел к ним и, позвав боярина Мстиславского, сказал:
— Вот эту я выбрал для сына Ивана… Ты чья?
— Евдокия, дочь Сабурова, — едва шевеля языком, отозвалась девушка.
Ей неожиданно повезло. Быть женой царевича, молодого статного юноши, куда приятнее, чем быть царицей и жить с беззубым стариком.
В доме, где разместилась семья царской невесты Марфы Собакиной, сегодня был праздник. Гости все свои, родственники. Только вот с братом Калистом пришел кто-то незнакомый, назвался Федором Сабуровым, будто родственником невесты царевича.
Шутка ли сказать: дочь Марфа скоро станет русской царицей! Есть от чего закружиться голове. Вчера царь пожаловал в бояре отца Марфы, Василия Степановича Большого, дядю Марфы, Василия Степановича Меньшого, — в окольничие, а двоюродного братца Марфы — в кравчие. Тверской род Собакиных был из старого дворянского рода Нагих-Собакиных. Собакины ничем не выдавались, по службе бывали в писцах и изредка в воеводах.
И вот теперь они — царская родня. Сколько возможностей им открыла Марфа!
Отец, Василий Степанович Большой, третий раз пил про свою дочь и много раз про великого государя Ивана. Он сильно охмелел и плохо ворочал языком.
— Все хорошо, — говорил Собакин Большой, — от опричников бы только избавиться. Буду слезно дщерь свою молить, пусть она царю и великому государю слово свое замолвит. Она у меня с норовом, что захочет, то и станется. Скажет, опричнине не бывать, — заплетался пьяный Собакин, — и царь так и сделает. А мы все ей поможем, нам любить опричнину не за что.
Опять пили за здоровье Марфы и за великого государя.
Под конец все изрядно опьянели и повалились спать, кому где пришлось.
Тот, кто назвался Федором Сабуровым, вскочив на стоявшего у привязи вороного коня, помчался в Слободу, прямо к дому Малюты Скуратова.
Глава тридцать первая. «И ЛЕКАРСТВО ЕСТЬ ЯД, И ЯД ЕСТЬ ЛЕКАРСТВО…»
В ожидании свадьбы царь был скромен и не проливал крови. И дышалось ему легче, и сил прибавилось. Почувствовав себя молодоженом, он снова стал париться в бане. Ходил он туда вместе с Борисом Годуновым. Борис был недавно пожалован из рынд в царские мыльники и получал пятьдесят рублей в год. Никто не мог так усладить в парильне березовым веником, как он.
Сегодня был постный день, и царю подали на обед только рыбное. Иван Васильевич попробовал стерляжьей ухи, съел пирог с палтусом и принялся за отварного осетра. Обедал он в маленькой комнате вместе с князем Никитой Одоевским и князем Василием Ивановичем Шуйским. Настроение у царя было превосходное, он шутил, много смеялся.
Похвалив осетра, вытер полотенцем губы, отпил глоток вина. Он еще держал кубок в руках, когда в дверях показался бледный перепуганный лекарь.
— Ваше величество, — кланяясь, сказал Бомелий, — с нерадостной вестью я пришел…
Царь Иван поднял на него тусклые, впалые глаза.
— Царевна Марфа нездорова, ваше величество.
— Что с ней? — спросил царь, не чувствуя еще ничего плохого. — Угорела, наверно?
— Ваше царское величество, я не могу сказать наверное, но… но…
— Не тяни!
— Ваше величество, я думаю… есть основания считать, что царевна отравлена.
— Опоили?! — Царь поперхнулся, вскочил с кресла. — Не верю! Кто это может здесь, в опричнине! А другой никто без моего позволения не смеет войти во дворец!
— Ваше величество, — Бомелий с мольбой скрестил на груди руки, — я… я принял все меры, может быть, удастся спасти…
Царь нащупал рукой сиденье. Сел.
— Малюту… — приказал он стоявшему около него Годунову. — Пусть не медлит.
Пока не пришел Скуратов, никто не проронил ни слова.
— Как ты мог допустить, где были твои люди? — напустился царь на запыхавшегося Малюту.
— Что случилось, великий государь? — Скуратов бросил быстрый взгляд на лекаря. Пожалуй, первый раз за многие годы он по-настоящему испугался.
— Мою невесту Марфу опоили! — И царь отвесил пощечину своему любимцу.
Малюта упал на колени и поцеловал ударившую его руку.
— Не гневайся на меня, великий государь… — Голос Скуратова дрожал. — Если с Марфой Васильевной что неладно, я найду виноватого. Найду, не уйдет…
Иван Васильевич постепенно осознавал случившееся. Отравили невесту! Его невеста Марфа Васильевна может умереть! В глубине его души вздымалась ярость. Но он заставил себя побороть ее.
— Пойдем, Бомелий, со мной, я хочу видеть царевну… И ты, Григорий…
Сам распахнув дверь в опочивальню Марфы, негромко сказал:
— Вон отсюда, все вон!
Боярыни, теремные девушки-прислужницы, обступившие постель царевны, в испуге кинулись к выходу. Царь каждую проводил тяжелым взглядом.
Осталась только боярыня-мамка Ульяна Сабурова.
Царь неровными шагами подошел к изголовью и увидел бледное, вровень с наволочкой, лицо и неестественно расширенные глаза невесты.
Всего десять дней прошло с тех пор, как он выбрал ее из тысяч, молодую, пышущую здоровьем. А сейчас…
В глазах царевны Марфы стояли слезы.
— Спаси меня, великий государь, спаси меня! Я жить хочу!
Ивана Васильевича потрясли эти простые слова. До сих пор он никого не спасал, а только губил. А теперь его молодая невеста верит, что он всемогущ в жизни, ее государь…
Царь уже поверил, что Марфу отравили. Желание спасти ее было настолько велико, что припадок бешенства, которого всегда все так боялись, не наступил.
Царь обернулся к Бомелию.
— Не вылечишь царевну — сожгу живого. Посажу в клетку и сожгу, — сказал он без гнева. — А ты, — кивнул Малюте, — всех, кто был около Марфы, бери в пытошную. Вечером я сам к тебе прибуду. Пытать, пока не найдем злодея! А этого — напоследок. — Он посмотрел на лекаря.
— Ваше величество, — опомнился трясущийся Бомелий, — я прошу разрешения остаться у царевны. Лечить надо, не откладывая минуты… А вас, ваше величество, прошу выпить две ложки снадобья, что я вам приготовил вчера… Теплой воды сюда и много молока, — распорядился лекарь. Он понял, что от жизни Марфы Собакиной зависит его жизнь.
— Лечи, — пересиливая себя, сказал царь. — И вылечи!
Самообладание стало его покидать. Затряслись ноги и руки. Гнев неодолимой волной ударял в голову.
Царь круто повернулся к двери. Следом, переваливаясь, словно упитанный петух, спешил Скуратов, за ним семенила боярыня-мамка.
Думный дворянин тотчас выполнил повеление. Все, кто был поблизости от царевны со времени ее вступления во дворец, схвачены и брошены в застенок. Не зная, как быть дальше, Малюта отправился домой, поднялся в свою комнату и надолго задумался. Пытать людей бесполезно. Марфу Васильевну отравил лекарь Бомелий. Он, Малюта, сам приказал ему… Василий Собакин хвалился уничтожить опричнину руками своей дочери. Значит, он, Малюта, поступил правильно. Он защищал себя, свой дом, своих детей. Что делать? На этот раз сложилось неудачно. Марфа Собакина понравилась царю, он и не подумал остановиться на Евдокии Сабуровой, как предполагал Малюта. Возникло дело, в котором он, Малюта, не вместе с царем, а против него. Но теперь не поправишь, назад не вернешь. Понемногу он привел мысли в порядок. «Кто еще может быть заинтересован в смерти Марфы?» — спрашивал он себя. Кто-нибудь из родственников покойной царицы Анастасии? Начать с боярыни Шереметевой. У него на допросе она все скажет. Скажет, что подсыпала яд, оговорит кого угодно… Скуратов тяжко вздохнул. Времена пошли другие, оступиться легко. Он понимал, что вера царя в опричнину поколебалась. Нужно ли было искать вину Афанасия Вяземского? Или старика Алексея Басманова? Они были твердыми людьми, и царь им верил. С ними считались и земские. «Я думал, что устраню своих соперников и мне будет вольготнее одному при царе», — признался он себе. Но теперь Малюта видел, что события поворачивались не так, как хотелось. Вокруг царя появились люди, враждебные опричнине.
«А если найти новых друзей в лагере противников, в земщине? — Малюта грустно усмехнулся. — Вряд ли. Буду там искать, потеряю последних у своих. Нет, остался один верный путь: снова убедить царя, что он окружен изменниками, что без опричнины, без верного Гриши ему не прожить и одного дня, придумать что-нибудь страшное…
Марфа — царская невеста. Раз ее отец хвалился расправиться с опричниной, значит, он на что-то надеялся. Моя палка о двух концах: одним я бью врагов опричнины, другим пугаю царя. Раз измена заползла в Александрову слободу и во дворце отравляют невесту царя, значит, враг силен и опричнина государю нужна. Должна быть нужна!»
Поздно вечером Скуратов плотно поужинал, снял со стены тюремные ключи и подвесил их к поясу. Накинув на плечи плащ, подбитый мехом, взяв в руки слюдяной фонарь, он отправился в пытошную. Царь, хоть и грозился, не пришел.
На следующий день царь Иван посетил больную невесту.
— Полакомься, Марфенька, в нашем саду выросло. — Он протянул ей большое красное яблоко.
— Спасибо, великий государь.
— Скоро свадьба, голубушка, царицей станешь, веселей смотри, — старался он ее подбодрить.
— На сердце тяжело, великий государь, и тело ломит.
Царь прикоснулся к побледневшей щеке Марфы сухими холодными пальцами.
— Не лечит разве Бомелий?
— Лечит, великий государь. Однако здоровья только чуть прибавляется. Но ты спасешь меня?
— Выздоровеешь… А что, разве плох лекарь?
— Нет, он старается… — Девушка не хотела обижать немца.
Царь поцеловал в лоб невесту и, мягко ступая по толстому ковру, вышел из опочивальни. У дверей слуги с трепетом ждали его.
— Развеселить царевну — не то всех на конюшню. Запорю! — Царь Иван хмуро посмотрел на дрожавших от страха женщин.
— Сделаем, великий государь, — ответила старшая верховая боярыняnote 83. — Постараемся, батюшка.
Царь кивнул головой.
— Не крепка царевна к твоей государевой радости, — осмелела боярыня. — Ох, как не крепка!
— Старая ворона! — рассвирепел царь и ударил ее вдоль спины посохом. — Будешь каркать, плетей отведаешь!
Боярыня всхлипнула и повалилась на пол…
Между тем в Александровой слободе готовились к свадьбе.
Царь Иван вызвал из Москвы митрополита Кирилла.
— Святой отче, — сказал он, получив благословение, — я мыслю с Марфой Собакиной повенчаться. Люблю бога и верю ему. Буду его молить, чтобы исцелил царицу, мою жену. Может быть, и спасу ее тако.
Царь думал, что простую девицу Марфу бог может и обойти своей милостью, а царица, жена великого государя всея Руси, будет под его особым покровительством.
— И ты, святой отче-господине, молись за Марфу.
— Буду, — покорно ответил митрополит. — Велика милость божья.
Последние дни царь часто задумывался об одном и том же. «Мою невесту Марфу отравили в опричном дворце. Вход в Слободу только по особой моей милости. Можно ли верить ближним слугам — опричникам. От домашнего вора, говорят, не убережешься… Пустили же они Девлет-Гирея к Москве и мечей не зазубрили. Царь должен быть прозорлив, а я? Кто же отравил Марфу, кому нужна ее смерть? Вряд ли московскому боярству страшен ее отец Большой Собакин. Он пришел в закоснение и отчину свою потерял за бедностью. И родни мало. Нет, боярам его страшиться нечего. И смерть Марфы боярам не надобна. Но кто же тогда ее отравил? — еще раз спросил он себя. — Зачем понапрасну ломать голову, Гришка найдет, кто. А уж тогда позабавимся».
Глаза царя сверкнули из темных провалов.
…28 октября 1571 года была назначена свадьба.
Приближалась зима. Деревья давно стояли голые. По ночам легкий морозец покрывал лужи на дворе тонкой корочкой льда.
Погода держалась ясная, солнечная.
Малюта Скуратов получил великую милость. Зять его, Борис Годунов, не имея знатного сана, стал на свадьбе дружкой царицы Марфы, а жена Бориса Мария, дочь Малюты, — свахой.
Все шло по старинному обычаю. В небольшой горнице приготовили постель на тридевяти снопах. Стены завесили шелками, а по углам воткнули стрелы с сорока соболями на каждой. Под соболями на лавках поставили свадебный мед.
Марфа ждала царя в соседней горнице. Она сидела на высоком кресле, и рядом с ней сидела ее сестра Ольга. Невеста похудела и побледнела во время болезни, но казалась еще красивее. Боярыни сидели по лавкам, а слева стояли бояре со свечами и караваями хлеба.
Царь Иван вошел в горницу со своими свадебными боярами, поклонился образам, подошел к невесте, приподнял с кресла ее сестру Ольгу, сам сел на ее место. Священник читал молитву.
Жена тысяческогоnote 84 расчесала волосы жениху и невесте. Одела невесте кику с навешенным покровом, а жениха осыпала хмелем из большой золотой мисы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
У царского кресла стояли опричные и земские бояре. Из приближенных опричников многих недоставало. Не было любимца Афанасия Вяземского, он томился в заточении. Не было воевод Петра Зайцева и Ивана Чеботова — один казнен, другой постригся в монастырь. Не было князя Василия Темкина, Басмановых Алексея и сына Федора… Все они погибли по приказу самодержца. Остался Малюта Скуратов.
Желтое лицо царя сегодня особенно было неприглядным. Под глазами набрякли темные мешки. Редкая борода причесана. На облысевшей голове виднелся лишь венчик седых волос. Его внимание совсем не привлекали бледные и худощавые. Зато он тщательно рассматривал высоких, полных и розовощеких. Царь хотел выбрать здоровую жену. Изредка Малюта Скуратов наклонялся к нему и шептал несколько слов.
В палате стояла напряженная тишина, нарушаемая лишь быстрым дыханием и легкими девичьими шагами.
Первый раз царь остановил наряженную в шелка и золото невесту через три часа после начала смотрин.
— Стой, девица, — сказал царь, — посмотри на меня!
Высокая, с русыми волосами, румяная девушка подняла глаза и взглянула на жениха.
— Как зовут?
— Марфа, отца Собакина.
Малюта наклонился к уху царя и произнес:
— Лицом бела, да отцом не мила.
Иван Васильевич отстранился от шепчущих губ своего советника и сказал:
— Хороша, ее наособицу.
Бояре с поклоном отвели девушку направо.
Еще через час царь снова остановил высокую, краснощекую и полную девушку.
— Кто такая?
— Евдокия, отца Сабурова.
— Наособицу, — распорядился царь.
В первый день было осмотрено пятьсот девушек и отмечены царем девять.
К концу пятого дня двадцать четыре прекрасных девицы были отобраны из двух тысяч. Они опять предстали перед глазами царя, и он отобрал из них двенадцать.
Повивальные бабки со всех сторон осматривали девушек, придираясь к каждой родинке или к самому незначительному пятнышку на теле. Им-то ведомо, где родинка украшает, а где приносит несчастье и болезни. Когда невест осматривали повивальные бабки, царь сидел в смежной комнате и подглядывал в маленькое незаметное окошечко. Повитуха Мясоедиха, самая опытная и хитрая, знала, у каких девиц родители не по душе Малюте Скуратову. Его тайные советы тоже были учтены. Осмотр довершили три дворцовых лекаря под наблюдением доктора Елисея Бомелия.
После всех осмотров остались шесть девиц. Они вконец замучились. Такого стыда им никогда не доводилось испытывать. Все они были самые красивые, здоровые… Девушки снова, в большой дворцовой палате, предстали перед глазами царя Ивана. Сейчас решится судьба. Кто-то из них станет русской царицей. Им приказали стоять рядом, спиной к стене, и ждать.
Тяжело опираясь на посох, царь приблизился к девице, стоявшей справа, остановился, оглядел ее. Медленно двигаясь, он прошел по всему ряду, останавливаясь возле каждой. Он заметил, что у них от нервного напряжения дрожат колени, и был доволен. На этот раз и девицы разглядели как следует жениха. Лысый, беззубый, сгорбленный, царь Иван не мог быть по душе ни одной из стоявших перед ним. Только воспитанные в беспрекословном подчинении родителям, верящие в божественную власть царя могли безропотно согласиться на брак с таким человеком. А ведь каждая слышала и про жестокий характер царя, про его казни и опалы.
Наслаждаясь состоянием перепуганных, трепещущих девиц, словно испытывая их, царь еще раз прошелся возле соревновательниц на царский венец. Он впивался взглядом в каждую. Все красивы, все по вкусу царю. Трудно сказать, какая лучше.
К царю приблизился первый боярин земской думы Иван Федорович Мстиславский и с поклоном подал ему кольцо и шелковый платок.
Царь Иван решил снова посмотреть на девиц. Он опять прошел по ряду. Высокую и дородную красавицу, стоявшую второй справа, он взял было за руку. Девица залилась краской, но царь прошел дальше.
Бояре зашептались. Наконец царь Иван решился. Он сделал шаг к высокой, русоволосой и красивой Марфе Собакиной и, чуть склонив голову, подал ей кольцо и платок. Ее тяжелая красота затмила остальных. Царская невеста пошатнулась. Ее поддержали и повели. Вокруг все кланялись и поздравляли с высокой честью. Теперь она стала царевной, и все должно пойти по заведенному с давних времен порядку.
Но царь не уходил и не отпускал стоявших у стены девушек.
Он снова подошел к ним и, позвав боярина Мстиславского, сказал:
— Вот эту я выбрал для сына Ивана… Ты чья?
— Евдокия, дочь Сабурова, — едва шевеля языком, отозвалась девушка.
Ей неожиданно повезло. Быть женой царевича, молодого статного юноши, куда приятнее, чем быть царицей и жить с беззубым стариком.
В доме, где разместилась семья царской невесты Марфы Собакиной, сегодня был праздник. Гости все свои, родственники. Только вот с братом Калистом пришел кто-то незнакомый, назвался Федором Сабуровым, будто родственником невесты царевича.
Шутка ли сказать: дочь Марфа скоро станет русской царицей! Есть от чего закружиться голове. Вчера царь пожаловал в бояре отца Марфы, Василия Степановича Большого, дядю Марфы, Василия Степановича Меньшого, — в окольничие, а двоюродного братца Марфы — в кравчие. Тверской род Собакиных был из старого дворянского рода Нагих-Собакиных. Собакины ничем не выдавались, по службе бывали в писцах и изредка в воеводах.
И вот теперь они — царская родня. Сколько возможностей им открыла Марфа!
Отец, Василий Степанович Большой, третий раз пил про свою дочь и много раз про великого государя Ивана. Он сильно охмелел и плохо ворочал языком.
— Все хорошо, — говорил Собакин Большой, — от опричников бы только избавиться. Буду слезно дщерь свою молить, пусть она царю и великому государю слово свое замолвит. Она у меня с норовом, что захочет, то и станется. Скажет, опричнине не бывать, — заплетался пьяный Собакин, — и царь так и сделает. А мы все ей поможем, нам любить опричнину не за что.
Опять пили за здоровье Марфы и за великого государя.
Под конец все изрядно опьянели и повалились спать, кому где пришлось.
Тот, кто назвался Федором Сабуровым, вскочив на стоявшего у привязи вороного коня, помчался в Слободу, прямо к дому Малюты Скуратова.
Глава тридцать первая. «И ЛЕКАРСТВО ЕСТЬ ЯД, И ЯД ЕСТЬ ЛЕКАРСТВО…»
В ожидании свадьбы царь был скромен и не проливал крови. И дышалось ему легче, и сил прибавилось. Почувствовав себя молодоженом, он снова стал париться в бане. Ходил он туда вместе с Борисом Годуновым. Борис был недавно пожалован из рынд в царские мыльники и получал пятьдесят рублей в год. Никто не мог так усладить в парильне березовым веником, как он.
Сегодня был постный день, и царю подали на обед только рыбное. Иван Васильевич попробовал стерляжьей ухи, съел пирог с палтусом и принялся за отварного осетра. Обедал он в маленькой комнате вместе с князем Никитой Одоевским и князем Василием Ивановичем Шуйским. Настроение у царя было превосходное, он шутил, много смеялся.
Похвалив осетра, вытер полотенцем губы, отпил глоток вина. Он еще держал кубок в руках, когда в дверях показался бледный перепуганный лекарь.
— Ваше величество, — кланяясь, сказал Бомелий, — с нерадостной вестью я пришел…
Царь Иван поднял на него тусклые, впалые глаза.
— Царевна Марфа нездорова, ваше величество.
— Что с ней? — спросил царь, не чувствуя еще ничего плохого. — Угорела, наверно?
— Ваше царское величество, я не могу сказать наверное, но… но…
— Не тяни!
— Ваше величество, я думаю… есть основания считать, что царевна отравлена.
— Опоили?! — Царь поперхнулся, вскочил с кресла. — Не верю! Кто это может здесь, в опричнине! А другой никто без моего позволения не смеет войти во дворец!
— Ваше величество, — Бомелий с мольбой скрестил на груди руки, — я… я принял все меры, может быть, удастся спасти…
Царь нащупал рукой сиденье. Сел.
— Малюту… — приказал он стоявшему около него Годунову. — Пусть не медлит.
Пока не пришел Скуратов, никто не проронил ни слова.
— Как ты мог допустить, где были твои люди? — напустился царь на запыхавшегося Малюту.
— Что случилось, великий государь? — Скуратов бросил быстрый взгляд на лекаря. Пожалуй, первый раз за многие годы он по-настоящему испугался.
— Мою невесту Марфу опоили! — И царь отвесил пощечину своему любимцу.
Малюта упал на колени и поцеловал ударившую его руку.
— Не гневайся на меня, великий государь… — Голос Скуратова дрожал. — Если с Марфой Васильевной что неладно, я найду виноватого. Найду, не уйдет…
Иван Васильевич постепенно осознавал случившееся. Отравили невесту! Его невеста Марфа Васильевна может умереть! В глубине его души вздымалась ярость. Но он заставил себя побороть ее.
— Пойдем, Бомелий, со мной, я хочу видеть царевну… И ты, Григорий…
Сам распахнув дверь в опочивальню Марфы, негромко сказал:
— Вон отсюда, все вон!
Боярыни, теремные девушки-прислужницы, обступившие постель царевны, в испуге кинулись к выходу. Царь каждую проводил тяжелым взглядом.
Осталась только боярыня-мамка Ульяна Сабурова.
Царь неровными шагами подошел к изголовью и увидел бледное, вровень с наволочкой, лицо и неестественно расширенные глаза невесты.
Всего десять дней прошло с тех пор, как он выбрал ее из тысяч, молодую, пышущую здоровьем. А сейчас…
В глазах царевны Марфы стояли слезы.
— Спаси меня, великий государь, спаси меня! Я жить хочу!
Ивана Васильевича потрясли эти простые слова. До сих пор он никого не спасал, а только губил. А теперь его молодая невеста верит, что он всемогущ в жизни, ее государь…
Царь уже поверил, что Марфу отравили. Желание спасти ее было настолько велико, что припадок бешенства, которого всегда все так боялись, не наступил.
Царь обернулся к Бомелию.
— Не вылечишь царевну — сожгу живого. Посажу в клетку и сожгу, — сказал он без гнева. — А ты, — кивнул Малюте, — всех, кто был около Марфы, бери в пытошную. Вечером я сам к тебе прибуду. Пытать, пока не найдем злодея! А этого — напоследок. — Он посмотрел на лекаря.
— Ваше величество, — опомнился трясущийся Бомелий, — я прошу разрешения остаться у царевны. Лечить надо, не откладывая минуты… А вас, ваше величество, прошу выпить две ложки снадобья, что я вам приготовил вчера… Теплой воды сюда и много молока, — распорядился лекарь. Он понял, что от жизни Марфы Собакиной зависит его жизнь.
— Лечи, — пересиливая себя, сказал царь. — И вылечи!
Самообладание стало его покидать. Затряслись ноги и руки. Гнев неодолимой волной ударял в голову.
Царь круто повернулся к двери. Следом, переваливаясь, словно упитанный петух, спешил Скуратов, за ним семенила боярыня-мамка.
Думный дворянин тотчас выполнил повеление. Все, кто был поблизости от царевны со времени ее вступления во дворец, схвачены и брошены в застенок. Не зная, как быть дальше, Малюта отправился домой, поднялся в свою комнату и надолго задумался. Пытать людей бесполезно. Марфу Васильевну отравил лекарь Бомелий. Он, Малюта, сам приказал ему… Василий Собакин хвалился уничтожить опричнину руками своей дочери. Значит, он, Малюта, поступил правильно. Он защищал себя, свой дом, своих детей. Что делать? На этот раз сложилось неудачно. Марфа Собакина понравилась царю, он и не подумал остановиться на Евдокии Сабуровой, как предполагал Малюта. Возникло дело, в котором он, Малюта, не вместе с царем, а против него. Но теперь не поправишь, назад не вернешь. Понемногу он привел мысли в порядок. «Кто еще может быть заинтересован в смерти Марфы?» — спрашивал он себя. Кто-нибудь из родственников покойной царицы Анастасии? Начать с боярыни Шереметевой. У него на допросе она все скажет. Скажет, что подсыпала яд, оговорит кого угодно… Скуратов тяжко вздохнул. Времена пошли другие, оступиться легко. Он понимал, что вера царя в опричнину поколебалась. Нужно ли было искать вину Афанасия Вяземского? Или старика Алексея Басманова? Они были твердыми людьми, и царь им верил. С ними считались и земские. «Я думал, что устраню своих соперников и мне будет вольготнее одному при царе», — признался он себе. Но теперь Малюта видел, что события поворачивались не так, как хотелось. Вокруг царя появились люди, враждебные опричнине.
«А если найти новых друзей в лагере противников, в земщине? — Малюта грустно усмехнулся. — Вряд ли. Буду там искать, потеряю последних у своих. Нет, остался один верный путь: снова убедить царя, что он окружен изменниками, что без опричнины, без верного Гриши ему не прожить и одного дня, придумать что-нибудь страшное…
Марфа — царская невеста. Раз ее отец хвалился расправиться с опричниной, значит, он на что-то надеялся. Моя палка о двух концах: одним я бью врагов опричнины, другим пугаю царя. Раз измена заползла в Александрову слободу и во дворце отравляют невесту царя, значит, враг силен и опричнина государю нужна. Должна быть нужна!»
Поздно вечером Скуратов плотно поужинал, снял со стены тюремные ключи и подвесил их к поясу. Накинув на плечи плащ, подбитый мехом, взяв в руки слюдяной фонарь, он отправился в пытошную. Царь, хоть и грозился, не пришел.
На следующий день царь Иван посетил больную невесту.
— Полакомься, Марфенька, в нашем саду выросло. — Он протянул ей большое красное яблоко.
— Спасибо, великий государь.
— Скоро свадьба, голубушка, царицей станешь, веселей смотри, — старался он ее подбодрить.
— На сердце тяжело, великий государь, и тело ломит.
Царь прикоснулся к побледневшей щеке Марфы сухими холодными пальцами.
— Не лечит разве Бомелий?
— Лечит, великий государь. Однако здоровья только чуть прибавляется. Но ты спасешь меня?
— Выздоровеешь… А что, разве плох лекарь?
— Нет, он старается… — Девушка не хотела обижать немца.
Царь поцеловал в лоб невесту и, мягко ступая по толстому ковру, вышел из опочивальни. У дверей слуги с трепетом ждали его.
— Развеселить царевну — не то всех на конюшню. Запорю! — Царь Иван хмуро посмотрел на дрожавших от страха женщин.
— Сделаем, великий государь, — ответила старшая верховая боярыняnote 83. — Постараемся, батюшка.
Царь кивнул головой.
— Не крепка царевна к твоей государевой радости, — осмелела боярыня. — Ох, как не крепка!
— Старая ворона! — рассвирепел царь и ударил ее вдоль спины посохом. — Будешь каркать, плетей отведаешь!
Боярыня всхлипнула и повалилась на пол…
Между тем в Александровой слободе готовились к свадьбе.
Царь Иван вызвал из Москвы митрополита Кирилла.
— Святой отче, — сказал он, получив благословение, — я мыслю с Марфой Собакиной повенчаться. Люблю бога и верю ему. Буду его молить, чтобы исцелил царицу, мою жену. Может быть, и спасу ее тако.
Царь думал, что простую девицу Марфу бог может и обойти своей милостью, а царица, жена великого государя всея Руси, будет под его особым покровительством.
— И ты, святой отче-господине, молись за Марфу.
— Буду, — покорно ответил митрополит. — Велика милость божья.
Последние дни царь часто задумывался об одном и том же. «Мою невесту Марфу отравили в опричном дворце. Вход в Слободу только по особой моей милости. Можно ли верить ближним слугам — опричникам. От домашнего вора, говорят, не убережешься… Пустили же они Девлет-Гирея к Москве и мечей не зазубрили. Царь должен быть прозорлив, а я? Кто же отравил Марфу, кому нужна ее смерть? Вряд ли московскому боярству страшен ее отец Большой Собакин. Он пришел в закоснение и отчину свою потерял за бедностью. И родни мало. Нет, боярам его страшиться нечего. И смерть Марфы боярам не надобна. Но кто же тогда ее отравил? — еще раз спросил он себя. — Зачем понапрасну ломать голову, Гришка найдет, кто. А уж тогда позабавимся».
Глаза царя сверкнули из темных провалов.
…28 октября 1571 года была назначена свадьба.
Приближалась зима. Деревья давно стояли голые. По ночам легкий морозец покрывал лужи на дворе тонкой корочкой льда.
Погода держалась ясная, солнечная.
Малюта Скуратов получил великую милость. Зять его, Борис Годунов, не имея знатного сана, стал на свадьбе дружкой царицы Марфы, а жена Бориса Мария, дочь Малюты, — свахой.
Все шло по старинному обычаю. В небольшой горнице приготовили постель на тридевяти снопах. Стены завесили шелками, а по углам воткнули стрелы с сорока соболями на каждой. Под соболями на лавках поставили свадебный мед.
Марфа ждала царя в соседней горнице. Она сидела на высоком кресле, и рядом с ней сидела ее сестра Ольга. Невеста похудела и побледнела во время болезни, но казалась еще красивее. Боярыни сидели по лавкам, а слева стояли бояре со свечами и караваями хлеба.
Царь Иван вошел в горницу со своими свадебными боярами, поклонился образам, подошел к невесте, приподнял с кресла ее сестру Ольгу, сам сел на ее место. Священник читал молитву.
Жена тысяческогоnote 84 расчесала волосы жениху и невесте. Одела невесте кику с навешенным покровом, а жениха осыпала хмелем из большой золотой мисы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49