Но кавальейро уже позабыл об индейце. Он думал о Сесилии, о том, что чувство его поругано, что радужная надежда, которой он жил, поблекла и, может быть, потеряна для него навсегда.По временам перед внутренним взором его возникало печальное лицо Изабелл; он вспоминал, что и она, как он, любит неразделенной любовью. И он чувствовал, что теперь чем-то связан с нею; оба они страдают по одной и той же причине, оба обманулись в своих надеждах.Потом он стал думать о том, что Изабелл любит его; помимо воли, он вспоминал обращенные к нему нежные слова, видел ее печальную улыбку и взгляд, то огненный, то подернутый негой.Ему казалось, что он ощущает теплоту ее дыхания, прикосновение головы, приникшей к его плечу, дрожание протянутых к нему рук; он слышал ее певучий голос, шептавший слова признаний.Сердце его лихорадочно билось. Он забывал обо всем, и перед глазами его вновь вставало это смуглое лицо, окруженное сиянием любви.Потом он вздрагивал, как будто девушка и в самом деле была где-то рядом, протирал рукой глаза, словно для того, чтобы прогнать не дававший ему покоя образ; мысли его снова возвращались к Сесилии: да, он ничего для нее не значит, чувство его отвергнуто.Когда подошел Пери, Алваро переживал одну из тех минут уныния и безразличия ко всему, которые обычно наступают после большого потрясения.— Пери, ты мне говорил о врагах?— Да, — ответил индеец.— Я хочу знать, кто они!— Зачем?— Чтобы бороться с ними.— Но их трое.— Тем лучше.Индеец колебался.— Нет, Пери хочет один победить врагов своей сеньоры. А вот если он умрет, ты все будешь знать и закончишь то, что Пери начал.— К чему эта тайна? Неужели ты не можешь сказать мне, кто эти люди?— Пери может сказать, но не хочет.— Почему?— Потому, что ты добрый и думаешь, что другие тоже добрые. Ты будешь защищать злых.— Нет, никогда этого но будет. Говори!— Слушай. Если Пери завтра не придет, ты его больше не увидишь. По душа Пери вернется и назовет тебе их имена.— Как это может быть?— Увидишь. Их трое. Они хотят оскорбить сеньору, убить ее отца, тебя, всех. Есть и другие, кто на их стороне.— Это мятеж! — вскричал Алваро.— Их вождь хочет бежать и увезти с собой Сеси. Но Пери не даст ему это сделать.— Может ли это быть! — воскликнул пораженный кавальейро.— Пери говорит правду.— Не верю!И в самом деле, кавальейро считал, что все это только домыслы индейца, безмерно преданного дочери дона Антонио; он отказывался допустить существование столь гнусного заговора, его прямодушная натура отвергала самую возможность подобного преступления.Все авентурейро любили и уважали фидалго. За те десять лет, в течение которых Алваро находился при нем, ни разу не случалось, чтобы кто-нибудь из них позволил себе хоть малейшее неповиновение. Бывали, правда, отдельные нарушения порядка, ссоры между товарищами, попытки самовольно уйти из отряда, но дальше этого дело никогда не заходило.Индеец знал, что кавальейро в первую минуту ему не поверит, потому-то он и решил не рассказывать всего до конца; он боялся, как бы молодой человек со своими рыцарскими понятиями о чести не оказался слишком снисходительным к заговорщикам.— Ты не веришь Пери?— Тот, кто возводит такие обвинения па других, должен представить доказательства. Ты мне друг, Пери, но и они тоже мои друзья, и у них ость право защищаться.— Неужели ты думаешь, что, когда человек идет на смерть, он способен солгать? — решительно спросил его индеец.— Что ты хочешь этим сказать?— Пери отомстит за свою сеньору. Он простится со всем, что любит. Неужели, если он отдаст жизнь, ты все еще будешь говорить, что он ошибается?Алваро был потрясен доводами индейца.— Тебе бы лучше было поговорить с самим доном Антонио.— Нет. И ты и он привыкли сражаться с людьми, которые нападают открыто. Пери умеет охотиться на ягуара в лесу и умеет раздавить змею, когда та выпустит жало.— Но что же ты тогда от меня хочешь?— Когда Пери умрет, ты должен поверить ему и сделать то, что делает он, — ты должен спасти сеньору.— Убивать из-за угла? Нет, Пери, этому не бывать. Рука моя возьмется за шпагу только для того, чтобы скрестить ее с другой шпагой.Индеец молча посмотрел на кавальейро. В темноте глаза его светились.— Ты любишь Сеси?Алваро вздрогнул.— Если бы ты любил ее, ты бы поднял руку на родного брата, лишь бы избавить Соси от опасности.— Пери, ты, видно, не понимаешь того, что я говорю тебе. Я без всяких колебаний готов отдать за Сесилию жизнь. Но честь моя принадлежит господу и блаженной памяти моего отца.Оба они некоторое время смотрели друг на друга молча. Обоим в равной мере было присуще природное величие души и благородство чувств, однако обстоятельства жизни сделали их людьми совершенно разными.Каждый шаг Алваро был подчинен чести и рыцарскому достоинству; никакое чувство, никакие личные соображения не могли заставить его отклониться от прямой линии — линии долга.В Пери самозабвенная преданность превозмогала все. Он служил своей сеньоре, оберегая ее от всех бед, — и в этом видел смысл жизни. Он, вероятно, принес бы в жертву весь мир, лишь бы наподобие индейского Ноя спасти от потопа пальму, на которой могла бы укрыться Сесилия.Однако обе эти натуры, одна взращенная цивилизацией, другая — простором и волею, как ни велико было разделявшее их расстояние, понимали друг друга. Судьба начертала им разные пути, но господь вложил в души их одни и те же семена героизма, из которых вырастают всходы высоких чувств.Пери понимал, что Алваро не уступит; Алваро знал, что Пери, при всех обстоятельствах, неукоснительно исполнит все, что задумал.Вначале индеец, казалось, был озадачен упорством кавальейро. Потом он высокомерно поднял голову и, ударив себя в грудь, решительно сказал:— Пери будет защищать свою сеньору один, ему никто не нужен. Он могуч. Его стрелы крылаты, как ласточки, и ядовиты, как змеи. Он силен, как ягуар, и быстр, как эму. Он может, правда, умереть. Но с него довольно и одной жизни.— Хорошо, друг мой, — ответил кавальейро, — иди, и принеси свою жертву, а я исполню свой долг. У меня тоже есть жизнь, и при мне моя шпага. Жизнь моя станет тенью, которая укроет Сесилию, шпагой я очерчу вокруг нее стальное кольцо. Можешь быть уверен, что враги, которые перешагнут через твой труп, должны будут перешагнуть и через мой, прежде чем проникнут к твоей сеньоре.— У тебя большая душа. Родись ты в сертане, ты стал бы царем лесов; Пери назвал бы тебя братом.Они пожали друг другу руки и направились в дом. По дороге Алваро спохватился, что так и не узнал, от кого ему надо будет защищать Сесилию. Он еще раз спросил у Пери имена врагов, но тот решительно отказался назвать их, обещав, что, когда придет время, кавальейро все узнает.У индейца были на этот счет свои соображения.Подходя к дому, они разделились: Алваро прошел к себе, Пери направился к садику Сесилии.Было уже восемь часов вечера. Семья собралась за ужином. Комната девушки была погружена во мрак. Пери обошел дом, чтобы проверить, все ли в порядке; потом сел на скамейку и стал ждать.Спустя полчаса в окне вспыхнул свет, и видно было, как отворилась дверь в сад и в проеме ее появилась стройная фигура Сесилии.Увидев индейца, девушка подбежала к нему.— Бедный Пери, — сказала она. — Сколько ты выстрадал сегодня! И ты, верно, думал, что твоя сеньора очень злая и неблагодарная, она ведь велела тебе уйти. Но теперь отец мой сказал: ты останешься у нас навсегда.— Ты добрая, сеньора: ты плакала, когда Пери должен был уйти; ты просила, чтобы ему позволили остаться.— Значит, ты не обиделся на Сеси? — спросила девушка, улыбаясь.— Разве может раб обидеться на свою сеньору? — простодушно отвечал индеец.— Какой же ты раб! — возмущенно воскликнула Сесилия. — Ты — друг, искренний, преданный. Два раза ты спасал мне жизнь. Чего ты только не делал, чтобы я была довольна и счастлива. Ради меня ты каждый день рискуешь жизнью.Индеец улыбнулся.— Что же еще Пери должен делать со своей жизнью, сеньора?— Я хочу, чтобы он уважал свою сеньору, и слушал се во всем, и хорошо запоминал то, чему она будет его учить, Он должен стать таким же кавальейро, как мой брат, дон Диего, и сеньор Алваро.Пери покачал головой.— Послушай, — сказала девушка, — Сеси научит тебя чтить бога, который на небе, и научит тебя молиться и читать хорошие книги. Когда ты будешь все это знать, она вышьет для тебя шелковый плащ. Ты будешь носить шпагу и крест на груди. Понимаешь?— Растению нужно солнце, чтобы расти; цветку нужна вода, чтобы распуститься. Пери, чтобы жить, нужна свобода.— Но ты будешь свободным и знатным, как мой отец.— Нет! Птица, что летит по небу, падает, когда ей обрежут крылья. Рыба, что плывет в реке, гибнет, когда ее вытянут на сушу. Пери погибнет, как эта птица и как эта рыба. Не подрезай ему крылья; не вырывай его из жизни.Сесилия сердито топнула ногой.— Не сердись на меня, сеньора.— Ты не хочешь сделать то, о чем тебя просит Сеси! Ну раз так, Сеси тебя больше не любит. Она больше не будет называть тебя другом. Ступай, не нужен мне больше твой цветок.И, вынув из волос цветок, она смяла его, убежала к себе и с силой хлопнула дверью.Индеец вернулся в свою хижину удрученный.И вдруг в ночную тишину ворвался серебристый женский голос, который пел с большим чувством под аккомпанемент гитары старинную португальскую балладу.Вот слова этой баллады:Однажды калиф богатыйТайкомПокинул дворца палаты.Во тьме на коне лихомОн в путьПустился один верхом.В далекий замок велаТропа.В том замке дева жила.Волненьем сердца томимый,ПрипалКалиф там к стопам любимой.С улыбкой, не без укора,В ответСказала ему сеньора:«С младенческих лет верна яХристу,А вера твоя — иная.Но сердцем я вся с тобою.Крестись —Я стану твоей рабою».И голос ее звучалМольбою,И негою взор ласкал.«Я — царь, я страною правлю,Но знай,Я царство свое оставлю.Прощайте навек узорыМоих палат,Алмазов, золота горы;Прощай и рай Магомета —Твой взглядДороже целого света».От слов любви хорошея,СнялаСеньора цепочку с шеи;К устам прильнули уста,И душиСроднила сила креста.Мелодичный и нежный голос этот растаял в глубинах сертана. Но эхо все еще повторяло его переливы. Часть третья. ПЛЕМЯ АЙМОРЕ I. ОТЪЕЗД В понедельник, в шесть часов утра, дон Антонио де Марис позвал к себе сына.Старый фидалго почти всю ночь не смыкал глаз. Он размышлял об опасности, нависшей над его семьей, и что-то писал.Пери рассказал ему во всех подробностях о своей встрече с индейцами-айморе, и фидалго, зная, сколь свирепо и мстительно это племя, с минуты на минуту ожидал нападения на дом.Поэтому, договорившись с Алваро, доном Диего и своим эскудейро Айресом Гомесом, он принял все меры предосторожности, какие подсказывал ему большой жизненный опыт.Старый фидалго запечатывал написанные ночью два письма, когда в кабинет вошел дон Диего.— Сын мой! — с волнением в голосе сказал дон Антонио де Марис. — Ночью я думал о том, что нас ожидает, и принял серьезное решение: ты сегодня же должен ехать в Сан-Себастьян.— Это невозможно, сеньор! Вы удаляете меня в такое время, когда вам грозит опасность.— Да! Именно теперь, когда нам грозит большая опасность, я, глава дома, считаю долгом спасти тебя, отпрыска моего рода, моего законного наследника, который должен будет стать опорой осиротевшей семьи.— Я уповаю на бога. отец; мне хочется думать, что ваши опасения неосновательны. Но если господу будет угодно подвергнуть нас такому испытанию, то место вашего сына и наследника — только здесь. Семье грозит несчастье, и сын должен быть возле вас, чтобы защищать ваш дом и разделить вашу участь, какова бы она ни была.Дон Антонио прижал молодого человека к груди.— Узнаю тебя — ты сын своего отца. В жилах твоих течет кровь моей молодости; твоими устами говорит моя былая отвага. Но все-таки разреши мне, человеку, дожившему до седин и умудренному опытом, указать тебе, что отец семейства смотрит на вещи иначе, чем пылкий юноша.— Я готов выслушать вас, отец, только заклинаю вас моей любовью к вам, избавьте меня от позорной и мучительной доли — покинуть вас теперь, когда вам так нужен верный и преданный слуга!— Дон Диего, — продолжал фидалго уже спокойнее, — пойми, что шпага не может принести нам победу, будь она даже в твоих руках; нас всего сорок человек, и этой горстке предстоит помериться силами с многими и многими сотнями врагов. Будет в наших рядах одним больше или одним меньше — не имеет никакого значения.— Пусть так, — порывисто воскликнул кавальейро, — но я не уступлю своего права разделить с вами все тяготы и опасности — это почетное право. И если я не помогу вам одержать победу, я, по крайней мере, умру вместе со своими.— И что же, во имя этой благородной, но совершенно бесплодной гордости ты решил пренебречь единственной надеждой, которая у нас, может быть, еще остается, если мои опасения подтвердятся, — а я боюсь, что будет именно так.— Что вы хотите этим сказать, отец?— Какова бы ни была сила и численность врагов, я убежден, что наша португальская доблесть и само местоположение этого дома помогут нам какое-то время продержаться. Это может продлиться дней двадцать, самое большее — месяц. Но в конце концов нас вынудят сдаться.— И что же тогда?.. — воскликнул дон Диего, бледнея.— А вот что: мой сын дон Диего не должен упрямиться. Это бессмысленно. Пусть едет в Рио-де-Жанейро и попросит поддержки португальских фидалго. Ему не откажут. Он получит подкрепление, придет на помощь отцу и успеет защитить семью. И он поймет, что спасти своих близких — большая заслуга, чем без толку рисковать жизнью.Дон Диего преклонил колена и с нежностью поцеловал руку фидалго.— Простите меня, отец, я вас не понял. Я должен был догадаться, что дон Антонио де Марис не станет требовать от своего сына того, что недостойно.— Ну хорошо, сын мой, не будем терять времени. Помни, как много лишний час и даже минута значат для тех, кто ждет.— Я еду сейчас же, — сказал кавальейро, направляясь к двери.— Передай это письмо Мартину де Са, губернатору капитании, а вот это — шурину моему, твоему дяде Криспину Тенрейро Криспин Тенрейро — один из основателей Рио-де-Жанейро. Был женат на доне Изабел Марис, сестре дона Антонио де Мариса.

, доблестному фидалго, который избавит тебя от труда искать защитников для твоей семьи. Ступай, простись с матерью и сестрами, а я велю все подготовить для твоего отъезда.И, не давая воли своим чувствам, фидалго вышел из кабинета, где происходила вся эта сцена, чтобы встретиться с Алваро.— Алваро, отберите четырех человек, чтобы сопровождать дона Диего в Рио-де-Жанейро.— Дон Диего уезжает? — удивился кавальейро.— Да, я потом скажу почему. А сейчас выполняйте мое распоряжение — и поскорее, чтобы через час все было готово!Алваро направился в то крыло дома, где жили авентурейро.Там царило смятение. Одни открыто выражали свое недовольство; другие о чем-то перешептывались; третьи, наконец, только смеялись над подавленным настроением своих товарищей и открыто порицали роптавших.Айрес Гомес во всех своих военных доспехах прогуливался по площадке, держа шпагу наготове, высоко подняв голову и подкрутив усы. Когда он подходил ближе к авентурейро, те понижали голос, но стоило ему немного отойти, как ропот возобновлялся.Больше всего спорили и шумели три группы. Это были люди, собравшиеся вокруг уже известных нам троих авентурейро — Лоредано, Руи Соэйро и Бенто Симоэнса.Причиной этого почти всеобщего недовольства было следующее.Около шести часов утра Руи, как было условлено, первым направился к лестнице, чтобы уйти в лес.Каково же было его удивление, когда он увидел, что Васко Афонсо и Мартин Ваз охраняют выход. Раньше этого никогда не бывало: охрану выставляли только на ночь, а с наступлением утра всегда снимали.Он еще больше удивился, когда оба часовых, скрестив шпаги, почти одновременно произнесли:— Хода нет.— Это почему?— Таков приказ, — ответил часовой.Руи побледнел и поспешил вернуться: первой мыслью его было, что их выдали, надо было предупредить Лоредано.Но Айрес Гомес перехватил его по дороге и повел за собою в сторону галереи; там достойный эскудейро выпрямился и, приложив руку ко рту, крикнул:— Слушай мою команду! Выходи все!Авентурейро вышли во двор и окружили Айреса Гомеса; Руи успел шепнуть несколько слов итальянцу, и оба они, бледные от волнения, но полные решимости, стали ждать, чем кончится этот сбор.— Сеньор дон Антонио де Марис поручил мне, — начал эскудейро, — передать вам следующее: он приказывает, чтобы без его распоряжения ни один человек не отлучался из дома. Тот, кто нарушит этот приказ, поплатится головой.В ответ последовало гробовое молчание.Лоредано и его два сообщника переглянулись.— Понятно? — спросил Айрес Гомес.— Ни мне, ни моим товарищам не понятно, для чего это понадобилось, — возразил итальянец, выходя вперед.— Да, в самом доле, для чего? — закричали наперебой авентурейро.— Приказы выполняются, а не обсуждаются, — не без торжественности ответил эскудейро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37