Лишь горстка самых упорных осталась продолжать священную войну.
Сэр Трюгве и его оруженосец лишились не только своих солдат, но и слуг — в одну из звездных ночей те тайком выбрались из лагеря и назад уже не вернулись. К тому же они увели с собой всех лошадей и верблюдов.
— Истинный христианин никогда не отречется от своего долга! — объявил сэр Трюгве. — Мы продолжим войну, мой мальчик. Мы служим богу, и только ему!
Его религиозный пыл был неподдельным. И, казалось, так же неподдельно гордится он своим оруженосцем. Растущая досада сэра Трюгве выражалась в том, что он по сто раз в день твердил молитвы, все громче и громче взывая к господу. Иногда, а потом все чаще и чаще, он в присутствии Маркуса падал оземь и катался в пыли, корчась и плюясь в религиозном экстазе.
Последний такой припадок случился как раз на подступах к Дамаску, захваченному мусульманами. Очнувшись от припадка, сэр Трюгве объявил, что господь говорил с ним устами ангела и пожелал, чтобы сэр Трюгве исполнил священную миссию, которая никому иному не под силу.
Сэр Трюгве должен был не более не менее как освободить от неверных Дамаск. Войско господне состояло из одного полоумного рыцаря и его перепуганного оруженосца.
Гром раскатился совсем близко, вернув Маркуса в блаженную прохладу залитой дождем круглой башни.
В рукоять испанского меча, который Маркус носил у пояса, некий ревностный рыцарь давным-давно вделал крохотный осколок янтаря, якобы отколовшийся от гроба святого Катберта. Осколок держался на диво прочно. Маркус, бывало, часами просиживал над мечом, ломая голову, как бы извлечь из рукояти эту сомнительную реликвию.
В конце концов он махнул рукой и отступился. Не из почтения к давно упокоившемуся святому, а из боязни нарушить гармонию великолепного меча.
Сейчас, в сумеречном свете бури, блеск янтарного осколка был почти незаметен — его затмевало сияние серебра и рубиновых кабошонов, которыми была украшена рукоять.
Маркус сидел за столом, как раз там, где не так давно восседал старший церковник, и снова, в который уже раз, разглядывал янтарный осколок, дивясь тому, что он не выпал даже в самых жестоких боях.
Совсем недавно тут стояла Авалон. Стояла у самого стола, даже ближе, чем Маркус, выслушивая наглые требования папских посланников. Храбрая девчонка. Она даже и не представляет себе, что могли бы сотворить с ней эти слуги господни…
В башню вошел Бальтазар и небрежной походкой направился к дубовому, обитому потертой кожей креслу.
— Зрите, се идет невеста, — процитировал он, плавно взмахнув рукой.
Поскольку Бальтазар был уже третьим человеком, сообщавшим лэрду о том, что его нареченная от-правилась прогуляться, Маркус лишь кивнул в ответ, не сводя глаз с янтарного осколка.
— Далеко не уйдет, — наконец сказал он.
— Вот как? — Бальтазар откинулся на спинку кресла.
Маркус издал короткий смешок.
— Если ты еще не заметил, то здесь, в замке, и идти-то некуда. Половина Савера лежит в развалинах, а снаружи льет как из ведра.
— Это правда, — признал Бальтазар.
Дождь молотил по крыше, стекал ручьями по стеклу, размывая осенние краски пейзажа. Что ж, подумал Маркус, по крайней мере, в жилой части Савера зимой будет тепло. Хотя бы на это у них хватило средств.
— А ты знаешь, что мой отец после того, как обвалилась крыша конюшни, держал коней в западной башне? — спросил он вслух, глядя на струи дождя. — Он сказал, что кони важнее каменных хором.
— Мудрый человек, — заметил Бальтазар.
— Это что-то новенькое: Хэнок — и вдруг мудрый!
— Кони стоят денег, и немалых, а камня в этих краях навалом.
В кабинет заглянула женщина.
— Прошу прощенья, лэрд, — сказала она, увидев Маркуса, — ваша невеста вышла из своей комнаты, вы знаете?
— Знаю, — кратко ответил Маркус.
Женщина помолчала, выжидательно глядя на него, но, так ничего и не дождавшись, исчезла.
Маркус провел рукой по волосам и наконец обратил свой взгляд на груду писем, свитков и клочков бумаги, которая громоздилась на его столе. Столько дел! Он так измучился, что хотелось закрыть глаза и послать к чертям весь этот хлам. Или себя самого.
— Скоро твоей нареченной доставят одежду, — лениво заметил Бальтазар.
— Одежду?
— Ее пришлют из замка твоего врага.
— На кой дьявол ей понадобилась одежда?
Бальтазар отвел взгляд. В комнату заглянул стражник, коротко поклонился лэрду.
— Невеста вышла из своей комнаты, — озабоченно сообщил он.
— Знаю, — терпеливо вздохнул Маркус.
— Она сейчас в кладовой, — прибавил стражник.
— Пусть ее.
Стражник поклонился и ушел.
Груда бумаг расползлась по всему столу. Здесь были счета и деловые записи, сделанные рукой отца. Разобрать почерк было почти невозможно. Овца с ягненком выданы в возмещение за потерю дома. Три овцы выданы странствующему священнику в уплату за службу. Спор о восьми локтях шерстяной ткани. Жалоба крестьянина на соседа, который засеял овсом пять рядов чужого поля, оставленного под ячмень. И так далее, и тому подобное — до бесконечности.
— И что же ты теперь будешь делать, Кинкардин? — дружелюбно осведомился Бальтазар, поблескивая глазами из глубины кресла. — Ждать, покуда твой король позволит тебе жениться на этой женщине?
— У меня уже есть его дозволение, — буркнул Маркус, мгновенно ощетинившись. — Я не этого жду.
— Стало быть, дозволения английского короля?
— Или папы?
— Мне плевать на их дозволение. И оно мне не нужно.
— И все-таки ты ждешь. Чего же?
Маркус пожал плечами и снова склонился над грудой бумаг. Бальтазар помолчал, не сводя с него пристального взгляда.
— Ты не боишься, что англичане вернутся и заберут у тебя нареченную?
— Нет, — коротко ответил Маркус. — Этому не бывать.
— Ты уверен?
— Не важно. Пусть себе попытаются, но они ее не получат. Мы поженимся прежде, чем папа решит, брать ли ему взятку от де Фаруша.
— Она настоящее сокровище, — заметил Бальтазар, не сводя с него глаз. — Истинный алмаз в драгоценной оправе.
— Прежде всего она женщина, — ответил Маркус.
Уж об этом он никогда не забывал: мягкие вишневые губы, сладкий жар поцелуя, пронизавший его до глубины души…
— Алмаз, — повторил Бальтазар, — которым мечтают завладеть могущественные люди. Люди, заручившиеся поддержкой сильных мира сего.
Маркус по-прежнему хмуро смотрел на бумаги, всем сердцем впитывая каждое слово этой правдивой речи.
— А ты все ждешь, — заключил Бальтазар и смолк, так и не произнеся неизбежного вопроса.
— Я должен… — Маркус осекся, не в силах выразить словами свои чувства.
Он хотел добиться доверия Авалон, доказать ей, что он ее достоин, что не уподобится своему отцу… Словом, он хотел завоевать Авалон — но не силой.
Бальтазар молча смотрел на него — и, как всегда, видел насквозь.
— Завоевать такую женщину, — сказал он вслух, — может только самый отважный.
Маркус с силой потер ладонями глаза и коротко вздохнул.
В комнату вошла кухарка. Как же ее зовут? Тара? Тела? Ах да, Теган.
— Лэрд, невеста ушла из кладовой. Говорила, что хочет, мол, осмотреть южную башню, — смиренно доложила кухарка.
— Спасибо.
Бумаги могут подождать. Они ждали уже так долго, порой по нескольку лет, подождут и еще один день. Или неделю. Маркус отодвинул кресло и встал. И чем только, черт возьми, занимался тут Хэнок?
— Куда ты? — спросил Бальтазар, не скрывая своего веселья.
— В южную башню, — на ходу ответил Маркус. — Что-то давно я там не бывал.
Южная башня, насколько помнил Маркус, не нуждалась в значительном ремонте — лестницы там были надежные, балки прочные. Быть может, Хэнок так заботился о ней потому, что она была обращена к границе с древним врагом Шотландии — Англией.
Маркус сохранил обычай своего отца постоянно сменять в башне дозорных, которые не сводили глаз с юга.
Правда, когда Маркус поднялся сейчас на вершину башни, он обнаружил, что дозорный смотрит вовсе не на юг.
Выбравшись наверх, Маркус увидел, что дождь, как по волшебству, прекратился и в разрывах туч искрятся ранние звезды, хотя небо на западе еще переливалось розовато-лиловыми оттенками недавнего заката. А на мокрой от дождя площадке, осененная алмазным сиянием звезд, стояла леди Авалон де Фаруш и вела дружескую беседу с дозорными и компанией мальчишек.
Маркус ничего не мог с собой поделать — он остановился, любуясь Авалон. Если Трюгве и вправду видел когда-нибудь ангела во плоти, вряд ли этот ангел был прекрасней этой девушки с заплетенными в косу серебристыми волосами, в которых искрился звездный свет. Глаза ее, окаймленные черными пушистыми ресницами, казались сейчас непроглядными, как ночь, на губах играла беспечная улыбка.
Никогда прежде Маркус не видел ее такой: веселой, легкомысленной, дружелюбной. Отвечая на вопрос одного из мальчиков, она повела в воздухе рукой, и этот женственный, но сильный жест словно рассек вечерний сумрак. Потом Авалон повторила это движение уже медленней, показывая и разъясняя. Другой мальчик что-то сказал, и она рассмеялась. Все ее собеседники радостно подхватили этот переливчатый смех. Зачарованный, Маркус подошел ближе.
— Нет, — говорила в эту минуту Авалон, — никто еще ни разу не бежал от меня, ни в бою, ни…
Она осеклась прежде, чем увидела Маркуса, и быстро обернулась.
Маркус мог бы смотреть на нее целую вечность. Ничего на свете он не желал так, как заглядеться в ее глаза цвета сказочного вереска — да так и утонуть в этих глазах, навсегда остаться в чудесном мире, имя которому — Авалон.
Но тут девушка наконец разглядела его, и ее улыбка тотчас погасла, в чудесных глазах мелькнула настороженность.
«Не бойся меня», — почти взмолился Маркус. Он мог бы поклясться, что Авалон вздрогнула.
Она слышала, в самом деле слышала его мысль!
Теперь уже Маркуса заметили и остальные участники беседы. Дозорные поспешно вернулись на свои места, а мальчишки, разинув рты, глазели то на него, то на Авалон.
— Добрый вечер, — сказал Маркус первое, что пришло ему в голову.
Мальчишки нестройным хором ответили на его приветствие; Авалон промолчала, опустив глаза.
С минуту все стояли недвижно. Затем мальчишки расступились, принимая Маркуса в свой тесный круг.
— А ты, лэрд, можешь ударить так, как бьет миледи? — спросил самый храбрый из них.
— Ну, ударить-то я могу, но совсем не так, как миледи. Она обладает особым умением.
— Этому может научиться всякий, — поспешно возразила Авалон.
Мальчишки тотчас обернулись к ней, и глаза их загорелись восторженной надеждой.
— А нас ты научишь, миледи? — спросил все тот же юный храбрец.
Авалон заколебалась, быстро глянула на Маркуса, но тут же отвела взгляд. Звездный свет очертил ее лицо и губы, дрожал на кончиках ресниц, словно оттеняя ее красоту.
— Научу, если смогу, — наконец сказала она.
Маркус скрестил руки на груди.
— Отчего же не сможешь, леди Авалон?
Это был еще один вызов; похоже, он был просто обречен постоянно задирать ее.
Авалон подняла голову, в упор глянула на него.
— Научу, если будет время, — уточнила она, и мальчишки разразились восторженными воплями.
На радостях они принялись тут же обсуждать, как они будут обучаться, без спроса решая, когда лучше начать и где проводить занятия.
— Погодите, ребята, — вмешался Маркус. — Миледи еще не вполне здорова, так что с воинской наукой придется подождать.
Мальчишки унялись, не сдержав разочарованных восклицаний. Послушав их, Авалон покачала головой.
— Если ваш лэрд разрешит, мы можем начать хоть завтра, — сказала она. — Я скажу вам, что нужно делать, а вы будете практиковаться у меня на глазах. Для начала неплохо.
Двенадцать пар сияющих детских глаз с немой мольбой воззрились на Маркуса, и тот сделал вид, что сдается.
— Как пожелаешь, — ответил он, обращаясь к Авалон, и наклонил голову, чтобы скрыть торжествующую улыбку. Вот и еще одна ниточка, которая привяжет ее к Саверу! Маркус мысленно возблагодарил бога за назойливость мальчишек.
Впрочем, эта назойливость имела и свою оборотную сторону. Мальчики никак не хотели уходить, даже когда Маркус наградил их строгим и выразительным взглядом. Обступив Авалон, они забросали ее вопросами и шумно переговаривались, не дожидаясь ее ответов. Авалон заметила нетерпение Маркуса. На губах ее играла дразнящая улыбка, то ускользая, то появляясь вновь.
Наконец Маркус не выдержал и велел мальчишкам разойтись — леди никуда не денется, и они смогут поговорить с ней завтра.
Мальчишки тотчас умчались прочь, восторженно болтая о великом воинском будущем, которое обеспечат им уроки девы-воина.
Авалон молчала, глядя на юг. Из лесного моря выступали нагие вершины гор. Маркус лишь сейчас заметил, что повязка у нее другого цвета. Ему смутно помнился нелегкий разговор с посланцами королей и папы. Да, именно тогда Авалон вынула из повязки больную руку и с изумительной стойкостью доказала незваным гостям, что она здорова. Маркус как-то смутно видел это, слишком много речей и поступков переплелось тогда в комнате. Он только сейчас задумался над тем, почему Авалон так поступила.
Посланники королей и Церкви наверняка не пришли бы в восторг, реши они хоть на миг, что с Авалон дурно обращались. Они ухватились бы за любую мелочь, которая подкрепила бы их требования. Похоже, Авалон понимала это так же хорошо, как он сам, — и все же встала на его сторону. С царственным достоинством отмела она все их нарочитое беспокойство о ее здоровье и тем самым помешала Маркусу совершить необдуманный поступок.
Сейчас он подошел к ней, встал рядом.
— У тебя новая повязка? — спросил он.
Макушкой Авалон едва доставала ему до плеча; она посмотрела на повязку и улыбнулась.
— Да. Мне дал ее твой маг, — и Авалон взглянула прямо в глаза Маркусу.
— Кто? — изумился тот.
— Святой человек, — поправилась Авалон. — Бальтазар.
— Маг! — ухмыльнулся Маркус. — Он был бы польщен, услышав это!
— Ты думаешь, ему бы это понравилось?
— О да, и я вполне согласен с тобой. — Маркус оперся локтями о кромку парапета, глядя на небо. — Маг — это самое подходящее для него слово.
— Такова его суть, — серьезно ответила Авалон.
Маркус не удержался от искушения:
— А какова, по-твоему, моя суть?
Авалон не на шутку задумалась, и ее высокий чистый лоб прорезала чуть заметная морщинка.
— Ты… ты — лэрд. Ты держишься властно и важно, и это, я думаю, у тебя врожденное. Но еще ты всегда начеку. Этому ты, верно, научился.
— Начеку, — зачарованно повторил он.
— Ты всегда насторожен. И быстр. Стремителен, словно сокол.
В Египте, еще будучи оруженосцем, Маркус видел как-то сокола, плененного охотником, сокола со светлыми безжалостными глазами и длинными заостренными крыльями. Видимо, его ранили во время поимки, потому что он все время поджимал одну лапу. Маркус хотел выкупить его и освободить, но сэр Трюгве ему не позволил, сказав, что это легкомыслие. Если б Маркус тогда дал себе труд задуматься, он бы гораздо раньше разглядел истинную сущность своего рыцаря.
Маркус так и не забыл этого сокола — плененного, но не побежденного.
Авалон медленно покивала собственным мыслям.
— Да, сокол, — вполголоса проговорила она и, пораженная новой мыслью, добавила: — Сокол может убить змею.
Маркус не мог понять, что она имеет в виду.
— Так я сокол или змея? — серьезно спросил он.
— Сокол, — тут же ответила Авалон. — Ты — сокол, всегда помни об этом.
Если б кто-то их сейчас слышал, то решил бы, что они спятили. Но Маркус испытал вдруг огромное облегчение, словно Авалон только что избавила его от застарелого страха. Как же он благодарен ей! Он — сокол!
— Твои люди разговаривали со мной, — сказала между тем Авалон. — Я подумала, что тебе следует это знать.
— Что знать? — спросил Маркус, все еще с трудом сдерживая ликование.
— Им приходится трудно, милорд.
— Я бы предпочел, чтобы ты называла меня Маркусом, — наконец произнес он вслух то, что давно вертелось на языке. Авалон явно опешила. — Это ведь так легко, — поддразнил ее Маркус. — Всего лишь коротенькое имя…
— Ты не слушаешь меня, милорд, — упрекнула она. — Я говорю о твоих людях.
— Нет, я слушаю, — возразил Маркус, посерьезнев. — Стало быть, они рассказывают тебе о своих трудностях?
— Да.
— А чего же ты ждала, Авалон? Ты же знаешь, кем они тебя считают, кто ты для всего клана. И еще удивляешься, что к тебе приходят за утешением?
— Но ведь я ничего не могу для них сделать! Я пыталась им это объяснить, но…
— Для большинства из них достаточно уже и того, что ты здесь.
— Этого недостаточно, Маркус, и мы оба это прекрасно знаем! — с горячностью возразила Авалон.
Теперь опешил Маркус. Он не ожидал, что девушка так быстро откликнется на его просьбу.
— Я прошу тебя еще раз, возьми все мое состояние! Этим ты поможешь своему клану.
— Неужели ты еще не поняла? — мягко спросил он. — Дело вовсе не в твоем богатстве, Авалон. Ты — легенда. Им нужна ты.
Она промолчала, не в силах найти ответа, и только отвернулась, бессильно уронив руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Сэр Трюгве и его оруженосец лишились не только своих солдат, но и слуг — в одну из звездных ночей те тайком выбрались из лагеря и назад уже не вернулись. К тому же они увели с собой всех лошадей и верблюдов.
— Истинный христианин никогда не отречется от своего долга! — объявил сэр Трюгве. — Мы продолжим войну, мой мальчик. Мы служим богу, и только ему!
Его религиозный пыл был неподдельным. И, казалось, так же неподдельно гордится он своим оруженосцем. Растущая досада сэра Трюгве выражалась в том, что он по сто раз в день твердил молитвы, все громче и громче взывая к господу. Иногда, а потом все чаще и чаще, он в присутствии Маркуса падал оземь и катался в пыли, корчась и плюясь в религиозном экстазе.
Последний такой припадок случился как раз на подступах к Дамаску, захваченному мусульманами. Очнувшись от припадка, сэр Трюгве объявил, что господь говорил с ним устами ангела и пожелал, чтобы сэр Трюгве исполнил священную миссию, которая никому иному не под силу.
Сэр Трюгве должен был не более не менее как освободить от неверных Дамаск. Войско господне состояло из одного полоумного рыцаря и его перепуганного оруженосца.
Гром раскатился совсем близко, вернув Маркуса в блаженную прохладу залитой дождем круглой башни.
В рукоять испанского меча, который Маркус носил у пояса, некий ревностный рыцарь давным-давно вделал крохотный осколок янтаря, якобы отколовшийся от гроба святого Катберта. Осколок держался на диво прочно. Маркус, бывало, часами просиживал над мечом, ломая голову, как бы извлечь из рукояти эту сомнительную реликвию.
В конце концов он махнул рукой и отступился. Не из почтения к давно упокоившемуся святому, а из боязни нарушить гармонию великолепного меча.
Сейчас, в сумеречном свете бури, блеск янтарного осколка был почти незаметен — его затмевало сияние серебра и рубиновых кабошонов, которыми была украшена рукоять.
Маркус сидел за столом, как раз там, где не так давно восседал старший церковник, и снова, в который уже раз, разглядывал янтарный осколок, дивясь тому, что он не выпал даже в самых жестоких боях.
Совсем недавно тут стояла Авалон. Стояла у самого стола, даже ближе, чем Маркус, выслушивая наглые требования папских посланников. Храбрая девчонка. Она даже и не представляет себе, что могли бы сотворить с ней эти слуги господни…
В башню вошел Бальтазар и небрежной походкой направился к дубовому, обитому потертой кожей креслу.
— Зрите, се идет невеста, — процитировал он, плавно взмахнув рукой.
Поскольку Бальтазар был уже третьим человеком, сообщавшим лэрду о том, что его нареченная от-правилась прогуляться, Маркус лишь кивнул в ответ, не сводя глаз с янтарного осколка.
— Далеко не уйдет, — наконец сказал он.
— Вот как? — Бальтазар откинулся на спинку кресла.
Маркус издал короткий смешок.
— Если ты еще не заметил, то здесь, в замке, и идти-то некуда. Половина Савера лежит в развалинах, а снаружи льет как из ведра.
— Это правда, — признал Бальтазар.
Дождь молотил по крыше, стекал ручьями по стеклу, размывая осенние краски пейзажа. Что ж, подумал Маркус, по крайней мере, в жилой части Савера зимой будет тепло. Хотя бы на это у них хватило средств.
— А ты знаешь, что мой отец после того, как обвалилась крыша конюшни, держал коней в западной башне? — спросил он вслух, глядя на струи дождя. — Он сказал, что кони важнее каменных хором.
— Мудрый человек, — заметил Бальтазар.
— Это что-то новенькое: Хэнок — и вдруг мудрый!
— Кони стоят денег, и немалых, а камня в этих краях навалом.
В кабинет заглянула женщина.
— Прошу прощенья, лэрд, — сказала она, увидев Маркуса, — ваша невеста вышла из своей комнаты, вы знаете?
— Знаю, — кратко ответил Маркус.
Женщина помолчала, выжидательно глядя на него, но, так ничего и не дождавшись, исчезла.
Маркус провел рукой по волосам и наконец обратил свой взгляд на груду писем, свитков и клочков бумаги, которая громоздилась на его столе. Столько дел! Он так измучился, что хотелось закрыть глаза и послать к чертям весь этот хлам. Или себя самого.
— Скоро твоей нареченной доставят одежду, — лениво заметил Бальтазар.
— Одежду?
— Ее пришлют из замка твоего врага.
— На кой дьявол ей понадобилась одежда?
Бальтазар отвел взгляд. В комнату заглянул стражник, коротко поклонился лэрду.
— Невеста вышла из своей комнаты, — озабоченно сообщил он.
— Знаю, — терпеливо вздохнул Маркус.
— Она сейчас в кладовой, — прибавил стражник.
— Пусть ее.
Стражник поклонился и ушел.
Груда бумаг расползлась по всему столу. Здесь были счета и деловые записи, сделанные рукой отца. Разобрать почерк было почти невозможно. Овца с ягненком выданы в возмещение за потерю дома. Три овцы выданы странствующему священнику в уплату за службу. Спор о восьми локтях шерстяной ткани. Жалоба крестьянина на соседа, который засеял овсом пять рядов чужого поля, оставленного под ячмень. И так далее, и тому подобное — до бесконечности.
— И что же ты теперь будешь делать, Кинкардин? — дружелюбно осведомился Бальтазар, поблескивая глазами из глубины кресла. — Ждать, покуда твой король позволит тебе жениться на этой женщине?
— У меня уже есть его дозволение, — буркнул Маркус, мгновенно ощетинившись. — Я не этого жду.
— Стало быть, дозволения английского короля?
— Или папы?
— Мне плевать на их дозволение. И оно мне не нужно.
— И все-таки ты ждешь. Чего же?
Маркус пожал плечами и снова склонился над грудой бумаг. Бальтазар помолчал, не сводя с него пристального взгляда.
— Ты не боишься, что англичане вернутся и заберут у тебя нареченную?
— Нет, — коротко ответил Маркус. — Этому не бывать.
— Ты уверен?
— Не важно. Пусть себе попытаются, но они ее не получат. Мы поженимся прежде, чем папа решит, брать ли ему взятку от де Фаруша.
— Она настоящее сокровище, — заметил Бальтазар, не сводя с него глаз. — Истинный алмаз в драгоценной оправе.
— Прежде всего она женщина, — ответил Маркус.
Уж об этом он никогда не забывал: мягкие вишневые губы, сладкий жар поцелуя, пронизавший его до глубины души…
— Алмаз, — повторил Бальтазар, — которым мечтают завладеть могущественные люди. Люди, заручившиеся поддержкой сильных мира сего.
Маркус по-прежнему хмуро смотрел на бумаги, всем сердцем впитывая каждое слово этой правдивой речи.
— А ты все ждешь, — заключил Бальтазар и смолк, так и не произнеся неизбежного вопроса.
— Я должен… — Маркус осекся, не в силах выразить словами свои чувства.
Он хотел добиться доверия Авалон, доказать ей, что он ее достоин, что не уподобится своему отцу… Словом, он хотел завоевать Авалон — но не силой.
Бальтазар молча смотрел на него — и, как всегда, видел насквозь.
— Завоевать такую женщину, — сказал он вслух, — может только самый отважный.
Маркус с силой потер ладонями глаза и коротко вздохнул.
В комнату вошла кухарка. Как же ее зовут? Тара? Тела? Ах да, Теган.
— Лэрд, невеста ушла из кладовой. Говорила, что хочет, мол, осмотреть южную башню, — смиренно доложила кухарка.
— Спасибо.
Бумаги могут подождать. Они ждали уже так долго, порой по нескольку лет, подождут и еще один день. Или неделю. Маркус отодвинул кресло и встал. И чем только, черт возьми, занимался тут Хэнок?
— Куда ты? — спросил Бальтазар, не скрывая своего веселья.
— В южную башню, — на ходу ответил Маркус. — Что-то давно я там не бывал.
Южная башня, насколько помнил Маркус, не нуждалась в значительном ремонте — лестницы там были надежные, балки прочные. Быть может, Хэнок так заботился о ней потому, что она была обращена к границе с древним врагом Шотландии — Англией.
Маркус сохранил обычай своего отца постоянно сменять в башне дозорных, которые не сводили глаз с юга.
Правда, когда Маркус поднялся сейчас на вершину башни, он обнаружил, что дозорный смотрит вовсе не на юг.
Выбравшись наверх, Маркус увидел, что дождь, как по волшебству, прекратился и в разрывах туч искрятся ранние звезды, хотя небо на западе еще переливалось розовато-лиловыми оттенками недавнего заката. А на мокрой от дождя площадке, осененная алмазным сиянием звезд, стояла леди Авалон де Фаруш и вела дружескую беседу с дозорными и компанией мальчишек.
Маркус ничего не мог с собой поделать — он остановился, любуясь Авалон. Если Трюгве и вправду видел когда-нибудь ангела во плоти, вряд ли этот ангел был прекрасней этой девушки с заплетенными в косу серебристыми волосами, в которых искрился звездный свет. Глаза ее, окаймленные черными пушистыми ресницами, казались сейчас непроглядными, как ночь, на губах играла беспечная улыбка.
Никогда прежде Маркус не видел ее такой: веселой, легкомысленной, дружелюбной. Отвечая на вопрос одного из мальчиков, она повела в воздухе рукой, и этот женственный, но сильный жест словно рассек вечерний сумрак. Потом Авалон повторила это движение уже медленней, показывая и разъясняя. Другой мальчик что-то сказал, и она рассмеялась. Все ее собеседники радостно подхватили этот переливчатый смех. Зачарованный, Маркус подошел ближе.
— Нет, — говорила в эту минуту Авалон, — никто еще ни разу не бежал от меня, ни в бою, ни…
Она осеклась прежде, чем увидела Маркуса, и быстро обернулась.
Маркус мог бы смотреть на нее целую вечность. Ничего на свете он не желал так, как заглядеться в ее глаза цвета сказочного вереска — да так и утонуть в этих глазах, навсегда остаться в чудесном мире, имя которому — Авалон.
Но тут девушка наконец разглядела его, и ее улыбка тотчас погасла, в чудесных глазах мелькнула настороженность.
«Не бойся меня», — почти взмолился Маркус. Он мог бы поклясться, что Авалон вздрогнула.
Она слышала, в самом деле слышала его мысль!
Теперь уже Маркуса заметили и остальные участники беседы. Дозорные поспешно вернулись на свои места, а мальчишки, разинув рты, глазели то на него, то на Авалон.
— Добрый вечер, — сказал Маркус первое, что пришло ему в голову.
Мальчишки нестройным хором ответили на его приветствие; Авалон промолчала, опустив глаза.
С минуту все стояли недвижно. Затем мальчишки расступились, принимая Маркуса в свой тесный круг.
— А ты, лэрд, можешь ударить так, как бьет миледи? — спросил самый храбрый из них.
— Ну, ударить-то я могу, но совсем не так, как миледи. Она обладает особым умением.
— Этому может научиться всякий, — поспешно возразила Авалон.
Мальчишки тотчас обернулись к ней, и глаза их загорелись восторженной надеждой.
— А нас ты научишь, миледи? — спросил все тот же юный храбрец.
Авалон заколебалась, быстро глянула на Маркуса, но тут же отвела взгляд. Звездный свет очертил ее лицо и губы, дрожал на кончиках ресниц, словно оттеняя ее красоту.
— Научу, если смогу, — наконец сказала она.
Маркус скрестил руки на груди.
— Отчего же не сможешь, леди Авалон?
Это был еще один вызов; похоже, он был просто обречен постоянно задирать ее.
Авалон подняла голову, в упор глянула на него.
— Научу, если будет время, — уточнила она, и мальчишки разразились восторженными воплями.
На радостях они принялись тут же обсуждать, как они будут обучаться, без спроса решая, когда лучше начать и где проводить занятия.
— Погодите, ребята, — вмешался Маркус. — Миледи еще не вполне здорова, так что с воинской наукой придется подождать.
Мальчишки унялись, не сдержав разочарованных восклицаний. Послушав их, Авалон покачала головой.
— Если ваш лэрд разрешит, мы можем начать хоть завтра, — сказала она. — Я скажу вам, что нужно делать, а вы будете практиковаться у меня на глазах. Для начала неплохо.
Двенадцать пар сияющих детских глаз с немой мольбой воззрились на Маркуса, и тот сделал вид, что сдается.
— Как пожелаешь, — ответил он, обращаясь к Авалон, и наклонил голову, чтобы скрыть торжествующую улыбку. Вот и еще одна ниточка, которая привяжет ее к Саверу! Маркус мысленно возблагодарил бога за назойливость мальчишек.
Впрочем, эта назойливость имела и свою оборотную сторону. Мальчики никак не хотели уходить, даже когда Маркус наградил их строгим и выразительным взглядом. Обступив Авалон, они забросали ее вопросами и шумно переговаривались, не дожидаясь ее ответов. Авалон заметила нетерпение Маркуса. На губах ее играла дразнящая улыбка, то ускользая, то появляясь вновь.
Наконец Маркус не выдержал и велел мальчишкам разойтись — леди никуда не денется, и они смогут поговорить с ней завтра.
Мальчишки тотчас умчались прочь, восторженно болтая о великом воинском будущем, которое обеспечат им уроки девы-воина.
Авалон молчала, глядя на юг. Из лесного моря выступали нагие вершины гор. Маркус лишь сейчас заметил, что повязка у нее другого цвета. Ему смутно помнился нелегкий разговор с посланцами королей и папы. Да, именно тогда Авалон вынула из повязки больную руку и с изумительной стойкостью доказала незваным гостям, что она здорова. Маркус как-то смутно видел это, слишком много речей и поступков переплелось тогда в комнате. Он только сейчас задумался над тем, почему Авалон так поступила.
Посланники королей и Церкви наверняка не пришли бы в восторг, реши они хоть на миг, что с Авалон дурно обращались. Они ухватились бы за любую мелочь, которая подкрепила бы их требования. Похоже, Авалон понимала это так же хорошо, как он сам, — и все же встала на его сторону. С царственным достоинством отмела она все их нарочитое беспокойство о ее здоровье и тем самым помешала Маркусу совершить необдуманный поступок.
Сейчас он подошел к ней, встал рядом.
— У тебя новая повязка? — спросил он.
Макушкой Авалон едва доставала ему до плеча; она посмотрела на повязку и улыбнулась.
— Да. Мне дал ее твой маг, — и Авалон взглянула прямо в глаза Маркусу.
— Кто? — изумился тот.
— Святой человек, — поправилась Авалон. — Бальтазар.
— Маг! — ухмыльнулся Маркус. — Он был бы польщен, услышав это!
— Ты думаешь, ему бы это понравилось?
— О да, и я вполне согласен с тобой. — Маркус оперся локтями о кромку парапета, глядя на небо. — Маг — это самое подходящее для него слово.
— Такова его суть, — серьезно ответила Авалон.
Маркус не удержался от искушения:
— А какова, по-твоему, моя суть?
Авалон не на шутку задумалась, и ее высокий чистый лоб прорезала чуть заметная морщинка.
— Ты… ты — лэрд. Ты держишься властно и важно, и это, я думаю, у тебя врожденное. Но еще ты всегда начеку. Этому ты, верно, научился.
— Начеку, — зачарованно повторил он.
— Ты всегда насторожен. И быстр. Стремителен, словно сокол.
В Египте, еще будучи оруженосцем, Маркус видел как-то сокола, плененного охотником, сокола со светлыми безжалостными глазами и длинными заостренными крыльями. Видимо, его ранили во время поимки, потому что он все время поджимал одну лапу. Маркус хотел выкупить его и освободить, но сэр Трюгве ему не позволил, сказав, что это легкомыслие. Если б Маркус тогда дал себе труд задуматься, он бы гораздо раньше разглядел истинную сущность своего рыцаря.
Маркус так и не забыл этого сокола — плененного, но не побежденного.
Авалон медленно покивала собственным мыслям.
— Да, сокол, — вполголоса проговорила она и, пораженная новой мыслью, добавила: — Сокол может убить змею.
Маркус не мог понять, что она имеет в виду.
— Так я сокол или змея? — серьезно спросил он.
— Сокол, — тут же ответила Авалон. — Ты — сокол, всегда помни об этом.
Если б кто-то их сейчас слышал, то решил бы, что они спятили. Но Маркус испытал вдруг огромное облегчение, словно Авалон только что избавила его от застарелого страха. Как же он благодарен ей! Он — сокол!
— Твои люди разговаривали со мной, — сказала между тем Авалон. — Я подумала, что тебе следует это знать.
— Что знать? — спросил Маркус, все еще с трудом сдерживая ликование.
— Им приходится трудно, милорд.
— Я бы предпочел, чтобы ты называла меня Маркусом, — наконец произнес он вслух то, что давно вертелось на языке. Авалон явно опешила. — Это ведь так легко, — поддразнил ее Маркус. — Всего лишь коротенькое имя…
— Ты не слушаешь меня, милорд, — упрекнула она. — Я говорю о твоих людях.
— Нет, я слушаю, — возразил Маркус, посерьезнев. — Стало быть, они рассказывают тебе о своих трудностях?
— Да.
— А чего же ты ждала, Авалон? Ты же знаешь, кем они тебя считают, кто ты для всего клана. И еще удивляешься, что к тебе приходят за утешением?
— Но ведь я ничего не могу для них сделать! Я пыталась им это объяснить, но…
— Для большинства из них достаточно уже и того, что ты здесь.
— Этого недостаточно, Маркус, и мы оба это прекрасно знаем! — с горячностью возразила Авалон.
Теперь опешил Маркус. Он не ожидал, что девушка так быстро откликнется на его просьбу.
— Я прошу тебя еще раз, возьми все мое состояние! Этим ты поможешь своему клану.
— Неужели ты еще не поняла? — мягко спросил он. — Дело вовсе не в твоем богатстве, Авалон. Ты — легенда. Им нужна ты.
Она промолчала, не в силах найти ответа, и только отвернулась, бессильно уронив руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28