Том повернулся и посмотрел ему в лицо.
– Дедушка...
Хэнк начал медленно спускаться по лестнице.
– Я... я должен кое-что...
– Я уже знаю.
Том пытался побороть слезы. Он не плакал, вернее, не плакал no-настоящему, с того дня как доктор вправил ему вывихнутую руку, когда ему было девять лет. Но сейчас ему было невыносимо тяжело. Ему нравилось, что доктор обращался с ним так, как будто тот был ему ровней. Нравилось, что горожане относятся к нему уважительно, как обычно относятся к старшим и образованным людям. Он даже начал верить, что заслужил такое отношение и стал почти доктором.
Но не стал. Он не знал, что может сделать для всех этих людей. Он не знал, как заботиться о них. Не знал, как их лечить. Он устал и боялся.
– Вот так, – пробормотал дедушка, сойдя с последней ступеньки. – Давай-ка накормим тебя и отправим в постель. Ты просто выбился из сил.
Подталкивая его в спину, Хэнк заставил Тома пойти на кухню.
Тому совершенно не хотелось есть. Единственным его желанием было лечь спать. Лечь спать и не просыпаться до конца эпидемии.
– Сегодня из лагерей привезли женщину. У нее был выкидыш. Не знаю, сумеет ли она выкарабкаться.
Он подумал о Саре. Что, если Сара заболеет? Что, если она потеряет ребенка? Он так рассердился на нее за то, что она забеременела ребенком Джереми, еще не выйдя за него замуж. Но если она потеряет его из-за того, что он не сможет ей помочь...
На кухне он тяжело опустился на стул и, оперевшись локтями на стол, спрятал лицо в ладонях. Только бы перестало стучать в голове. Только бы перестали болеть мускулы и не жгло глаза.
– На. Выпей это. – Дед протянул ему стакан холодного молока из ящика со льдом.
Том думал, что у него не хватит сил протянуть руку и взять стакан, это получилось как-то само собой. Он проглотил молоко, поставил стакан на стол и рукавом вытер оставшиеся на губах белые усы. Голова у него мотнулась вперед и почти уткнулась подбородком в грудь. С большим усилием он выпрямился и поднял голову.
– Съешь хлеба. Его вчера испекла Фанни. Когда Фанни успела испечь хлеб? Она же все время была в школе, помогая ему. Разве не так?
– Том.
Голос дедушки донесся откуда-то издалека.
– Том?
Он попытался посмотреть на него. Свет от кухонной лампы померк. Изо всех углов комнаты на него надвинулись тени. В ушах раздался странный шум, похожий на рев морской бури.
– Том?
– Дедушка?
Он попробовал заговорить, но голос куда-то пропал.
Рев в ушах совершенно оглушил его. Комната пришла в движение, окружавший их свет превратился в единственную светящуюся точечку. Потом свет мигнул, и он погрузился в полную темноту.
Сара лежала, прильнув к Джереми, положив голову на его плечо. Она с наслаждением вдыхала его запах. Джереми сделался частью ее самой. Он заставил ее по-новому взглянуть на мир и все, что в нем есть. Если завтра она умрет, то умрет счастливой, потому что узнала и полюбила его. Она не представляет себе жизни без него.
– Джереми, – тихо позвала она и нежно провела рукой по его груди. – Ты спишь?
– Хммм. – Он потерся носом о ее волосы.
– Джереми, я хочу тебе что-то сказать. Я знаю, что не видела того, что видел ты, и не бывала в местах, где ты побывал. Я знаю, что жизнь у меня была безоблачной. Обо мне заботились, за мной ухаживали, сколько я себя помню. Но кое-чему в жизни я научилась. Я узнала кое-что про любовь.
Она закрыла глаза. «Пожалуйста, Джереми, услышь то, что я говорю».
– Не твоя вина, что твой отец был таким, каким он был. Не твоя вина, что я не захотела выйти замуж за Уоррена. И не твоя вина в том, что умерла Милли.
Она почувствовала, как он напрягся, но не дала ему отстраниться, теснее прижавшись к нему.
– Плохое не приключается с людьми из-за того, что ты их любишь. Плохое происходит потому, что это часть нашей жизни. Плохое происходит с праведными и неправедными, так говорится в Библии. Так уж устроен мир. Но, как бы то ни было, любовь делает жизнь стоящей. Милли вышла за тебя замуж и уехала с тобой, потому что любила тебя. Она собиралась родить тебе ребенка, потому что любила тебя. Но умерла она не из-за того, что любила тебя. Она умерла из-за того, что заболела. – Переведя дух, Сара продолжала: – Не любя никого, не убережешься от того, чтобы кого-нибудь не ранить. Сам же ты будешь ранен обязательно.
Он не пошевелился. Казалось, он даже не дышит. Она не могла сказать с уверенностью, слышал ли он, что она говорила. Она хотела, чтобы он ее услышал. Она просила Господа, чтобы Джереми услышал ее.
– Я твоя жена, Джереми, и я люблю тебя. Я буду любить тебя до своего смертного часа. Может быть, я не доживу до старости и седых волос. Никому из нас не известно, сколько дней нам дано прожить на этой земле. Но, пока жива, я буду с тобой. Я буду любить тебя. Обещаю тебе это, Джереми.
Она перевела дыхание, надеясь, что он ответит, надеясь, что он скажет, что понял, надеясь, что он наконец скажет, что любит ее. Но в комнате было по-прежнему тихо. Единственным признаком того, что он слушал ее, было то, что его рука крепче сжала ее плечо.
Может быть, подумала она. Может быть, он услышал её.
С надеждой в сердце Сара незаметно заснула.
ГЛАВА XXXVII
Джереми воткнул кирку в землю, освобождая корни старого пня от земли. По его лицу струился пот, но он не обращал на него внимания.
Однако, как он ни старался, он не мог забыть сказанного ему прошлой ночью Сарой.
«Плохое не приключается с людьми из-за того, что ты их любишь».
Если бы только он мог сердцем поверить в это.
«Я буду любить тебя до своего смертного часа».
Но вот этого именно он и боится. Он боится, что Сара умрет.
После многих лет странствий Джереми вернулся в Хоумстед без всяких иллюзий. Годы убили иллюзии, которые были у него в юности. Когда он вернулся, ему не хотелось ничего, только тихого места, где можно было бы просто существовать. Где можно было бы спрятаться от пустоты своей жизни.
Но здесь оказалась Сара, поджидавшая его. Сара вновь пробудила в нем чувства. Научила снова мечтать. Разбудила в нем стремление чего-то добиваться. Сара показала ему, как они могли бы с ней жить, и ему захотелось этого. Ему хотелось сделать ее мечты своими. Он хотел состариться вместе с ней. Он хотел сказать ей, что любит ее, заставить улыбнуться, услышать ее смех.
Она хочет, чтобы он сказал, что любит ее, и как же ему хотелось, чтобы он мог это сказать. Но он не мог.
Еще рано. Если он произнесет эти слова, а потом потеряет ее...
– Я люблю тебя, Сара, – тихо произнес он. – Помоги мне, Господи, я люблю тебя. Только...
За сотню футов, отделявших его от дома, он услышал звуки копыт и позвякивание упряжи. Он выпрямился и обернулся к дому. Он увидел, как человек – оттуда, где он стоял, нельзя было рассмотреть, кто это, – натянул вожжи и остановил коляску во дворе. Он увидел, как из дома вышла Сара и, прикрывшись ладонью от солнца, посмотрела на приехавшего человека. Через миг она повернулась и вбежала обратно в дом.
Кто это? – подумал он. Что ему нужно?
Но Джереми боялся, что знает, что ему нужно. Бросив кирку, он со всех ног кинулся к дому. Он не успел еще добежать до двора, как Сара уже снова была на улице, на плечах накинута шаль, в руках маленький саквояжик. Она направилась туда, где Джереми корчевал пни, но остановилась, увидев, что он бежит к ней.
– Том! – крикнула она, –когда он подбежал к ней поближе. У нее было очень взволнованное лицо. – Он заболел. Мне нужно ехать в город.
– Сара, ты же не можешь ехать. Это слишком опасно.
– У меня нет другого выхода. Дедушка не может один ухаживать за Томом, а кроме него, больше некому. Слишком много больных. – Она оглянулась на коляску. – Преподобный Джекобс говорит, что подвезет меня до города.
Она бросилась бежать.
Джереми схватил ее за руку и повернул лицом к себе.
– Сара, ты не можешь ехать, я запрещаю. От удивления у нее округлились глаза.
Он быстро вздохнул и попробовал смягчить свой тон:
– Это слишком опасно, – иовторил он. – Ты можешь заболеть.
– Это мой брат. Я ему нужна. И дедушке тоже. Он не такой сильный, чтобы одному справиться с Томом. Было бы неправильно, если бы я осталась здесь. Я должна ехать!
– Нет. – Он почувствовал, как его охватывает страх. – Я не пущу тебя. Я твой муж, и я не разрешаю тебе ехать.
– Джереми, ты не понимаешь. Это моя семья. Я не могу не поехать к ним, когда я им нужна. Если ты любишь меня, то не запрещай мне ехать.
В сердце у него захлопнулась дверь.
– Когда это я говорил тебе, что люблю тебя? Она отшатнулась назад, словно он ударил ее, а он опустил глаза, чтобы не видеть в ее прекрасных голубых глазах боль.
Он же знал, что для нее совсем небезопасно любить его. Он же знал, что проиграет, если возьмет на себя право полюбить ее. Ему следовало держаться от нее подальше. Ради нее самой, ему не следовало позволять себе полюбить ее.
– Ты прав, Джереми, – прошептала она, и он снова посмотрел на нее. – Ты никогда этого не говорил. – Она выпрямилась, подняла подбородок. – И я не могу заставить тебя. Прощай, Джереми.
Она повернулась и решительно направилась к коляске.
– Сара!
Не слушая его и не оборачиваясь, она забралась в коляску.
Преподобный Джекобс на миг встретился глазами с Джереми, потом причмокнул на лошадь и тронулся в путь.
«Когда это я говорил тебе, что люблю тебя? «
Сара закрыла глаза и прижала ладони к животу.
«Никогда, Джереми. Ты никогда этого не говорил. Может быть, никогда и не скажешь».
В последующие дни Сара совершенно выбросила Джереми из головы. Если бы она думала о нем, если бы думала о том, как он держит ее на расстоянии, она бы не выдержала и разорвалась на тысячи кусочков. Вместо этого ее голова была занята заботами о брате. А когда Фанни заболела инфлюэнцей, она взяла ее в дом Мак-Лиодов и стала ухаживать и за ней.
Иногда дедушка спрашивал ее о Джереми, почему он не приезжает проведать ее, но она отвечала только, что он очень занят на ферме, и больше ничего не объясняла. Ей не хотелось думать о том, что могло бы означать его отсутствие. Ей не хотелось думать о том, что Джереми может и вправду быть к ней безразличен.
«Когда это я говорил тебе, что люблю тебя? « Никогда. Он никогда этого не говорил.
Время теперь для Джереми тянулось бесконечно долго. Ночами было еще хуже.
Ты – дурак, Джереми. Из тебя никогда ничего не выйдет... Ты не можешь обеспечить жену. Возможно, вы оба умрете... Ты дурак, Джереми... Ты – дурак...
Ночью, когда дом погружался во тьму, он бродил по комнатам, трогал кружевные занавески на окне, которые сделала Сара, стоял посредине кухни, где часто стояла Сара. Даже после того, как она уехала, в воздухе оставался запах лаванды, ее запах, напоминавший ему обо всем, что он любил в ней. Он вспоминал, какие разные чувства она пробуждала в нем: то радость и надежду, то силу и нежность, то даже злость и разочарование. Но больше всего он думал о том, как она заставила его опять начать верить в себя.
Но он оттолкнул ее. Прогнал, грубо отказав в единственной вещи, которую она хотела от него в своей любви. Он вспоминал выражение ее лица, вспоминал звук ее голоса.
Ты прав, Джереми. Ты этого никогда не говорил.
Сможет ли она когда-нибудь простить его? Сможет ли он когда-нибудь загладить свою вину перед ней?
«Ты – дурак, Джереми. Из тебя никогда ничего не выйдет... Ты не можешь обеспечить жену. Возможно, вы оба умрете... «
Всю жизнь его преследовали слова отца. Всю жизнь он ждал катастрофы, которая должна была неотвратимо произойти с ним. И она всегда происходила.
Теперь Джереми не желал признавать, что быть неудачником – его судьба. Он хотел быть человеком, каким представляла его себе Сара. Ему недостаточно того, что Саре пришлось стать его женой, так как она забеременела его ребенком, ребенком, созданным в момент безрассудной страсти. Ему было недостаточно, что для нее единственным выходом было стать его женой. И ему недостаточно того, что она сидит на этой ферме и впереди у нее ничего, кроме нужды и борьбы за существование.
Но как он может изменить положение? Его зарплата помощника шерифа очень маленькая, а ферма, даже при самых хороших урожаях, в ближайшие годы позволит только перебиться, но не больше.
Тогда-то Джереми и принял решение. Он уедет из Хоумстеда. Уедет и чего-нибудь добьется. Он станет человеком, каким хочет его видеть Сара, человеком, которого она заслуживает. А потом вернется назад.
И вот когда он вернется, то скажет Саре, что любит ее. Когда он вернется...
Сара сбивала яйца в большой сковородке на плите, когда в кухню вошел Том. Увидев его, она улыбнулась. Он потерял добрых десять фунтов и для своего роста выглядел очень худым, но лицо снова порозовело и серые глаза светились.
– Утром заезжала Лесли Блейк. Мистеру Боннелю стало намного лучше, а близнецы Мортоны вчера ушли домой.
– Это хорошо, – вздохнул Том. Он сел на стул.
– Есть еще новые больные? Сара покачала головой.
– Нет. Похоже, самое худшее позади. – Сняв сковородку с плиты, она поставила ее на стол. – Ты сегодня уже был у Фанни?
– Да. Она выглядит получше.
Она разложила яичницу по тарелкам.
– Думаю, она будет на ногах через день-другой.
– Я тоже так думаю. – Он помолчал, потом проговорил:
– Сара?
Она обернулась.
Том показал на стул напротив себя.
– Ты можешь на минуточку присесть? Мне нужно поговорить с тобой.
Почувствовав, как от страха кольнуло сердце, она вытерла руки о передник. Он так серьезно глядел. Неужели она все видит в слишком розовом свете? Не болен ли дедушка? Он еще не выходил из своей комнаты сегодня.
– Сара, я думаю, тебе пора ехать домой. Она опустилась на стул.
– Я не могу.
Помолчав, он не сразу спросил:
– Почему?
Она не знала, как это объяснить ему. Как она может рассказать ему, что разъединяет Джереми с ней, если сама в этом не разобралась? Неделями она говорила себе, что Джереми любит ее. Все дело в том, что он не может произнести эти слова. Но теперь у нее нет такой уверенности. Если бы он любил ее, разве не понял бы, почему ей нужно позаботиться о тех, кто ей так дорог? Разве не заехал к ней, хотя бы только для того, чтобы справиться, как она?
– Почему не можешь, Сара? Она покачала головой.
– Просто не могу.
– Но ты же любишь его. – Он положил руку на ее сложенные руки.
У нее блеснули слезы в глазах, и она продолжала качать головой, чувствуя отчаяние, которому ей удавалось не поддаться с того дня, когда она сказала Джереми «Прощай».
– Могу я чем-нибудь помочь?
– Нет, – прошептала она охрипшим голосом. – Нет, ты ничем не можешь помочь.
ГЛАВА XXXVIII
Держа в руке корзинку для провизии, Сара открыла парадную дверь, и в этот момент Джереми поднялся на крыльцо. Оба остановились как вкопанные и молча смотрели друг на друга.
Сара вглядывалась в него, замечая все: глубоко залегшие вокруг глаз морщинки, золотистый загар от работы на мартовском солнце, складки на неглаженой рубашке.
У ног дорожный саквояж.
Она посмотрела ему в глаза. Каждый удар сердца отзывался у нее острой болью. Он уезжает. Уходит.
«Когда это я говорил тебе, что люблю тебя? «
Никогда. Он никогда этого не говорил. А теперь уже и не скажет никогда.
– Уезжаешь? – без всякого выражения в голосе спросила она.
Он посмотрел на саквояж, потом снова на нее.
– Да. С дневным поездом.
– Понятно.
Не эту ли боль испытывал он, когда умерла Милли? – подумалось Саре. Если так, тогда она наконец понимает, почему он не хотел еще раз полюбить. Это так больно. Так мучительно больно. Невыносимо.
– Мы можем присесть? – Он показал на лавочку.
Она сделала несколько шагов и села. Джереми облокотился на перила, не приближаясь к ней.
Он откашлялся.
– Я слышал, Том с Фанни чувствуют себя хорошо. И с дедушкой все обошлось благополучно.
– Да.
Воцарилось тяжелое молчание.
– Сара... Пока ты была в городе, я много передумал. Я был один и мог как следует разобраться в себе и своей жизни.
– Джереми... Он поднял руку.
– Дай мне договорить.
Она сжала пальцы в кулаки и прикусила верхнюю губу.
– Сара, я никогда не умел как следует выразить свои мысли или чувства, прости меня. Я знаю, у тебя это были очень трудные недели. В тебе столько жизни. Столько желания дать любовь, что я просто не знаю, как ее принять.
Он оттолкнулся от перил и повернулся к ней спиной.
– С первой же нашей встречи, Сара, я знал, что не достоин тебя. Я не могу дать тебе того, что ты заслуживаешь. Мой отец всегда говорил, что из меня ничего не выйдет, и не вышло. С тех пор как я уехал с той фермы в Огайо, мне ничего не нужно было, только крыши над головой и какой-нибудь еды на столе. – Он остановился и засунул руки в карман. – Но, Сара, ты заставила меня захотеть большего. Большего для себя и для тебя. Ты заставила меня захотеть дать тебе лучшее.
У нее радостно забилось сердце.
– Когда ты смотришь на меня, то мне хочется быть таким, каким ты хочешь меня видеть, таким, каким ты хотела меня видеть с самого начала. – Он снова повернулся и посмотрел на нее. – Вот почему мне нужно уехать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29